— пронеслось по двору.— Смотрите, смотрите, старый волк Леон Магаладзе прискакал.— А за ним два волчьих глаза, Мераб и Тамаз.— Жена и дочь вчера приползли.— Кошки заранее плакать приехали.— Скупые, что ли? Все в серый цвет оделись.— Пусть на свою голову пепел сыплют.— На войну, как на похороны, едут.— Гонец! Гонец!— От храброго Ярали вести.— Эй, гонец, какие вести привез?!— Хорошие, точите шашки, — смеясь, крикнул юный азнаур и, лихо спрыгнув с коня, бросился в боковой вход…
Распахнулось окно, начальник замка князь Газнели строго оглядел слуг. С утра князь расстроен — совсем неожиданно на его голову свалилась война. Один бог знает, как обернутся дела царя, а он, как фазан, пропустил на той неделе случай получить от царя давно намеченное Танаки, имение, которое само перелезает за ограду замка Газнели.«Вот Амилахвари с надменным сыном Андукапаром пожаловали. Прилетели, вороны… Так и знал, — продолжал раздражаться начальник замка, — всегда следом светлейший Баграт Картлийский… А! И Симона притащил… Сына за собой, как хурджини, возит… И кватахевскую богородицу на знамени обновил, к трону подбирается… Подождите, светлейшие, может, и не удастся вам заменить Газнели князьями Амилахвари…»Из глубины зала за Газнели наблюдал тбилели. Янтарные четки проворно бегали в пухлых пальцах.«Вот муж, чей горестный вид да послужит примером многим, даже мне, грешному, — вздохнул служитель креста. — Князь удручается делами царства, а меня сатана искушает… — Тбилели прижал к груди крест. — Но дела церкви — главная моя забота… не следовало бы медлить с обещанным вкладом. Или напомнить царю?.. Нет, не время… Может, сам догадается оставить распоряжение. Надо выпытать у Газнели, князь должен знать».Тбилели грузно поднялся, поправил на груди золотой, усеянный бриллиантами крест и подошел к Газнели. Склонившись друг к другу, они зашептались…Резкие звуки рога, цоканье копыт, крик команды, звон оружия взбудоражили двор.Бойкая Хорешани Газнели, дочь начальника замка, открыла окно.— Мухрам-батони прилетел! Ах, какой красавец Мирван!Лицо Астандари покрылось бурыми пятнами.— Где, где? — бросились к раскрытому окну княжны.— Величественного Мухран-батоии за много верст узнаешь по драгоценному оружию, оранжевому бархату и черному сафьяну.— У Мирвана заблестели глаза, князь, кажется, на Хорешани смотрит.— Неправда, это твои змеиные косы зажигают Мирвана.— Дорогие, у Теймураза конь белый, как шапка Мкинвари-мта.— А у Мирвана конь чернее сердца уродливой девушки.— Выдумываешь, Тасо, Мирван не муха, зачем ему садиться на что попало?Смеясь и подталкивая друг друга, княжны наблюдали за позеленевшей Астан. Особенно изощрялась хорошенькая Хорешани, зная тайную вражду ее отца с Леоном Магаладзе.Георгий X, едва сдерживая нахлынувший смех, вошел с Шалвой Эристави в зал. Князья, готовые к походу, увидя царя смеющимся, оживились: если царь идет на войну веселый, значит, тайно получил хорошее известие.Настоятель Кватахевского монастыря Трифилий в полном облачении отслужил молебен. Искоса поглядывая на царя, он проникновенно напутствовал князей, призывая к защите церкви, которая не раз испрашивала у бога победу грузинскому оружию. Золотой крест блеснул над головой царя. Князья сосредоточенно подходили к Трифилию.Затрубил рог. Начальник замка подал Георгию X на фиолетовой подушке меч Багратидов.Из Метехской церкви знаменосцы вынесли знамена. Развернулось царское — на голубом бархате Георгий Победоносец вздыбил коня.Заколыхалось картлийское — на темно-красном бархате лежат друг против друга светло-коричневый лев со скипетром в лапе и белый бык с тяжелым мечом.Ударил колокол, у дверей замка засуетилась стража, вышел царь с князьями. На Георгии X сверкали синие отливы кольчуги и шлема с наушниками и назатыльником. На дворе около коней замерли оруженосцы и телохранители, вскинутые пики сверкнули заостренной сталью. Мутное солнце запрыгало по щитам. Развернутые знамена колыхались впереди конных дружин.На балконе заволновались. Нино Магаладае подхватила царицу под руки.— Великодушный царь, успокой прекрасную царицу, — голосила Нино.Царь вдел ногу в узорчатое стремя. Перед ним подобострастно склонился начальник подземелья.— Великий царь, язык презренного раба Киазо уже брошен на съедение собакам…— О, милосердный царь, да поможет бог в деяниях твоих! — выкрикивала Бараташвили.Царь вскочил на коня и подъехал к балкону. Прощаясь, он уверял в хорошем исходе войны и напыщенно просил вместо слез веселыми песнями предвещать победу.Широко распахнулись ворота, сразу зацокали кони, взлетели пестрые значки. Луарсаб и Шадиман поравнялись с царем. Окруженный пышной свитой, он выехал через мост на улицу. И тотчас зазвенели колокола тбилисских храмов.Каждый звонарь вызванивал колокольные фразы своего храма.Кар… тли… я… ли… я… Кар… тли… я… ли… я, — отзванивала Анчисхатская церковь.Эгрэ… ихо… эгрэ… ари… Эгрэ… ихо… эгрэ… ари, — гудел Сионский собор.Велит… мепес… мепес… велит… гамарджвебит… мепес… велит, — заливалась Метехская церковь.По извилистым улицам потянулось войско, и боевая песня врезалась в колокольный звон: Слышим звуки труб,Крепок лат закал,Хана желтый трупБудет рвать шакал.Грозен строй дружин —Одна линия.Мсти врагам грузин,Карталиния!Камень гор трещит,Шашки жгут у плеч,Рубит турок щитБагратидов меч.Грозен строй дружин —Одна линия.Мсти врагам грузин,Карталиния! Но кривые пыльные улицы с наскоро заколоченными лавками, покинутыми домами, с валявшимся мусором, нечистотами, разбитым скарбом лишены были пышности. Оборванные толпы бежали за войсками. На плоских крышах женщины раздирали на себе одежду, страшные проклятия сыпались на голову магометан, старухи молили пресвятую богородицу защитить город от нашествия страшного врага.— Эх, Георгий, посмотри, сколько золота на этих чертях, всех нищих можно одеть, — говорил Папуна, ехавший рядом с Саакадзе в задних рядах царской дружины.— Не время вздыхать, дорогой Папуна, думай лучше о своей шашке… Я твоему брату Арчилу многим обязан. Если бы не он, разве князь Херхеулидзе устроил бы меня в личную дружину царя?— Устроил! У Херхеулидзе взгляд ястреба и осторожность оленя… За воина Саакадзе цари драться должны…— Посоветуй им, — засмеялся Георгий, — а то… …Мсти врагам грузин,Карталиния, — гремела песня.Са… кар… тве… ло… ве… ло… Са… кар… тве… ло… ве… ло… — звонили колокола.— На кого так пристально смотришь? — спросил Папуна.— На Луарсаба… Красивый мальчик, но какими руками Картли держать будет?— Не беспокойся, не своими, князья не любят отягощать царские руки. Им бы только про… Рубит турок щитБагратидов меч! За стенами Тбилиси княжеские дружины с криками приветствия вскинули пики. Георгий X обнял Луарсаба. Тяжелые городские ворота с шумом захлопнулись. Царь оглянулся, вздрогнул и поскакал вперед. ГЛАВА ШЕСТАЯ Не только в царском Метехи, но и в княжеских замках изумлялись той легкости, с какой знатный князь Шадиман из рода надменных Бараташвили неожиданно превратился в тихого воспитателя царевича Луарсаба. Пробовал подозрительный начальник охраны Метехского замка напомнить, что змеи никогда без причины не заползают в расщелины. Но тщеславный царь стал вдруг примерять новый перстень-печатку и пропустил мимо ушей намек верного Баака Херхеулидзе.Старый Мухран-батони, знающий до тонкости родословную не одних своих собак, но и всех владетелей Верхней, Средней и Нижней Картли, просвещал друзей:— Тут, сиятельные, кроется большая хитрость. Если вспомним родословную князей Сабаратиано, то не избежим удивления, став свидетелями странного превращения. Прихоть!.. Да, сиятельные, будем считать подобное прихотью Шадимана Бараташвили, иначе… опасно не задумываться над таким загадочным поступком.И старый Мухран-батони, не скупясь на подробности, обрисовал не в радужном свете возвышение владетелей Барата с момента их переселения в XV веке из Западной Грузии в Кведа-Картли. Старый князь даже припомнил, что Барата ведут свое начало от феодального рода Барата-Качибадэе, что главенствующий был знатным вельможей при царе Александре и возвеличил свое знамя, создав сатавадо — владение Бараташвили, мощное и воинственное. Потомки величали главенствующего «великим Барата» и, отбросив фамилию Качибадзе, как назойливое украшение, утвердились в фамилии Бараташвили. При «великом Барата» фамильные владения простирались по ущельям Алгетскому, Крамскому и Машаверскому. Но сын его Давид скромно прибавил к наследственным владениям город и крепость Самшвилде. То, что сообщил Мухран-батони, было весьма кстати. Запивая полезную беседу старинным мухранским, князья весело восклицали: «Это вино времен Давида-Барата!»— Да, сиятельные, следует многому поучиться у властного владетеля, ибо при нем Сабаратиано, как солнце — зенита, достигло своего могущества.Князь Липарит предложил поднять чашу за наследников Давида — Барата, ибо не успел он еще как следует остыть в фамильной усыпальнице, как подняли они драку и, кажется, хорошо растрясли единое владение, на радость завистникам ослабив свое оранжевое знамя с изображением золотого меча и обвившейся вокруг него змеи.Мухран-батони не любил, когда посягали на его бразды правления в беседах, и торопливо предложил осушить большие роги, дабы молодое вино огненной струей прошумело над владением Барата и там бы с еще большей силой разгорелась междоусобица.Князья с нескрываемым удовольствием расправлялись с турьими рогами и, пока вытирали усы, узнали еще, что в конце XV века из единого феодального рода Бараташвили выделились две ветви: первая — семья Кавтара Бараташвили, владения которого были расположены в Алгетском ущелье; вторая — семья Шахкубата, ее владения простирались по ущельям рек Храми и Машавери.— Вот, сиятельные, — торжественно объявил Мухран-батони, — к той второй линии принадлежит наш любезный Шадиман Бараташвили, виновник изумления и беспокойства княжеских замков.Знатный князь Липарит не одобрял раздробления фамильных владений и теперь саркастически усмехнулся, заметив, что такие действия не стоит оценивать ни старым, ни новым вином, подкрепленным к тому же великолепными яствами, отягощающими сейчас стол благородного владетеля Мухран-батони. Да славится его розово-зеленое знамя, на котором белый орел парит над черной змеей!— Да славится! — повторили князья, дружно вздымая роги, но не прекращая спора.Многие уже забыли, что этот съезд у Мухран-батони был вызван необходимостью определить общую линию поведения князей, застигнутых врасплох столь неожиданным водворением Шадимана Бараташвили в резиденции династии Багратидов-Багратиони, и вот закипел новый разговор о минувших междоусобицах, о нынешних разногласиях, об обидах одних благородных и о возмущении других, о защитниках чести фамилий и бесчестных зачинщиках вражды.Князь Цицишвили был согласен с Липаритом. Раскрасневшийся Джавахишвили, напротив, одобрял раздробление земель, ибо при расширении своей фамилии он, разумеется, использует любую возможность, дабы завладеть резервным замком, двумя-тремя лесами и даже монастырем.Мухран-батони решительно заявил, что он не мыслит раздробления своей фамилии в угоду алчности, и пусть у него, во славу Христа, будут хоть пятьдесят внуков, он все равно желает видеть их всех за общей скатертью, каждый день посланной богом.Иные втайне не очень одобряли такой избыток внуков, но вслух не преминули восхититься мудростью и крепостью фамильных обычаев главы блистательных владетелей Мухран-батони.Исчерпав поток речей, вернулись к раскрытию загадочного поступка Шадимана. И опять Мухран-батони похвастал своими знаниями, объявив, что не всегда распад фамилии может обеднить князей. Дружелюбно взглянув на Липарита, но явно ему в пику, старый князь ударился в подробности: известно, что до раздела Барата имели три тысячи крепостных дворов и двести азнаурских семейств, а после раздела, — и откуда только понабрали, — за первой ветвью осталось две тысячи семьсот девяносто крестьянских дворов и сто двадцать азнаурских семейств, а за второй, — и откуда только выудили, — тысяча двести восемьдесят дворов крестьян и восемьдесят азнаурских семейств. Сейчас ходит слух: обе ветви сильно умножали количество дымов крепостных и уменьшили список наделов азнауров, предпочитая вечный источник богатств очагу вечного беспокойства.— Картли не накроют, — добродушно изрек Эмирэджиби, — что у них там?! Одна Шавнабада, да и то из камня.Счел нужным Мухран-батони предостеречь князей от легкомысленной недооценки сил Шадимана Бараташвили.— Одна «Черная бурка» — пик, а сколько копий и клинков в Самшвилде, главной крепости Барата? Замки князей этого рода в Энагети, Тбиси, Бетания, Манакарте, Дарбасчала и Дманиси. В придачу к главным крепостям сатавадо отнесем грозные укрепления Дманиси, Агумаре, Квеши. Нелегко отличить крест от меча, когда думаешь о важнейших фамильных церквах и монастырях Сабаратиано. Питаретский и Гударехский монастыри всегда готовы к нападению, Дманисская и Кедская церкви — к обороне.— Ва-ах! — изумился Эмирэджиби, будто сам не видел раньше то, о чем услышал сейчас.С примесью досады Цицишвили подчеркнул, что не одними огромными землями завладели эти Барата, но почти с самого водворения своего в Картли сумели закрепить за собой наследственно государственную военную должность царского казначея — саларсс моларе, а в годы, царствования Луарсаба I старший Бараташвили являлся неизменно военачальником одного из четырех садрошо Картли.Не без зависти повели разговор о пользе такого деления, ибо опустошительные нашествия сельджуков, монголов, османов, персов и им подобных в разные столетия нанесли княжеским родам большой урон.— Заодно и царство стонало от бремени тяжелых последствий, — буркнул Липарит, сверкнув изумрудами семи колец, — не следует забывать и жертв Сабаратиано, что страдало больше владений других князей. Ведь опустошительные сражения часто разгорались именно на землях обеих ветвей.— Может, потому Барата из первой и из второй ветви крепко утвердились во главе держателей войск, отражающих иноземных хищников в дни войн и во главе заговоров в ночи усобиц внутри царства.— И еще такое вспомни, князь Цицишвили, что некоторые из рода Бараташвили были преданы царской власти и поддерживали ее дружинами и монетами в борьбе с врагами, приходящими извне. Другие нередко предавали власть царя, переходили на сторону врагов, блюдя лишь свои личные интересы.— Увы, сиятельные, справедливость превыше всего! Узким сердцем не одни Барата страдали…Этим восклицанием Мухран-батони решил заключить просвещение князей и ловко обратил слова, как стаю гончих, на более близкую цель:— …Не замыслил ли Шадиман прибрать к рукам Метехи, дабы возвеличить Марабду?Некоторые князья усомнились: скорее он задумал перетащить в Метехи двух своих сыновей, вклинит их в свиту юного царевича Луарсаба и этим всецело подчинит будущего царя Картли влиянию фамилии Бараташвили. Иные с возмущением предполагали: уж не вознамерился ли «змеиный» князь подсунуть свою дочь Магдану в жены наследнику?Ксанский Эристави, незаметно сжав талисман — высохшую лапку удода на цепочке, вдруг засмеялся:— Наконец его бесцветная княгиня выползет из стиснутой горами марабдинской норы.Не успокаивалась Картли. Высказывалось много предположений, шумели замки, крутили усы азнауры, шептались купцы, почему-то спешно готовили подковы амкары. Но ничего из ряда вон выходящего не произошло. И князья с удивлением наблюдали, как даже в значительные праздники никто из Марабды не посещал Метехи. И когда через несколько лет после смерти своей робкой запуганной матери, именуемой «бледной тенью», оба сына Шадимана сбежали в Грецию, никто из князей их не осудил.Напротив, узнав о захвате молодыми Барата множества ценностей Марабды, князья почти вслух хвалили их за догадливость.От души смеялись, когда насмешливый Вахтанг, придворный царя Георгия, передал князю Липариту содержание не совсем изысканного прощального послания сыновей к отцу. Заза и Ило клялись прахом зажаренного барана, что им надоела зловещая Марабда, где они, как брошенные в башню для малоопасных преступников, растрачивали свою юность на погоню за черепахами или на оскопление пауков.Лишь спустя много лет княжеские фамилии по достоинству оценили гибкую политику, проводимую в их пользу государственным мужем Шадиманом Бараташвили, стремившимся укрепить сильно расшатавшуюся власть княжеств, дабы обуздать ею навек власть царя.
В Метехском замке все больше проникались уважением к князю Шадиману за его мягкую речь, обширные знания и беспрестанно восхищались его красивым персидским разговором, и никого не удивляли его частые посещения царского книгохранилища.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Распахнулось окно, начальник замка князь Газнели строго оглядел слуг. С утра князь расстроен — совсем неожиданно на его голову свалилась война. Один бог знает, как обернутся дела царя, а он, как фазан, пропустил на той неделе случай получить от царя давно намеченное Танаки, имение, которое само перелезает за ограду замка Газнели.«Вот Амилахвари с надменным сыном Андукапаром пожаловали. Прилетели, вороны… Так и знал, — продолжал раздражаться начальник замка, — всегда следом светлейший Баграт Картлийский… А! И Симона притащил… Сына за собой, как хурджини, возит… И кватахевскую богородицу на знамени обновил, к трону подбирается… Подождите, светлейшие, может, и не удастся вам заменить Газнели князьями Амилахвари…»Из глубины зала за Газнели наблюдал тбилели. Янтарные четки проворно бегали в пухлых пальцах.«Вот муж, чей горестный вид да послужит примером многим, даже мне, грешному, — вздохнул служитель креста. — Князь удручается делами царства, а меня сатана искушает… — Тбилели прижал к груди крест. — Но дела церкви — главная моя забота… не следовало бы медлить с обещанным вкладом. Или напомнить царю?.. Нет, не время… Может, сам догадается оставить распоряжение. Надо выпытать у Газнели, князь должен знать».Тбилели грузно поднялся, поправил на груди золотой, усеянный бриллиантами крест и подошел к Газнели. Склонившись друг к другу, они зашептались…Резкие звуки рога, цоканье копыт, крик команды, звон оружия взбудоражили двор.Бойкая Хорешани Газнели, дочь начальника замка, открыла окно.— Мухрам-батони прилетел! Ах, какой красавец Мирван!Лицо Астандари покрылось бурыми пятнами.— Где, где? — бросились к раскрытому окну княжны.— Величественного Мухран-батоии за много верст узнаешь по драгоценному оружию, оранжевому бархату и черному сафьяну.— У Мирвана заблестели глаза, князь, кажется, на Хорешани смотрит.— Неправда, это твои змеиные косы зажигают Мирвана.— Дорогие, у Теймураза конь белый, как шапка Мкинвари-мта.— А у Мирвана конь чернее сердца уродливой девушки.— Выдумываешь, Тасо, Мирван не муха, зачем ему садиться на что попало?Смеясь и подталкивая друг друга, княжны наблюдали за позеленевшей Астан. Особенно изощрялась хорошенькая Хорешани, зная тайную вражду ее отца с Леоном Магаладзе.Георгий X, едва сдерживая нахлынувший смех, вошел с Шалвой Эристави в зал. Князья, готовые к походу, увидя царя смеющимся, оживились: если царь идет на войну веселый, значит, тайно получил хорошее известие.Настоятель Кватахевского монастыря Трифилий в полном облачении отслужил молебен. Искоса поглядывая на царя, он проникновенно напутствовал князей, призывая к защите церкви, которая не раз испрашивала у бога победу грузинскому оружию. Золотой крест блеснул над головой царя. Князья сосредоточенно подходили к Трифилию.Затрубил рог. Начальник замка подал Георгию X на фиолетовой подушке меч Багратидов.Из Метехской церкви знаменосцы вынесли знамена. Развернулось царское — на голубом бархате Георгий Победоносец вздыбил коня.Заколыхалось картлийское — на темно-красном бархате лежат друг против друга светло-коричневый лев со скипетром в лапе и белый бык с тяжелым мечом.Ударил колокол, у дверей замка засуетилась стража, вышел царь с князьями. На Георгии X сверкали синие отливы кольчуги и шлема с наушниками и назатыльником. На дворе около коней замерли оруженосцы и телохранители, вскинутые пики сверкнули заостренной сталью. Мутное солнце запрыгало по щитам. Развернутые знамена колыхались впереди конных дружин.На балконе заволновались. Нино Магаладае подхватила царицу под руки.— Великодушный царь, успокой прекрасную царицу, — голосила Нино.Царь вдел ногу в узорчатое стремя. Перед ним подобострастно склонился начальник подземелья.— Великий царь, язык презренного раба Киазо уже брошен на съедение собакам…— О, милосердный царь, да поможет бог в деяниях твоих! — выкрикивала Бараташвили.Царь вскочил на коня и подъехал к балкону. Прощаясь, он уверял в хорошем исходе войны и напыщенно просил вместо слез веселыми песнями предвещать победу.Широко распахнулись ворота, сразу зацокали кони, взлетели пестрые значки. Луарсаб и Шадиман поравнялись с царем. Окруженный пышной свитой, он выехал через мост на улицу. И тотчас зазвенели колокола тбилисских храмов.Каждый звонарь вызванивал колокольные фразы своего храма.Кар… тли… я… ли… я… Кар… тли… я… ли… я, — отзванивала Анчисхатская церковь.Эгрэ… ихо… эгрэ… ари… Эгрэ… ихо… эгрэ… ари, — гудел Сионский собор.Велит… мепес… мепес… велит… гамарджвебит… мепес… велит, — заливалась Метехская церковь.По извилистым улицам потянулось войско, и боевая песня врезалась в колокольный звон: Слышим звуки труб,Крепок лат закал,Хана желтый трупБудет рвать шакал.Грозен строй дружин —Одна линия.Мсти врагам грузин,Карталиния!Камень гор трещит,Шашки жгут у плеч,Рубит турок щитБагратидов меч.Грозен строй дружин —Одна линия.Мсти врагам грузин,Карталиния! Но кривые пыльные улицы с наскоро заколоченными лавками, покинутыми домами, с валявшимся мусором, нечистотами, разбитым скарбом лишены были пышности. Оборванные толпы бежали за войсками. На плоских крышах женщины раздирали на себе одежду, страшные проклятия сыпались на голову магометан, старухи молили пресвятую богородицу защитить город от нашествия страшного врага.— Эх, Георгий, посмотри, сколько золота на этих чертях, всех нищих можно одеть, — говорил Папуна, ехавший рядом с Саакадзе в задних рядах царской дружины.— Не время вздыхать, дорогой Папуна, думай лучше о своей шашке… Я твоему брату Арчилу многим обязан. Если бы не он, разве князь Херхеулидзе устроил бы меня в личную дружину царя?— Устроил! У Херхеулидзе взгляд ястреба и осторожность оленя… За воина Саакадзе цари драться должны…— Посоветуй им, — засмеялся Георгий, — а то… …Мсти врагам грузин,Карталиния, — гремела песня.Са… кар… тве… ло… ве… ло… Са… кар… тве… ло… ве… ло… — звонили колокола.— На кого так пристально смотришь? — спросил Папуна.— На Луарсаба… Красивый мальчик, но какими руками Картли держать будет?— Не беспокойся, не своими, князья не любят отягощать царские руки. Им бы только про… Рубит турок щитБагратидов меч! За стенами Тбилиси княжеские дружины с криками приветствия вскинули пики. Георгий X обнял Луарсаба. Тяжелые городские ворота с шумом захлопнулись. Царь оглянулся, вздрогнул и поскакал вперед. ГЛАВА ШЕСТАЯ Не только в царском Метехи, но и в княжеских замках изумлялись той легкости, с какой знатный князь Шадиман из рода надменных Бараташвили неожиданно превратился в тихого воспитателя царевича Луарсаба. Пробовал подозрительный начальник охраны Метехского замка напомнить, что змеи никогда без причины не заползают в расщелины. Но тщеславный царь стал вдруг примерять новый перстень-печатку и пропустил мимо ушей намек верного Баака Херхеулидзе.Старый Мухран-батони, знающий до тонкости родословную не одних своих собак, но и всех владетелей Верхней, Средней и Нижней Картли, просвещал друзей:— Тут, сиятельные, кроется большая хитрость. Если вспомним родословную князей Сабаратиано, то не избежим удивления, став свидетелями странного превращения. Прихоть!.. Да, сиятельные, будем считать подобное прихотью Шадимана Бараташвили, иначе… опасно не задумываться над таким загадочным поступком.И старый Мухран-батони, не скупясь на подробности, обрисовал не в радужном свете возвышение владетелей Барата с момента их переселения в XV веке из Западной Грузии в Кведа-Картли. Старый князь даже припомнил, что Барата ведут свое начало от феодального рода Барата-Качибадэе, что главенствующий был знатным вельможей при царе Александре и возвеличил свое знамя, создав сатавадо — владение Бараташвили, мощное и воинственное. Потомки величали главенствующего «великим Барата» и, отбросив фамилию Качибадзе, как назойливое украшение, утвердились в фамилии Бараташвили. При «великом Барата» фамильные владения простирались по ущельям Алгетскому, Крамскому и Машаверскому. Но сын его Давид скромно прибавил к наследственным владениям город и крепость Самшвилде. То, что сообщил Мухран-батони, было весьма кстати. Запивая полезную беседу старинным мухранским, князья весело восклицали: «Это вино времен Давида-Барата!»— Да, сиятельные, следует многому поучиться у властного владетеля, ибо при нем Сабаратиано, как солнце — зенита, достигло своего могущества.Князь Липарит предложил поднять чашу за наследников Давида — Барата, ибо не успел он еще как следует остыть в фамильной усыпальнице, как подняли они драку и, кажется, хорошо растрясли единое владение, на радость завистникам ослабив свое оранжевое знамя с изображением золотого меча и обвившейся вокруг него змеи.Мухран-батони не любил, когда посягали на его бразды правления в беседах, и торопливо предложил осушить большие роги, дабы молодое вино огненной струей прошумело над владением Барата и там бы с еще большей силой разгорелась междоусобица.Князья с нескрываемым удовольствием расправлялись с турьими рогами и, пока вытирали усы, узнали еще, что в конце XV века из единого феодального рода Бараташвили выделились две ветви: первая — семья Кавтара Бараташвили, владения которого были расположены в Алгетском ущелье; вторая — семья Шахкубата, ее владения простирались по ущельям рек Храми и Машавери.— Вот, сиятельные, — торжественно объявил Мухран-батони, — к той второй линии принадлежит наш любезный Шадиман Бараташвили, виновник изумления и беспокойства княжеских замков.Знатный князь Липарит не одобрял раздробления фамильных владений и теперь саркастически усмехнулся, заметив, что такие действия не стоит оценивать ни старым, ни новым вином, подкрепленным к тому же великолепными яствами, отягощающими сейчас стол благородного владетеля Мухран-батони. Да славится его розово-зеленое знамя, на котором белый орел парит над черной змеей!— Да славится! — повторили князья, дружно вздымая роги, но не прекращая спора.Многие уже забыли, что этот съезд у Мухран-батони был вызван необходимостью определить общую линию поведения князей, застигнутых врасплох столь неожиданным водворением Шадимана Бараташвили в резиденции династии Багратидов-Багратиони, и вот закипел новый разговор о минувших междоусобицах, о нынешних разногласиях, об обидах одних благородных и о возмущении других, о защитниках чести фамилий и бесчестных зачинщиках вражды.Князь Цицишвили был согласен с Липаритом. Раскрасневшийся Джавахишвили, напротив, одобрял раздробление земель, ибо при расширении своей фамилии он, разумеется, использует любую возможность, дабы завладеть резервным замком, двумя-тремя лесами и даже монастырем.Мухран-батони решительно заявил, что он не мыслит раздробления своей фамилии в угоду алчности, и пусть у него, во славу Христа, будут хоть пятьдесят внуков, он все равно желает видеть их всех за общей скатертью, каждый день посланной богом.Иные втайне не очень одобряли такой избыток внуков, но вслух не преминули восхититься мудростью и крепостью фамильных обычаев главы блистательных владетелей Мухран-батони.Исчерпав поток речей, вернулись к раскрытию загадочного поступка Шадимана. И опять Мухран-батони похвастал своими знаниями, объявив, что не всегда распад фамилии может обеднить князей. Дружелюбно взглянув на Липарита, но явно ему в пику, старый князь ударился в подробности: известно, что до раздела Барата имели три тысячи крепостных дворов и двести азнаурских семейств, а после раздела, — и откуда только понабрали, — за первой ветвью осталось две тысячи семьсот девяносто крестьянских дворов и сто двадцать азнаурских семейств, а за второй, — и откуда только выудили, — тысяча двести восемьдесят дворов крестьян и восемьдесят азнаурских семейств. Сейчас ходит слух: обе ветви сильно умножали количество дымов крепостных и уменьшили список наделов азнауров, предпочитая вечный источник богатств очагу вечного беспокойства.— Картли не накроют, — добродушно изрек Эмирэджиби, — что у них там?! Одна Шавнабада, да и то из камня.Счел нужным Мухран-батони предостеречь князей от легкомысленной недооценки сил Шадимана Бараташвили.— Одна «Черная бурка» — пик, а сколько копий и клинков в Самшвилде, главной крепости Барата? Замки князей этого рода в Энагети, Тбиси, Бетания, Манакарте, Дарбасчала и Дманиси. В придачу к главным крепостям сатавадо отнесем грозные укрепления Дманиси, Агумаре, Квеши. Нелегко отличить крест от меча, когда думаешь о важнейших фамильных церквах и монастырях Сабаратиано. Питаретский и Гударехский монастыри всегда готовы к нападению, Дманисская и Кедская церкви — к обороне.— Ва-ах! — изумился Эмирэджиби, будто сам не видел раньше то, о чем услышал сейчас.С примесью досады Цицишвили подчеркнул, что не одними огромными землями завладели эти Барата, но почти с самого водворения своего в Картли сумели закрепить за собой наследственно государственную военную должность царского казначея — саларсс моларе, а в годы, царствования Луарсаба I старший Бараташвили являлся неизменно военачальником одного из четырех садрошо Картли.Не без зависти повели разговор о пользе такого деления, ибо опустошительные нашествия сельджуков, монголов, османов, персов и им подобных в разные столетия нанесли княжеским родам большой урон.— Заодно и царство стонало от бремени тяжелых последствий, — буркнул Липарит, сверкнув изумрудами семи колец, — не следует забывать и жертв Сабаратиано, что страдало больше владений других князей. Ведь опустошительные сражения часто разгорались именно на землях обеих ветвей.— Может, потому Барата из первой и из второй ветви крепко утвердились во главе держателей войск, отражающих иноземных хищников в дни войн и во главе заговоров в ночи усобиц внутри царства.— И еще такое вспомни, князь Цицишвили, что некоторые из рода Бараташвили были преданы царской власти и поддерживали ее дружинами и монетами в борьбе с врагами, приходящими извне. Другие нередко предавали власть царя, переходили на сторону врагов, блюдя лишь свои личные интересы.— Увы, сиятельные, справедливость превыше всего! Узким сердцем не одни Барата страдали…Этим восклицанием Мухран-батони решил заключить просвещение князей и ловко обратил слова, как стаю гончих, на более близкую цель:— …Не замыслил ли Шадиман прибрать к рукам Метехи, дабы возвеличить Марабду?Некоторые князья усомнились: скорее он задумал перетащить в Метехи двух своих сыновей, вклинит их в свиту юного царевича Луарсаба и этим всецело подчинит будущего царя Картли влиянию фамилии Бараташвили. Иные с возмущением предполагали: уж не вознамерился ли «змеиный» князь подсунуть свою дочь Магдану в жены наследнику?Ксанский Эристави, незаметно сжав талисман — высохшую лапку удода на цепочке, вдруг засмеялся:— Наконец его бесцветная княгиня выползет из стиснутой горами марабдинской норы.Не успокаивалась Картли. Высказывалось много предположений, шумели замки, крутили усы азнауры, шептались купцы, почему-то спешно готовили подковы амкары. Но ничего из ряда вон выходящего не произошло. И князья с удивлением наблюдали, как даже в значительные праздники никто из Марабды не посещал Метехи. И когда через несколько лет после смерти своей робкой запуганной матери, именуемой «бледной тенью», оба сына Шадимана сбежали в Грецию, никто из князей их не осудил.Напротив, узнав о захвате молодыми Барата множества ценностей Марабды, князья почти вслух хвалили их за догадливость.От души смеялись, когда насмешливый Вахтанг, придворный царя Георгия, передал князю Липариту содержание не совсем изысканного прощального послания сыновей к отцу. Заза и Ило клялись прахом зажаренного барана, что им надоела зловещая Марабда, где они, как брошенные в башню для малоопасных преступников, растрачивали свою юность на погоню за черепахами или на оскопление пауков.Лишь спустя много лет княжеские фамилии по достоинству оценили гибкую политику, проводимую в их пользу государственным мужем Шадиманом Бараташвили, стремившимся укрепить сильно расшатавшуюся власть княжеств, дабы обуздать ею навек власть царя.
В Метехском замке все больше проникались уважением к князю Шадиману за его мягкую речь, обширные знания и беспрестанно восхищались его красивым персидским разговором, и никого не удивляли его частые посещения царского книгохранилища.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65