В большом пустом помещении находился десяток пехотинцев со штатным оружием, которые развлекались тем, что палили очередями по емкостям с краской. Ошеломленный таким беспределом рабочий в ужасе прятался в углу. Компания веселилась вовсю. Ручные пехотные лазеры вдребезги разносили пластиковые бочонки, покрывая стены огромными яркими кляксами.
Гоген несколько секунд понаблюдал за этим спектаклем и, подобрав с пола кусок кирпича, небрежно бросил его в увлеченно палящего рядового. Кирпич попал точно в затылок, и пехотинец плавно осел на землю, веерной очередью поливая стены вокруг. Полетели осколки, все повалились на пол, спасаясь от импульсов лазера. Стоять остался только Гоген. Во внезапно наступившей тишине он подошел к неподвижно лежащему рядовому и поднял его табельный лазер.
— М-да… И оружие тоже дерьмо, — резюмировал Древний, брезгливо осматривая затвор. — Тем не менее, даже эта рухлядь требует ухода. Почему оружие не почищено?
Вопрос относился к лежащему без сознания пехотинцу. По объективным причинам тот ответить не мог. Остальные тоже лежали лицом в пол и не спешили подавать признаков жизни.
— Ну, раз такое дело, — Гоген пожал плечами и неуловимым движением вскинул лазер. Грохот и свист опять наполнили комнату. Когда стрельба прекратилась, на стене красовалась надпись: «БАРДАК», выжженная на стене импульсами лазера.
Через пару минут пехотинцы осмелели и начали подниматься с пола.
— Так вот, мои юные друзья, — вкрадчиво вещал Гоген. — Это слово в точности характеризует исполнение вами воинского долга…
Ему не дали закончить. Стоящий справа рядовой прыгнул на Гогена и попытался выбить лазер у него из рук. В эту же секунду сзади бросились еще двое. От первого Гоген увернулся и коротко ткнул прикладом между лопаток. Остальные двое нападавших так и не поняли что произошло. Один взлетел вверх, ударившись головой о потолок, второй упал со сломанной переносицей и удивленным выражением лица.
Больше желающих отнимать оружие не нашлось.
— Мы немного отвлеклись, — менторским тоном продолжил Гоген. — Я хочу довести до вашего сведения… ТО ЕСТЬ ВБИТЬ В ВАШИ ЗАЖИРЕВШИЕ МОЗГИ!!! Так нести службу — непозволительно!!! И это — марает честь солдата! ВСТАТЬ! Привести себя в порядок! Через десять минут строевой смотр! И если мне не понравится отражение в ваших бляхах, будете рыть траншеи зубочистками! Лейтенант! Вы отправляетесь со мной.
Бледный от страха и поднявшейся пыли лейтенант все же заикнулся о судьбе раненых.
Гоген скептически осмотрел его с ног до головы, но в глазах мелькнуло одобрение.
— Вы, двое! Окажите этим червякам первую помощь.
—
Гоген быстро, не оглядываясь, шел в сторону плаца. Лейтенант понуро следовал за ним. Наказать взводного было необходимо. Он распустил своих солдат. Он нарушил устав, позволив применять боевое оружие в месте для этого не приспособленном. Гогену не требовалось заглядывать в личное дело лейтенанта, чтобы понять, кто он такой. Свежеиспеченный выпускник академии. Пороху не нюхал. Солдатами не командовал. Его легко прогнули матерые сержанты. В общем, командир — полное дерьмо. Тем не менее, другого у него нет, придется учить этот кусок органики жизни. Но сперва требуется его наказать.
— Лейтенант! Вам лично предстоит марш-бросок в полной выкладке на тридцать километров. Бежать будете со мной. А сейчас, пока Ваш взвод готовится к смотру, напомните мне Устав караульной службы.
Под равномерное бубнение взводного Гоген прохаживался по плацу и продолжал размышлять.
Толку от пехотинцев здесь совершенно никакого. Планета находится в центре кластера и ценности для потенциального противника не представляет. Разве что, как планета подскока, но добраться до нее через десятки планет других членов кластера незаметно вряд ли удастся. Может, отправить их обратно, чтобы зря хлеб не ели? Экономика и так ни к черту.
Присмиревший взвод цепочкой тянулся на плац. После минутного замешательства пехотинцы смогли изобразить видимость строя.
Гоген прошелся вдоль шеренги, скептически осматривая солдат. Выглядели они несколько лучше. Ткнув пальцем в двух особо нерадивых, назначив их в наряд, Гоген передал командование лейтенанту.
— Четыре часа строевых занятий. И помните, я за вами наблюдаю.
Теперь стоило проверить состояние дел во втором взводе. Гоген повел плечами, ожидая очередной драки. Такие методы воздействия, хоть и не описаны в Уставе, но работают безотказно.
Второй взвод приятно удивил Гогена порядком в казарме. Еще больше он удивился, когда увидел, что все солдаты сидят в лекционном зале и внимательно слушают лейтенанта. Взводный, по мнению Гогена, нес совершенную чепуху о христианском милосердии, но у каждого свои тараканы в голове. Главное, что порядок был образцовый. Древний даже немного расстроился, что не пришлось демонстрировать свои навыки рукопашного боя.
— Взвод, смирно!
— Вольно.
Выслушивая штатный доклад лейтенанта, Гоген ощупывал глазами солдат. Форма в полном порядке, не придерешься.
— Продолжайте занятия, — Гоген вышел из аудитории. Что-то все же его насторожило. Какое-то смутное беспокойство вызывал вид этого взвода. Интуиция старого воина неспокойно ворочалась, но Гоген так и не смог определить, почему возникло это чувство. Возможно одинаковый, словно пустой, взгляд солдат. И это был не равнодушный взгляд знортов, рожденных для того, чтобы убивать. И не остекленевшие глаза научников, живущих внутри своего мозга. Это был взгляд людей, но одержимых.
Трудно сказать, что в итоге лучше. Разгильдяи из первого взвода или фанатики из второго. Узнать бы, чьи они фанатики. Ладно, выберем для этого время позднее.
Если бы Гоген знал о том, что произойдет сегодня ночью, он придал бы своим смутным подозрениям больше значения… Куда больше… А пока он медленно удалялся от гарнизона, намереваясь посетить один из своих любимых баров.
На столе причудливой спиралью расположились пятнадцать чашек из-под кофе. Солнце уже коснулось края горизонта, когда коммуникатор ожил и Посвященный ответил на звонок. Звонил Специалист. Капюшон не скрывал лица и остановившийся, мертвый глаз производил гнетущее впечатление.
— Условия изменились, операция назначается на сегодняшнюю ночь. Прошу вас вскрыть карту номер семь.
— Это невозможно! — Начал возражать Посвященный, но связь уже оборвалась.
Игра началась. Быстрее, чем он предполагал, но может это и лучшему. Нужно было делать выбор сейчас. Еще минуту, ну, хотя бы тридцать секунд. Нет. Нельзя давать себе расслабиться. Пусть только успокоится пульс и уйдет дрожь из рук. Ну что же… Рубикон перейден.
Посвященный подошел к висящей на стене картине. Дурацкий вид пастушка со свирелью в руках вызвал внезапный приступ раздражения. Картина полетела на пол, рамка треснула, и полотно криво изогнулось, выпятив одну из пятнистых коров. Морда коровы излучала тупое счастье. Раздражение нарастало. Посвященный начал вращать круглые рукоятки настенного сейфа, прятавшегося за картиной. Руки не слушались, биение пульса в голове вновь превратилось в барабанную дробь. Наконец, массивная дверца плавно отворилась, внутри лежало несколько белых конвертов с крупно напечатанными цифрами.
Взяв один из них, посвященный быстро вышел из кабинета.
Коридор оказался пуст. Это и к лучшему. В нынешнем состоянии Посвященный готов был вцепиться в глотку любому, с особенным удовольствием — Специалисту… Ну, а если вдруг встретится Магистр… К сожалению, это невозможно.
Двери медицинского кабинета прятались в самом конце коридора. Месяц назад Посвященный приказал начать здесь ремонт и запретил входить сюда персоналу. Тогда он еще надеялся, что оборудование, тайно ввозимое сюда, ему не пригодится. Ну что же… Надежда умирает последней.
Операционная сверкала гранями осветительных зеркал и мягко отсвечивала матовой плиткой стен. Медицинский робот активировал фотоэлементы, словно понимая, зачем к нему пришли. Нет, еще не сейчас.
Вновь пришло искушение лечь в капсулу робота немедленно, получить общий наркоз и проснуться уже после того, как все будет закончено. Он так бы и сделал, но месяц назад пришло сообщение агента о свойствах «жучка», который прятался в его теле. Наркоз применять нельзя. «Жучок» активирует самоуничтожение до того, как медицинский робот закончит работу.
Ампутация ноги без наркоза. Для этого требовалась предварительная подготовка. Посвященный прошел в небольшую комнату, рядом с операционной. В комнате не было окон, а стены покрывала грубая известковая побелка. На полу стояла деревянная скамья с лежащей поперек кожаной плетью.
Специальная подготовка высшего звена Инквизиции включала в себя очень много разнообразных дисциплин. Одной из них было «Усмирение плоти». Именно ее хотел применить Посвященный для того, чтобы перенести ампутацию в полном сознании и не дать «жучку» уничтожить себя.
Посвященный сел на скамью и начал медленно стегать себя плетью по спине. Одновременно он пытался внутренним зрением увидеть, как вспыхивают красные полосы от плети и смотреть на свое тело и боль со стороны. Удары становились чаще и сильнее. Плеть все глубже вгрызалась в тело, но лицо Посвященного выражало только равнодушие. Нервы судорожно передавали сигналы боли в мозг, но на их пути вставала преграда силы воли и рассматривала мучения тела, словно били кого-то другого или соседские мальчишки мучили кошку. Всплывали воспоминания детства, граничащие с галлюцинациями. Еще немного и он будет готов. В таком состоянии мышление обострялось, открывались даже некоторые зачатки видения будущего. Говорили, что Магистр применяет метод «Укрощения плоти» для просчета своих дьявольски изощренных планов. Но частое применение этого метода приводило к гарантированному безумию.
Боль бесилась внутри маленькой резервации в глубине мозга, и Посвященный решил, что он готов. К этому времени спина представляла собой красное месиво со свисающими лохмотьями кожи и мяса, между которыми просматривались белые ребра. Одно из ребер оказалось сломано.
Посвященный, оставляя за собой красный след, лег в капсулу медицинского робота и начал ввод программы ампутации.
Колпак капсулы накрыл Посвященного. Если верить оценке времени робота, через тридцать две минуты он лишится левой ноги на десять сантиметров выше колена. Еще через сорок семь минут на ее место встанет протез, напичканный электроникой и биотехнологиями. По уверениям фирмы производителя, этот протез в несколько раз лучше «аутентичной» ноги. Это же надо так обозвать родную ногу! По их рекламе вообще удивительно, почему людям при рождении не отрезают ноги и не вставляют такие замечательные протезы. И, наконец, еще через восемнадцать минут он сможет выйти из капсулы и очень медленно уйти. Очень медленно… Полная функциональность конечности восстановится через две недели.
Но это будет потом… А сейчас — полтора часа чудовищных усилий по удержанию Боли в подземельях мозга.
Колпак капсулы открылся. Посвященный не сразу смог понять, что операция закончена. Он, конечно, видел, как поднимается крышка, но его внимание целиком уходило на сдерживание потоков огня, бегущих по нервам.
Преодолевая чудовищную слабость, Посвященный перевалился через край капсулы и упал на пол. Ползком добрался до стеклянного стола со шприцами и вогнал себе иглу в левое бедро. Через несколько секунд боль стала вялой, словно рой диких пчел окурили дымом, они еще жалили, но уже вяло и все реже и реже. Еще через минуту боль ушла совсем.
— Ну, а теперь посмотрим, не зря ли я все это затеял, — прохрипел Посвященный.
Он испытывал непреодолимую потребность говорить сам с собой.
Конверт с цифрой семь лежал на столике рядом со шприцами.
— Куда эта тупая медицинская железяка дела мою ногу? Где-то должен быть контейнер для мусора.
Контейнером служил прозрачный цилиндр под капсулой. Отрезанная нога после операции имела почему-то розовый, очень здоровый вид.
Посвященный вскрыл конверт и положил большой палец правой руки на сканер карточки. Несколько секунд ничего не происходило. Затем по ноге в контейнере пошли лиловые пятна. Начали проступать багровые разводы, придавая обрубку вид грязного мрамора. Разложение сделало ногу рыхлой, куски мяса отваливались от кости, брызгая гноем на прозрачный пластик. Посвященный подполз поближе, ему показалось, что он увидел блеск «жучка». Неожиданно выше колена начала образовываться опухоль, она стремительно росла и взорвалась, разнеся вдребезги контейнер.
Осколки пластика и гнилые ошметки покрыли стены кабинета. Посвященного отбросило ударной волной и сильно ударило о противоположную стену. В лице застряло несколько осколков, в левой руке глубоко увяз осколок кости.
— Ну что же, Магистр, — прошептал Посвященный. — Я в вас не ошибся. И теперь у меня появилась надежда, что ваши действия можно предугадать.
Посвященный подполз к столику, пинцетом вытащил осколки и ввел сыворотку.
— Теперь немного отдышаться, и приступим ко второй части моего плана.
— Ба! Да это же Гоген! — завопила пухлая девица, оторвавшись от бокала с мартини. — Вернулся мой неутомимый ящер. Наверное, для того, чтобы вернуть должок в три кредита с прошлого месяца.
В баре с наступлением вечера царило оживление. Дым от местной травы стелился по столикам, гремели кружки. Народ отмечал уходящую вольность. Скоро полиция станет наводить здесь порядок. Ночным феям раздадут номера и заставят проходить плановые медосмотры, а продавцам травы придется учиться конспирации.
Завсегдатаи бара давно знали Гогена, и большей части из них он был должен деньги.
— Нахальства тебе не занимать, — буркнул бармен, пожилой ветеран-пехотинец. — И не надейся получить выпивку в долг. Разве что найдешь очередного крестьянина, падкого на твои россказни о войне.
— Я тоже очень рад вас видеть, — иронично хмыкнул Гоген. — Так хотите вы вернуть свои деньги или нет?
— Так мы тебе и поверили. Откуда у тебя деньги? — девица приложилась к бокалу. — Наш профсоюз постановил не оказывать тебе услуг в долг.
— А где же ваша вера в человечество? Где христианское милосердие, в конце концов? — изящным жестам Гогена позавидовал бы и Цицерон.
— Тьфу ты, — сплюнул бармен. — Ящерица вещает о вере в человечество, еще и Господа приплел не к месту. Не доводи до греха, уходи.
— Я, конечно, могу уйти, — обиделся Гоген. — Ну, хоть подскажите, где я смогу потратить вот эти деньги…
На свет появилась тугая пачка новеньких хрустящих кредиток.
— Марта! — завопил бармен, захлебываясь слюной. — Быстро капсулу лучшего энергетика господину Древнему!
Очень скоро Гоген восседал во главе стола, в окружении ночных фей, мановением лапы дирижируя бегающими официантками. Вечер начинался замечательно, и пачка кредиток под панцирем обещала еще огромное количество удовольствий.
Коммуникатор настойчиво трезвонил уже минут пять. Гогену очень не хотелось отрываться от округлых прелестей молоденькой феи, но, то ли любопытство, то ли совесть, что-то заставило его ответить на звонок.
В дымной полутьме бара всплыло маленькое изображение Спекина. Гоген поморщился.
— Слушай, я немного занят. Может, завтра позвонишь, с утра? Нет, лучше после обеда.
— Это срочно, господин Гоген. Я обнаружил попытку вскрытия дверей в главный пульт управления. Очень грубую попытку. Перед началом инициации я сменил коды на дверях в ключевые помещения. Было несколько попыток открыть двери старым ключом, теперь пытаются открыть силой.
— Кто?!
— Пока не знаю, но камеры наблюдения показывают большое количество пехотинцев в коридорах. Они вооружены и занимают ключевые позиции.
— На бляхах… Какой взвод на бляхах?
— Второй.
— Черт меня возьми, я ведь чувствовал! Держитесь, я скоро буду. Главное не подпускай их к Нимруду. Головой отвечаешь!
—
— Добрый вечер, — голос звучал со всех сторон, нельзя было понять, откуда он приходит. — Как ваше самочувствие?
Нимруд попытался обернуться, но вокруг сновали какие-то размытые цветные полосы. Он словно вращался внутри детского резинового мячика.
— Кто говорит? Я вас не вижу.
— Увидеть меня сложно. А говорит Спекин.
— Спекин? Ну, ты меня напугал… Инициация закончена? Я почему-то не чувствую ни рук ни ног.
— Мы с вами не знакомы… И я, знаете ли, не люблю фамильярностей. Прошу обращаться на Вы.
— Вас тоже зовут Спекин?
— У нас нет имен собственных в вашем понимании. Для внешнего мира мы — Спекины. Если вы говорите «тоже», значит, вы встречались с нашей расой. Возможно, даже с одним из нас, который находится на этой планете, очень близко…
— Да, Спекин признал меня своим господином.
— Даже так? Признание было добровольным?
— Да, инициатива исходила от него.
— Гм… Очень интересно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14