— Если теперь родится принцесса, ваше величество, то беды нет, — ответил кардинал, — но рождение второго принца приведет в будущем к самым неприятным столкновениям.
— Я и не скрываю этого, — сказал король, — ведь кого же из моих сыновей в таком случае считать старшим? Кто будет законным наследником престола моих предков?
— Это поведет к спору и он может иметь самые непредсказуемые последствия, — сказал Ришелье. — Принц, родившийся прежде, будет считать себя старшим, а между тем и второго можно тоже считать имеющим право на престол.
— Что же делать? Признаюсь, ваша эминенция, я просто в отчаянии.
— Подождем, что скажет доктор, ваше величество, до этого ничего нельзя решать. Если Бог даст вам еще сына, то вашей обязанностью будет сейчас же, сегодня же предотвратить тяжкие последствия такого неожиданного события.
— Но каким образом это можно сделать?
— Это надо спокойно обдумать, ваше величество. Только один какой-нибудь принц может иметь право наследования, только о рождении одного из них можно сказать народу.
— Чего вы от меня требуете, ваша эминенция? Оба принца мои сыновья!
— Только один может быть им официально, ваше величество, если вы не хотите разрушить счастье обоих и сделать несчастной Францию.
— Как жестоко испытывает меня Бог!
— Ваше величество, надо подавить в себе отцовские чувства. Не падайте духом в ту минуту, которая решает участь не только отдельных личностей, но и целого народа. Что будет, ваше величество, если вашими наследниками станут два сына одного возраста? Разве вы хотите разделить ваше прекрасное, сильное государство? Нет, нет! Вы обязаны подчинить отцовскую любовь голосу холодного рассудка!
— Говорите яснее, чего же вы требуете?
— Мне очень жаль, поверьте, ваше величество, что мне одному приходится вам советовать. Я хотел бы только избавить ваше государство от внутренних неурядиц, которые невозможно устранить, если за престол будут бороться два брата с одинаковыми правами. Этот спор неизбежен и Франция из-за него может погибнуть.
— Чувствую, что вы правы, ваша эминенция, возможность чего-нибудь подобного приводит меня в ужас.
— Вы можете и должны это устранить, ваше величество.
— Так укажите, каким образом!
— Пусть наследником будет ваш первый сын, а рождение второго скройте от народа.
— Какая же участь ждет этого несчастного принца?
— Отдайте его пока в надежные руки, а позже мы подумаем, как устроить так, чтобы вознаградить его за эту тяжелую потерю. Главное в том, чтобы никто не узнал о его рождении, чтобы этот принц сам никогда не слыхал, чей он сын и брат. Не зная чего он лишился, он не станет и жалеть об этом, кроме того, ему тогда не придет в голову мысль посягать на наследство брата, и Франция будет ограждена от большого несчастья. Он будет жить в хорошей обстановке, которую мы обеспечим ему на всю жизнь, и не станет роптать на судьбу, если никогда не узнает тайны своего рождения. Я советую вам поступить именно так, все остальное мы еще успеем обдумать.
В будуар поспешно вошел лейб-медик.
Людовик обернулся к нему в напряженном ожидании.
— Ее величество благополучно родила второго принца, — сказал доктор, — но очень слаба, и, по-моему, не помнит, что дала жизнь двум детям. Камер-фрау сейчас же перенесла второго новорожденного в соседнюю комнату обергофмейстерины, ваше величество.
— Хорошо, — ответил за короля Ришелье, — кто, кроме вас, знает о рождении второго принца?
— Госпожа обергофмейстерина, камер-фрау, кормилица и бонна.
— Им надо велеть молчать, — продолжал кардинал. — Хорошо, что герцог де Бриссаль и госпожа де Шеврез уже ушли, теперь можно будет скрыть рождение второго ребенка.
— Как себя чувствует второй мальчик? — спросил Людовик.
— Несколько слабее первого, ваше величество, но хорошо сложен и здоров.
— Отведите меня к нему, я и его хочу видеть, — сказал король и ушел с доктором в комнату донны Эстебании.
Камер-фрау стояла там, держа в руках маленького принца, с первой же минуты жизни окруженного глубокой тайной.
Ришелье, оставшись один, стал ходить взад и вперед по будуару.
— Надо сделать так, как я сказал, — пробормотал он. — Отцовская любовь не спасет и не поддержит Францию, на царском троне надо уметь жертвовать личным чувством — это ведь давно известно по опыту. Второго принца надо как можно скорее удалить, иначе начнут потихоньку, под строгим секретом толковать о нем до тех пор, пока, наконец, не узнают все, а этого нельзя допустить. Я должен употребить все свое влияние, чтобы король не изменил решение. Он может иметь только одного сына, одного принца, второго надо удалить.
Людовик и доктор вернулись.
— Постарайтесь спасти королеву, сделайте все возможное, уберегите ее от опасности! — сказал король с озабоченным выражением лица. — Примите меры, чтобы ее ничем не беспокоили и не разговаривали с ней.
Доктор пообещал и ушел к Анне Австрийской.
Людовик подошел к кардиналу.
— Чувствую, ваша эминенция, — тихо сказал он, — что вы говорите правду. Для блага Франции и обоих принцев надо только одного из них воспитать, как принца, и показать народу, другой же мой сын вырастет, хоть и окруженный заботами о нем, но в более скромной обстановке.
— Преклоняюсь перед вашей замечательной силой воли, ваше величество, — сказал Ришелье. — Вы спасаете этим Францию от больших несчастий.
IX. НИНОН ЛАНКЛО
Милостивое обхождение, а больше всего деньги кардинала, совершенно подкупили папу Калебассе. Он при каждом удобном случае восхвалял великодушие и доброту Ришелье.
Когда ему начинали противоречить, он объяснял, что во всех злоупотреблениях виноваты его советники и подчиненные.
Сначала все дивились такой перемене в образе мыслей папы Калебассе, не понимая, разумеется, причин, но затем его убеждения стали производить свое действие, и в кружках, где бывал фруктовщик, стали верить его словам.
Кардинал не мог подыскать себе тайного шпиона и приверженца в народе лучше, чем папа Калебассе, который все еще не мог забыть, что всемогущий кардинал Ришелье удостоил его чести назвать своим любезным другом. Он очень гордился этим и хотел непременно заслужить выпавшую на его долю милость. Все свободное время папа Калебассе, исполняя желание кардинала, старательно подмечал и слушал, что делалось и говорилось вокруг.
В замке ему ничего не удалось узнать.
Жозефина попеременно с Ренардой дежурила у Милона, начинавшего постепенно поправляться, но ни от той, ни от другой папе Калебассе ничего не удалось выведать.
Обе знали его привычку выспрашивать, подслушивать и потом пересказывать все это по секрету всем и каждому, поэтому ему говорили лишь то, что не составляло никакого секрета.
О его отношениях с кардиналом они тоже еще ничего не знали, об этом он не очень распространялся.
Папа Калебассе перешел со своим товаром с улицы Шальо на улицу Вожирар, ближе к Люксембургскому дворцу.
Он рассчитывал, что его прежние покупатели ему не изменят и не побоятся расстояния. Никто не знал тайной цели, им руководящей, никто не подозревал, что папа Калебассе по поручению кардинала секретно занимается политикой и состоит у него тайным агентом.
Он так поставил свой лоток с фруктами, что мог хорошо видеть все происходившее у Люксембургского дворца — кто туда входил и кто оттуда выходил.
Вскоре он познакомился с некоторыми придворными слугами. Папа Калебассе неизменно следовал этой тактике. Он всегда принимался за прислугу, когда хотел разузнать о господах, и, конечно, имел успех. Таким образом, он узнавал все, что хотел, и никто не замечал его проделок.
Вскоре он совершенно освоился на новом месте, приобрел новых покупателей, кроме прежних, и успел кое-что подметить.
В тот вечер, о котором мы говорим, торговля папы Калебассе, видимо, шла лучше, чем когда-нибудь, потому что он необыкновенно рано связал свои корзины и скамейки.
Он кое-что заметил, услышал и должен был сейчас же сообщить об этом, кому следовало, поэтому он и закончил торговлю раньше обычного.
Отнеся товар, скамейки и огромный красный зонтик, десятки лет защищавший его фрукты от перемен погоды, в погреб, где он всегда прятал их на ночь, и заперев это хранилище на ключ, он отправился своей дорогой.
Папа Калебассе пошел не к отелю кардинала, стоявшему немного поодаль, а к лабиринту улиц, ведущих на берег Сены.
Давно уже стемнело, но улицы все еще были очень оживлены.
Надвинув на лоб темную, широкополую шляпу и засунув руки в карманы широких панталон, он в глубоком раздумье шел около домов и, дойдя до Сены, повернул к той ее части, где был Ночлежный остров.
У папы Калебассе, вероятно, было там какое-нибудь важное дело, потому что он шел очень быстро.
Дойдя до известного нам мостика, он подошел через несколько минут к гостинице Пьера Гри, где по-прежнему собирались толпы нищих, разносчиков и цыган.
Пьер Гри стоял за прилавком и усмехался. У него отлично шли дела и в потайном ящике денег становилось все больше и больше.
Хоть он уже и не рассчитывал на помощь детей, так как один сын умер, другой служил в гвардии при кардинале, Жозефина благодаря старику Калебассе нашла хорошее место. Пьер Гри все же был очень недоволен тем, что ему одному теперь приходилось вести все хозяйство.
Жюль Гри иногда показывался на Ночлежном острове, но только исключительно с одной целью — похвастать своим мундиром и жалованьем.
Пьер Гри был поражен, увидев между своими отвратительными гостями папу Калебассе. Но ему было некогда и он, продолжая спокойно наливать и подавать вино посетителям, следил только за ним глазами и с удивлением увидел, как старый фруктовщик сел за отдельный свободный стол.
Шум и крик полупьяных гостей усиливался. В одном углу ссорилась толпа нищих, в другом — трое чернобородых негодяев условливались по поводу предполагаемого ночью разбоя, какие-то мнимые калеки подсчитывали друг другу барыши.
Папе Калебассе было не по себе в этом обществе. Он, не снимая шляпы, сел в сторонке, чтобы как можно меньше привлекать к себе внимание, и стал разглядывать гостей.
— Все то же общество, что и прежде, — подумал он, — даже похуже. Любопытно знать, когда же они наконец доберутся до старого Гри! Ведь должны же они заметить, что он много выручает.
Пьер Гри счел, наконец, невозможным заставлять дольше ждать своего кума и кредитора.
— Добрый вечер, Калебассе! Как ты сюда попал? — спросил он.
— Гм, у меня есть на это свои основания, кум, — ответил старик, — и мне нужно сказать тебе два слова по секрету.
Пьер Гри испугался.
— Тебе ведь, конечно, не деньги твои понадобились? — спросил он.
— Да уж ты порядком подсобрал и мог бы расплатиться, но я не затем пришел.
— Ну, что Жозефина, а? — спросил, успокоившись, Пьер Гри.
— Если бы она знала, что я иду к тебе, наверное, передала бы поклон, — ответил Калебассе. — Ей хорошо живется, лучше, чем в гостинице.
— Уж, конечно, кум, уж, конечно! Здесь ей уже не стало житья с тех пор, как она стала взрослой красавицей.
— Она резвится, как рыба в воде, и так похорошела, что любо-дорого глядеть, — рассказывал Калебассе. — Бьюсь об заклад, она выйдет замуж за какого-нибудь вельможу!
— Чего ты только не выдумаешь, кум!
— Да ты посмотрел бы на нее! Ведь прелесть, а не девушка. А почему бы ей не сделать блестящей партии?
— Да, да, я ей не мешаю.
— Я пришел, чтобы сказать тебе одну вещь, которая тебе очень понравится. Старый герцог умирает, я сегодня слышал.
— Как?.. Герцог д'Эпернон?
— Да, несколько дней жить остается… Присылал он кого-нибудь сюда?
— Ничего не знаю, ничего не знаю, кум.
— Мне только это и нужно было. Бог знает, правду ли говорит прислуга, что это все так скоро будет, но я точно знаю одно, что он опасно болен и хочет сделать последние распоряжения.
— Так, так… последние распоряжения.
— Поскольку он может послать сюда своих людей, то я хотел тебя предупредить. Самому-то, конечно, уж нечего больше ждать, но другим…
— Понимаю, понимаю, кум, — сказал Пьер Гри.
— Тебе придется все-таки принять его посланных, но если он будет очень много требовать, то приходи только ко мне и скажи, что я теперь торгую на улице Вожирар.
— А не на улице Шальо?
— Нет, кум, я сменил место. Тебе нужно только прийти и сказать, а уж я позабочусь об остальном. Ты, я знаю, обманывать не станешь, исполнишь волю герцога.
— Что ты, кум Калебассе! Ни одного дуката не возьму, который не принадлежал бы мне по праву!
— Смотри же, Гри, сдержи свое слово! Ведь ты уже достаточно набрал! Мы станем заклятыми врагами, если ты воспользуешься чужим барышом.
— Не люблю я таких слов, кум!
— Если герцог и завтра никого не пришлет… Ведь как знать, может быть, ему некому довериться? Ступай туда сам и узнай о его здоровье. Понимаешь? Пусть лакей только скажет герцогу, что ты пришел. Я не хотел бы, чтобы он умер, не поговорив с тобой. Мне тут, разумеется, нельзя вмешиваться, и нехорошо было бы, если бы я к нему пришел. Не теряй времени, Гри, старик может умереть, быстрее, чем мы думаем.
— Ты разве уже уходишь, кум?
— Я пришел только предупредить тебя, мне надо по делу.
— Не выпить ли, кум, по стаканчику?
— В другой раз, Пьер, сегодня некогда, — ответил Калебассе, вставая. — Делай, как я тебе говорил, и — спокойной ночи.
Старик-фруктовщик ушел, а Пьер опять стал за прилавок.
Подходя к мостику, папа Калебассе услышал звон шпор. Ему навстречу шел какой-то солдат.
Калебассе остановился, всматриваясь.
На солдате был красный мундир, шитый золотом, это был кто-то из гвардейцев кардинала.
Зачем солдат пришел на Ночлежный остров?
— Э! — закричал вдруг папа Калебассе, — да, если не ошибаюсь, это Жюль Гри!
— Угадали, папа Калебассе, узнаете меня?
— Ишь ты, каким молодцом стал! — сказал фруктовщик, разглядывая солдата, насколько можно было что-нибудь разглядеть в вечерних сумерках. — Так ты поступил в гвардейцы великого кардинала? — спросил он. — Хорошо, очень хорошо!
— Я вам по секрету скажу, папа Калебассе, — ответил Жюль Гри, — я ведь в большой милости у кардинала.
— Что ты! Ну, это приятно слышать. Кардинал очень могущественное лицо в государстве, все, что он делает, доказывает его силу и значение.
— Правда, папа Калебассе.
— И я у него в милости. Я приближен к нему.
— И вы? Вот чего не ожидал!
— Да, сынок, да! Я стою к нему ближе, чем кто-нибудь, — сказал с усмешкой старый фруктовщик. — Я, так сказать, его хороший приятель, но это между нами, слышишь?
— Его хороший приятель! Да это ведь кое-что значит, папа Калебассе! — сказал удивленный Жюль Гри.
— Я часто у него бываю и теперь иду к нему. Он очень ласков со мною и иногда спрашивает моего совета, любит тоже послушать, что говорят вокруг и тому подобное.
— Ну да! Верно, затевают что-нибудь втихомолку?
— То есть, как это, сынок?
— Что-нибудь задумывают против него? Ведь не все так желают добра кардиналу, как вы и я.
— А ты разве что-нибудь слышал?
— Гм, как не слышать! Разве вы не видели меня сегодня в Люксембурге?
— Ты был в Люксембурге? — спросил удивленный фруктовщик. — Ничего не знаю.
— Я видел, как вы сидели под вашим огромным зонтиком.
— Как я мог тебя узнать? Ведь я не знал, что ты носишь теперь этот почетный мундир.
— Я несколько раз отличался, папа Калебассе, сегодня был в Люксембурге… там что-то затевают.
— Расскажи, сынок!
— Извольте! У него много врагов среди знати, они все только и ждут случая.
— У кого это? У кардинала?
— Ну, конечно!
— К кому же ты ходил во дворец?
— Гм! К шевалье де Мармону, а он водил меня к герцогу Орлеанскому.
— Эге, сынок! Да ты вертишься в самом высокопоставленном обществе.
— Постойте, папа Калебассе, я еще не кончил! Герцог свел меня со старой королевой.
— Старой королевой? Она с тобой говорила?
— Очень ласково, да еще вдвоем… нет, впрочем, втроем — герцог тоже там был. Поглядите-ка!
Жюль Гри достал из кармана несколько блестящих монет.
— Это они тебе дали?
— Все надо брать, когда дают, папа Калебассе, — рассмеялся Жюль Гри.
— Они хотели спросить у тебя насчет кардинала?
— Разумеется! Я и разыграл дурака!
— Так, так. И они поверили тебе.
— Я понял из их слов, что они хотят извести кардинала. Я показался им подходящим человеком для этого дела.
— Святая Матерь Божья! Ты правду говоришь?
— Уверяю вас, у них злые умыслы! Они поклялись убить кардинала. С ними заодно и двое камергеров из Лувра, они потом тоже пришли.
— Какие же это камергеры?
— Я позабыл их имена, папа Калебассе. Одного звали маркизом.
— Не маркиз ли Сен-Марс?
— Да, да. Он самый!
— Ну, а другого, наверное, зовут де Ту!
— Черт возьми! Да как вы это узнали?
— Как видишь, и я кое-что замечаю.
— Голову даю в залог, папа Калебассе, что оба участвуют в заговоре!
— Так уж и в заговоре?
— Они мне всего не сказали, но я прекрасно заметил, что они хотят подкупить меня. Я притворился, будто соглашаюсь, но они, кажется, еще не вполне доверяют мне, поэтому сегодня еще ничего не решили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41