Руки и ноги мои онемели от длительного пребывания в неудобной позе, голова тоже была, пожалуй, далеко не в лучшей форме от нанесенного ей удара, но холодная вода моментально отрезвила меня, и я выплыл на поверхность.
Я утратил всякое чувство направления, чему в немалой степени способствовали сгустившийся туман и черная кружащаяся вода. Течение швырнуло меня на одну из свай, поддерживающих таверну, и я уцепился за ввернутое в нее медное кольцо, служившее, очевидно, для причаливания лодок. Отфыркиваясь и отплевываясь, я повис на нем, пытаясь сообразить в кромешном мраке, с какой стороны от меня находится река. Шансы мои на спасение были плачевными, если только не подвернется какое-нибудь плавучее бревно или протянутый с берега канат. Мне частенько приходилось наблюдать подъем воды между пролетами Лондонского моста во время прилива, бешеную круговерть яростных волн, которые с шумом разбивались о гранитные камни устоев, покрывая их пеной и брызгами.
Я неплохой пловец, но даже и для меня вступать сейчас в единоборство с разбушевавшейся рекой было крайне рискованно, тем более что благодаря темноте и туману опасность увеличилась троекратно. Впрочем, и раздумывать долго тоже не приходилось. Силы мои иссякали, воля к сопротивлению ослабевала; холод воды проникал до самых костей, и я дрожал от озноба так, что зуб на зуб не попадал. Оставаться здесь дольше не следовало, если я не хотел утонуть, как крыса в корзине.
Я внимательно прислушался, и мне показалось, будто справа доносится более ровный и сильный шум течения, перекрывающий плеск и журчание суматошных волн вокруг окружавших меня свай. Отпустив причальное кольцо, я поплыл в сторону шума, но не успел сделать и нескольких гребков, как что-то ухватило меня за ногу и потянуло на дно. Вынырнув на поверхность, я в панике замолотил руками по воде, но тут что-то опять дернуло меня за ногу. Но теперь я уже знал, что это такое. Я не успел полностью избавиться от пут, когда открылся люк. Веревка все еще была привязана к моей ноге, и второй ее конец зацепился где-то под водой.
В обычных условиях освободить от нее ногу не составило бы ни малейшего труда, но удар по затылку и борьба с холодным течением, которое трепало и кружило мое несчастное тело, пока я трудился над намокшим узлом, обессилили меня вконец. Мне приходилось то и дело хвататься за причальное кольцо, чтобы отдышаться, и затем — в который уж раз! — снова нырять, пытаясь окоченевшими пальцами развязать проклятую веревку. Наконец она ослабла и соскользнула с ноги.
Потраченные усилия настолько истощили меня, что я не мог уже противостоять течению. Здесь, в береговой заводи под таверной, возникали многочисленные водовороты, вертевшие меня, словно полено. Мелкие злые волны захлестывали рот при попытке ухватить глоток воздуха, колотили меня о мокрые бревна свай, за трухлявую древесину которых я тщетно цеплялся, пуская в ход ногти, стараясь удержаться, как устрица, оторванная от скалы прибоем. В конце концов меня вышвырнуло на широкий простор главного русла, где могучая приливная волна подхватила мое беспомощное тело и понесла в сторону Лондонского моста. Я уже видел тусклые огоньки обрамляющих его домов и напрягал остатки убывающих сил, чтобы удержать голову на поверхности мутного потока.
Капризом течения меня снова приблизило к берегу и понесло вдоль очередной излучины, где под деревянными мостками причала река образовала небольшой мальстрем. Слишком обессиленный, чтобы сопротивляться ударам волн, я безучастно ожидал момента, когда меня снова швырнет на сваи. Тяжелая апатия охватила меня, и я желал лишь, чтобы все это поскорее окончилось.
Говорят, будто перед мысленным взором утопающего проносится вся его жизнь; могу засвидетельствовать, что ничего подобного не происходило, только полное смирение перед судьбой, которая уже не казалась злой я несправедливой. И тут я совершенно неожиданно зацепился сначала ногой, а вслед за этим — уже вполне осознанно! — обеими руками за толстый канат, тянувшийся из воды. Это был якорный трос стоящего у причала судна, мимо кормы которого меня проносило течением. Немедленно воля к жизни с новой силой вспыхнула во мне!
Я буквально обвился вокруг каната, выступающего из воды под довольно острым углом. Канат был толщиной с мою руку и даже не прогнулся под тяжестью моего тела, так туго он был натянут. Я лежал на нем, постепенно приходя в себя, выставив над водой голову и плечи, тогда как осатаневший прилив, словно разозлившись на то, что жертва от него ускользает, неистово пытался сдернуть меня обратно. Судно стояло у причала, и я от всей души благодарил Бога за предусмотрительность моряков, которые завели кормовой якорь, чтобы противостоять приливному течению.
Световое пятно указывало на местоположение окон большой каюты на квартердеке. Если, как обычно, под ним проходит вдоль гакаборта через леерное ограждение.
Боясь оставаться в холодной воде, я призвал на помощь всю жажду жизни и медленно пополз вверх по толстому четырехдюймовому канату, перехватывая его руками. Это отняло у меня последние остатки воли и сил. Я больше не чувствовал ни своих онемевших скрюченных пальцев, ни оцепеневшего, насквозь промокшего тела, повисшего в темноте над разъяренной рекой.
Мало-помалу я постепенно приблизился к освещенным окнам. И наконец разглядел во тьме выступ кормового бруса, и в самый последний момент, когда мне казалось, будто руки мои вот-вот выскочат из суставов, я в последнем рывке выбросил ноги вперед и почувствовал блаженное облегчение, ощутив под ними твердую опору. Я стоял на узком раскачивающемся деревянном карнизе, то и дело захлестываемом волной, все еще держась руками за канат, протянувшийся надо мной до самых кормовых битенгов. Окно было рядом, и я осторожно заглянул в него.
В каюте за столом сидели двое, и один из них оказался Картером. Вербовщик не отличался богатством фантазии, и когда он предложил мне выглянуть в окошко таверны, указав на барк, стоящий у причала, то имел в виду именно тот, о котором сам думал постоянно. Судя по всему, это был тот самый барк, за чей якорный канат я так удачно зацепился.
Картер отсчитывал на столе золотые монеты, очевидно из тех, которые получил от Симпкинса. Мне сразу пришла в голову мысль, что я наблюдаю продолжение заговора и таким образом имею возможность узнать кое-какие его детали, хотя, разумеется, едва ли следовало ожидать, чтобы мое появление в окне каюты было встречено ее обитателями с большим восторгом.
Почувствовав прилив свежих сил благодаря отдыху и возбуждению от увиденного, я продолжил свои акробатические упражнения. Подтянувшись на руках, я вновь охватил канат ногами и пополз по нему до кормовых шпигатов. Перебраться через фальшборт не составляло особого труда, и вскоре я уже стоял на пустынной палубе юта. У трапа, ведущего с квартердека на главную палубу, горел фонарь; все еще не очень уверенно ступая на нетвердых ногах, я, крадучись, подошел поближе и выглянул из-за ограждения.
Повсюду внизу, куда только можно было проникнуть взглядом, лежали разнообразные тюки, бочонки и ящики, приготовленные то ли к погрузке, то ли к выгрузке, но ни одной живой души вокруг не было видно. Со всеми предосторожностями я спустился с квартердека, и в эту минуту дверь каюты внезапно распахнулась. Я едва успел укрыться в тени ближайшей кучи каких-то мешков, однако из двери никто не вышел. Оба мужчины продолжали беседовать, стоя в каюте.
— Итак, — услышал я голос Картера, — если ты сможешь дать мне своих людей, да еще дюжину с «Пеликана», то у меня как раз наберется сорок человек. Но ты сам должен мне их доставить. Капитан Уэйн взбеленится, когда узнает, что кто-то сманил его команду, посулив ей более выгодные условия. И если он пронюхает, что за всем этим стою я, то на мне можно будет поставить крест.
— Хо-хо, — засмеялся другой, скорее всего вахтенный матрос, как я определил по его одежде и манерам, — а разве не ты набирал команду на «Пеликан»? Редкую шутку ты сыграешь с Уэйном, продав ему людей сегодня, а завтра похитив их всех до единого!
— Держи язык за зубами, приятель, если не хочешь его лишиться! — злобно прошипел Картер.
— Не волнуйся: я знаю, с какой стороны мой кусок хлеба намазан маслом! Где мы встретимся?
— У меня. Знаешь, где это? Ладно. Когда тебя сменят? В девять вечера? Отлично; сразу же отправляйся на полубак «Пеликана». Не забудь захватить с собой флягу с грогом: так легче будет заключить сделку. Намекни им на то, о чем я тебе говорил относительно рейса. Им это больше придется по душе, чем гнуть спину под командой Уэйна на половинном пайке и нищенском жалованье. Это плавание покажется им просто увеселительной прогулкой! Свяжись со мной, когда все закончишь, чтобы я смог найти, где им спрятаться и переждать, пока «Пеликан» не наберет себе новую команду. Послезавтра он снимается с якоря. Постарайся управиться до полуночи.
— И ты полностью расплатишься со мной? По кроне за голову?
— Деньги уже тебя ждут. Смотри не подведи меня!
— Можешь на меня положиться. Черт, ну и ночка: хоть глаз выколи! Сумеешь сам найти дорогу?
Картер ответил утвердительно, и вахтенный вернулся в каюту, захлопнув за собой дверь. Я узнал не очень много, но в моем мозгу зародилась идея помешать Картеру явиться в назначенное место встречи. Рядом со мной находилась толстая дубовая кофель-планка с массивными железными нагелями для крепления снастей. Я протянул руку и выдернул один из них. Картер продолжал идти в сторону сходней, то и дело спотыкаясь о сваленный на палубе груз и громко чертыхаясь, чем облегчал мне задачу пробираться следом за ним. Я старался двигаться как можно бесшумнее, прикидывая, который уже может быть час.
Однажды Картер остановился и замер прислушиваясь. Я тут же спрятался за ящиком, хотя ночь и туман делали подобную предосторожность излишней. Палуба барки находилась на одном уровне с причалом, и, когда Картер ступил на сходни, я нанес ему сильный удар тяжелым шкворнем по затылку. Вербовщик молча рухнул на освещенные фонарем доски причала. Он был практически без сознания, все равно пытался непроизвольно встать.
Все произошло без единого звука. Причал загромождали груды всевозможного груза, разбросанного в беспорядке. Во мгновение ока я связал Картера более надежно, чем он меня, и вместо кляпа сунул ему в рот обрывок каната, чтобы он тоже почувствовал вкус просмоленной пеньки, когда придет в себя. Я огляделся, ища, куда бы его спрятать. Фонарь, освещавший причал, раскачивался на кронштейне над дверью какого-то сарая. Дверь была не заперта, и внутри все было завалено старой парусиной, канатами, бочками с засохшей краской, сломанными веслами и прочей дребеденью. Я оттащил вербовщика в самый дальний угол, рискнув для этого снять фонарь с крюка, и спрятал его под кучей гнилых парусов.
Увы, больше я ничего не мог сделать, хотя счастливый случай и дал мне возможность обернуть мою оплошность нам на пользу. Я не сомневался, что теперь нам удастся опередить наших конкурентов и наверстать упущенное время. Картера вряд ли сумеют скоро найти; впрочем, данное обстоятельство нисколько меня не заботило: то, как подло он поступил со мной, служило мне оправданием. Я вернул фонарь на место и направился к каменным ступеням широкой лестницы, что вела с пирса на улицу. Я чуть не падал от усталости и голода, на моем теле не найти было живого места от ударов о бревна и сваи, но сознание того, что мне удалось не поддаться козням наших врагов — кем бы они ни были, — согревало мне сердце.
Картер, очевидно, очень торопился, потому что, хотя мой кошелек и исчез, однако выкупленные из залога мелочи, которые я положил во внутренний карман, к моей великой радости остались в целости и сохранности. Впрочем, радость эту немного омрачала перспектива предстоящей длительной пешей прогулки по ночному городу. Ни один носильщик или возница, конечно, не согласился бы поверить на слово джентльмену в моем нынешнем положении: в насквозь промокшей, грязной, перепачканной смолой и илом одежде, без шляпы и без единого фартинга в кармане. Поэтому я недолго думая пустился в путь, благословляя ночь и туман за то, что они, как в дни моей недавней бедности, оказывают мне дружескую услугу, скрывая от любопытных глаз мой жалкий и непристойный вид.
Об одном я только сожалел. Мне так и не удалось установить личность человека, стоявшего за Симпкинсом, а также раскрыть сущность заговора, который, как подсказывало мне чутье, был хитрым и коварным.
Глава десятая. МЫ ФРАХТУЕМ «ЗОЛОТУЮ НАДЕЖДУ»
… Своя судьба для каждого бесценна,
и в жизни всяк свою играет роль:
храбрец и трус, преступник и король,
вся наша жизнь — одна сплошная сцена.
Пробило полночь, когда я наконец добрался до дома. По правде говоря, я не особенно следил за временем, устало бредя по ночным улицам, мокрый, голодный, в хлюпающих на каждом шагу сапогах. Несмотря на поздний час, окна нижнего этажа особняка сэра Ричарда были ярко освещены. Мое отсутствие, несомненно, уже вызвало тревогу у моих компаньонов, причем они могли истолковать его совершенно превратно. В самом деле, была ли у них гарантия, что я не поступил так же, как Симпкинс? Эта чудовищная мысль потрясла меня. Правда, сэр Ричард слышал о моем семействе, но разве я не мог оказаться самозванцем? И много ли вообще знал он обо мне, о моих вкусах, привычках и наклонностях, кроме того, что я практически представлял собой обыкновенного бродягу, когда он взял меня на службу?
Обладая секретом карты и кольца, я имел возможность сбежать, чтобы продать эти сведения за более солидную долю в добыче, чем обещанные мне пять процентов, или просто за круглую сумму наличными. В Лондоне я, как и Симпкинс, вполне мог бы скрываться неделями, а то и месяцами, и пытаться искать меня здесь было бы самым бесполезным занятием.
Я поднялся по ступеням, все еще оставляя за собой мокрые следы, и потянул за звонок. Дверь отворилась мгновенно, и меня встретила радостно улыбающаяся физиономия Хадсона. Сверху донесся короткий лай, и Дон, одним прыжком перемахнув лестницу в вестибюле, бросился неистово приветствовать меня.
— Собака чуть с ума не сошла, — сказал Хадсон. — Все время пыталась вырваться и отправиться искать вас, сэр, но мы ее не пустили, так как боялись, что она сама потеряется. Идите прямо в библиотеку, там все уже собрались и будут очень рады вас видеть. Я бы сказал, они довольно серьезно обеспокоены, сэр!
Я успокоил Дона, положив конец восторженным проявлениям его чувств, и он проследовал за мной в библиотеку, ни на шаг не отступая, словно твердо решив больше никогда не терять меня из виду. В камине пылал яркий огонь; юный Мадден удобно расположился подле него в глубоком кресле. Сэр Ричард стоял спиной к огню, а за столом, с неприкрытым любопытством уставившись на меня своими миндалевидными глазами, сидел Саймон Левисон.
Очевидно, на моем лице можно было недвусмысленно прочесть все те чувства, которые внезапно вспыхнули во мне при виде «делового партнера» нашего хозяина, потому что в глазах его промелькнула легкая усмешка, и моя злоба тут же улетучилась. У меня не было прямых улик, подтверждавших какие бы то ни было обвинения против него, не было доказательств, что Симпкинс действовал по его указке или что набор команды на судно обязательно должен был предполагать экспедицию за спрятанными сокровищами.
У такого человека, как Саймон, чье несколько грубоватое лицо служило отличной ширмой для деятельного ума, проблески которого лишь изредка можно было заметить во взгляде его великолепных бархатных глаз, конечно же, найдется сотня резонных доводов, чтобы выставить меня на посмешище вместе со всеми моими подозрениями. Я недолюбливал этого человека, однако сегодня я впервые по достоинству оценил его как личность, обладающую высоким интеллектом и недюжинным самообладанием, как ценного партнера и опасного противника.
Я сказал, что оценил его по достоинству, но скорее он сам внушил мне это убеждение, причем настолько явственно, что я почувствовал нечто вроде физического удара, потрясшего меня до глубины души. Этот человек обладал какой-то гипнотической силой, властной и непреклонной, которая словно заявляла о себе в его слегка печальной иронической улыбке.
Наш обмен взглядами продолжался всего одну секунду, но за это короткое время, как мне показалось, он успел бросить мне вызов, а я принять его. Тут Фрэнк Мадден вскочил с кресла и кинулся ко мне с радостным возгласом:
— Я же уверял вас, дядюшка: он вернется!
Я покраснел до корней волос, и он смущенно замолк. Сэр Ричард шагнул ко мне с протянутой рукой, оттесняя племянника в сторону, но было уже ясно, что мои опасения по поводу возникших относительно меня подозрений оказались справедливыми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27