За известное вознаграждение я даже готов отказаться от него и оставить его вам, согласен даже, чтобы вы усыновили его, но усыновили, как моего сына, а не как законного вашего сына и наследника, которого нет в живых, который умер!
— Избавьте меня от ваших низких, бесчестных предложений, из которых я вижу, что не совесть, не уважение к истине привели вас сюда, а просто желание вытянуть еще денег! О, бедный, несчастный Клементо! Иметь такого отца и такую мать!
— Привело меня сюда желание открыть вам истину, но я вижу, что вы любите Клементо, и хочу вам его оставить с тем условием, что вы его усыновите! Берите его, оставляйте его у себя, но наградите и меня! Герцогиня ведь получила же от вас хорошую сумму!
В душе герцога опять забушевало презрение, негодование и гнев по отношению к этому подлому, отвратительному человеку, высказывавшему так нахально свои предложения, будто он не подозревал даже об их гнусности!
Но на этот раз старик воздержался от вспышки и скрыл свои чувства, надеясь выведать что-нибудь у бывшего воспитателя своего сына о постигшей его судьбе.
— Вы говорите, что мой настоящий сын умер? — спросил он.
— Да, ваше сиятельство, по крайней мере герцогиня уверена в этом. Он умер в Логроньо.
— В Логроньо? Она уверена в этом?
— Она рассказала мне это недавно под влиянием винных паров, развязавших ей язык.
— Не говорила ли она, кому именно она отдала тогда маленького герцога, куда она его отвезла? — опросил герцог.
Прегонеро задумался, он, видимо, прикидывал, что ему будет выгоднее, — сказать правду или умолчать.
— О Клементо я позабочусь, — прибавил герцог, поняв колебания прегонеро. — Вы также получите от герцогини десять тысяч дуро, выданные ей мною, за это я вам отвечаю, откройте только мне все, что знаете о моем пропавшем сыне!
— Герцогиня никогда не согласится отдать мне эти десять тысяч дуро, ваше сиятельство!
— В таком случае, я засажу ее в тюрьму как воровку, как наглую обманщицу! — воскликнул герцог решительным тоном. — Она должна будет выбрать одно из двух: или отдать вам деньги, или отправиться в тюрьму!
— Пожалуй, она и тюрьму предпочтет!
— Я даю вам слово, что вы получите эту сумму, кроме того я позабочусь и о Клементо!
— Может быть, и усыновите его, ваше сиятельство?
— Об этом я подумаю! Надеюсь, довольно того, что я обещаю вам позаботиться об его участи! Говорите, что вы знаете о моем сыне? Что вы помните о нем?
— Сам я ничего не помню, ваше сиятельство!
— В таком случае, скажите, по крайней мере, что вам говорила герцогиня, что вам удалось узнать от нее?
— Я слышал тогда от нее что, уехав с маленьким герцогом и кормилицей в Лонгроньо, она нашла там одно семейство, которое согласилось взять его навсегда за единовременно выданную сумму!
Известие это произвело сильное впечатление на герцога.
— Ну, теперь мне все ясно, — сказал он каменным голосом, — да, теперь я верю, что он умер. Естественно, что семейство, взявшее на свое попечение чужого ребенка за выданную ему единовременную сумму, постаралось его уморить и избавиться от лишнего рта! Теперь я знаю все! Мое бедное дитя было обречено на смерть своей матерью, когда она отдала его какому-то негодному голодающему семейству, потому что порядочное семейство не стало бы за деньги брать на себя обязательство заботиться о чужом ребенке! Он не миновал смерти, это ясно!
— Что это было голодающее семейство, это несомненно, ваше сиятельство, — подтвердил прегонеро, — так как на днях герцогиня рассказывала мне, что это было семейство танцоров из Логроньо по имени Арторо!
— Семейство танцоров? Вероятно, каких-нибудь странствующих фокусников… Ну, довольно. Я все знаю, — воскликнул герцог, махнув рукой, — идите вон!
Рикардо жестом объяснил прегонеро, что он может идти, и так как последний цели своей добился, высказал все, что хотел, то он покорно повиновался и, поклонившись старику, немедленно удалился.
Герцог, оставшись наедине со своим старым слугой, упал в его объятия, заливаясь слезами и задыхаясь от сердечной боли.
XVI. Военный бунт
Мануэль после ухода карлистов вернулся в больницу из пещеры спасения, куда спрятал его добрый монах, чтобы скрыть от взоров беспощадных врагов, но прошло всего несколько часов, а около монастыря снова раздались выстрелы, и в монастырских стенах опять все пришло в волнение.
Мануэль вздохнул свободнее, услышав выстрелы, глаза его заблестели, к нему вернулись энергия и решительность, как будто донесшийся грохот сражения возродил его к новой жизни! Он вдруг почувствовал себя сильным, и последние следы перенесенной болезни исчезли; поспешно выбежал он из госпиталя в монастырский двор, где собрались монахи, дрожа от страха и ожидания.
Напрасно старался брат-медик увести в больницу только начинавшего выздоравливать Мануэля, он не слушал врача, глаза его горели, все внимание его было поглощено приближающимся громом сражения. Он долго прислушивался к нему и наконец с воодушевлением начал уверять монахов, что на помощь спешат их друзья, потом, снова прислушавшись к выстрелам, сказал, что правительственные войска побеждают, что карлисты обращены в бегство.
Монахи не хотели верить его словам, пока один из братьев, выходивший из монастыря узнать, что делается на поле сражения, не вернулся и не подтвердил, что правительственные войска действительно прогнали кар-листов. Тогда Мануэль пришел в восторг, душа его наполнилась несказанной радостью, это настроение разделяли и монахи, не все монастыри и не все духовенство были на стороне дона Карлоса.
Сражение еще, по-видимому, продолжалось и только к утру начало утихать. Мануэль снял с себя монастырское платье и облачился в мундир, намереваясь отправиться на поле боя, несмотря на все увещевания монахов, ни под каким видом не хотевших его отпускать.
Непреодолимая сила тянула его на поле сражения, грохот которого удалялся все больше и больше.
Но вдруг у монастырских ворот показался всадник.
— Отворите, — закричал он громким голосом, — я приехал к моему другу дону Павиа.
— Жиль! Это бригадир Жиль-и-Германос! — радостно воскликнул Мануэль и бросился к монастырским воротам. — Ты приехал, мой старый дорогой друг!
— Я приехал освободить тебя, — сказал Жиль, сжимая в объятиях Мануэля. — Как ты плохо выглядишь! Я встретил Антонио, он сказал мне, что ты здесь и что ты очень был болен, но если бы я не слышал этого, то по твоему лицу догадаться нетрудно!
— Теперь я здоров уже, — воскликнул Мануэль, — стало быть, беспокоиться не о чем.
Жиль рассказал, что он разбил один отряд карлистов, который преследуют теперь его солдаты. Офицеры, приехавшие вслед за ним, приветствовали генерала Павиа де Албукерке, который между тем высказал желание отправиться с ними. Ему подвели лошадь, и он, простившись с монахами и поблагодарив их за все, сел в седло, превозмогая слабость, и всадники умчались в погоню за беглецами.
Дорогой Жиль рассказывал своему другу о медлительности правительства в том, что касается военных распоряжений, жаловался на недостаток генералов и войск, объясняя это тем, что многие, очевидно, не поддерживают республиканца Кастелара и не имеют желания служить отечеству, пока он находится у власти; говоря о неспособности правительства, сказал наконец откровенно, что, по его мнению, его надо заменить другим, более способным и надежным.
Дон Павиа сознавал справедливость замечаний Жиля, так как и сам давно видел неспособность Кастелара и его советников управлять страной в такое смутное, тяжелое для нее время и понимал, что не такие люди нужны для водворения мира и спокойствия в Испании, что только сильная рука может положить конец разбою и смутам, которые заварил дон Карлос. Мануэль тоже считал, что изменить положение дел может только военная сила под руководством твердого, опытного полководца.
— Слушай, — продолжал Жиль, — ты дружен с маршалом Серрано, поезжай немедленно в Мадрид, обрисуй ему реальную обстановку! Только он один может изменить ситуацию, только с его помощью и при его содействии можно увеличить военные силы настолько, чтобы они были в состоянии разбить войска карлистов и прекратить таким образом разбой и поджоги! При полумерах нынешнего правительства дон Карлос становится сильнее и сильнее с каждым днем, города один за другим переходят в его руки! Соглашайся, Мануэль, надо безотлагательно ехать в Мадрид!
— Мне бы хотелось остаться здесь и продолжать сражаться, но я вижу, что ты прав, положение дел нужно изменить!
— Серрано должен принять на себя обязанности главнокомандующего! Если Кастелар не согласится увеличить армию и выслать сюда войска, пускай Мадрид и сама армия заявят ему открыто, что иначе не может быть, что тогда они сами позаботятся об Испании!
— Ты мечтаешь о бунте?
— Да, Мануэль, нужно решиться и на такую крайнюю меру в случае необходимости — дело идет о спасении Испании! Во что бы то ни стало нужно вывести страну из бедственного положения, в котором она находится! Повторяю тебе, что для прекращения этой несчастной междоусобной войны, сопровождаемой грабежами, убийствами и поджогами, нужны крутые меры, нужно более сильное войско, чем наше! Не медли, друг мой, не откладывай, поезжай скорее в Мадрид к маршалу Серрано. Убеди его — это твоя святая обязанность!
Мануэль заявил наконец, что готов отправиться в Мадрид, так как сам видит необходимость изменений, видит, что карлистов уничтожить невозможно потому только, что правительство, власть действуют вяло, не поддерживают армию, обрекая ее на поражение. Он предвидел, что в скором времени борьба будет проиграна, что войска карлистов, все время пополняемые новыми отрядами, задавят наконец за счет численного перевеса, позорно уничтожат правительственные войска, не получающие никакого подкрепления.
Понимая безотлагательную необходимость увеличения и укрепления армии, дон Павиа немедленно отправился в Мадрид с твердым намерением мирным или насильственным образом добиться военной реформы, вынудить правительство Кастелара действовать иначе, чем оно действовало до сих пор, или свергнуть его. Генерал дал себе слово не возвращаться на поле сражения, не добившись того или другого.
Мануэль, слабый, нежный в любви и сердечных делах, отличался во всех других отношениях твердостью, энергией и решительностью. Он был в полном смысле солдатом и патриотом! Видя свое отечество в опасности, он весь отдался мысли спасти его во чтобы то ни стало, ни перед чем не отступая!
Он знал, как популярен Серрано, знал, как сильно его влияние в армии, и был твердо убежден, что изменить положение дел и спасти Испанию может только военная сила с маршалом во главе.
С этими мыслями Мануэль прибыл в Мадрид и сразу же отправился к министрам и советникам, но с первой же встречи убедился, что они не хотят набирать новые полки, не считают нужным увеличивать армию, не понимая или не желая видеть всей опасности, угрожавшей Испании.
Все его настойчивые представления и требования остались без ответа, правительство не обратило на них никакого внимания. Обязанность свою он исполнил, представив им настоящее положение дел. Теперь он отправился к Серрано, надеясь, что маршал согласится с его доводами и поймет необходимость вынудить Кастелара, его парламент, министров и советников или согласиться на требования армии вывести ее из критического положения, или передать бразды правления в другие руки! «Неужели же, — думал он, — Испания должна пасть жертвой неспособности, вялости и бестолковости ее правителей! Нет, она должна быть спасена во что бы то ни стало! Серрано поймет ее положение и согласится действовать!»
Мануэль, явившись во дворец маршала, был принят Энрикой, которая, сообщив, что мужа нет дома, предложила остаться и подождать его возвращения. Дон Мануэль с удовольствием побеседовал с этой женщиной, которую глубоко уважал, зная, как мужественно она боролась с невзгодами и несчастьями, которых ей так много пришлось перенести в жизни!
Маршал, явился раньше, чем ожидала Энрика, и, поздоровавшись с ней и с гостем, увел последнего в свой кабинет, чтобы разузнать у него о ходе войны, сильно интересовавшей его.
Хотя маршал, раз удалившись с поприща государственной деятельности, не хотел опять вступать на него, но оставаться в бездействии в эти смутные для Испании времена ему было нелегко. С напряженным вниманием и горячим участием следил он за ходом войны и убеждался все больше и больше, что могущество дона Карлоса возрастает с каждым днем, что победить его становится все труднее, что перевес остается, видимо, на его стороне.
Не раз уже являлись к нему разные военачальники с просьбой стать опять во главе армии и вывести ее из того несчастного положения, в котором она находилась и из-за которого страдала вся Испания, но Серрано уклонялся от всех этих предложений и просьб, говоря, что выжидает, чтобы весь народ призвал его.
Мануэль Павиа, представив ему положение дел в войсках, изложив весь ход военных действий, заключил свою речь следующими словами:
— Если все останется так, как теперь, то нет сомнения, что Испания погибнет! Через год, не больше, она либо станет добычей карлистов, либо ее растерзает страшнейшая междоусобная борьба партий! И я твердо решил, пока еще есть время, предупредить все эти несчастья, предупредить их с помощью военной силы, военного могущества! Теперь еще можно положить конец успехам дона Карлоса, можно разбить его войска, но сделать это можете только вы! Только ваше влияние, ваша твердая воля и энергия могут спасти Испанию! Войска вам безгранично преданы! Встаньте вы только во главе, и на помощь вам явятся наши лучшие генералы и полководцы, явится и сам Конхо! Встаньте во главе движения, герцог де ла Торре, ведите полки в бой, пополните их новыми отрядами — и вы спасете Испанию! Возьмите только знамя в свои руки, и множество людей соберется вокруг него! Не уклоняйтесь от этого призыва, ваша светлость, вы были уже регентом Испании, вернитесь еще раз на этот высокий пост, взойдите на ее престол! Спасите наше прекрасное отечество, пока еще не поздно!
— Мой милый генерал, — возражал Серрано, протягивая руку своему молодому другу, — то, что вы мне предлагаете, не осуществимо в настоящее время, вы требуете невозможного! Вы забываете, что у нас есть правительство и выполнение вашего плана было бы делом слишком преждевременным, даже если бы я и решился вновь вступить на поприще государственной деятельности!
— Вся Испания смотрит на вас, на своего маршала с надеждой и упованием, ждет, что вы выручите ее и спасете от угрожающих ей бед и напастей! Недовольные войска ропщут на теперешнее свое положение и все громче произносят ваше имя. Все настоятельнее и громче требуют они других правителей, требуют подкреплений, призывают вас, своего старого маршала!
— Я буду говорить с вами откровенно, генерал, чтобы вы не думали, что причиной моего бездействия и нежелания снова заняться государственной деятельностью является лень, отсутствие энергии, мужества, отсутствие патриотизма! Нет, генерал, удерживает меня не это. Сядьте ко мне ближе, сюда, — продолжал он, указывая Мануэлю на кресло, стоявшее возле него. — Вы говорите от имени войска, чтобы я стал во главе движения, что нынешнее правительство должно быть смещено. Но это голос ваш, ваших друзей и единомышленников, вы забываете, что не все, не вся нация разделяет ваше мнение, что найдется много людей, которые скажут, что меня выдвинуло на общественную арену только тщеславие и честолюбие!
— Простите, маршал, — прервал герцога де ла Торре Мануэль, — только люди, ничего не понимающие, люди глупые и безрассудные могут сказать это!
— Я знаю настроение народа, генерал! Знаю, что наше отечество находится под влиянием различных партий, которые более или менее открыто будут поддерживать это мнение! Честолюбие, наполнявшее мою душу, когда я был моложе, угасло! Тогда меня, несомненно, привлекала мысль быть во главе государства, держать в своих руках скипетр; я всеми силами стремился тогда к достижению этой высокой цели, я достиг ее, наконец! Вы, генерал, знаете, что бедный молодой офицер Франсиско Серрано сумел сделаться регентом своей отчизны! И поймете, надеюсь, что такой успех мог навсегда успокоить его честолюбивые стремления. Франсиско Серрано добровольно сошел с трона, отказался от власти, как только народ избрал себе нового правителя! Теперь, когда я стал частным лицом, не вынуждайте меня, не требуйте от меня того, на что я не могу решиться, на что не решился тогда! Такова моя воля, таково мое решение, вы их знаете теперь и не сможете изменить даже призывами спасти от неминуемой гибели наше дорогое отечество!
— О, нет, вы не можете, вы не осмелитесь бросить Испанию в этом критическом положении, не прийти к ней на помощь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
— Избавьте меня от ваших низких, бесчестных предложений, из которых я вижу, что не совесть, не уважение к истине привели вас сюда, а просто желание вытянуть еще денег! О, бедный, несчастный Клементо! Иметь такого отца и такую мать!
— Привело меня сюда желание открыть вам истину, но я вижу, что вы любите Клементо, и хочу вам его оставить с тем условием, что вы его усыновите! Берите его, оставляйте его у себя, но наградите и меня! Герцогиня ведь получила же от вас хорошую сумму!
В душе герцога опять забушевало презрение, негодование и гнев по отношению к этому подлому, отвратительному человеку, высказывавшему так нахально свои предложения, будто он не подозревал даже об их гнусности!
Но на этот раз старик воздержался от вспышки и скрыл свои чувства, надеясь выведать что-нибудь у бывшего воспитателя своего сына о постигшей его судьбе.
— Вы говорите, что мой настоящий сын умер? — спросил он.
— Да, ваше сиятельство, по крайней мере герцогиня уверена в этом. Он умер в Логроньо.
— В Логроньо? Она уверена в этом?
— Она рассказала мне это недавно под влиянием винных паров, развязавших ей язык.
— Не говорила ли она, кому именно она отдала тогда маленького герцога, куда она его отвезла? — опросил герцог.
Прегонеро задумался, он, видимо, прикидывал, что ему будет выгоднее, — сказать правду или умолчать.
— О Клементо я позабочусь, — прибавил герцог, поняв колебания прегонеро. — Вы также получите от герцогини десять тысяч дуро, выданные ей мною, за это я вам отвечаю, откройте только мне все, что знаете о моем пропавшем сыне!
— Герцогиня никогда не согласится отдать мне эти десять тысяч дуро, ваше сиятельство!
— В таком случае, я засажу ее в тюрьму как воровку, как наглую обманщицу! — воскликнул герцог решительным тоном. — Она должна будет выбрать одно из двух: или отдать вам деньги, или отправиться в тюрьму!
— Пожалуй, она и тюрьму предпочтет!
— Я даю вам слово, что вы получите эту сумму, кроме того я позабочусь и о Клементо!
— Может быть, и усыновите его, ваше сиятельство?
— Об этом я подумаю! Надеюсь, довольно того, что я обещаю вам позаботиться об его участи! Говорите, что вы знаете о моем сыне? Что вы помните о нем?
— Сам я ничего не помню, ваше сиятельство!
— В таком случае, скажите, по крайней мере, что вам говорила герцогиня, что вам удалось узнать от нее?
— Я слышал тогда от нее что, уехав с маленьким герцогом и кормилицей в Лонгроньо, она нашла там одно семейство, которое согласилось взять его навсегда за единовременно выданную сумму!
Известие это произвело сильное впечатление на герцога.
— Ну, теперь мне все ясно, — сказал он каменным голосом, — да, теперь я верю, что он умер. Естественно, что семейство, взявшее на свое попечение чужого ребенка за выданную ему единовременную сумму, постаралось его уморить и избавиться от лишнего рта! Теперь я знаю все! Мое бедное дитя было обречено на смерть своей матерью, когда она отдала его какому-то негодному голодающему семейству, потому что порядочное семейство не стало бы за деньги брать на себя обязательство заботиться о чужом ребенке! Он не миновал смерти, это ясно!
— Что это было голодающее семейство, это несомненно, ваше сиятельство, — подтвердил прегонеро, — так как на днях герцогиня рассказывала мне, что это было семейство танцоров из Логроньо по имени Арторо!
— Семейство танцоров? Вероятно, каких-нибудь странствующих фокусников… Ну, довольно. Я все знаю, — воскликнул герцог, махнув рукой, — идите вон!
Рикардо жестом объяснил прегонеро, что он может идти, и так как последний цели своей добился, высказал все, что хотел, то он покорно повиновался и, поклонившись старику, немедленно удалился.
Герцог, оставшись наедине со своим старым слугой, упал в его объятия, заливаясь слезами и задыхаясь от сердечной боли.
XVI. Военный бунт
Мануэль после ухода карлистов вернулся в больницу из пещеры спасения, куда спрятал его добрый монах, чтобы скрыть от взоров беспощадных врагов, но прошло всего несколько часов, а около монастыря снова раздались выстрелы, и в монастырских стенах опять все пришло в волнение.
Мануэль вздохнул свободнее, услышав выстрелы, глаза его заблестели, к нему вернулись энергия и решительность, как будто донесшийся грохот сражения возродил его к новой жизни! Он вдруг почувствовал себя сильным, и последние следы перенесенной болезни исчезли; поспешно выбежал он из госпиталя в монастырский двор, где собрались монахи, дрожа от страха и ожидания.
Напрасно старался брат-медик увести в больницу только начинавшего выздоравливать Мануэля, он не слушал врача, глаза его горели, все внимание его было поглощено приближающимся громом сражения. Он долго прислушивался к нему и наконец с воодушевлением начал уверять монахов, что на помощь спешат их друзья, потом, снова прислушавшись к выстрелам, сказал, что правительственные войска побеждают, что карлисты обращены в бегство.
Монахи не хотели верить его словам, пока один из братьев, выходивший из монастыря узнать, что делается на поле сражения, не вернулся и не подтвердил, что правительственные войска действительно прогнали кар-листов. Тогда Мануэль пришел в восторг, душа его наполнилась несказанной радостью, это настроение разделяли и монахи, не все монастыри и не все духовенство были на стороне дона Карлоса.
Сражение еще, по-видимому, продолжалось и только к утру начало утихать. Мануэль снял с себя монастырское платье и облачился в мундир, намереваясь отправиться на поле боя, несмотря на все увещевания монахов, ни под каким видом не хотевших его отпускать.
Непреодолимая сила тянула его на поле сражения, грохот которого удалялся все больше и больше.
Но вдруг у монастырских ворот показался всадник.
— Отворите, — закричал он громким голосом, — я приехал к моему другу дону Павиа.
— Жиль! Это бригадир Жиль-и-Германос! — радостно воскликнул Мануэль и бросился к монастырским воротам. — Ты приехал, мой старый дорогой друг!
— Я приехал освободить тебя, — сказал Жиль, сжимая в объятиях Мануэля. — Как ты плохо выглядишь! Я встретил Антонио, он сказал мне, что ты здесь и что ты очень был болен, но если бы я не слышал этого, то по твоему лицу догадаться нетрудно!
— Теперь я здоров уже, — воскликнул Мануэль, — стало быть, беспокоиться не о чем.
Жиль рассказал, что он разбил один отряд карлистов, который преследуют теперь его солдаты. Офицеры, приехавшие вслед за ним, приветствовали генерала Павиа де Албукерке, который между тем высказал желание отправиться с ними. Ему подвели лошадь, и он, простившись с монахами и поблагодарив их за все, сел в седло, превозмогая слабость, и всадники умчались в погоню за беглецами.
Дорогой Жиль рассказывал своему другу о медлительности правительства в том, что касается военных распоряжений, жаловался на недостаток генералов и войск, объясняя это тем, что многие, очевидно, не поддерживают республиканца Кастелара и не имеют желания служить отечеству, пока он находится у власти; говоря о неспособности правительства, сказал наконец откровенно, что, по его мнению, его надо заменить другим, более способным и надежным.
Дон Павиа сознавал справедливость замечаний Жиля, так как и сам давно видел неспособность Кастелара и его советников управлять страной в такое смутное, тяжелое для нее время и понимал, что не такие люди нужны для водворения мира и спокойствия в Испании, что только сильная рука может положить конец разбою и смутам, которые заварил дон Карлос. Мануэль тоже считал, что изменить положение дел может только военная сила под руководством твердого, опытного полководца.
— Слушай, — продолжал Жиль, — ты дружен с маршалом Серрано, поезжай немедленно в Мадрид, обрисуй ему реальную обстановку! Только он один может изменить ситуацию, только с его помощью и при его содействии можно увеличить военные силы настолько, чтобы они были в состоянии разбить войска карлистов и прекратить таким образом разбой и поджоги! При полумерах нынешнего правительства дон Карлос становится сильнее и сильнее с каждым днем, города один за другим переходят в его руки! Соглашайся, Мануэль, надо безотлагательно ехать в Мадрид!
— Мне бы хотелось остаться здесь и продолжать сражаться, но я вижу, что ты прав, положение дел нужно изменить!
— Серрано должен принять на себя обязанности главнокомандующего! Если Кастелар не согласится увеличить армию и выслать сюда войска, пускай Мадрид и сама армия заявят ему открыто, что иначе не может быть, что тогда они сами позаботятся об Испании!
— Ты мечтаешь о бунте?
— Да, Мануэль, нужно решиться и на такую крайнюю меру в случае необходимости — дело идет о спасении Испании! Во что бы то ни стало нужно вывести страну из бедственного положения, в котором она находится! Повторяю тебе, что для прекращения этой несчастной междоусобной войны, сопровождаемой грабежами, убийствами и поджогами, нужны крутые меры, нужно более сильное войско, чем наше! Не медли, друг мой, не откладывай, поезжай скорее в Мадрид к маршалу Серрано. Убеди его — это твоя святая обязанность!
Мануэль заявил наконец, что готов отправиться в Мадрид, так как сам видит необходимость изменений, видит, что карлистов уничтожить невозможно потому только, что правительство, власть действуют вяло, не поддерживают армию, обрекая ее на поражение. Он предвидел, что в скором времени борьба будет проиграна, что войска карлистов, все время пополняемые новыми отрядами, задавят наконец за счет численного перевеса, позорно уничтожат правительственные войска, не получающие никакого подкрепления.
Понимая безотлагательную необходимость увеличения и укрепления армии, дон Павиа немедленно отправился в Мадрид с твердым намерением мирным или насильственным образом добиться военной реформы, вынудить правительство Кастелара действовать иначе, чем оно действовало до сих пор, или свергнуть его. Генерал дал себе слово не возвращаться на поле сражения, не добившись того или другого.
Мануэль, слабый, нежный в любви и сердечных делах, отличался во всех других отношениях твердостью, энергией и решительностью. Он был в полном смысле солдатом и патриотом! Видя свое отечество в опасности, он весь отдался мысли спасти его во чтобы то ни стало, ни перед чем не отступая!
Он знал, как популярен Серрано, знал, как сильно его влияние в армии, и был твердо убежден, что изменить положение дел и спасти Испанию может только военная сила с маршалом во главе.
С этими мыслями Мануэль прибыл в Мадрид и сразу же отправился к министрам и советникам, но с первой же встречи убедился, что они не хотят набирать новые полки, не считают нужным увеличивать армию, не понимая или не желая видеть всей опасности, угрожавшей Испании.
Все его настойчивые представления и требования остались без ответа, правительство не обратило на них никакого внимания. Обязанность свою он исполнил, представив им настоящее положение дел. Теперь он отправился к Серрано, надеясь, что маршал согласится с его доводами и поймет необходимость вынудить Кастелара, его парламент, министров и советников или согласиться на требования армии вывести ее из критического положения, или передать бразды правления в другие руки! «Неужели же, — думал он, — Испания должна пасть жертвой неспособности, вялости и бестолковости ее правителей! Нет, она должна быть спасена во что бы то ни стало! Серрано поймет ее положение и согласится действовать!»
Мануэль, явившись во дворец маршала, был принят Энрикой, которая, сообщив, что мужа нет дома, предложила остаться и подождать его возвращения. Дон Мануэль с удовольствием побеседовал с этой женщиной, которую глубоко уважал, зная, как мужественно она боролась с невзгодами и несчастьями, которых ей так много пришлось перенести в жизни!
Маршал, явился раньше, чем ожидала Энрика, и, поздоровавшись с ней и с гостем, увел последнего в свой кабинет, чтобы разузнать у него о ходе войны, сильно интересовавшей его.
Хотя маршал, раз удалившись с поприща государственной деятельности, не хотел опять вступать на него, но оставаться в бездействии в эти смутные для Испании времена ему было нелегко. С напряженным вниманием и горячим участием следил он за ходом войны и убеждался все больше и больше, что могущество дона Карлоса возрастает с каждым днем, что победить его становится все труднее, что перевес остается, видимо, на его стороне.
Не раз уже являлись к нему разные военачальники с просьбой стать опять во главе армии и вывести ее из того несчастного положения, в котором она находилась и из-за которого страдала вся Испания, но Серрано уклонялся от всех этих предложений и просьб, говоря, что выжидает, чтобы весь народ призвал его.
Мануэль Павиа, представив ему положение дел в войсках, изложив весь ход военных действий, заключил свою речь следующими словами:
— Если все останется так, как теперь, то нет сомнения, что Испания погибнет! Через год, не больше, она либо станет добычей карлистов, либо ее растерзает страшнейшая междоусобная борьба партий! И я твердо решил, пока еще есть время, предупредить все эти несчастья, предупредить их с помощью военной силы, военного могущества! Теперь еще можно положить конец успехам дона Карлоса, можно разбить его войска, но сделать это можете только вы! Только ваше влияние, ваша твердая воля и энергия могут спасти Испанию! Войска вам безгранично преданы! Встаньте вы только во главе, и на помощь вам явятся наши лучшие генералы и полководцы, явится и сам Конхо! Встаньте во главе движения, герцог де ла Торре, ведите полки в бой, пополните их новыми отрядами — и вы спасете Испанию! Возьмите только знамя в свои руки, и множество людей соберется вокруг него! Не уклоняйтесь от этого призыва, ваша светлость, вы были уже регентом Испании, вернитесь еще раз на этот высокий пост, взойдите на ее престол! Спасите наше прекрасное отечество, пока еще не поздно!
— Мой милый генерал, — возражал Серрано, протягивая руку своему молодому другу, — то, что вы мне предлагаете, не осуществимо в настоящее время, вы требуете невозможного! Вы забываете, что у нас есть правительство и выполнение вашего плана было бы делом слишком преждевременным, даже если бы я и решился вновь вступить на поприще государственной деятельности!
— Вся Испания смотрит на вас, на своего маршала с надеждой и упованием, ждет, что вы выручите ее и спасете от угрожающих ей бед и напастей! Недовольные войска ропщут на теперешнее свое положение и все громче произносят ваше имя. Все настоятельнее и громче требуют они других правителей, требуют подкреплений, призывают вас, своего старого маршала!
— Я буду говорить с вами откровенно, генерал, чтобы вы не думали, что причиной моего бездействия и нежелания снова заняться государственной деятельностью является лень, отсутствие энергии, мужества, отсутствие патриотизма! Нет, генерал, удерживает меня не это. Сядьте ко мне ближе, сюда, — продолжал он, указывая Мануэлю на кресло, стоявшее возле него. — Вы говорите от имени войска, чтобы я стал во главе движения, что нынешнее правительство должно быть смещено. Но это голос ваш, ваших друзей и единомышленников, вы забываете, что не все, не вся нация разделяет ваше мнение, что найдется много людей, которые скажут, что меня выдвинуло на общественную арену только тщеславие и честолюбие!
— Простите, маршал, — прервал герцога де ла Торре Мануэль, — только люди, ничего не понимающие, люди глупые и безрассудные могут сказать это!
— Я знаю настроение народа, генерал! Знаю, что наше отечество находится под влиянием различных партий, которые более или менее открыто будут поддерживать это мнение! Честолюбие, наполнявшее мою душу, когда я был моложе, угасло! Тогда меня, несомненно, привлекала мысль быть во главе государства, держать в своих руках скипетр; я всеми силами стремился тогда к достижению этой высокой цели, я достиг ее, наконец! Вы, генерал, знаете, что бедный молодой офицер Франсиско Серрано сумел сделаться регентом своей отчизны! И поймете, надеюсь, что такой успех мог навсегда успокоить его честолюбивые стремления. Франсиско Серрано добровольно сошел с трона, отказался от власти, как только народ избрал себе нового правителя! Теперь, когда я стал частным лицом, не вынуждайте меня, не требуйте от меня того, на что я не могу решиться, на что не решился тогда! Такова моя воля, таково мое решение, вы их знаете теперь и не сможете изменить даже призывами спасти от неминуемой гибели наше дорогое отечество!
— О, нет, вы не можете, вы не осмелитесь бросить Испанию в этом критическом положении, не прийти к ней на помощь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44