К понедельнику вся эта суета ничего не принесла. Во второй половине дня я вернулся в Сан-Франциско и пожаловался на неудачи Старику. Он вежливо выслушал, словно я рассказывал не особенно интересную и лично его не касающуюся историю, потом одарил меня обычной, ничего не значащей улыбкой и вместо помощи любезно заявил, что в конце концов я непременно во всем разберусь.
Затем он добавил, что звонил Фицстивен и пытался меня разыскать.
– Видимо, у него к вам важное дело. Он хотел отправиться в Кесаду, но я сказал, что жду вас здесь.
Я набрал номер Фицстивена.
– Приезжайте, – сказал он. – У меня кое-что есть. То ли новая загадка, то ли ключ к старой, – не пойму. Но кое-что есть.
Я поднялся на Ноб-хилл в фуникулере и уже через пятнадцать минут был у него в квартире.
– Ну, докладывайте, – сказал я, когда мы уселись в гостиной среди книжно-газетно-журнальной свалки.
– Габриэлу еще не нашли? – спросил он.
– Нет. Давайте-ка свою загадку. Только без литературщины, без заранее подготовленных кульминаций и прочего. Я для них недостаточно образован – только изжога всегда начинается. Рассказывайте просто и по порядку.
– Вас не переделаешь, – сказал он, пытаясь состроить кислую, разочарованную мину, хотя явно был возбужден. – Кто-то... голос был мужской... позвонил мне по телефону в пятницу ночью, в половине второго. «Фицстивен?» – спрашивает. «Да». Тогда он говорит: «Убил его я». Точные слова, тут я уверен, хотя слышимость была неважная. В трубке трещало, да и голос шел издалека.
Я не знал ни кто это... ни о чем он говорит. «Кого убили? – спрашиваю. – Кто звонит?» Ответа я не понял, уловил только слово «деньги». Он говорил что-то о деньгах, повторил несколько раз, но я расслышал только одно это слово. У меня сидели гости – Маркары, Тед и Сью Ван Слэки, Лора Джойнс с каким-то знакомым. Говорили о литературе. Я собрался ввернуть остроту о Кабелле, что он, мол, такой же романтик, как деревянный конь – троянец, и этот пьяный шутник, или кто он там, оказался совсем некстати. Поскольку все равно не было слышно, я бросил трубку и вернулся к гостям.
Мне и в голову не приходило, что в звонке есть смысл, но вчера утром я прочел о смерти Коллинсона. Я был у Коулманов в Россе. Все-таки разыскал их и нагрянул в субботу на выходные. – Фицстивен улыбнулся. – Ралф сегодня явно радовался моему отъезду. – Он снова стал серьезным. – Даже узнав о Коллинсоне, я все еще не был убежден, что звонок важный. Дурацкая шутка, и все. Конечно, я бы в любом случае вам рассказал. Но вот, взгляните – нашел в почтовом ящике, когда приехал.
Он вытащил из кармана конверт и бросил мне. Дешевый белый конверт, какие продаются повсюду. Уголки грязные и загнутые, словно его долго таскали в кармане. Имя и адрес Фицстивена нацарапаны печатными буквами, твердым карандашом, и писала их неумелая рука – а может быть, автор просто хотел сойти за малограмотного. Судя по штемпелю, письмо было отправлено из Сан-Франциско в субботу в девять утра. Внутри лежал замусоленный клочок оберточной бумаги с одним предложением, выписанным тем же карандашом и тем же дрянным почерком:
ТОТ КОМУ НУЖНА МИССИС КАРТЕР МОЖЕТ ВЫКУПИТЬ ЕЕ ЗА 10 000 ДОЛЛАРОВ.
Ни даты, ни подписи, ни привета.
– Габриэлу видели в машине, одну, около семи утра в субботу, – сказал я. – Письмо же опустили в городе почти за сто тридцать километров от Кесады, и раз на штемпеле стоит девять часов, оно оказалось в ящике к первой выемке. Есть над чем поломать голову. И уже совсем странно, что оно адресовано не Эндрюсу, который ведет ее дела, не богатому свекру, а вам.
– И странно и нет, – ответил Фицстивен. Его худое лицо было возбуждено. – Кое-что можно объяснить. Кесаду порекомендовал Коллинсону я, так как жил там два месяца прошлой весной, когда заканчивал «Стену Ашдода»; дал я ему и записку, на визитной карточке, для Ролли – он отец помощника шерифа и торгует недвижимостью. Но представил я Коллинсона как Эрика Картера. Местный житель может не знать, что его жена – Габриэла Коллинсон, урожденная Леггет. В таком случае у него нет возможности связаться с ее родней, разве что через меня. Письмо и адресовано мне, но чтобы его передали заинтересованным лицам, оно начинается «тот кому...».
– Письмо, конечно, мог послать местный, – медленно произнес я. – Или похититель хочет выдать себя за местного и делает вид, что не знаком с Коллинсонами.
Верно. Насколько я знаю, ни у кого из местных моего городского адреса нет.
– А у Ролли?
– Если только узнал его от Коллинсона, записку я начеркал на обороте карточки.
– О звонке или о письме вы кому-нибудь рассказывали? – спросил я.
– Звонок упомянул при гостях ночью в пятницу – тогда я еще думал, что это шутка или ошибка. А письмо не показывал никому. Даже сомневался, стоит ли вообще показывать, и сейчас сомневаюсь. Меня что, будут теребить?
– Конечно. Но зачем расстраиваться? Вы же не любите узнавать о трагедиях по чужим рассказам. А пока мне нужны адреса ваших гостей. Если и они и Коулманы подтвердят, что вы находились с ними в пятницу и субботу, ничего страшного вам не грозит, хотя допроса с пристрастием в Кесаде не избежать.
– Отправимся туда сейчас?
– Я еду вечером. Встретимся утром в гостинице «Сансет». У меня как раз будет время потолковать с властями, чтобы они не засунули вас в каталажку прямо с дороги.
Я вернулся в агентство и позвонил в Кесаду. Поймать Вернона и шерифа не удалось, говорил я с Коттоном. Я передал ему полученную от Фицстивена информацию и пообещал утром привезти романиста на допрос.
Полицейский сказал мне, что поиски девушки идут пока безрезультатно. По сообщениям, ее видели – почти в одно и то же время – в Лос-Анджелесе, Юрике, Карсон-Сити, Денвере, Портленде, Тихуане, Огдене, Сан-Хосе, Ванкувере, Портервилле и на Гавайях. Все звонки, кроме самых идиотских, проверяются.
В телефонной компании мне дали справку, что звонок Фицстивену в ночь с пятницы на субботу был не междугородный, а из Кесады в Сан-Франциско в это время вообще никто не звонил.
Перед уходом из агентства я снова заглянул к Старику и попросил его убедить окружного прокурора, чтобы Аронию Холдорн и Тома Финка выпустили под залог.
– В тюрьме от них мало проку, – объяснил я. – А на свободе, если за ними последить, они, глядишь, на что-нибудь нас выведут. Прокурор, думаю, не станет возражать, у него все равно не выйдет предъявить им обвинение в убийстве.
Старик обещал похлопотать, а в случае их освобождения – отрядить людей для слежки.
Я отправился в контору Мадисона Эндрюса. Когда я рассказал ему о звонке, о письме и затем объяснил, что все это может значить, адвокат потряс седой шевелюрой и сказал:
– Верны ваши объяснения или нет – не знаю, но окружным властям придется бросить версию, будто Коллинсона убила Габриэла.
Я с сомнением покачал головой.
– В чем дело? – спросил он, вспыхивая.
– Наверняка решат, – предсказал я, – что письмо специально состряпано, чтобы ее выгородить.
– Вы так думаете? – На скулах у него заиграли желваки, а косматые брови поползли вниз, на глаза.
– Может, и не решат. Ведь если это уловка, то слишком уж наивная.
– Какая там уловка! – заговорил он на повышенных тонах. – Хватит чепухи. Никто из нас и не знал в то время об убийстве. Даже тело еще не успели найти...
– Конечно, – согласился я. – Поэтому-то, если письмо окажется липой, Габриэле несдобровать.
– Ничего не понимаю, – сказал он досадливо. – То вы утверждаете, что девушку кто-то преследует, то говорите о ней как об убийце. А что вы на самом деле думаете?
– Ни то, ни другое не исключено, – сказал я с не меньшей досадой. – И какое имеет значение, что думаю я? Решать будет суд присяжных, когда ее найдут. Проблема сейчас в другом: если письмо настоящее, то как вы поглядите на десять тысяч выкупа?
– Никак. Увеличу награду тем, кто ее отыщет, и назначу награду за арест похитителя.
– Неверный ход, – сказал я. – Награда и так уже обещана. Единственный способ улаживать дела с похитителями – соглашаться на их требования. Мне это и самому не по душе, но другого способа нет. Даже если он не зверь, страх, неуверенность, нервы, разочарование могут в любой момент превратить его в опасного маньяка. Сначала выкупите девушку, а уж потом начинайте драку. Требуют платить – плати сколько требуют.
С тревогой в глазах, но упрямо выпятив челюсть, он подергал себя за лохматые усы. Победила челюсть.
– Будь я проклят, если дам хоть доллар.
– Ваше дело. – Я встал и потянулся за шляпой. Моя задача – найти убийцу Коллинсона, а гибель девушки скорей всего мне только поможет.
Он не ответил.
Я пошел в контору Коллинсона-старшего. На месте его не оказалось, и я рассказал обо всем Лоренсу.
– Уговорите отца дать деньги, – закончил я. – Они должны быть готовы к тому времени, как похититель пришлет инструкцию.
– Отца не надо уговаривать, – сказал он не задумываясь. – Чтобы обеспечить ей безопасность, мы заплатим сколько угодно.
16. Ночная охота
Я сел в поезд, уходивший на юг в пять двадцать пять. В семь тридцать мне пришлось сойти в Постоне, пыльном городке раза в два больше Кесады, и в одиночестве полчаса трястись до места на обшарпанном автобусе. Когда я вылезал у гостиницы, зарядил дождь.
Из здания почты навстречу мне вышел Джек Сантос, журналист из Сан-Франциско.
– Привет. Есть что-нибудь новенькое? – спросил он.
– Возможно. Но сначала надо рассказать Вернону.
– Он у себя в номере, по крайней мере, был там десять минут назад. Кто-то получил письмо с требованием выкупа? Правильно?
– Да. Он уже успел сообщить?
– Начал Коттон, но Вернон ему помешал – сказал, что это пока не для печати.
– Почему?
– Единственная причина – сведения давал нам не он, а Коттон. – Уголки тонких губ Сантоса поползли вниз. – У них, у Вернона, Финн и Коттона, соревнование – чье имя и фото будут чаще мелькать в газетах.
– Чем-нибудь еще они занимаются?
– Когда? – спросил он с презрением. – Каждый тратит по десять часов в день, чтобы попасть на первую страницу, еще по десять – на то, чтобы туда не попал соперник, но ведь и спать еще нужно.
В гостинице я буркнул репортерам: «Ничего нового», снова оформил себе комнату, забросил в нее саквояж и пошел через холл к номеру 204. Дверь мне открыл Вернон. Он сидел один и занимался газетами, бело-зелено-розовой грудой валявшимися на кровати. Комната была сизой от сигарного дыма.
Тридцатилетний прокурор считал себя удачливым; у него были темные глаза, подбородок он выпячивал вперед, чтобы тот казался решительнее, чем на самом деле, и при разговоре выставлял напоказ зубы. Бодро пожав мне руку, он сказал:
– Рад, что вы вернулись. Заходите. Садитесь. Ничего нового нет?
– Коттон передал вам мои сведения?
– Да. – Красуясь передо мной, Вернон широко расставил ноги и засунул руки в карманы, – Насколько важными и подлинными вы их считаете?
– Я посоветовал Эндрюсу приготовить деньги. Он отказался. Их дадут Коллинсоны.
– Конечно, дадут, – сказал он таким тоном, будто я выдвинул гипотезу, а он ее подтвердил. – Дальше. – Он растянул губы, чтобы показать побольше зубов.
– Вот возьмите. – Я протянул ему письмо. – Фицстивен приедет сюда утром.
Решительно кивнув, он поднес письмо поближе к свету и с тщательностью осмотрел конверт и содержимое. Затем небрежно бросил все на стол.
– Явная фальшивка, – сказал он. – Что точно рассказал этот Фицстивен... так, кажется, его зовут?
Я передал рассказ Фицстивена слово в слово. Вернон лязгнул зубами, подошел к телефону и велел передать Финн, что он, мистер Вернон, окружной прокурор, желает его немедленно видеть. Через десять минут, вытирая с пышных каштановых усов капли дождя, в номер вошел шериф.
Вернон ткнул в его сторону пальцем и приказал мне:
– Расскажите теперь ему.
Я повторил рассказ Фицстивена. Шериф слушал напряженно, даже запыхтел, а его багровое лицо посинело. Когда я закончил, окружной прокурор прищелкнул пальцами:
– Отлично. Этот Фицстивен утверждает, что во время звонка у него в квартире находились гости. Шериф, запишите имена. Он утверждает, что на выходные поехал в Росс к... как его там... Ралфу Коулману. Отлично. Проследите, чтобы все было проверено. Надо выяснить, сколько правды в его словах.
Я дал Финн полученные от Фицстивена имена и адреса. Он записал их на обратной стороне квитанции из прачечной и, пыхтя, вышел, чтобы запустить на полные обороты окружную машину расследования.
У Вернона ко мне больше ничего не было. Я оставил его наслаждаться газетами и спустился на первый этаж. Женоподобный ночной портье поманил меня к стойке и сказал:
– Мистер Сантос просил передать, что у него сегодня играют.
Я поблагодарил и поднялся в номер к Сантосу. Кроме хозяина, там сидели еще три охотника за новостями и фотограф. Играли в покер. К половине первого, когда я выигрывал шестнадцать долларов, меня позвали к телефону. В трубке нахраписто зазвучал голос окружного прокурора:
– Зайдите ко мне как можно скорее.
– Иду.
Я взял пальто и шляпу.
– Расплатимся, – сказал я Сантосу. – Важный звонок. Мне всегда звонят, когда я выигрываю.
– Вернон? – сказал он, пересчитывая мои фишки.
– Да.
– Дело вряд ли серьезное, – усмехнулся он. – Иначе он вызвал бы Реда. – Сантос кивнул в сторону фотографа. – Чтобы читатели утренних газет могли полюбоваться, как он дает интервью.
У окружного прокурора собрались Коттон, Финн и Ролли. Коттон – среднего роста, с круглым, туповатым лицом и ямочкой на подбородке – стоял посреди комнаты в черных резиновых сапогах, плаще и шляпе, весь мокрый и перепачканный. Его круглые глаза самодовольно поблескивали. Фини, оседлав стул, мрачно пощипывал усы. Рядом с вялым добродушием разминал сигарету Ролли.
Вернон закрыл за мной дверь и раздраженно сказал:
– Коттон считает, что кое-что выяснил. Он считает...
Выпятив грудь, Коттон сделал шаг вперед и перебил его:
– Ничего я не считаю. Я точно знаю, что...
Вернон резко щелкнул пальцами между моим носом и носом полицейского и так же резко отчеканил:
– Ладно. Пойдем посмотрим.
Я заскочил к себе за плащом, пистолетом и фонариком. Мы вышли на улицу и влезли в заляпанную грязью машину. За руль сел Коттон. Рядом с ним Вернон. Остальные устроились на заднем сиденье. Дождь хлестал по брезентовой крыше, просачиваясь в щели.
– Черт! Лучшей ночки гоняться за призраками и не придумаешь, – проворчал шериф, пытаясь увернуться от капель.
– Зря Дик полез не в свое дело, – согласился Ролли. – Раз это не в Кесаде, то и нечего лезть. Не его забота.
– Лучше бы следил, что творится под носом, тогда не пришлось бы рыскать по берегу, – сказал Фини, и они с помощником в унисон хихикнули.
Смысл их разговора до меня не дошел.
– А что он затеял? – спросил я.
– Пустое, – сказал шериф. – Сами скоро убедитесь. Господи, я ему все начистоту выложу. Одного не пойму – как Вернон-то мог клюнуть?
Я опять ничего не понял и посмотрел в щель между занавесками. Темнота и дождь мешали любоваться пейзажем, но мне показалось, что мы направляемся куда-то по восточному шоссе. Поездка была гнусная – мокро, шумно, тряско. Остановились мы в таком же темном, мокром и грязном месте, какие только что проезжали.
Коттон погасил фары и выбрался из машины, мы – за ним, скользя и утопая по щиколотку в мокрой глине.
– Черт! Это уж слишком! – пожаловался шериф.
Вернон хотел что-то сказать, но полицейский уже шагал по дороге. Мы потащились следом, не видя друг друга, держась вместе на слух – по чавканью грязи под ботинками. Было темно.
Вскоре мы свернули»с дороги и перелезли через высокую проволочную ограду; грязь под ногами сменилась скользкой травой. Потом стали взбираться на холм. Дождь хлестал прямо в лицо. Шериф задыхался. Я взмок. Добредя до вершины, мы пошли вниз; где-то впереди бились о скалы волны. Спуск сделался круче, трава все чаще уступала место валунам. Коттон поскользнулся и упал на колени, об него споткнулся Вернон, но удержал равновесие, схватившись за меня. Пыхтение шерифа походило уже на стон. Мы повернули налево и двинулись гуськом по кромке прибоя. Потом еще раз забрали влево, поднялись вдоль склона и остановились под навесом – деревянной крышей, подпертой десятками столбов. Впереди на фоне почти черного неба черным пятном маячил дом.
– Подождите, гляну, здесь ли его машина, – шепнул Коттон и ушел.
Шериф громко перевел дух и пробурчал:
– Пропади они пропадом, эти экскурсии.
Ролли вздохнул.
Начальник полиции вернулся радостный.
– На месте ее нет, значит – уехал, – сказал он. – Пошли, там хоть не так сыро.
По грязной тропе, вьющейся среди кустов, мы зашагали к черному ходу. Пока Коттон влезал через окно в дом и открывал дверь, нам пришлось ждать на крыльце. Фонари, которые наконец были включены, осветили маленькую опрятную кухню. Мы вошли, оставляя за собой грязные следы.
Из нас только Коттон проявлял энтузиазм.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21