А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


- Тебе б пожалуй, парень - пойти в добровольную. Мало ли с кем не бы-
вает, а тут за веру.
- Иди ты с ними вместе...
- Материться я тоже могу. Однако, грит, введены в город военные поло-
женья, чтоб до девяти часов, а больше не сметь. Вроде как моблизация...
призыв рекрутов. Ладно!.. Я ему говорю - отец-то Степан жив? Куды, грит,
он денется. Очень прекрасно... Выпил я чай и отправился. Ступай и ты.
Баба мне Фиеза-то: "пусть, грит, идет"... Пошел, что ли?..
- Не лезь! - крикнул Кирилл Михеич.
Поликарпыч посмотрел на захлопнувшуюся дверь. Поправил филенку и ска-
зал:
- Капуста...
Стоял Кирилл Михеич, через палисадник глядел в окно:
Опять, как утром - самовар бежит, торопится - зверь медный. Плотно
прильнув к стулу, - Фиоза Семеновна подлым вороватым глазом - по Запусу.
И жарче самовара - в китайском шелке дышут груди. Рот как брусника на
куличе...
Смеются.
У Олимпиады глазы - клыки. Фиоза смеется, - в ноги, - скатерть колы-
шет, от смеха такого жилы как парное молоко вянут...
Вянет у Запуса острый и бойкий рот. Усики, как в наводнение, тонут в
ином чем-то...
Харкнул Кирилл Михеич, отошел. Хотел-было уже в комнаты, но вспомнил
генеральшу, хромых офицеров и Варвару. Пригладил волос, а чтоб короче,
через забор.
На стук - громыхнуло ведро, треснула какая-то корчага и напуганный
густой голос воззвал:
- Кто-о!..
Отодвинулся немного Кирилл Михеич - чтобы дверь отворять, не обеспо-
коить. Сказал неуверенно:
- Я, Кирилл Михеич.
- Кто-о?..
- Кирилл Михеич!.. Сосед!
Громыхнуло опять что-то. Звякнуло. Из синей и жесткой тьмы крикнули
сразу несколько:
- Не знаем... кто там еще на ночь? Здесь раненые...
- Ранены-ые... - давнул в двери бас.
Собака тявкнула, будто скрипнуло колодцем... - Известкой понесло от
постройки.
Дошел Кирилл Михеич до ворот, а там, прислонившись к столбу, - кир-
гиз. Конь рядом. Чембырь прикреплен к поясу.
Киргиз обернулся и поздоровался:
- Аман-бы-сын?..
И немного пришепетывая, словно в размякших зубах, сказал по-русски:
- В пимокатной никого нет? Я видал - комиссар проехал.
Кирилл Михеич подошел и, дергая киргиза за пояс, проговорил вполголо-
са:
- Артюшка!.. Эта ищо что за дикорация?
- Не ори, - сказал Артюшка, быстро отцепляя чембырь: - коня надо на
выстойку привязать. Нет, значит? Я пойду.
Он, подкидывая песок внутрь, косыми ногами, пошел. Кирилл Михеич
обомленно тянул его за пояс к себе. Ремень был потный и склизкий как
червь.
Вспомнил Шмуро в переулке и, стараясь, спокойно сказал:
- Обожди.
Артюшка выдернул ремень и, трепля потную челку лошади, одной к другой
ноге сгребал песок.
- Я устал, Михеич. После скажешь.
- Урежут.
- Кто?
Кирилл Михеич подскочил к морде лошади. Так он глядел и говорил через
морду. Лошадь толкала в плечо влажными и мягкими ноздрями.
- Седни восстанье было. Церковь отбивали, а потом, говорят, казаки
идут. И будто ведешь их ты. Со всех станиц. Протоиерея арестовали.
- Знаю.
- Нельзя тебе, парень, показываться.
- Тоже знаю. У тебя овес есть? Я к старику пойду, бабе скажи - щей
пусть принесет. Я есть хочу. А там, как хочешь.
Кирилл Михеич хлопнул себя по ляжкам и, быстро вращая кистью руки,
закричал.
Лошадь дмыхнула ноздрей. Артюшка разнуздал ее и сунул под потник руку
- "горячее ли мясо, можно ли снять седло"?
- Да что вы - утопить меня хотите? Сговорились вы, лешак вас истоми!
Поп туды тянет, архитектор - туды... разорваться мне на тысячу кусков?
Жизнь мне надоела, - идите вы все к чемеру!.. Только подряды попали,
время самое лес плавить, Господи...
Крик его походил на жалобу.
Из палисадника, ленивый и желтый, как спелая дыня, выпал голос Фиозы
Семеновны:
- Чего там ещо, Михеич?
- Видишь, - орешь, сказал Артюшка, идя под навес. - Скажи - сбрую
привезли...
Жена переспросила. Кирилл Михеич крикнул озлобленно и громко:
- Сбрую привезли, язва бы вас драла!..
И еще ленивее, как вода через край, - выплеснула Фиоза Семеновна в
комнате.
- Что волнуется, не поймешь. Чисто челдон.
Лица у Артюшки под пушистым малахаем не видно, - блеснули на луну зу-
бы. За плечи спрятались пригоны, пахнущие распаренно-гниющим тесом и
свежим сеном. Пимокатная.
Поликарпыч удивлялся, когда не надо. Должно быть, для чужих... Разве-
шивая по скамье вонючие портянки, отодвинул и поздоровался спокойно:
- Приехал? Садись. Баба и то, поди, тоскует. Видал?
- Ись хочу, - сказал Артюшка.
- Добудим. Схожу в кухню.
Артюшка вдруг сказал устало:
- Не надо. Дай хлеба. Постели на земле...
Старик, видимо, довольный отрезал ломоть хлеба. Кирилл Михеич, поло-
жив жилистые руки на колени, упорно и хмуро глядел в землю. Артюшка ел
хлеб, словно кусая баранину - передними зубами, быстро и почти не жевал.
Съев хлеб, Артюшка вытянулся по скамье, положив под голову малахай.
Тибитейка спала на землю. Старик поднял ее одним пальцем и сказал недо-
вольно:
- Зачем таку... Как пластырь. Образ христианский у тебя. Хфеска
все-таки на картуз походит.
- Кого еще арестовали? - быстро спросил Артюшка.
Так же, словно зажимая слова меж колен, в землю отвечал Кирилл Михе-
ич:
- Одного протоиерея, говорят. Больше не слышно.
- Разговаривали сегодня?
- С кем?
- С кем. Со всеми.
- Ты откуда знаешь?
Артюшка сердито, как плетью, махнул тибитейкой:
- Когда вы по-настоящему отвечать научитесь? Всей Росее надо семьде-
сят лет под-ряд в солдатах служить... Тянет, тянет как солодковый ко-
рень. Говорили, значит.
- Говорили.
- И ничего?
Кирилл Михеич почему-то вспомнил голубей над церковной крышей - будто
большие сизые пшеничные зерна... Громко, словно топая ногой, сплюнул.
- Я так и знал. Я никогда на рогожу не надеюсь. Надо шпагат. Казаков
не разооружили?
- А будут?
- Я должен знать? Вы что тут, - яйца парите? У баб титьки нюхаете?..
Старик рассмеялся:
- Ловко он!..
Шевеля длинными и грязно пахнущими пальцами ног, он добавил хвастли-
во:
- Кабы мое хозяйство, я б навинтил холку.
На дворе по щебню покатилось с металлическим синим звоном. Артюшка
подобрал ноги и надвинул тибитейку на лоб.
- Идет кто-то... С вами и камень материться начнет. Огурцы соленые, а
не люди.
За дверью по кошме кто-то царапнул. Поликарпыч с кровати шестом пхнул
в дверь.
Вошел щурившийся Запус. Подтягивая к груди и без того высоко затяну-
тый ремень, сказал по-молодому звонко и словно нацепляя слова.
- На огонь забежал, думаю, скучно старику. Почитать попробовал, а в
голове будто трава растет... Вас - полная компания. Не помешал?
- Гостите, - сказал Кирилл Михеич.
Запус поглядел на него и, убирая смех, - надвигая неслушавшиеся брови
на глаза, проговорил торопливо и весело:
- Здравствуйте, хозяин. Я вас не узнал - вы... будто... побрились?
Старик хлопнул себя по животу.
- Ишь... я то же говорю, а он не верит...
Запус, указывая подбородком на Артюшку, спросил:
- Это новый работник? Ваш-то к нам на пароход поступил.
- Новый, - ответил неохотно Кирилл Михеич.
Артюшка пригладил реденькие, по каемочке губ прилипшие усики и ска-
зал:
- Пале!
- Он по-русски понимает?
- Мало-мало, - ответил Артюшка.
- Из аула давно?
- Пчера.
- Степной аул? Богатый? Джатачников много? А сам джатачник?
- Джатачник, - раздвигая брови, ответил Артюшка.
- Чудесно.
Запус, перебирая пальцы рук, часто и бойко мигая, огляделся, потом
почему-то сел по-киргизски, поджав ноги на постланную постель Артюшки.
- Я с тобой еще говорить буду много, - сказал он. - А ты, старик, не
сказки рассказывал?
- Нет. Не учил, парень.
Запус вытащил портсигар.
- Люблю сказки. У нас на пароходе кочегар Миронов - здорово рассказы-
вает. Этому, старик, не научишься. А карт нету?.. Может в дурака сыгра-
ем, а?
- Карты, парень, есть. Не слупить ли нам в шестьдесят шесть?
Запус вскочил, переставил со стола чайники и чашки. Ковригу хлеба су-
нул на седло, сдул крошки, чайные выварки и выдвинул стол на средину.
- Пошли.
- Садитесь, - сказал он Кириллу Михеичу. Тот вздохнул и подвинул к
столу табурет. Артюшка захохотал. Запус взглянул на него весело и быстро
объяснил Кириллу Михеичу:
- Доволен. Инородцы очень любят картежную игру, - также пить водку. Я
читал. Жалко водки нет, угостить бы...
Кириллу Михеичу не везло. В паре против них были Поликарпыч и Запус.
Поликарпыч любил подглядывать, а Запус торопился и карты у него в руках
порхали. А Кириллу Михеичу были они тяжелее кирпича и липки как извест-
ка. Злость бороздила руки Кирилла Михеича, а тело свисало с табурета -
мягкое и не свое, как перекисшая квашня...
"Шубу" за "шубой" надевали на них. Поликарпыч трепал серую бороденку
пальцами, как щенок огрызок войлока, и словно подтявкивал:
- Крой их, буржуев!.. Открывай очки... крой!..
У Запуса желтой шелковинкой вшивались в быстрые поалевшие губы - уси-
ки. Как колоколец звенели в зубы слова:
- Валяй их, дедушка! Не поддавайсь...
А завтра день, может быть, еще хлопотней сегодняшнего. Запус донесет
или возьмет сейчас встанет и, сказав: - "что за подозрительные люди", -
арестует. Ноздря ловила горький запах конского пота с седел; коптящая
лампа похожа на большую папироску.
Влив жидкими зеленоватыми клубами, в конский и табачный дух, вечерние
и сенные запахи, - появилась Олимпиада. А позади ее, сразу согрела кося-
ки и боковины дверей - Фиоза Семеновна.
У стола Олимпиада вскрикнула:
- Ой!
Запус оттолкнул табурет и, держа в пальцах карты, сказал:
- Накололись?..
Поликарпыч закрыл ладонью его карты торопливо.
- Не кажи... Тут хлюсты, живо смухлюют.
Держа по ребрам круглые и смуглые руки, Олимпиада отвела глаза от ти-
битейки Артюшки.
- Нет, накурено. К вам, Василий Антоныч, пришли.
- Много?
- Трое.
Запус потянулся, вздохнул через усики и передал карты Олимпиаде:
- Доиграйте за меня. Я долго. Как пришли ко мне, так спать захотел...
Опять заседание, нарочно с парохода сбежал. Думал - отдохну.
Покачав за пальцы руку, наклонил голову перед Фиозой Семеновной -
идол в синем шелке, золото в коралловых ушах, зрачок длинный и зеленый,
как осока:
- Спокойной ночи.

---------------

А ночью этой же толчками метнулась под брови, в лоб и по мозгам вин-
тящая и теплая кровь, - вскочил Кирилл Михеич на колени. Махнул пальца-
ми, захватил под ногти мягкий рот Фиозы Семеновны и правым кулаком уда-
рил ее в шею. Хыкнула она, передернула мясами, - тогда под ребра... И
долго - зажимая, мокрой от слюны, рукой бабий вячный крик - бил кулаком,
локтем и босыми твердыми мужицкими ступнями муж свою жену.

IX.

День и ночь двухъэтажный, американского типа пароход "Андрей Первоз-
ванный" вытягивал и мазал небо с желтыми искрами дымной жилой. Сухие -
железные и деревянные - ребра плотно оседали, подминали под себя степную
иртышскую воду. Ночью оранжевым клыком вонзался и царапал облака прожек-
тор - и облака, кося крылом, ускользали, как птицы.
По сходням босые, в выцветших ситцевых рубахах, подпоясанные
тканьевыми опоясками, с порванными фуражками, вбегали на пароход. В ру-
ках - бумажки, за плечами - винтовки. Ремней на винтовки не хватало, -
держались на бечевках.
Потому-то густоголосый и рыжебровый капитан ворчал у медного рупора:
- Рваные, туда же... Самара-а!..
А такой же "самара" рядом с ним стоял и контролировал контр-револю-
цию. Вместо платка у "самары" - кулак, а пальцы вытирал о приклад вин-
товки.
Влепились и черным зрачком с голубого листка косились буквы. По всему
городу косились и рассказывали (многие уверяли - неправда, а верили):

Павлодарский Рев. Комитет С. Р., С., К. и К. Деп... за попытку восс-
тания, организованного буржуазией, предупреждая... все дальнейшие попыт-
ки вырвать власть из рук рабочих и крестьян... будут караться немило-
сердно, до расстрела на месте виновных. Настоящим... контрибуцию с бур-
жуазии г. Павлодара... пятьдесят тысяч рублей.
Комиссар Василий Запус.

И на углах улиц, по всему берегу - по пулемету. На каждом углу - че-
тыре человека и пулемет. У забора мальчишки с выцветшими волосенками,
щелкают семячки и просят:
- Дяденька Егор, стрельни!
Егор сидит на пустом ящике от патронов, тоже щелкает семячки. Отвеча-
ет лениво:
- Отойди. Приду домой, матери скажу - шкуру сдерет.
- Мамка в красну гвардию ушла! Батинки, бают, выдавать будут. Будут
дяденька, а?
Молчат. И лень и жарко и земля не камень, пески.
Да и сроку два дня. Через два дня не внесут контрибуцию, пали по ули-
цам. Улицы как песок, пуля как кол - прошибет! Стеганем, так стеганем.
Подгоняет.
По сходням гуськом, через баржу-пристань, вверх по сходням в каюту
второго этажа - очередь. Именитейшее купечество городское стоит. Прихо-
дилось последнее время в очереди стоять за билетами - поехать куда, - и
то редко: все приказчики заменяли. А теперь куда повезут за собственные
денежки? На тот свет, что ли? Эх, казаченки, казаченки, эх, Горькая Ли-
ния*1, подгадили!
А по яру - у берега песчаного и теплого, - кверху брюхом, пуп на
солнце греют, - голь и бесштанники. Ерзают по песку от радости хребтом
горбатым и голым. Коленки у них, как прутья сухие, надломленные; голоса
размыканные горем, грязные, как лохмотья. В прорехи вся истина видна, а
лапами гребут - песок подкидывают от растаких - прекраснейших видений.
- Первой гильдии Афанасий Семенов приперся!..
И завыли:
- У-у... - прямо волчьим злым воем на седую семеновскую голову. Вот
она где слеза-то соленая сказывается...
- Мельник Терешка Куляба...
- С дяньгой? Гони-и!..
И погнали криком, визгом, свистом по скрипучим сходням под скобку
скобленую упрямую голову. Вот они жернова-то какие, мелют!..
- Самсониха, а? Шерсть скупать явилась?..
- Надо тебя постричь, суку!..
Сухие как шерсть, длинные в черном самсонихины косточки тоже на сход-
нях. Терпи, мученицы терпели, а ты тоже кой-кого - глоданула... Кровь в
щеках поалела, а ноженьки подползают под туловище - мало крови. Ничего,
отдашь и отойдет.
- Крылов! Крылов! Мануфактурщик!..
Подняли с песка желтые клювы, заклекотали, даже сходни трещат.
- Давай деньгу!..
- Гони народну монету!..
- Их-ии-хьих... тю-тю-тю...
- Сью-ю... и... и... юююю... ааую... ______________
*1 Горькая Линия - цепь казачьих поселков вдоль Иртыша.
Рыжими кольцами свист - от яра на сходни, со сходен на пароход. Кас-
сир в каюте пишет в приеме квитанции. На кассире, конечно, фуражка и на
гимнастерке помимо револьвера - красная лента.
Царапая дерево саблей с парохода, - сходнями, - идет на лошадь Запус.
Ему - один пока имеющийся, триста лет ношеный, крик:
- Урр-ра-а-а!
И раздавив царское - "р" - повисли:
- А-а-у-а-а...
(Ничего - время будет, другое научатся кричать. Так думает Запус. А
может и не думает.)
Обернулся здесь сутуловатый старичок Степан Гордеевич Колокольщиков,
- борода, продымленная табаком (большие табачные дела делает), и глазом
больше, чем губами, сказал:
- Сейчас резать пойдут.
Спросил Кирилл Михеич:
- Пошто?
Втиснул бороду в сюртук, табаком дыхнул:
- А я знаю?.. Поревут, поревут, да и пойдут резать. Кричать надоест и
вырежут. И не однако на сходнях, а и в городе вырежут. Поголовно.
Подвинулся на два шага (один освободился плательщик) - пальцем клюнул
к песчаному жаркому яру, тихонько бородой погрозился:
- Обожди... придется и над тобой надсмеяться... посмеемся.
Как-будто на минуту легче Кириллу Михеичу, - повторил и поверил:
- Посмеемся...
Еще на два шага. Ощупал в кармане золото - не украли бы? А кто укра-
дет, люди все рядом именитые - купеческие. Дурной обык карманы щупать...
Золото же в кармане лежало, потому - прошел слух, не принимают конт-
рибуцию бумажными, золото требуют. У всех в одном кармане мокрое от пота
золото, а в другом влажные от золотого пота ассигнации - перещупанные...
Еще на два шага.
- Двигается?
- Сейчас быстрее.
- Пронеси ты тучу мороком, Господи...
Под вечер, на другой день косоплечий с длинными запыленными усами
подскакал к пароходу казак. Немножко припадая на левую, прошел в каюту.
И голос у него был косой, вихлявый и неразборчивый. Глядя напуганно под
опрятные искусственные пальмы, полированный коричневый рояль, рассказы-
вал чрезвычайной тройке (был здесь и Запус), что штаб организованного
капитаном Артемием Трубычевым восстания против большевиков, - находится
в поселке Лебяжьем. В штабе, кроме Трубычева, - поручик Курко, - рот-
мистр Ян Саулит и еще казаки из войскового круга. И с недовольствием
глядя на опадающую с штанов на чистый ковер желтую широкую пыль, назвал
еще восемь фамилий: братья Боровские, Филипп и Спиридон, Алексей Пестря-
ков, Богданов и Морозов, Константин Куприянычев, Афанасий Сизяков и Ва-
силий Краюкин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19