Я не знаю, что советуют твои вазиры, когда они наедине с тобой, но на совете старейшин они большей частью говорят то, что тебе приятно.
Один Монах тайком сообщил мне слова этого вельзевула Фарсмана. Никогда, сказал он, не следует говорить правду ни царю, ни ребенку, ибо они тешатся тогда, когда лесть и ложь щекочут их самолюбие.
А Соломон Мудрый нас учил: «Всякое намерение царя превращается в твердое намерение только после совещания с приближенными».
Спрашивать у кого-либо совет-значит доверять ему. Мне кажется, я собственной кровью заслужил такое доверие, государь,-свыше десяти ран я получил в разных боях. Не так ли?
Царь поднял голову и сказал:
— Так, Звиад.
— Если это так, разреши мне, государь, посоветовать тебе то, что будет тебе не так уж приятно.
Царь удивленно посмотрел на спасалара. Он никогда не видел Звиада таким красноречивым. Улыбнувшись ему, Георгий сказал:
— Ну, говори всю правду, Звиад!
Звиад слегка почесал себе подбородок, кашлянул и
продолжал:
— Я не раз собирался доложить тебе свое мнение насчет Византии, государь, но ты так резко говоришь о кесаре Василии, что у меня не хватало духа. Кроме того, я свято верю в то, что говорил мне покойный отец: ни царю, ни вельможе — никому ничего не советуй, пока тебя не спросят…
Ты лучше нас ведаешь, государь, что на протяжении многих веков у Грузии были два единоверных соседа — Армения и Византия. Мы сообща с ними дрались против хозар и сарацин, против персов и прочих наших врагов. Не так ли? Согласись, что давнишних друзей от себя оттолкнуть так же легко, как приобрести новых врагов. Не так ли?
Георгий кивнул головой.
— Известно, ничто так не сближает людей, как земля и кровь, — продолжал Звиад. — Еще одна вещь связывает нас тесными узами — это вера.
Сказав это, Звиад бросил взор на распятие и добавил:
— Если бы не союз с единоверными, нас давно бы утопили во всепоглощающем море окаянного ислама, не так ли?
Припомним, наконец, покойного царя Давида Куро-палата, первого собирателя исконных грузинских земель, он во главе своих войск не раз помогал кесарю, как в борьбе против Варды Склира, так и в походах против сарацин. В этих битвах многие тысячи грузин омыли своей кровью земли Сирии и Месопотамии.
Недаром и отец твой, покойный царь Баграт, был союзником византийцев и не раз получал помощь от греков, не так ли?
Звиад на минуту умолк, ему показалось, что Георгий хочет что-то возразить, но, видя, что царь продолжает молчать, сказал:
— Наконец, мы должны помнить не только прошлое, но и о будущем следует нам помышлять. Армения пала в неравной борьбе с нашими общими врагами. Ну, а кто еще, кто нам поможет завтра и послезавтра в предстоя щих битвах с неверными, если не Византия? На севере — молодая христианская Русь. Но кто поможет нам на юге?
Что же касается кесаря Василия, я бы так сказал: корабли приходят и уходят, порой нечаянно гибнут, но море, как бы оно ни бушевало, всегда остается на своем месте, не так ли, государь?
Если кесаря сравним мы с кораблем, то море — это народ. В морях много всякой всячины, и гнилье попадает в их волны, но недра морские таят неисчерпаемые богатства, которые я и не собираюсь здесь перечислять.
Я часто слышу, как ты высмеиваешь католикоса Мелхиседека и наших прожорливых епископов за подобострастное отношение ко всему византийскому, и смеюсь вместе с тобой, государь. И я не одобряю их низкопоклонство. Но кажется мне, что следовало бы уважать, и не только уважать, но и перенимать все то, что есть хорошего у армян и греков. Плохого же нам не стоит у них занимать, ибо плохого и у нас самих немало найдется, — не так ли, государь?
Когда Звиад умолк, он заметил, как засверкали у Георгия глаза и губы зашевелились. Теперь спасалар был окончательно убежден, что Георгий будет ему возра-жать, но вдруг распахнулась дверь, вошла царица Мариам, молча взяла из ниши зажженную свечу и направилась в свою опочивальню; на этот раз она не захлопнула за собой дверь.
Георгий кинул взгляд на приоткрытую дверь, встал, прошелся по зале, закрыл дверь, сел на свое место и стал смотреть на распятие, перед которым горела единственная свеча.
Звиад поднялся, низко поклонился царю и собрался уходить.
— Спокойной ночи, — невнятно пробормотал царь. Но не успел Звиад дойти до дверей, как царь Георгий
поднял голову и позвал его обратно:
— Тебе говорю, Звиад, вернись и побудь со мной.
В глубоком забытьи сидел Георгий. Рядом с ним дымился наргиле. Звиад долго стоял перед царем, но тот словно забыл о его присутствии.
Спасалар тихо кашлянул, чтобы напомнить о себе ушедшему в свои мысли Георгию. Царь поднял голову.
— Не желаешь ли опиума? — спросил он Звиада.
— Благодарю, государь, не надо.
Царь указал глазами на кресло и еще некоторое время молчал. Затем он посмотрел в упор на спасалара.
— Тебе говорю, Звиад: если Мелхиседек спросит тебя о Шорене, что ты ответишь ему?
Звиад смутился.
— Только то, что повелит мне мой государь. Георгий поник головой и повторил:
— Только то, что повелит тебе царь?… Гм…
— Почему изволишь так говорить, царь царей? — Нет, ничего, просто так сказал…
Немного помолчав, он продолжал:
— Царица поссорилась со мной — видно, мой духовник насплетничал… Мариам, наверное, сообщила обо всем католикосу. Если католикос потребует изгнания Шорены, захочет, чтобы ее выслали в Абхазию, постригли в Бедийский монастырь, не давай на это согласия ни в каком случае. Но если…
Он. снова помолчал, а затем продолжал;
— Но если католикос заупрямится, скажи ему от моего имени, что Шорену мы выдаем замуж за Гиршела, владетеля Квелисцихе, племянника моей матери… Постарайся не доводить до этого, но, если не будет другого выхода, скажи так. Скажи, что Гурандухт прислала уже приданое, а царь дал согласие. Выдаем-де замуж за Гиршела, владетеля Квелисцихе. Скажи так, а там посмотрим, что будет…
Снова почтительно поклонился Звиад и вышел. Царь вновь потянул опиум из наргиле и пустил клубы дыма.
Некоторое время ок сидел одурманенный, затем бросил вдогонку уходящему спасалару:
— Историей с красными сапогами воспользуйся по-своему!
XXIV
Сумерки спускались с Саркинетских гор, когда Звиад-спасалар вошел в сад католикоса. Угасающие лучи заката млели на распустившихся ветках персика. Откуда-то доносились резкие крики павлинов. Звиад направился во дворец Мелхиседека. Домашняя лань перебежала ему дорогу и, навострив уши, стала под миндалем. Посмотрела на него и, взыграв, понеслась к боковому флигелю.
Огромные волкодавы с лаем бросились навстречу гостю. Обычно собаки не трогали Звиада, но на этот раз они так тесно окружили его, что он, покрикивая, стал отгонять их ножнами меча. Не обнажать же боевого меча против собак! Из флигелей выскочили слуги и разогнали псов.
Дверь на балконе приоткрылась, в нее просунулась голова царского духовника Амбросия и быстро исчезла. Звиаду было неприятно, что он столкнулся с ним. Без слов поймет Амбросий, зачем приходил Звиад к Мелхи-седеку, и сегодня же доложит обо всем царице. Царю и спасалару хотелось устроить так, будто Мел-хиседек сам приостановил дело Фарсмана, и притом по государственным соображениям, так как делами нравственности и религии по преимуществу занимался он сам.
Как только Звиад ступил на лестницу, тотчас же из галереи ему навстречу опять высунулся царский духовник.
— Пожалуйте, Звиад-батоно, — с улыбкой приветствовал он гостя.
Всегда нахмуренные, сросшиеся брови Звиада не разошлись, когда он нехотя ответил на приветствие попа и, опередив его, прошел в открытые двери.
Он миновал три палаты. В них пахло ладаном и миррой. Восковые свечи мерцали перед иконами, висевшими в нишах. Двери опочивальни были открыты… Еще не входя туда, Звиад увидел бледное, увядшее лицо.Мелхиседека на фоне огромной подушки. У изголовья сидели настоятель мужского монастыря Стефаноз, мцхетский архиепископ Ражден и монах Гаиоз.
Позади них стояли три светильщика. И здесь тоже мерцали бесчисленные свечи перед иконами и крестами. Когда Звиад, поклонился католикосу, и приложился к его руке, он почувствовал, что у Мелхиседека нет жара. Он. догадался, что болезнь католикоса выдумана, чтобы оттянуть его встречу с царем.
У Звиада были такие, косматые брови и такие длинные ресницы, что иногда он казался спящим. Но Звиад был великий мастер постигать скрытые мысли людей. Теперь ему было ясно, почему католикос не пришел три дня тому назад на совет, созванный Георгием но поводу поставки новых материалов и новых рабочих для Светицховели.
Когда кончились приветствия и взаимное осведомление о здоровье, Звиад почувствовал неловкость. Напрасно искал он предмета для начала беседы с католикосом. Царский духовник Амбросий все время вертелся перед ним и словно спрашивал его своими неприятными желтоватыми глазами: «Ну, выкладывай скорей, зачем явился. Все равно ведь я и без того все знаю».
Точно вороны, восседали вокруг постели остальные монахи. Блюстителями молчания казались эти черноризцы, сидевшие в увешанной иконами опочивальне.
Как простуженный буйвол, сопел чернобородый богатырь, отец Стефаноз, шумно тянул воздух широким, как труба, бородавчатым носом, ежеминутно поглаживая рукой холеную бороду, спускавшуюся до живота.
Хлопал большими тяжелыми веками растрепанный архиепископ Ражден, похожий на человека, одурманенного опиумом. Сомкнув уста, сидел козлобородый монах Гаиоз, коротконосый старец, с большими скошенными ушами.
Католикос дал знак, и царский духовник уселся на треножнике. В его взгляде сквозила такая настороженность, какая бывает у полевой крысы, только что вылезшей из норки на поляну.
Звиад смутился, ладонью погладил подбородок, как это обычно он делал, когда волновался. Не знал, что сказать и как поступить. Доложить католикосу: «Наедине, мол, хотел бы переговорить с тобой, всеблагой»? Это обидело бы присутствующих.
Наконец набрался смелости и вполголоса пробор мотал:
— По повелению царя, я посетил твое святейшество. Царь сам желал тебя видеть, но опять заныли у него старые раны, твое святейшество…
Сказав это, Звиад готов был уйти.
— Мой повелитель посылает меня завтра в Уплисцихе, — добавил он.
Но тут заговорил сам католикос:
— Я хотел бы кое-что поведать тебе, Звиад. Гости привстали.
Звиад заметил, что царский духовник провожает дру гих, а сам как будто собирается остаться. Именно в его-то присутствии и не хотелось говорить спасалару.
Некоторое время он испытующе глядел на иссохшее лицо Мелхиседека. Догадался Звиад, что и сам католикос не хотел начинать беседы до тех пор, пока царский духовник не проводит гостей и сам не уйдет.
Лицо Мелхиседека было безжизненным. Тонкие, как горчичные корни, голубые жилки вились от скул к вискам. Католикос лежал на спине, сложив на груди руки. Длинные и сухие, они походили на руки мертвеца… Ногти посинели, тыльную сторону рук покрывала сеть жилок, какая бывает на несозревшем табачном листе.
Достаточно было на минуту закрыть ему свои пуговичные черные как ночь глаза, и он мог бы сойти за покойника.
Сомкнутые безжизненные уста Мелхиседека, казалось, никогда уже не разомкнутся.
Звиад был рад, что эти уста хранили молчание в присутствии светилыциков. Царский духовник вдруг вернулся, приложился к руке католикоса и тут же выскользнул за дверь.
Католикос удалил и светилыциков.
Некоторое время он продолжал лежать молча и при-; стально смотрел на восточную стену, словно спрашивая совета у висевших на ней икон.
Затем, наполовину спрятавшись в тень, он начал:
— Дважды просил меня царь к себе, но здоровье не позволяло явиться к нему лично и доложить о том, что я хочу сообщить тебе, Звиад.
Звиад беспокойно заерзал в кресле, провел ладонью по подбородку, напряг слух, ибо по выражению лица Мелхиседека было видно, что тот собирается говорить о чем-то действительно очень важном,
— Мое здоровье весьма подорвано, Звиад. Но, видно, на то воля божия… Да и мне самому не хочется быть свидетелем гибели Грузии. Пусть раньше сомкнутся мои очи и замкнется слух мой, данный мне господом для того, чтобы слушать. Ибо блаженны те, кого смерть застигнет раньше, чем увидят они своими глазами разорение своей родины. Блаженны и те, кто предпочтет перейти в царство теней, к предкам своим, с правдивым сердцем, вместо.того чтобы пребывать в среде соотечественников своих, стоящих на пути гибели. Горе тем, кому достанется в удел плач Иеремии среди развалин башен и крепостей своей родины… Неверие наступает на христианский мир… Твердость веры и чистота нравов в такое время оградят нас больше, нежели крепости, воздвигнутые тобой, Звиад, по воле нашего царя. Небо обрушится "на нас, рухнет христианский мир, и тогда не помогут даже те стальные мечи, которые, по приказу царя Георгия, кует Фарсман, нехристь и суеслов. Ибо око всемогущего и всевидящего зрит все, Звиад, и горошинка не падает наземь помимо воли его…
Звиад надеялся, что после такого длинного предисло-вия Мелхиседек перейдет к сути дела.
Он слушал напряженно, но Мелхиседек неожиданно заговорил о Баграте, восхваляя его.
— Баграт был надеждой всех великих и малых, потому он и раздвинул так широко пределы Грузии. После Вахтанга Горгасала никто не строил так много церквей, как он, Баграт. Всехристианнейшнй был царь Баграт, и потому верховный отец христианского мира, византийский кесарь Василий, даровал ему титул куропалата и зеленую колесницу.
Было понятно, что все это говорилось в упрек царю Георгию, который титулам куропалата и новеллиссимуса предпочел борьбу с Византией.
При упоминании о Василии у Мелхиседека начался приступ кашля, а Звиад вспомнил, как чуть было не убил Василия в битве при Ухтике. Кони их столкнулись тогда грудь с грудью, но спасал ар не посмел тронуть христианнейшего кесаря и вместо него пронзил мечом патриция Василиска Кулейба.
Обессиленный кашлем, католикос на время потерял способность говорить и опять сомкнул уста, чтобы собрать силы для продолжения беседы.
Спасалар был лишен дара красноречия, даже простая беседа затрудняла его, молчаливого по природе.
Когда он говорил, у него раздувались ноздри, перекашивалось лицо, он размахивал кулаками, точно грозил кому-то, и тем самым помогал себе, ища слова. От чрезмерного волнения он прибавлял к своей речи приговорку «не так ли?» — Если кесарь Василий и в самом деле наш верховный, всехристианнейший отец, как изволишь ты говорить, то почему же он заставил пытать невинного монаха Захария? Ведь не посылали же мы его соглядатаем. Не так ли? Царь Георгий,не посылал с ним Комнину красных сапог. Захарий ехал в Иерусалим только ради спасения своей души, не так ли?…
Мелхиседек смутился, красные пятна появились у него на скулах.
Мцхетский архиепископ Ражден, недавно вернувшийся из Византиона, докладывая католикосу, как раз перед приходом Звиада, о положении грузинских церквей в Византии, вскользь упомянул и о задержании, какого-то Захария.
— Захарий и не грузин даже, он еретик-армянин, — ответил католикос.
— Армянин?!-ехидно улыбнулся Звиад— Монах Захарий — артануджский азнаур из рода Аришиани. Я ни от кого еще не слыхал, что род Аришиани — армянский.
Католикос был удивлен этим сообщением.
Архиепископ говорил ему, что какого-то Захария Да-ришиани пытали в Византионе.
Мелхиседеку было неприятно, что его уличили в равнодушии к судьбе грузинского монаха. И кто же уличил? Тот самый Звиад-спасалар, которого Мелхиседек считал виновником сожжения олтисского храма.
Разгневался католикос, проклиная в душе архиепископа Раждена; выжил из ума старик, не мог отличить Даришиани от Аришиани!
Но этот промах не смутил Мелхиседека. Он снова заострил меч обличения и принялся бранить царя Георгия. Но и на этот раз он тоже начал издалека. Упомянул о том, что Георгий ему сродни, что покойный Баграт поручил ему Георгия двенадцатилетним отроком.
Он говорил долго, пока наконец подошел вплотную к делу.
— Георгий сластолюбец! Он ослепил Колонкелидзе, а его единственную дочь поселил во дворце Хурси и сделал своей наложницей.
Несмотря на предупреждения царя, Звиад не ожидал, что католикос так открыто и резко заговорит об этом. Дело Фарсмана отходило на задний план перед таким обвинением.
Звиад сообщил, что Георгий советовался с ним, перед тем как освободить Шорену из крепости Гартискари. Царь ссылался на то, что нужно обновить крепость Гартискари.
— Что касается наложницы, — сказал Звиад, — наверно знаю, что царь Георгий не виновен в таком грехе, — злые языки донесли тебе всуе. Было бы хорошо, всеблаженнейший, проверять такие сообщения.
Католикос вспыхнул, его охватило сомнение: если мцхетский архиепископ не отличил Аришиани от Даришиани, то мог напутать и царский духовник.
«Гартискарскую крепость перестроить» — это похоже на истину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33