В Спарте при меньшем числе людей было
больше земли, и лаконцы могли отводить места под луга или рощи.
Действительно, Таис видела по дороге гораздо больше стад, чем на таком же
отрезке пути от Афин до Соуниона - оконечного мыса Аттики, где над
страшным обрывом у берегового утеса воздвигается новый храм Голубоокой
Девы.
Менедем и Таис доехали до Гитейона лишь после заката и были встречены
пожеланием долгой жизни и многих детей, какие раздаются во время нимфия -
брачного торжества. Менедема это почему-то рассердило, он хотел было
покинуть круг веселых соратников, как вдруг явился маленький мессениец и
объявил, что все готово к завтрашней охоте.
Военачальники, от самого стратега Эоситея до последнего декеарха,
возликовали.
В обширных камышовых зарослях между Эвротом и Геласом обосновалось
стадо громадных кабанов. Их ночные вылазки нанесли немалый урон окрестным
полям и даже священной роще, которую всю изрыли голодные свиньи. Охота на
кабанов в камышах особенно опасна. Охотник ничего не видит вокруг, кроме
узеньких тропинок, протоптанных животными в разных направлениях. Словно
высокие стены, стояли камыши локтей в семь высотою, закрывающие полнеба. В
безветренной духоте звонко хрустят то там, то сям сухие стебли. В любое
мгновение камыш может расступиться, пропуская разъяренного секача с
длинными острыми, как кинжалы, клыками или взбешенную свинью. Движения
животных подобны молнии. Растерявшийся охотник нередко не успеет
сообразить, как оказывается на земле с ногами, рассеченными ударом клыков.
Кабан еще не столь злобен: ударив, он пробегает дальше. Свинья хуже -
свалив охотника, она топчет его острыми копытами и рвет зубами, выдирая
такие куски мяса и кожи, что раны потом не заживают годами. Зато неистовое
напряжение в ожидании зверя и короткое, яростное сражение с ним очень
привлекают храбрецов, желающих испытать свое мужество.
Воины с таким увлечением принялись обсуждать план завтрашней охоты,
что обе гетеры почувствовали себя забытыми. Эгесихора не преминула
напомнить о своей великолепной особе. Эоситей прервал совещание, подумал
недолго и внезапно решил:
- Пусть наши гостьи тоже примут участие в охоте. Вместе так вместе -
и в Египет и в камыши Эврота!
Менедем поддержал его с такой горячностью, что старшие воины невольно
рассмеялись.
- Это невозможно, господин, - возразил мессениец, - мы погубим
красавиц, и только!
- Подожди! - поднял руку Эоситей. - Ты говоришь, что тут, - он
показал на чертеж местности, сделанный на земле, - древнее святилище
Эврота. Наверняка оно стоит на холме.
- Совсем небольшой пригорок, от святилища осталось лишь несколько
камней и колонн, - сказал охотник.
- Тем лучше. А здесь должна быть поляна: камыши ведь не растут на
холме?
Мессениец согласно кивнул, и начальник воинов тут же распорядился
изменить направление гона. Главные охотники укроются на окраине камышовой
заросли, перед поляной, а обе гетеры спрячутся в развалинах храма. Другая
часть воинов будет сопровождать загонщиков на случай нападения зверей.
Небольшой щит и копье - вот и все вооружение смельчаков, более опытные
прибавили к этому длинные кинжалы.
Кутаясь в светлые, под цвет сухих камышей химатионы, Эгесихора и Таис
старались улечься поудобнее на широких глыбах перекрытий, еще уцелевших на
шести низких колоннах святилища Эврота. Им строго приказали не подниматься
и не шевелиться, когда загонщики погонят кабанов к реке, и обе подруги
старались заранее найти удобное положение. Поляна была как на ладони.
Отчетливо различались фигуры Эоситея, Менедема и еще двух охотников,
укрывшихся за пучками сухого камыша у высокой стены зарослей, к западу от
поляны. Чтобы показать презрение к опасности, лакедемоняне были без
одежды, как в военных упражнениях, и разрешили себе только боевые поножи.
Гетеры понимали, что каждый из них рискует очень многим. Уход из жизни для
профессионального воина не представлял ничего ужасного - в каждом эллине
было воспитано мудрое и спокойное отношение к смерти. Надгробные памятники
и в Аттике, и в Лаконике, и в Беотии говорили о задумчивом прощании,
светлой и грустной памяти об ушедших, без протеста, отчаяния или страха.
Но для спартанца-воина куда хуже, чем смерть, было увечье, лишавшее его
возможности сражаться в рядах своих соплеменников, а свободный
лакедемонянин ничего больше не хотел.
Послышался треск камыша, и на поляне показался огромный секач.
Подруги замерли, вжавшись в камень. Зверь принюхивался, поворачивая
туда-сюда свое тело. Негнущаяся шея не давала возможности кабану вертеть
головой, и эта особенность зверей спасла немало охотничьих жизней.
Из-за камышовой кочки медленно поднялся Менедем. Опустив левую руку
так, что щит прикрыл нижнюю часть живота и бедра, он слегка свистнул.
Кабан мгновенно повернулся и получил удар копья глубоко в правый бок: со
звонким хрустом сломав древко, он ринулся на атлета. Клыки глухо лязгнули
по щиту, и Менедем не устоял. Оступившись, спартанец полетел вверх
тормашками в неглубокую яму. С боевым кличем на зверя набросился Эоситей.
Кабан подставил ему левый бок, и все было кончено. Сконфуженный Менедем
начал укорять своего начальника за вмешательство. Гораздо интереснее было
бы самому прикончить зверя!
А через несколько минут, едва только зашумели-загремели загонщики, от
камышей внезапно выскочило сразу не меньше десятка крупных кабанов. Звери
опрокинули двух воинов, стоявших у правого угла поляны, понеслись к реке,
повернули и напали на Эоситея и Менедема. Менедем отбивался от взбешенной
свиньи, а Эоситей сразу же был повержен особенно громадным секачом. Седая
щетина высоко вздыбилась на могучем хребте, слюна и пена летели с
лязгающих клыков в ступню длиной. Эоситей, потеряв щит, выбитый ударом
зверя, бросив копье, вжался в землю и крепко сжимал длинных персидский
нож. Секач резким толчком рыла старался подбросить его, чтобы достать
клыками, клал на спину спартанца огромную голову и, подгибая передние
ноги, силился зацепить клыками. А Эоситей отодвигался, напряженно следя за
чудовищем, и все никак не мог нанести ему смертельный удар. Эгесихора и
Таис не дыша следили за борьбой, забыв про Менедема, сдерживавшего атаку
старой, опытной в сражениях свиньи. Эгесихора вдруг вцепилась в плечо
Таис: секач подталкивал Эоситея к выступу кочковатой почвы, еще немного, и
стратегу некуда будет подвигаться, и тогда...
- Аи-и-и-и! - издала пронзительный "ведьмин" визг Таис. Хлопая в
ладоши, она перегнулась с каменной глыбы.
Кабан резко метнулся в сторону, чтобы взглянуть на нового врага.
Этого мгновения хватило Эоситею, чтобы ухватить секача за заднюю ногу и
погрузить кинжал в его бок. Кабан вырвался, только Геркулес или Тесей
могли бы удержать такого гиганта, и прянул к Таис. Знаменитая танцовщица
обладала реакцией амазонки, успела откинуться назад и свалиться по ту
сторону каменной плиты. Секач всей тяжестью грянулся о камень, пробороздив
на пестрых лишайниках глубокую, забрызганную кровью рытвину. Эоситей,
подобрав копье, прыгнул к зверю, который уже изнемог от раны и позволил
нанести себе еще удар, закончивший схватку. Слева раздался победный вопль
- это товарищи Эоситея и Менедема справились наконец со своими зверями, да
и Менедем прикончил свинью. Спартанцы собрались вместе, отирая пот и
грязь, восхваляя Таис, получившую все же два порядочных синяка при падении
на камни. Загонщики уже миновали заросли перед поляной, и гон ушел к
северу туда, где стояли младшие военачальники. Четверо охотников,
сражавшихся на поляне, решили идти к Эвроту, омыться и поплавать после
битвы, пока слуги будут разделывать добычу и готовить мясо для вечернего
пира. Эоситей посадил Таис на свое широкое, порядком исцарапанное плечо и
понес к реке, сопровождаемый шутливо-ревнивой Эгесихорой и неподдельно
угрюмым Менедемом.
- Смотри, Эоситей, предупредил ли ты наших красавиц об опасных
свойствах Эврота! - крикнул Менедем в спину начальнику, широко шагавшему
со своей прекрасной ношей. Эллины любили носить обожаемых женщин - это
служило знаком уважения и благородства стремлений. Стратег не ответил и,
только опустив Таис на землю у самого берега, сказал:
- Эгесихора знает, что Эврот течет из-под земли. В его верховьях,
около Фения в Аркадии, где "Девять Вершин", есть развалины города,
называвшегося в честь жены Ликаона, пеласга, сына Каллисто. Под
девятиглавой горой Ароанией есть ущелье страшной глубины, в котором даже
летом лежит снег. Из ущелья небольшим водопадом падает на скалу ручей
Стикс. Вода его смертельна для всего живого, разъедает железо, бронзу,
свинец, олово и серебро, даже золото. Черная вода Стикса бежит в черных
скалах, но потом становится ярко-голубой, когда скалы испещряются
вертикальными полосами черного и красного - цветами смерти. Стикс впадает
в Критос, а тот - в нашу реку и, растворяясь в ней, делается безвредным.
Но в какие-то дни, известные лишь прорицателям, струи Стиксова ручья не
мешаются с водой Эврота. Говорят, их можно увидеть - они отливают радугой
старого стекла. Того, кто пробудет в этой струе некоторое время, ждет
аория - безвременная смерть. Вот почему купанье в нашей реке иногда может
причинить беду.
- А как же вы все? Неужели не решаетесь?
- Клянусь Аргоубийцей, мы даже не думаем об этом, - сказал
подоспевший Менедем, - всех нас ждет аоротанатос (ранняя смерть).
- Тогда зачем же пугаете нас? - укорила спартанцев Таис, распуская
узел ленты под тяжелым пучком волос на затылке. Черные их волны
рассыпались по плечам и спине. Словно бы в ответ Эгесихора выпустила на
свободу свои золотые пряди, и Эоситей восхищенно хлопнул себя по бедрам.
- Смотри, Менедем, как хороши они рядом. Золотая и черная, им всегда
надо быть вместе.
- А мы и будем вместе! - воскликнула Эгесихора.
Таис медленно покачала головой.
- Я не знаю. Я не договорилась еще с Эоситеем о навлоне - цене моего
проезда в Египет. У меня не так много серебра, как сплетничают в Афинах.
Мой дом там стоил немало.
- Зачем же ты поселилась вблизи Пеларгикона! - сказала Эгесихора, - я
давно говорила тебе...
- Как ты сказала? - невольно рассмеялась Таис.
- Пеларгикона - Аистового склона. Так шутя называют лакедемоняне ваш
Пеласгикон в Акрополе. Ну, пойдем выше по течению. Я вижу там ивовую рощу.
Ивы особенно почитались гетерами, как деревья, посвященные могучим и
смертоносным богиням - Гекате, Гере, Цирцее и Персефоне. Ивы играли
немалую роль в колдовских, в лунные ночи, обрядах Богини-Матери.
Низко нависшие над водой стволы старых деревьев купали свои ветви в
быстрых светлых струях, как бы отгородивших занавесью глубокую заводь.
Таис, закрутив натуго волосы, поплыла к другому берегу, оставив позади
хуже плававшую и осторожную на воде подругу. Белые водяные лилии -
ненюфары сплошь покрыли своими листьями глубокий омут под берегом, весь
залитый полуденным солнцем. Таис с детства любила заросли ненюфар:
казалось, в темной и глубокой воде они скрывали какую-то тайну - или
обиталище прекрасных нимф реки, или утонченную драгоценную вазу, или
сверкающий перламутр раковины. Таис быстро научилась нырять. Как ей
нравилось уходить вглубь, под кувшинки, и любоваться солнечными
столбиками, просекающими сумрачную воду! И вынырнуть вдруг на
ослепительный зной среди плавающей зелени и цветов, над которыми вьются
радужнокрылые стрекозы!..
И сейчас, как в детстве, Таис вынырнула средь лилий. Нащупав ногой
ослизлый корявый ствол на дне, она стала на него, широко раскинув руки
поверх листвы и озираясь вокруг. Было тихо. Только журчанье струй по
камешкам и ветвям нарушало знойную тишину боэдромиона - последнего месяца
лета. В подмыве берега чернели гнезда щурков. Красивые, зеленые с золотом,
птицы уже давно вывели птенцов и научили их летать. Остроносые нарядные и
быстрые щурки сидели в ряд на сухой ветке, греясь на солнце после ночной
прохлады. "Скоро, совсем скоро они улетят на юг, в Либию, откуда
появляются каждый год, - подумала Таис, - а еще раньше поплыву туда я".
Она оглянулась на тихую, горящую в солнце заводь, железно-зеленую листву
старых ив и заметила двух гальцион-зимородков. Они мелькали ярко-синей
пестрядью своих коротких крыльев над сломанным деревом. В детстве Таис
жила на небольшой реке. Милые воспоминания подступили к ней, пробежали
грустной радостью и умчались вдаль. Светлый и горький опыт жизни! Она
узнала необъятное море, его власть и мощь, так же как и людское море
жизни. Но оно не страшило молодую гетеру. Полная сил и уверенности в себе,
она стремилась дальше в Египет, всегда бывший для эллинов страной мудрости
и тайны...
В протоке, казавшейся сумрачным коридором из деревьев, сплетавших
свои ветви-руки с противоположных берегов, она не сразу нашла Эгесихору.
Спартанка удобно устроилась над водой на толстом изгибе ствола, распустив,
свои великолепные волосы по обе стороны дерева, подобно покрывалу
золотистого шелка. Ее белая кожа, оберегаемая от загара, отливала
молочно-опаловым блеском, свойственным только истинным хризеидам,
золотоволосым. Таис, смуглая наперекор аттической моде, выбралась на
дерево и в тени, с иссиня-черными волосами критянки, показалась сожженной
солнцем жительницей южных стран.
- Довольно нежиться, слышишь, нас зовут, - сгибая пальцы, как когти
хищника, Таис угрожающе подбиралась к ступням подруги.
- Не боюсь, - сказала спартанка, толкнув ногой Таис, которая не
удержалась на стволе и сразу полетела в воду. Эгесихора тоже скатилась с
дерева и с негодующим воплем: - Волосы! Напрасно сушила! - окунулась с
головой в глубокий омут.
Обе гетеры дружно поплыли на берег, оделись и принялись расчесывать
друг другу косы.
Купанье, пробудившее детские воспоминания Таис, вызвало приступ
грусти. Как бы ни манили далекие страны, надолго покидать родину всегда
печально. И афинянка спросила у подруги:
- Скажи, тебе не хотелось бы вернуться в Афины сейчас, без
промедления?
Эгесихора удивленно и насмешливо сощурила один глаз.
- Что тебе взбрело в голову? Меня схватят при первом появлении...
- Мы можем причалить к Фреатто и вызвать туда судилище. - Таис
напомнила спартанке о древнем обычае афинян. Каждый изгнанник или беглец
мог причалить на корабле к берегу около. Пирея, где находился колодец, и с
борта корабля оправдываться перед судом в возведенных на него обвинениях.
Место считалось священным, и, даже если изгнанник признавался виновным,
ему не грозила погоня, пока он был на своем корабле.
- Я не верю в святость этого обычая. Твои соотечественники стали
вероломны за последние века, после Перикла, - ответила Эгесихора, -
впрочем, я не собираюсь возвращаться. И тебе нечего бояться - мои
спартанцы довезут до самого места...
Опасения Таис, что ей не хватит серебра на уплату за проезд, не
оправдались. Эоситей позволил, не без участия Эгесихоры, ей взять всех
слуг и обещал доставить не до Навкратиса, а прямо до Мемфиса, где в бывшем
тирском стратопедоне - военном лагере - должен был разместиться отряд
спартанских наемников.
Таис отлично переносила морскую качку. Навсегда запомнился ей энатэ
фтинонтос - девятый день убывающего боэдромиона, когда корабль стратега и
наварха Эоситея вплотную подошел к берегам Крита. Они плыли, не заходя на
Китеру, прямиком по Ионическому морю, пользуясь последними неделями
предосеннего затишья и стойким западным ветром. Лакедемонцы всегда были
отличными мореходами, а вид их судов внушал ужас всем пиратам Критского
моря, сколько бы их ни было. Корабли прошли близ западной оконечности
Крита, обогнули Холодный мыс, иначе Бараний лоб, на юго-западе острова,
где в дремучих лесах, по преданиям, еще обитали древние демоны. Леса
покрывали весь остров, казалось, состоящий из одних гор, почти черных
вдали и светлых, белеющих обрывами известняков у побережья.
Корабль Эоситея вошел в широкий, открытый всем южным и западным
ветрам Срединный залив. Над ним расположились сразу три древних города, и
среди них самый старый, не уступающий Кноссу - Фест, чье основание тонет
во тьме прошедших времен.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Таис Афинская'
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
больше земли, и лаконцы могли отводить места под луга или рощи.
Действительно, Таис видела по дороге гораздо больше стад, чем на таком же
отрезке пути от Афин до Соуниона - оконечного мыса Аттики, где над
страшным обрывом у берегового утеса воздвигается новый храм Голубоокой
Девы.
Менедем и Таис доехали до Гитейона лишь после заката и были встречены
пожеланием долгой жизни и многих детей, какие раздаются во время нимфия -
брачного торжества. Менедема это почему-то рассердило, он хотел было
покинуть круг веселых соратников, как вдруг явился маленький мессениец и
объявил, что все готово к завтрашней охоте.
Военачальники, от самого стратега Эоситея до последнего декеарха,
возликовали.
В обширных камышовых зарослях между Эвротом и Геласом обосновалось
стадо громадных кабанов. Их ночные вылазки нанесли немалый урон окрестным
полям и даже священной роще, которую всю изрыли голодные свиньи. Охота на
кабанов в камышах особенно опасна. Охотник ничего не видит вокруг, кроме
узеньких тропинок, протоптанных животными в разных направлениях. Словно
высокие стены, стояли камыши локтей в семь высотою, закрывающие полнеба. В
безветренной духоте звонко хрустят то там, то сям сухие стебли. В любое
мгновение камыш может расступиться, пропуская разъяренного секача с
длинными острыми, как кинжалы, клыками или взбешенную свинью. Движения
животных подобны молнии. Растерявшийся охотник нередко не успеет
сообразить, как оказывается на земле с ногами, рассеченными ударом клыков.
Кабан еще не столь злобен: ударив, он пробегает дальше. Свинья хуже -
свалив охотника, она топчет его острыми копытами и рвет зубами, выдирая
такие куски мяса и кожи, что раны потом не заживают годами. Зато неистовое
напряжение в ожидании зверя и короткое, яростное сражение с ним очень
привлекают храбрецов, желающих испытать свое мужество.
Воины с таким увлечением принялись обсуждать план завтрашней охоты,
что обе гетеры почувствовали себя забытыми. Эгесихора не преминула
напомнить о своей великолепной особе. Эоситей прервал совещание, подумал
недолго и внезапно решил:
- Пусть наши гостьи тоже примут участие в охоте. Вместе так вместе -
и в Египет и в камыши Эврота!
Менедем поддержал его с такой горячностью, что старшие воины невольно
рассмеялись.
- Это невозможно, господин, - возразил мессениец, - мы погубим
красавиц, и только!
- Подожди! - поднял руку Эоситей. - Ты говоришь, что тут, - он
показал на чертеж местности, сделанный на земле, - древнее святилище
Эврота. Наверняка оно стоит на холме.
- Совсем небольшой пригорок, от святилища осталось лишь несколько
камней и колонн, - сказал охотник.
- Тем лучше. А здесь должна быть поляна: камыши ведь не растут на
холме?
Мессениец согласно кивнул, и начальник воинов тут же распорядился
изменить направление гона. Главные охотники укроются на окраине камышовой
заросли, перед поляной, а обе гетеры спрячутся в развалинах храма. Другая
часть воинов будет сопровождать загонщиков на случай нападения зверей.
Небольшой щит и копье - вот и все вооружение смельчаков, более опытные
прибавили к этому длинные кинжалы.
Кутаясь в светлые, под цвет сухих камышей химатионы, Эгесихора и Таис
старались улечься поудобнее на широких глыбах перекрытий, еще уцелевших на
шести низких колоннах святилища Эврота. Им строго приказали не подниматься
и не шевелиться, когда загонщики погонят кабанов к реке, и обе подруги
старались заранее найти удобное положение. Поляна была как на ладони.
Отчетливо различались фигуры Эоситея, Менедема и еще двух охотников,
укрывшихся за пучками сухого камыша у высокой стены зарослей, к западу от
поляны. Чтобы показать презрение к опасности, лакедемоняне были без
одежды, как в военных упражнениях, и разрешили себе только боевые поножи.
Гетеры понимали, что каждый из них рискует очень многим. Уход из жизни для
профессионального воина не представлял ничего ужасного - в каждом эллине
было воспитано мудрое и спокойное отношение к смерти. Надгробные памятники
и в Аттике, и в Лаконике, и в Беотии говорили о задумчивом прощании,
светлой и грустной памяти об ушедших, без протеста, отчаяния или страха.
Но для спартанца-воина куда хуже, чем смерть, было увечье, лишавшее его
возможности сражаться в рядах своих соплеменников, а свободный
лакедемонянин ничего больше не хотел.
Послышался треск камыша, и на поляне показался огромный секач.
Подруги замерли, вжавшись в камень. Зверь принюхивался, поворачивая
туда-сюда свое тело. Негнущаяся шея не давала возможности кабану вертеть
головой, и эта особенность зверей спасла немало охотничьих жизней.
Из-за камышовой кочки медленно поднялся Менедем. Опустив левую руку
так, что щит прикрыл нижнюю часть живота и бедра, он слегка свистнул.
Кабан мгновенно повернулся и получил удар копья глубоко в правый бок: со
звонким хрустом сломав древко, он ринулся на атлета. Клыки глухо лязгнули
по щиту, и Менедем не устоял. Оступившись, спартанец полетел вверх
тормашками в неглубокую яму. С боевым кличем на зверя набросился Эоситей.
Кабан подставил ему левый бок, и все было кончено. Сконфуженный Менедем
начал укорять своего начальника за вмешательство. Гораздо интереснее было
бы самому прикончить зверя!
А через несколько минут, едва только зашумели-загремели загонщики, от
камышей внезапно выскочило сразу не меньше десятка крупных кабанов. Звери
опрокинули двух воинов, стоявших у правого угла поляны, понеслись к реке,
повернули и напали на Эоситея и Менедема. Менедем отбивался от взбешенной
свиньи, а Эоситей сразу же был повержен особенно громадным секачом. Седая
щетина высоко вздыбилась на могучем хребте, слюна и пена летели с
лязгающих клыков в ступню длиной. Эоситей, потеряв щит, выбитый ударом
зверя, бросив копье, вжался в землю и крепко сжимал длинных персидский
нож. Секач резким толчком рыла старался подбросить его, чтобы достать
клыками, клал на спину спартанца огромную голову и, подгибая передние
ноги, силился зацепить клыками. А Эоситей отодвигался, напряженно следя за
чудовищем, и все никак не мог нанести ему смертельный удар. Эгесихора и
Таис не дыша следили за борьбой, забыв про Менедема, сдерживавшего атаку
старой, опытной в сражениях свиньи. Эгесихора вдруг вцепилась в плечо
Таис: секач подталкивал Эоситея к выступу кочковатой почвы, еще немного, и
стратегу некуда будет подвигаться, и тогда...
- Аи-и-и-и! - издала пронзительный "ведьмин" визг Таис. Хлопая в
ладоши, она перегнулась с каменной глыбы.
Кабан резко метнулся в сторону, чтобы взглянуть на нового врага.
Этого мгновения хватило Эоситею, чтобы ухватить секача за заднюю ногу и
погрузить кинжал в его бок. Кабан вырвался, только Геркулес или Тесей
могли бы удержать такого гиганта, и прянул к Таис. Знаменитая танцовщица
обладала реакцией амазонки, успела откинуться назад и свалиться по ту
сторону каменной плиты. Секач всей тяжестью грянулся о камень, пробороздив
на пестрых лишайниках глубокую, забрызганную кровью рытвину. Эоситей,
подобрав копье, прыгнул к зверю, который уже изнемог от раны и позволил
нанести себе еще удар, закончивший схватку. Слева раздался победный вопль
- это товарищи Эоситея и Менедема справились наконец со своими зверями, да
и Менедем прикончил свинью. Спартанцы собрались вместе, отирая пот и
грязь, восхваляя Таис, получившую все же два порядочных синяка при падении
на камни. Загонщики уже миновали заросли перед поляной, и гон ушел к
северу туда, где стояли младшие военачальники. Четверо охотников,
сражавшихся на поляне, решили идти к Эвроту, омыться и поплавать после
битвы, пока слуги будут разделывать добычу и готовить мясо для вечернего
пира. Эоситей посадил Таис на свое широкое, порядком исцарапанное плечо и
понес к реке, сопровождаемый шутливо-ревнивой Эгесихорой и неподдельно
угрюмым Менедемом.
- Смотри, Эоситей, предупредил ли ты наших красавиц об опасных
свойствах Эврота! - крикнул Менедем в спину начальнику, широко шагавшему
со своей прекрасной ношей. Эллины любили носить обожаемых женщин - это
служило знаком уважения и благородства стремлений. Стратег не ответил и,
только опустив Таис на землю у самого берега, сказал:
- Эгесихора знает, что Эврот течет из-под земли. В его верховьях,
около Фения в Аркадии, где "Девять Вершин", есть развалины города,
называвшегося в честь жены Ликаона, пеласга, сына Каллисто. Под
девятиглавой горой Ароанией есть ущелье страшной глубины, в котором даже
летом лежит снег. Из ущелья небольшим водопадом падает на скалу ручей
Стикс. Вода его смертельна для всего живого, разъедает железо, бронзу,
свинец, олово и серебро, даже золото. Черная вода Стикса бежит в черных
скалах, но потом становится ярко-голубой, когда скалы испещряются
вертикальными полосами черного и красного - цветами смерти. Стикс впадает
в Критос, а тот - в нашу реку и, растворяясь в ней, делается безвредным.
Но в какие-то дни, известные лишь прорицателям, струи Стиксова ручья не
мешаются с водой Эврота. Говорят, их можно увидеть - они отливают радугой
старого стекла. Того, кто пробудет в этой струе некоторое время, ждет
аория - безвременная смерть. Вот почему купанье в нашей реке иногда может
причинить беду.
- А как же вы все? Неужели не решаетесь?
- Клянусь Аргоубийцей, мы даже не думаем об этом, - сказал
подоспевший Менедем, - всех нас ждет аоротанатос (ранняя смерть).
- Тогда зачем же пугаете нас? - укорила спартанцев Таис, распуская
узел ленты под тяжелым пучком волос на затылке. Черные их волны
рассыпались по плечам и спине. Словно бы в ответ Эгесихора выпустила на
свободу свои золотые пряди, и Эоситей восхищенно хлопнул себя по бедрам.
- Смотри, Менедем, как хороши они рядом. Золотая и черная, им всегда
надо быть вместе.
- А мы и будем вместе! - воскликнула Эгесихора.
Таис медленно покачала головой.
- Я не знаю. Я не договорилась еще с Эоситеем о навлоне - цене моего
проезда в Египет. У меня не так много серебра, как сплетничают в Афинах.
Мой дом там стоил немало.
- Зачем же ты поселилась вблизи Пеларгикона! - сказала Эгесихора, - я
давно говорила тебе...
- Как ты сказала? - невольно рассмеялась Таис.
- Пеларгикона - Аистового склона. Так шутя называют лакедемоняне ваш
Пеласгикон в Акрополе. Ну, пойдем выше по течению. Я вижу там ивовую рощу.
Ивы особенно почитались гетерами, как деревья, посвященные могучим и
смертоносным богиням - Гекате, Гере, Цирцее и Персефоне. Ивы играли
немалую роль в колдовских, в лунные ночи, обрядах Богини-Матери.
Низко нависшие над водой стволы старых деревьев купали свои ветви в
быстрых светлых струях, как бы отгородивших занавесью глубокую заводь.
Таис, закрутив натуго волосы, поплыла к другому берегу, оставив позади
хуже плававшую и осторожную на воде подругу. Белые водяные лилии -
ненюфары сплошь покрыли своими листьями глубокий омут под берегом, весь
залитый полуденным солнцем. Таис с детства любила заросли ненюфар:
казалось, в темной и глубокой воде они скрывали какую-то тайну - или
обиталище прекрасных нимф реки, или утонченную драгоценную вазу, или
сверкающий перламутр раковины. Таис быстро научилась нырять. Как ей
нравилось уходить вглубь, под кувшинки, и любоваться солнечными
столбиками, просекающими сумрачную воду! И вынырнуть вдруг на
ослепительный зной среди плавающей зелени и цветов, над которыми вьются
радужнокрылые стрекозы!..
И сейчас, как в детстве, Таис вынырнула средь лилий. Нащупав ногой
ослизлый корявый ствол на дне, она стала на него, широко раскинув руки
поверх листвы и озираясь вокруг. Было тихо. Только журчанье струй по
камешкам и ветвям нарушало знойную тишину боэдромиона - последнего месяца
лета. В подмыве берега чернели гнезда щурков. Красивые, зеленые с золотом,
птицы уже давно вывели птенцов и научили их летать. Остроносые нарядные и
быстрые щурки сидели в ряд на сухой ветке, греясь на солнце после ночной
прохлады. "Скоро, совсем скоро они улетят на юг, в Либию, откуда
появляются каждый год, - подумала Таис, - а еще раньше поплыву туда я".
Она оглянулась на тихую, горящую в солнце заводь, железно-зеленую листву
старых ив и заметила двух гальцион-зимородков. Они мелькали ярко-синей
пестрядью своих коротких крыльев над сломанным деревом. В детстве Таис
жила на небольшой реке. Милые воспоминания подступили к ней, пробежали
грустной радостью и умчались вдаль. Светлый и горький опыт жизни! Она
узнала необъятное море, его власть и мощь, так же как и людское море
жизни. Но оно не страшило молодую гетеру. Полная сил и уверенности в себе,
она стремилась дальше в Египет, всегда бывший для эллинов страной мудрости
и тайны...
В протоке, казавшейся сумрачным коридором из деревьев, сплетавших
свои ветви-руки с противоположных берегов, она не сразу нашла Эгесихору.
Спартанка удобно устроилась над водой на толстом изгибе ствола, распустив,
свои великолепные волосы по обе стороны дерева, подобно покрывалу
золотистого шелка. Ее белая кожа, оберегаемая от загара, отливала
молочно-опаловым блеском, свойственным только истинным хризеидам,
золотоволосым. Таис, смуглая наперекор аттической моде, выбралась на
дерево и в тени, с иссиня-черными волосами критянки, показалась сожженной
солнцем жительницей южных стран.
- Довольно нежиться, слышишь, нас зовут, - сгибая пальцы, как когти
хищника, Таис угрожающе подбиралась к ступням подруги.
- Не боюсь, - сказала спартанка, толкнув ногой Таис, которая не
удержалась на стволе и сразу полетела в воду. Эгесихора тоже скатилась с
дерева и с негодующим воплем: - Волосы! Напрасно сушила! - окунулась с
головой в глубокий омут.
Обе гетеры дружно поплыли на берег, оделись и принялись расчесывать
друг другу косы.
Купанье, пробудившее детские воспоминания Таис, вызвало приступ
грусти. Как бы ни манили далекие страны, надолго покидать родину всегда
печально. И афинянка спросила у подруги:
- Скажи, тебе не хотелось бы вернуться в Афины сейчас, без
промедления?
Эгесихора удивленно и насмешливо сощурила один глаз.
- Что тебе взбрело в голову? Меня схватят при первом появлении...
- Мы можем причалить к Фреатто и вызвать туда судилище. - Таис
напомнила спартанке о древнем обычае афинян. Каждый изгнанник или беглец
мог причалить на корабле к берегу около. Пирея, где находился колодец, и с
борта корабля оправдываться перед судом в возведенных на него обвинениях.
Место считалось священным, и, даже если изгнанник признавался виновным,
ему не грозила погоня, пока он был на своем корабле.
- Я не верю в святость этого обычая. Твои соотечественники стали
вероломны за последние века, после Перикла, - ответила Эгесихора, -
впрочем, я не собираюсь возвращаться. И тебе нечего бояться - мои
спартанцы довезут до самого места...
Опасения Таис, что ей не хватит серебра на уплату за проезд, не
оправдались. Эоситей позволил, не без участия Эгесихоры, ей взять всех
слуг и обещал доставить не до Навкратиса, а прямо до Мемфиса, где в бывшем
тирском стратопедоне - военном лагере - должен был разместиться отряд
спартанских наемников.
Таис отлично переносила морскую качку. Навсегда запомнился ей энатэ
фтинонтос - девятый день убывающего боэдромиона, когда корабль стратега и
наварха Эоситея вплотную подошел к берегам Крита. Они плыли, не заходя на
Китеру, прямиком по Ионическому морю, пользуясь последними неделями
предосеннего затишья и стойким западным ветром. Лакедемонцы всегда были
отличными мореходами, а вид их судов внушал ужас всем пиратам Критского
моря, сколько бы их ни было. Корабли прошли близ западной оконечности
Крита, обогнули Холодный мыс, иначе Бараний лоб, на юго-западе острова,
где в дремучих лесах, по преданиям, еще обитали древние демоны. Леса
покрывали весь остров, казалось, состоящий из одних гор, почти черных
вдали и светлых, белеющих обрывами известняков у побережья.
Корабль Эоситея вошел в широкий, открытый всем южным и западным
ветрам Срединный залив. Над ним расположились сразу три древних города, и
среди них самый старый, не уступающий Кноссу - Фест, чье основание тонет
во тьме прошедших времен.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Таис Афинская'
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10