Если она будет лежать и молчать, то, может быть, дух скажет еще что-нибудь.
Эрик выхватил у отца факел. Хакон повернулся назад над бесчувственным телом тюремщика, распростертым у его ног, и вытащил для себя новый факел из крепления на стене. Прикрывая рты ладонями, стараясь не вдыхать вонь, навалившуюся на них, скандинавы вошли в Тартар.
Перед ними лежали горки соломы, похожие на стручки огромных растений. Эти беспорядочно разбросанные холмики исчезали в полумраке за границей светового пятна, которое не достигало ни стен, ни сводов. Там, куда оно падало, мгновенно начиналось шуршание, словно каждая пещерка была одушевленным существом, которое сжималось в комок, прячась от яркого света.
— Мария! — снова позвал Эрик, чуть не упав на двух скользких ступенях, которые вели к полу темницы.
— Мария! — отозвался мужской голос, в точности скопировав его интонацию.
Эрик стремительно повернулся в его сторону.
— Мария! — вскрикнул другой голос, женский, с противоположной стороны.
Он повернулся туда. А потом поднялись вопли: голос за голосом выкрикивали это единственное слово, оно летело со всех сторон. Отвратительная какофония все нарастала, а потом вдруг оборвалась, словно придушенная чьей-то рукой.
— Отец…
Остаток фразы утонул в шуме голосов, которые зазвучали снова:
— Отец? Отец! Отец! Отец!
Крики эхом отдавались от стен, а потом так же внезапно смолкли.
Хакон, спустившийся в камеры следом за сыном, одними губами произнес: «Я попробую».
— Друзья…
— Друзья, друзья, друзья, друзья…Вопли прокатились по подземелью, и в них ясно звучало наслаждение игрой. Эрик выругался — так бранятся тосканские крестьяне. Кто-то услышал его и повторил, и грубое слово понеслось по темнице, перемежаясь со словом «отец» и в конце концов заглушив его. Эрик собирался выругаться снова, но его отец зажал ему рот рукой.
— Свобода! — крикнул Хакон, и это слово было мгновенно подхвачено и передано дальше, нарастая все сильнее. Оно не смолкло: хотя некоторые и замолчали, кое-кто продолжал его повторять. И наконец прозвучал единственный голос, голос мужчины.
— Свобода? — произнес он вопросительно.
Как только вопрос был высказан, Хакон гаркнул:
— Вы все свободны!
Он успел произнести всю фразу прежде, чем кто-то ее подхватил и повторил. Другие в ответ принялись выкрикивать другие слова. Там, где только что было согласие, теперь царил хаос: голоса старались заглушить друг друга, они торопились быть услышанными. Пока шум нарастал, Хакон шагнул в глубь тюрьмы, пытаясь придумать, что сказать дальше. Едва он успел поставить ногу, как из соломенной груды выскочило нечто и вцепилось в него, едва не сбив с ног. Хакон опустил факел, чтобы посмотреть, что же его схватило. Это оказалось подобие руки: пять обрубков, торчащих из покрытой волдырями ладони. Однако хватка была крепкой, и, когда Хакон нагнулся, голоса вокруг него смолкли, позволив расслышать хриплый шепот, исходивший из соломы:
— Ты обещал тем, кто был лишен всего, то единственное, чего они жаждали. Но поскольку мы лишены всего, нам нечего терять. Так что берегись, если вздумал терзать нас ради собственного развлечения!
— Я открыл дверь, — отозвался Хакон. — Как только я найду ту, кого ищу, я намерен уйти. Я оставлю дверь открытой, если вы мне поможете.
Эти слова не были подхвачены. Наоборот: казалось, все обитатели этой пещеры и сами ее стены подались к нему, прислушиваясь и дожидаясь. Тишина давила, становясь невыносимой, пока сухой голос не прошептал снова:
— Тогда говори. Никто сейчас не станет тебя передразнивать.
Хакон повернулся и кивнул сыну.
— Я ищу Марию-Кармину Фуггер, — громким голосом объявил Эрик. — Кто-нибудь может сказать мне, где она лежит?
Мария улыбнулась в своей пещерке. Эта греза была лучшей из всех, что являлись ей с момента ее заключения. Слова, которые ей так хотелось услышать, произнес голос, по которому она скучала больше всего. Однако отзываться не было смысла. Призраков так легко испугать! Она ответит ему только мысленно.
— Я здесь, Эрик, мой возлюбленный, мой единственный! Я лежу на спине на соломе, как тебе нравится.
Ее удивили смешки, раздавшиеся вокруг нее. Она была совершенно уверена, что не произносила этого вслух, хотя, как это ни странно, тяжелые сапоги двинулись в ее сторону. Мария свернулась в клубок, зарываясь поглубже в солому.
— Скажи еще что-нибудь, любимая.
Его голос звучал совсем близко, слева. Скоро ее призрачный возлюбленный будет рядом. Он обнимет ее своими призрачными руками, его призрачное тело вытянется рядом с нею, и тогда…
Девушка тихо застонала. И почти сразу же чьи-то руки погрузились в хрупкую крышу над ее головой. Такое случалось и раньше, когда другие решали, что у нее есть кости, которые можно пососать. Ну что ж, теперь у нее есть кость, особая кость — ею можно остановить любого вора, пустив ему кровь.
Чужая рука потянулась к Марии, и пленница ударила по ней заостренной костью. Крик боли прозвучал знакомо: она когда-то уже слышала похожий. Так вскрикивал Эрик, когда Мария царапала ему спину ногтями.
Рука снова пробила солому, сжалась — и пленницу потянули вверх, наружу. Она высоко подняла костяной нож, готовясь вонзить его в шею насильнику…
— Мария! — воскликнул Эрик, держа ее над собой и изумленно глядя на нее.
По его лицу заструились слезы.
— Нет!
Она выронила оружие и резко помотала головой, пытаясь вырваться из его хватки, упасть, уползти назад, в укрытие. Призраки не имеют права поднимать вас, держать в воздухе, смотреть с любовью.
В другой руке он держал факел.
— Ох, моя Мария, я тебя нашел!
Он опустил ее так, чтобы ее грудь легла ему на плечо. Внезапно Мария перестала вырываться.
«Это — мой самый лучший сон, — решила она, прижимаясь к любимому. — Почему бы не насладиться им до конца?»
— Пошли, Эрик, неси ее. Ее отец ждет. — Хакон уже вернулся на ступеньки. Он повернулся и осветил факелом темноту. Соломенные холмики шевелились, словно пламя притягивало их. — Для всех, кто хочет покинуть Тартар, ворота остаются открытыми.
* * *
При виде капитана Люция Хельцингера в одном нижнем белье, который бежал к воротам тюрьмы и за которым по пятам следовала Длинная Маргарета, Фуггер решил, что настало время действовать. До этого он удовлетворялся тем, что ждал рядом с лошадьми, понимая: что-либо предпринять можно будет только после возвращения Хакона и Эрика. Пока же ему оставалось только молиться. Однако появление капитана, за которым тащились веревки, все изменило. Фуггер выбежал из-за стены и бросился следом.
— Впустите меня, впустите! Я — капитан гвардии!
Люций пытался пробраться через плотную толпу у ворот. Там никто не намеревался пропускать почти голого мужчину.
— Они пытаются устроить побег! Вассари! — завопил Люций, увидев знакомого стражника. — Это я, Хельцингер! Впусти меня!
— Клянусь Крестом, капитан! — Солдат изумленно осматривал незадачливого капитана. — Что случилось с вашей одеждой?
— Дай мне свой плащ, олух! — Хельцингер сорвал плащ с плеч стражника. — Бруно и Джузеппе — вон в той конюшне, связаны и запихнуты в бочки. Пошли туда кого-нибудь. Остальные — за мной, живо!
Фуггер подбежал к воротам как раз в тот момент, когда Хельцингер схватил пику и повел в ворота отряд, сформированный из солдат и только что набранных преступников, Фуггер последовал за ними, неловко выхватив пистолет из-под плаща и крича так же громко, как остальные.
Двор за воротами был полнехонек арестованных и стражников, рыдающих детей, разъяренных мужчин, вопящих женщин. Внезапное появление людей Хельцингера, которые расталкивали и колотили окружающих, только накалило атмосферу. Они пробились к столу, установленному перед камерами для женщин. Сидевший там офицер при их приближении встал.
— Вы не можете быть Люцием Хельцингером, — заявил он, стараясь держаться решительно, хотя на его лице отразилась тревога. — Люций Хельцингер — внутри. Он всего пять минут назад провел туда арестантку. Трастеверийскую ведьму.
— Трастеверийскую ведьму? Тра… Иисусе, дурень! — Люций еле удержался, чтобы не ударить офицера. — Он тебя надул. Он пришел, чтобы освободить какую-нибудь бабу-предательницу. За мной, ребята! А ты позови еще солдат и запри все ворота.
— Нет, капитан, вам не туда! Он пошел не в женские камеры. Он спустился вниз. — Тюремщик, надеясь смягчить свою вину, удержал Хельцингера за руку. — В Тартар.
Ударом тупого конца пики капитан попытался открыть низкую дверь, однако она зацепилась за что-то и не поддавалась. Двое солдат навалились на нее и с трудом отворили. Тело одного из стражников скатилось на несколько ступенек вниз и остановилось.
— Вперед, ребята!
Люций решил командовать из-за их спин. Человек, с которым он имел короткую стычку в сарае, был не из тех, с кем капитану хотелось бы встретиться снова.
Фуггер смотрел, как дюжина человек скрывается в низком проеме. Он чуть было не отправился следом, но успел сообразить, как мало пользы от него будет внизу. Там смогут показать себя скандинавы. Но если отцу с сыном и Марией удастся подняться вверх по лестнице, им понадобится помощь.
Фуггер осмотрел двор. Немало стражников присоединилось к капитану, спустившемуся вниз, так что наверху осталось меньше дюжины. Теперь они пытались справиться с толпой — множеством испуганных и разозленных людей. Во дворе собралось не меньше восьмидесяти врагов Карафы. Фуггер увидел, как кто-то из мужчин уперся, ударил тюремщика — и был брошен на землю тупыми концами копий. Стоявшие рядом злобно сверкнули глазами и гневно подались вперед.
Фуггеру вдруг показалось, что этот двор похож на туннель под стенами Сиены. Правильно расположенного порохового бочонка было бы достаточно, чтобы обрушить здесь все. Убедившись в том, что порох на полке не отсырел, Фуггер нырнул в толчею.
* * *
Они поднялись уже до середины лестницы, когда услышали где-то впереди приглушенные крики. Хакон предупреждающе поднял руку. Эрик, прижав Марию к груди, остановился. Позади, за их спинами, раздался тихий шепот.
Похоже, дверь наверху распахнули, потому что шум внезапно усилился и до беглецов донеслась струя свежего воздуха. Спустя миг по винтовой лестнице затопали сапоги.
— Назад! — прошипел Хакон, затушив факел о стену.
Несколькими шагами ниже они миновали ниши по обе стороны лестницы. Они были неглубоки, но все же это было кое-что, если учесть, что на этой узкой лестнице Хакон не мог даже взмахнуть руками. Из-под складок украденного плаща Хакон извлек свой короткий боевой топор. В темноте он уловил тихий вопрос: «Ты можешь идти?», простое «Да» в ответ и скрежет сабли о саблю.
— Вперед, ребята, вперед! — закричали сверху, и почти тут же беглецы увидели блики света.
Выставив факелы впереди себя, солдаты громко топали коваными сапогами.
Когда свет первого факела оказался на уровне глаз Хакона, он рыкнул: «Давай!» и ударил топором немного выше факела.
Испуганный крик, встретивший возглас скандинава, оборвался после удара. Почти сразу же раздался голос другого солдата:
— Помогите! Мы нашли…
Из-за низкого свода Эрик не мог размахнуться — только колоть острием, наименее эффективной частью его кривых сабель. Тем не менее крик солдата захлебнулся в крови и тотчас был заглушён боевым кличем:
— Хаконсон!
Падение факелоносца означало мгновенную темноту. Солдаты поспешно отступили, поднявшись на несколько ступеней вверх, чтобы спастись от внезапного нападения. Испуганные люди спотыкались во мраке.
— Иди! — крикнул Хакон, хотя его сын не нуждался в приказах.
Пытаясь последовать за ним, Хакон споткнулся о чье-то тело. Над ним послышалось бряцанье, голоса в темноте. Он вскочил и побежал вверх.
Там уже было немного света — последние из нападавших размахивали факелами. Позади них Хакон увидел офицера, которого оставил связанным в бочке, и выругал себя за небрежность. А в следующую минуту он был уже в гуще врагов — увертывался от удара копья, уклонялся от замаха меча. Хакон нанес ответный удар кому-то в лицо, используя рукоять топора как древко копья. Солдат упал, но за ним обнаружился еще один, а дальше — еще и еще. Не имея возможности пользоваться своим оружием в полную силу, отец и сын только блокировали направленные на них удары. Клинки сомкнулись — и началось испытание сил. Хотя оба скандинава были людьми сильными, но их было всего двое. А на них сверху напирали не менее десятка.
— Правильно! Гоните их обратно в ад! — завопил Люций Хельцингер, выискивая возможность ткнуть своих недругов острием пики поверх голов своих солдат. Когда ему это не удалось, он перевернул пику и со всей силы толкнул древком в спину того, кто стоял к нему ближе других. Лишнее давление создало перевес, и сначала Хакон, а потом и Эрик повалились назад.
Они быстро теряли отвоеванные шаги. Под ударами пик они отшатывались, отчаянно пытаясь защищаться. С криком Мария оттащила Эрика, выхватывая возлюбленного из-под удара меча, направленного ему в голову. Она увлекла его в нишу, где оставалась с самого начала боя. Хакон ввалился во вторую, точно такую же, как и первая, расположенную на другой стороне лестницы. Напоследок Хакон ударом топора перерубил древко солдатской пики.
Беглецы оказались в ловушке. Наступило секундное затишье. Солдаты на лестнице остановились, и частокол пик устремился в обе ниши.
— Продолжайте оттеснять их назад! — крикнул Люций Хельцингер. — Мы загоним этих баранов в самый зловонный угол ада!
Хакон встретился взглядом с сыном. В его глазах он прочел то, что, видимо, было написано и в его собственных. Признание того, что наступил конец.
Хакон уже собирался признать это, крикнуть Эрику «Прощай!» и броситься на пики, когда из-за их спин, снизу, послышался новый звук. Он начался совсем тихо. Единственное слово, произнесенное шепотом. Постепенно его подхватывали все новые и новые голоса. Звук нарастал, и вскоре в нем слились десятки голосов. И с каждым мгновением их становилось все больше. Это был уже не шепот, а рев. Люди в лохмотьях, облепленные соломой и испражнениями, неслись вверх по лестнице, выкрикивая это слово, которое из символа отчаяния превратилось в знамение их надежды.
— Тартар!
Легионы ада рвались из своего узилища. Выставляя перед собой костяные ножи, люди подныривали под острия пик, нанося удары снизу вверх. Солдаты на лестнице спотыкались и падали, ругаясь и тщетно пытаясь увернуться от костяных лезвий, бивших по их лицам. Оставшиеся на ногах бросились бежать. Призраки следовали за ними по пятам.
Затаившиеся в нишах скандинавы не ждали приглашений.
— Пошли! — махнул сыну Хакон, и они последовали к свету за движущимися кучами лохмотьев.
* * *
Фуггер правильно оценил ситуацию: перед ним находится пороховой бочонок. Еретики, евреи — все испуганные пленники нового Папы — почти отчаялись. Однако зверское обращение и резко уменьшившееся число тюремщиков придали им мужества. Немец был уверен, что они последуют за человеком, который возьмет на себя роль вождя. Они примут его сигнал.
Приблизившись к командиру, Фуггер вытащил из складок плаща пистолет. И тут, когда он уже шагнул вперед, от входа в Тартар донесся пронзительный крик.
Первым оттуда выскочил Люций, который потерял свой плащ и снова остался в одной нижней рубахе.
— Ружья, сюда! — завопил он.
Четыре стражника с мушкетами развернулись, выполняя его приказ, и выстроились у узкого выхода.
Наступила решающая минута — и Фуггер понял это. Нажимая на спусковой крючок, он увидел, как колесико ударило по кремню и рассыпало искры на полке.
— Смерть тиранам!
Пистолет выстрелил — и стражник упал. Избитые арестанты увидели шанс отомстить и набросились на завербованных капитаном преступников, которые творили над ними насилие. Тюремный двор содрогался: повсюду закипело множество яростных схваток. Только перед женской тюрьмой Фуггер различил признаки организованного противодействия: там стоял Хельцингер и его солдаты с полудюжиной мушкетов. Но в ту минуту, когда они опустили дула, готовясь стрелять в толпу, из здания вырвались жуткие серые фигуры, вооруженные костяными ножами. Последние капли дисциплины испарились.
Позади Фуггера кто-то распахнул ворота мужской тюрьмы. Калеку чуть было не затоптали. Толпа с криками бежала вперед. Кто-то вырвал пистолет из его покалеченной руки. Поверх голов толпы Фуггер увидел в дверях знакомую фигуру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Эрик выхватил у отца факел. Хакон повернулся назад над бесчувственным телом тюремщика, распростертым у его ног, и вытащил для себя новый факел из крепления на стене. Прикрывая рты ладонями, стараясь не вдыхать вонь, навалившуюся на них, скандинавы вошли в Тартар.
Перед ними лежали горки соломы, похожие на стручки огромных растений. Эти беспорядочно разбросанные холмики исчезали в полумраке за границей светового пятна, которое не достигало ни стен, ни сводов. Там, куда оно падало, мгновенно начиналось шуршание, словно каждая пещерка была одушевленным существом, которое сжималось в комок, прячась от яркого света.
— Мария! — снова позвал Эрик, чуть не упав на двух скользких ступенях, которые вели к полу темницы.
— Мария! — отозвался мужской голос, в точности скопировав его интонацию.
Эрик стремительно повернулся в его сторону.
— Мария! — вскрикнул другой голос, женский, с противоположной стороны.
Он повернулся туда. А потом поднялись вопли: голос за голосом выкрикивали это единственное слово, оно летело со всех сторон. Отвратительная какофония все нарастала, а потом вдруг оборвалась, словно придушенная чьей-то рукой.
— Отец…
Остаток фразы утонул в шуме голосов, которые зазвучали снова:
— Отец? Отец! Отец! Отец!
Крики эхом отдавались от стен, а потом так же внезапно смолкли.
Хакон, спустившийся в камеры следом за сыном, одними губами произнес: «Я попробую».
— Друзья…
— Друзья, друзья, друзья, друзья…Вопли прокатились по подземелью, и в них ясно звучало наслаждение игрой. Эрик выругался — так бранятся тосканские крестьяне. Кто-то услышал его и повторил, и грубое слово понеслось по темнице, перемежаясь со словом «отец» и в конце концов заглушив его. Эрик собирался выругаться снова, но его отец зажал ему рот рукой.
— Свобода! — крикнул Хакон, и это слово было мгновенно подхвачено и передано дальше, нарастая все сильнее. Оно не смолкло: хотя некоторые и замолчали, кое-кто продолжал его повторять. И наконец прозвучал единственный голос, голос мужчины.
— Свобода? — произнес он вопросительно.
Как только вопрос был высказан, Хакон гаркнул:
— Вы все свободны!
Он успел произнести всю фразу прежде, чем кто-то ее подхватил и повторил. Другие в ответ принялись выкрикивать другие слова. Там, где только что было согласие, теперь царил хаос: голоса старались заглушить друг друга, они торопились быть услышанными. Пока шум нарастал, Хакон шагнул в глубь тюрьмы, пытаясь придумать, что сказать дальше. Едва он успел поставить ногу, как из соломенной груды выскочило нечто и вцепилось в него, едва не сбив с ног. Хакон опустил факел, чтобы посмотреть, что же его схватило. Это оказалось подобие руки: пять обрубков, торчащих из покрытой волдырями ладони. Однако хватка была крепкой, и, когда Хакон нагнулся, голоса вокруг него смолкли, позволив расслышать хриплый шепот, исходивший из соломы:
— Ты обещал тем, кто был лишен всего, то единственное, чего они жаждали. Но поскольку мы лишены всего, нам нечего терять. Так что берегись, если вздумал терзать нас ради собственного развлечения!
— Я открыл дверь, — отозвался Хакон. — Как только я найду ту, кого ищу, я намерен уйти. Я оставлю дверь открытой, если вы мне поможете.
Эти слова не были подхвачены. Наоборот: казалось, все обитатели этой пещеры и сами ее стены подались к нему, прислушиваясь и дожидаясь. Тишина давила, становясь невыносимой, пока сухой голос не прошептал снова:
— Тогда говори. Никто сейчас не станет тебя передразнивать.
Хакон повернулся и кивнул сыну.
— Я ищу Марию-Кармину Фуггер, — громким голосом объявил Эрик. — Кто-нибудь может сказать мне, где она лежит?
Мария улыбнулась в своей пещерке. Эта греза была лучшей из всех, что являлись ей с момента ее заключения. Слова, которые ей так хотелось услышать, произнес голос, по которому она скучала больше всего. Однако отзываться не было смысла. Призраков так легко испугать! Она ответит ему только мысленно.
— Я здесь, Эрик, мой возлюбленный, мой единственный! Я лежу на спине на соломе, как тебе нравится.
Ее удивили смешки, раздавшиеся вокруг нее. Она была совершенно уверена, что не произносила этого вслух, хотя, как это ни странно, тяжелые сапоги двинулись в ее сторону. Мария свернулась в клубок, зарываясь поглубже в солому.
— Скажи еще что-нибудь, любимая.
Его голос звучал совсем близко, слева. Скоро ее призрачный возлюбленный будет рядом. Он обнимет ее своими призрачными руками, его призрачное тело вытянется рядом с нею, и тогда…
Девушка тихо застонала. И почти сразу же чьи-то руки погрузились в хрупкую крышу над ее головой. Такое случалось и раньше, когда другие решали, что у нее есть кости, которые можно пососать. Ну что ж, теперь у нее есть кость, особая кость — ею можно остановить любого вора, пустив ему кровь.
Чужая рука потянулась к Марии, и пленница ударила по ней заостренной костью. Крик боли прозвучал знакомо: она когда-то уже слышала похожий. Так вскрикивал Эрик, когда Мария царапала ему спину ногтями.
Рука снова пробила солому, сжалась — и пленницу потянули вверх, наружу. Она высоко подняла костяной нож, готовясь вонзить его в шею насильнику…
— Мария! — воскликнул Эрик, держа ее над собой и изумленно глядя на нее.
По его лицу заструились слезы.
— Нет!
Она выронила оружие и резко помотала головой, пытаясь вырваться из его хватки, упасть, уползти назад, в укрытие. Призраки не имеют права поднимать вас, держать в воздухе, смотреть с любовью.
В другой руке он держал факел.
— Ох, моя Мария, я тебя нашел!
Он опустил ее так, чтобы ее грудь легла ему на плечо. Внезапно Мария перестала вырываться.
«Это — мой самый лучший сон, — решила она, прижимаясь к любимому. — Почему бы не насладиться им до конца?»
— Пошли, Эрик, неси ее. Ее отец ждет. — Хакон уже вернулся на ступеньки. Он повернулся и осветил факелом темноту. Соломенные холмики шевелились, словно пламя притягивало их. — Для всех, кто хочет покинуть Тартар, ворота остаются открытыми.
* * *
При виде капитана Люция Хельцингера в одном нижнем белье, который бежал к воротам тюрьмы и за которым по пятам следовала Длинная Маргарета, Фуггер решил, что настало время действовать. До этого он удовлетворялся тем, что ждал рядом с лошадьми, понимая: что-либо предпринять можно будет только после возвращения Хакона и Эрика. Пока же ему оставалось только молиться. Однако появление капитана, за которым тащились веревки, все изменило. Фуггер выбежал из-за стены и бросился следом.
— Впустите меня, впустите! Я — капитан гвардии!
Люций пытался пробраться через плотную толпу у ворот. Там никто не намеревался пропускать почти голого мужчину.
— Они пытаются устроить побег! Вассари! — завопил Люций, увидев знакомого стражника. — Это я, Хельцингер! Впусти меня!
— Клянусь Крестом, капитан! — Солдат изумленно осматривал незадачливого капитана. — Что случилось с вашей одеждой?
— Дай мне свой плащ, олух! — Хельцингер сорвал плащ с плеч стражника. — Бруно и Джузеппе — вон в той конюшне, связаны и запихнуты в бочки. Пошли туда кого-нибудь. Остальные — за мной, живо!
Фуггер подбежал к воротам как раз в тот момент, когда Хельцингер схватил пику и повел в ворота отряд, сформированный из солдат и только что набранных преступников, Фуггер последовал за ними, неловко выхватив пистолет из-под плаща и крича так же громко, как остальные.
Двор за воротами был полнехонек арестованных и стражников, рыдающих детей, разъяренных мужчин, вопящих женщин. Внезапное появление людей Хельцингера, которые расталкивали и колотили окружающих, только накалило атмосферу. Они пробились к столу, установленному перед камерами для женщин. Сидевший там офицер при их приближении встал.
— Вы не можете быть Люцием Хельцингером, — заявил он, стараясь держаться решительно, хотя на его лице отразилась тревога. — Люций Хельцингер — внутри. Он всего пять минут назад провел туда арестантку. Трастеверийскую ведьму.
— Трастеверийскую ведьму? Тра… Иисусе, дурень! — Люций еле удержался, чтобы не ударить офицера. — Он тебя надул. Он пришел, чтобы освободить какую-нибудь бабу-предательницу. За мной, ребята! А ты позови еще солдат и запри все ворота.
— Нет, капитан, вам не туда! Он пошел не в женские камеры. Он спустился вниз. — Тюремщик, надеясь смягчить свою вину, удержал Хельцингера за руку. — В Тартар.
Ударом тупого конца пики капитан попытался открыть низкую дверь, однако она зацепилась за что-то и не поддавалась. Двое солдат навалились на нее и с трудом отворили. Тело одного из стражников скатилось на несколько ступенек вниз и остановилось.
— Вперед, ребята!
Люций решил командовать из-за их спин. Человек, с которым он имел короткую стычку в сарае, был не из тех, с кем капитану хотелось бы встретиться снова.
Фуггер смотрел, как дюжина человек скрывается в низком проеме. Он чуть было не отправился следом, но успел сообразить, как мало пользы от него будет внизу. Там смогут показать себя скандинавы. Но если отцу с сыном и Марией удастся подняться вверх по лестнице, им понадобится помощь.
Фуггер осмотрел двор. Немало стражников присоединилось к капитану, спустившемуся вниз, так что наверху осталось меньше дюжины. Теперь они пытались справиться с толпой — множеством испуганных и разозленных людей. Во дворе собралось не меньше восьмидесяти врагов Карафы. Фуггер увидел, как кто-то из мужчин уперся, ударил тюремщика — и был брошен на землю тупыми концами копий. Стоявшие рядом злобно сверкнули глазами и гневно подались вперед.
Фуггеру вдруг показалось, что этот двор похож на туннель под стенами Сиены. Правильно расположенного порохового бочонка было бы достаточно, чтобы обрушить здесь все. Убедившись в том, что порох на полке не отсырел, Фуггер нырнул в толчею.
* * *
Они поднялись уже до середины лестницы, когда услышали где-то впереди приглушенные крики. Хакон предупреждающе поднял руку. Эрик, прижав Марию к груди, остановился. Позади, за их спинами, раздался тихий шепот.
Похоже, дверь наверху распахнули, потому что шум внезапно усилился и до беглецов донеслась струя свежего воздуха. Спустя миг по винтовой лестнице затопали сапоги.
— Назад! — прошипел Хакон, затушив факел о стену.
Несколькими шагами ниже они миновали ниши по обе стороны лестницы. Они были неглубоки, но все же это было кое-что, если учесть, что на этой узкой лестнице Хакон не мог даже взмахнуть руками. Из-под складок украденного плаща Хакон извлек свой короткий боевой топор. В темноте он уловил тихий вопрос: «Ты можешь идти?», простое «Да» в ответ и скрежет сабли о саблю.
— Вперед, ребята, вперед! — закричали сверху, и почти тут же беглецы увидели блики света.
Выставив факелы впереди себя, солдаты громко топали коваными сапогами.
Когда свет первого факела оказался на уровне глаз Хакона, он рыкнул: «Давай!» и ударил топором немного выше факела.
Испуганный крик, встретивший возглас скандинава, оборвался после удара. Почти сразу же раздался голос другого солдата:
— Помогите! Мы нашли…
Из-за низкого свода Эрик не мог размахнуться — только колоть острием, наименее эффективной частью его кривых сабель. Тем не менее крик солдата захлебнулся в крови и тотчас был заглушён боевым кличем:
— Хаконсон!
Падение факелоносца означало мгновенную темноту. Солдаты поспешно отступили, поднявшись на несколько ступеней вверх, чтобы спастись от внезапного нападения. Испуганные люди спотыкались во мраке.
— Иди! — крикнул Хакон, хотя его сын не нуждался в приказах.
Пытаясь последовать за ним, Хакон споткнулся о чье-то тело. Над ним послышалось бряцанье, голоса в темноте. Он вскочил и побежал вверх.
Там уже было немного света — последние из нападавших размахивали факелами. Позади них Хакон увидел офицера, которого оставил связанным в бочке, и выругал себя за небрежность. А в следующую минуту он был уже в гуще врагов — увертывался от удара копья, уклонялся от замаха меча. Хакон нанес ответный удар кому-то в лицо, используя рукоять топора как древко копья. Солдат упал, но за ним обнаружился еще один, а дальше — еще и еще. Не имея возможности пользоваться своим оружием в полную силу, отец и сын только блокировали направленные на них удары. Клинки сомкнулись — и началось испытание сил. Хотя оба скандинава были людьми сильными, но их было всего двое. А на них сверху напирали не менее десятка.
— Правильно! Гоните их обратно в ад! — завопил Люций Хельцингер, выискивая возможность ткнуть своих недругов острием пики поверх голов своих солдат. Когда ему это не удалось, он перевернул пику и со всей силы толкнул древком в спину того, кто стоял к нему ближе других. Лишнее давление создало перевес, и сначала Хакон, а потом и Эрик повалились назад.
Они быстро теряли отвоеванные шаги. Под ударами пик они отшатывались, отчаянно пытаясь защищаться. С криком Мария оттащила Эрика, выхватывая возлюбленного из-под удара меча, направленного ему в голову. Она увлекла его в нишу, где оставалась с самого начала боя. Хакон ввалился во вторую, точно такую же, как и первая, расположенную на другой стороне лестницы. Напоследок Хакон ударом топора перерубил древко солдатской пики.
Беглецы оказались в ловушке. Наступило секундное затишье. Солдаты на лестнице остановились, и частокол пик устремился в обе ниши.
— Продолжайте оттеснять их назад! — крикнул Люций Хельцингер. — Мы загоним этих баранов в самый зловонный угол ада!
Хакон встретился взглядом с сыном. В его глазах он прочел то, что, видимо, было написано и в его собственных. Признание того, что наступил конец.
Хакон уже собирался признать это, крикнуть Эрику «Прощай!» и броситься на пики, когда из-за их спин, снизу, послышался новый звук. Он начался совсем тихо. Единственное слово, произнесенное шепотом. Постепенно его подхватывали все новые и новые голоса. Звук нарастал, и вскоре в нем слились десятки голосов. И с каждым мгновением их становилось все больше. Это был уже не шепот, а рев. Люди в лохмотьях, облепленные соломой и испражнениями, неслись вверх по лестнице, выкрикивая это слово, которое из символа отчаяния превратилось в знамение их надежды.
— Тартар!
Легионы ада рвались из своего узилища. Выставляя перед собой костяные ножи, люди подныривали под острия пик, нанося удары снизу вверх. Солдаты на лестнице спотыкались и падали, ругаясь и тщетно пытаясь увернуться от костяных лезвий, бивших по их лицам. Оставшиеся на ногах бросились бежать. Призраки следовали за ними по пятам.
Затаившиеся в нишах скандинавы не ждали приглашений.
— Пошли! — махнул сыну Хакон, и они последовали к свету за движущимися кучами лохмотьев.
* * *
Фуггер правильно оценил ситуацию: перед ним находится пороховой бочонок. Еретики, евреи — все испуганные пленники нового Папы — почти отчаялись. Однако зверское обращение и резко уменьшившееся число тюремщиков придали им мужества. Немец был уверен, что они последуют за человеком, который возьмет на себя роль вождя. Они примут его сигнал.
Приблизившись к командиру, Фуггер вытащил из складок плаща пистолет. И тут, когда он уже шагнул вперед, от входа в Тартар донесся пронзительный крик.
Первым оттуда выскочил Люций, который потерял свой плащ и снова остался в одной нижней рубахе.
— Ружья, сюда! — завопил он.
Четыре стражника с мушкетами развернулись, выполняя его приказ, и выстроились у узкого выхода.
Наступила решающая минута — и Фуггер понял это. Нажимая на спусковой крючок, он увидел, как колесико ударило по кремню и рассыпало искры на полке.
— Смерть тиранам!
Пистолет выстрелил — и стражник упал. Избитые арестанты увидели шанс отомстить и набросились на завербованных капитаном преступников, которые творили над ними насилие. Тюремный двор содрогался: повсюду закипело множество яростных схваток. Только перед женской тюрьмой Фуггер различил признаки организованного противодействия: там стоял Хельцингер и его солдаты с полудюжиной мушкетов. Но в ту минуту, когда они опустили дула, готовясь стрелять в толпу, из здания вырвались жуткие серые фигуры, вооруженные костяными ножами. Последние капли дисциплины испарились.
Позади Фуггера кто-то распахнул ворота мужской тюрьмы. Калеку чуть было не затоптали. Толпа с криками бежала вперед. Кто-то вырвал пистолет из его покалеченной руки. Поверх голов толпы Фуггер увидел в дверях знакомую фигуру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58