— Можно я погуляю в монастырском саду? — выпалила Феодора, не дав настоятельнице удивиться столь поздней прогулке. — После такого душного дня хочется подышать вечерней прохладой.
— Конечно, дитя мое, иди, — с улыбкой ответила монахиня, и Феодора продолжила свой путь.
В саду на нее обрушился целый вихрь запахов: то благоухали розы, орхидеи и другие незнакомые цветы. От неожиданности у Феодоры закружилась голова, она на мгновение остановилась, но, справившись с собой, вновь пошла по дорожке, посыпанной гравием.
— Ты пришла! — Низкий и глубокий голос Мурада разорвал тишину.
Ее глаза широко открылись. Растерявшись, она задала вопрос, который звучал довольно глупо и от которого ей стало совсем неловко:
— Что ты здесь делаешь?
— Разве мы не договаривались встретиться здесь? — удивленно спросил он.
Ему показалось, что она смеется над ним, но Феодора и не думала смеяться. Она стояла перед Мурадом, опустив глаза и мучительно соображая, что же сказать.
— Я пришла попросить тебя не нарушать покой этого места и не приходить сюда больше, — проговорила она, запинаясь на каждом слове.
Однако Мурад лишь улыбнулся в ответ — он уже догадался, какие чувства обуревают Феодору.
— Ты покраснела, — сказал он. Его рука коснулась лица девушки. — Ты вся горишь.
— Здесь очень душно.
Мурад мягко улыбнулся и, взяв Феодору за руку, потянул за собой.
— Пойдем, я нашел прекрасное место для наших встреч. Он привел Феодору в самую глубь сада. Над их головами шелестели листья деревьев, а в воздухе сильно пахло орхидеями.
— Вот… — Мурад оборвал себя на полуслове, так как увидел, что из глаз Феодоры катятся слезы. — Адора, сладкая моя, что случилось? — Он был так удивлен, что даже выпустил ее руку.
— Я боюсь… боюсь тебя! — почти вскрикнула Феодора.
— Не надо меня бояться, я не причиню тебе зла, — мягко сказал Мурад.
Он расстелил на земле свой плащ и усадил на него девушку. Сам сел рядом, нежно обнял Феодору за плечи и прижал к своей груди.
— Я никогда не общалась с мужчинами так… Не знаю, как мне вести себя, не знаю, что думать о наших отношениях.
На губах Мурада опять задрожала улыбка:
— Я думаю, тебе будет легче, если я скажу, что знаю, кто вы, ваше величество.
Из груди у Феодоры вырвался слабый вздох. Мурад же продолжал:
— А я, Адора, принц Мурад, третий сын султана Орхана, твоего мужа. Молва говорит, что я — распутник, но я чту Коран и никогда не буду соблазнять жену отца, даже если она — самая красивая женщина в мире.
Мурад замолчал. Феодора сидела опустив голову; казалось, она полностью ушла в себя. Легкий ветерок заставлял шептаться друг с другом листья деревьев, и кроме него никто не решался нарушить тишину ночи.
— Скажи, а ты знал, кто я, с самого начала?
— Почти. Когда мы встретились, я возвращался домой от друзей, что живут неподалеку. Стоило тебе назвать свое имя — и я сразу понял, что ты и есть та самая Феодора.
— И, зная, кто я, ты поцеловал меня? А потом еще и назначил свидание? Тебе не кажется, что это слишком?
— Главное, что ты пришла, Адора, — сказал он, как будто не слыша ее последних слов.
— Только для того, чтобы попросить тебя больше не приходить сюда.
— Не правда. Ты пришла, потому что тебе любопытно, что будет дальше. — Тон Мурада опять стал насмешливым. — Признайся, любопытно?
— Мне не в чем признаваться.
— Любопытно. И это совершенно естественно: девушке интересно общаться с молодым мужчиной. Особенно такой девушке, как ты. Скажи, когда ты в последний раз разговаривала с мужчиной?
— Отец Виссарион исповедовал меня на прошлой неделе.
Мурад рассмеялся:
— Я спросил — с мужчиной, а не с монахом.
— В монастырь Святой Екатерины не приходят мужчины.
И это была чистая правда.
Мурад взял маленькую ручку Феодоры в свою. Он почувствовал, что ее гнев уже прошел, и спросил:
— Ты очень одинока, Адора? Феодора не знала, что ответить:
— У меня есть родители, мои учителя, любимые книги…
— У тебя нет друзей? Бедная маленькая принцесса. Она резко выдернула руку.
— Я не нуждаюсь ни в чьей жалости, особенно в твоей! — выкрикнула она.
Они опять замолчали. Луна освещала сад серебряным светом, и было что-то таинственное в том, как лунный свет играл на темных стволах деревьев и золотистых персиках на ветвях.
Мурад посмотрел Феодоре в лицо, из ее прекрасных глаз текли слезы.
— Ты не поняла меня, Адора. Я не жалею тебя. Просто обидно, что такая прекрасная женщина, как ты, вынуждена жить затворницей, состоять в браке со стариком. Это не твоя жизнь — твоя жизнь там, где любовь, ласка и нежность.
— Да, но я принцесса Византии. Я носила этот титул еще до того, как отец стал императором. Этим браком я принесла огромную пользу своей семье и своей стране. Я поступила так, как должна была поступить верная дочь и истинная христианка.
— Я понимаю, что тобой двигал долг, но рассуждаешь ты сейчас, как дитя. Если б ты знала, что такое любовь, ты никогда не стала бы так говорить.
— Но моя семья очень любит меня и…
— Они?! — прервал Феодору Мурад. — Твой отец продал тебя старику за возможность получить войска, для того чтобы захватить императорский престол, который ему не принадлежал. Он дал твоей сестре в мужья молодого императора, которого, как говорят, она превратила в слугу — он у нее на побегушках. Знаешь ли ты, что она уже родила первого ребенка — сына? А сейчас науськивает своего безвольного муженька объявить «священную войну»с неверными, то есть с нами — с моим отцом и твоим мужем. И после всего этого ты будешь утверждать, что твоя семья любит тебя! Все члены твоей семьи, кроме тебя, наслаждаются жизнью, а ты медленно увядаешь в монастыре. Любовные приключения твоей другой сестры — Софьи — были причиной нескольких громких скандалов в Константинополе. Про твое же существование многие забыли. Кстати, когда ты последний раз получала письма от родственников?
Феодора молчала, ей нечего было ответить.
— Вот видишь, ты молчишь. Они принесли тебя в жертву ради собственного благополучия, а ты говоришь, что они любят тебя.
— Мой отец сделал то, что нужно было сделать для благоденствия империи! Он очень любил и любит меня, но он в первую очередь политик. Что касается моей сестры Софьи, то она уже была взрослой женщиной, когда я еще носила детские платьица. Я почти не знаю ее. А Елена, она всегда издевалась надо мной, и от нее мне ничего не надо. — Внезапно голос Феодоры сорвался и задрожал. — Моя мать часто пишет мне. То, что ты сейчас сказал, я уже знала. Даже совсем недавние события. Погиб мой старший брат Иоанн, и мать сразу же написала мне об этом. Я не могу тебе доказать, но ты не прав, мои родственники любят меня.
— Пойми, Адора, ты ничего не знаешь о любви. — Мурад говорил очень ласково, стараясь ее не обидеть. — Ты просто по-детски помнишь свою семью и любишь свои воспоминания. — На его лице опять заиграла улыбка, полунасмешливая, полунежная. — Если хочешь, я буду любить тебя.
Феодоре почему-то показалось, что Мурад оскорбил ее. Ей было больно из-за того, что этой ночью он заставил ее задуматься над тем, чего она не желала знать. Все, что сказал ей Мурад, приходило ей в голову, но она всегда гнала эти мысли.
— Ты не имеешь права! Я — жена твоего отца, — сказала она в ответ на его последнюю фразу.
— Ты говоришь так, будто я прямо сейчас собираюсь лишить тебя невинности. Так вот, я не собираюсь этого делать. — Мурад говорил почти смеясь. — Я знаю тысячу других способов.
Он привлек Адору к себе и, несмотря на ее сопротивление, поцеловал.
— Твой отец… — начала было Адора. Но Мурад прервал ее:
— Отец даже не вспоминает о тебе. Когда он умрет, я стану султаном и завоюю для тебя Византию. А сейчас я постараюсь научить тебя искусству любви.
Мурад еще раз поцеловал Феодору в губы. Она уже не могла сопротивляться, сердце ее бешено стучало и готово было выскочить из груди. Поцелуй был очень долгим, и Адора ощущала, как с каждой секундой ее все больше и больше накрывает волна наслаждения. С удивлением она почувствовала, как набухли ее груди — до боли в сосках. Внезапно рука Мурада начала ласкать их. Дыхание Адоры стало чаще, а сознание словно отключилось, и, заговорив, она даже удивилась звучанию собственного голоса.
— Зачем ты это делаешь? — спросила она срывающимся голосом.
— Потому что хочу тебя, — ответил Мурад, и Феодора услышала, как задрожал его голос.
Он покрывал поцелуями ее лицо, шею, руки, грудь — Феодора ничего не соображала, она полностью отдалась во власть охвативших ее тело новых ощущений.
Отстранившись, Мурад посмотрел на Феодору. Глаза ее были закрыты, платье так туго обтягивало грудь, что напряженные соски под тонким шелком казались двумя маленькими ростками. Вдоволь насладившись видом возбужденной Феодоры, Мурад опять начал ее ласкать.
Он никогда не встречал таких женщин, как она, — девственных не только телом, но и душой. Все женщины, что до этого были у Мурада, обладали уже развращенной душой. Все — даже девственницы. «Она должна стать моей!»— пронеслось у него в голове. В этот момент Феодора открыла глаза.
— Тебе понравилось? — спросил Мурад. — Считай, я дал тебе первый урок. Правда, я очень хотел, чтоб ты поцеловала меня, а ты так и не решилась.
Феодору разозлили бесцеремонные слова Мурада и то, каким тоном он их произнес.
— Нет, не понравилось! Ненавижу тебя! Запрещаю тебе прикасаться ко мне! — Злость нахлынула на Феодору так внезапно и сильно, что она даже не проговорила, а прошипела эти слова.
Но Мурад никак не прореагировал на эту вспышку. Он просто улыбался ей своими черными глазами.
— Завтра ночью мы продолжим наши занятия, — спокойно сказал он.
— Завтра ночью?! А больше ты ничего не хочешь? Я не приду сюда больше никогда. Не хочу тебя видеть!
— Адора, милая моя, это судьба, что мы встретились. Ты должна прийти, а если не придешь, тогда я сам приду к тебе, прямо в твой дом в монастыре.
— Ты не решишься!
Феодора вскочила и побежала из сада. Мурад догнал ее и остановил:
— Я решусь на многое ради того, чтоб увидеть тебя вновь.
Феодора вырвалась и побежала к монастырским воротам, но все же она успела услышать его последние слова:
«До завтрашней ночи, Адора».
Она не помнила, как оказалась дома, не помнила, как разделась и легла в постель. Против воли ей пришлось признаться себе в том, что ей очень хорошо с Мурадом. Ей нравятся его поцелуи, его ласки, его пылкий нрав. Если такова настоящая жизнь женщины, то ей она нравится. И если разум пытался остановить Феодору, то тело, наоборот, подталкивало ее к жизни, полной счастья и бурных чувств, а также новых физических ощущений.
Феодора вдруг вспомнила, что она наговорила Мураду перед расставанием. Ей стало стыдно; все, что она сказала мужчине, казалось ей сейчас чудовищной глупостью.
Эти невеселые мысли долго не давали Феодоре уснуть. Только под утро глаза ее сомкнулись и она погрузилась в глубокий сон. Но долго спать ей не дали. Через три часа ее разбудила Ирина — домоправительница, в подчинении у которой находились все слуги Феодоры. Феодора чувствовала себя совершенно разбитой, у нее сильно болела голова, а глаза застилала мутная пелена. Слуги, решив, что она заболела, приготовили ей горячую ванну, а потом уложили в постель. Феодоре только этого и надо было: как только ее голова коснулась подушки, она тут же заснула.
Проснулась Феодора только к вечеру. Ирина напоила ее подогретым белым вином и накормила мягким хлебом. После трапезы Феодора увидела, что уже стемнело — пора идти на свидание. Она надела фиолетовый халат с жемчужными пуговицами спереди, который очень хорошо сочетался с цветом ее глаз.
Тихо пробравшись в сад, она прошла по дорожке к месту вчерашней встречи. Мурада не было, но не успела она подумать, что ей делать — уйти или остаться ждать, как он вышел из-за деревьев.
— Адора! — радостно воскликнул он. Обвив руками ее тонкую талию, Мурад привлек Феодору к себе и нежно поцеловал. Впервые с самого начала их знакомства Феодора решила ответить на его поцелуи. Этот поцелуи был самым долгим и самым сладким за три их свидания. Внезапно Мурад одной рукой начал расстегивать пуговицы ее халата. Вот расстегнута первая, вторая, третья, и вот уже рука Мурада ласкает обнаженные груди Феодоры.
— Урок номер два, голубка моя, — сказал с улыбкой Мурад.
— Пожалуйста, ну пожалуйста, не надо, — простонала Адора. Груди ее стали очень чувствительными, а соски так набухли, что каждое прикосновение к ним вызывало сладкую боль и заставляло ее задыхаться от возбуждения. Сердце учащенно билось. Разум постепенно покорялся чувствам, и через мгновение она уже не владела собой. Руки Мурада все сильнее и сильнее сжимали груди Феодоры; ей уже казалось, она вот-вот потеряет сознание.
Вдруг Мурад остановился.
— Малышка, запомни, когда я с тобой, я — твой господин.
— Почему? — удивилась Феодора. Голос ее дрожал от возбуждения.
— Бог создал женщину из ребра мужчины. Мужчина появился на свет первым, и поэтому он должен быть первым во всем, а женщина должна ему подчиняться, — ответил Мурад.
— И что из этого следует, мой господин? — спросила Феодора с улыбкой.
— Из этого следует, что ты должна слушаться меня и не сопротивляться.
Одна рука Мурада опять стала ласкать упругие груди Феодоры, а другая расстегнула оставшиеся пуговицы на ее халате. Мгновение — и Феодора оказалась перед Мура-дом совершенно обнаженной. Мурад ласкал ее шею, грудь, живот, бедра, он покрыл поцелуями все ее тело, и вот его рука скользнула вниз по мягкому пушистому бугорку и оказалась между прекрасных ног Феодоры. Мурад посмотрел Феодоре в глаза и увидел в них, помимо всего прочего, испуг.
— Не бойся, я не сделаю тебе ничего плохого, — прошептал он ей на ухо.
— Я не боюсь, но, когда ты ласкаешь меня, я теряю над собой контроль. Мне хочется, чтоб ты сделал со мной все, что мужчина делает с женщиной, все — от начала до конца, но я не твоя жена, и поэтому мне страшно.
— Не бойся. — Голос Мурада звучал тихо и нежно. — Я не сделаю ничего такого, что могло бы тебе навредить. Ты веришь мне?
— Да, — ответила Феодора еле слышно и через минуту с придыханием повторила громче:
— Да.
Тела их переплелись. Руки Мурада заставляли трепетать все тело Феодоры, каждую его частицу. Одна его рука начала гладить ее между ног. Такого сильного ощущения она еще не испытывала; ей показалось, что тело ее утратило вес и воспарило над землей. Лишь один раз ей стало немного больно, да и то на мгновение, когда пальцы Мурада вошли внутрь ее тела. Она коротко вскрикнула, но уже через секунду тело ее стало двигаться в такт движениям его пальцев. Феодора почувствовала, как по всему ее телу разливается тепло, как после хорошего вина, только новое ощущение было в тысячу раз приятнее. Близость счастья чувствовалась все сильнее, и вот тело Феодоры непроизвольно дернулось, а с губ сорвался крик, но не от боли, а от непередаваемого, сладостного чувства.
— Как прекрасно! — сказала она, немного придя в себя. — Никогда не испытывала ничего подобного.
— Это радость любви. — Мурад улыбнулся, но не своей обычной ироничной улыбкой, а какой-то новой, неизвестной Феодоре, доброй и ласковой.
Глава 3
В Константинополе была уже глубокая ночь, но Иоанн Кантакузин никак не мог уснуть. Невеселые мысли одолевали императора. Его верная жена Зоя умерла недавно при родах, вместе с ней погиб и плод. Злая насмешка судьбы: Зоя могла родить двух сыновей-близнецов, а Иоанну сейчас, после гибели старшего сына, так нужны были наследники.
Эта трагедия ужаснула всех, оставив совершенно равнодушной лишь их дочь Елену. Смерть матери и братьев была ей даже на руку — ведь она и ее муж Иоанн Палеолог заключили союз против Иоанна Кантакузина, а теперь Елена практически становилась императрицей. Как-то раз у нее произошел любопытный разговор с отцом.
— Что ты скажешь, если я еще раз женюсь? — спросил отец.
— Зачем тебе жениться? — По лицу дочери Иоанн видел, как взволновала ее эта как бы невзначай брошенная фраза.
— Как зачем? Чтобы дать империи наследника.
— У меня уже есть сын — Андроник, если он тебя не устраивает, я могу родить тебе еще одного внука. — В голосе Елены явственно послышались гневные нотки. — Кстати, сообщаю, что я опять беременна. Может, тебя устроит в качестве наследника тот, кого я сейчас ношу во чреве?
— Ты говоришь так, будто знаешь, что у тебя будет сын.
— А вот и знаю, отец!
После смерти матери в разговорах с отцом Елена становилась все развязнее. Иоанну порой казалось, что он разговаривает не с любимой дочерью, а с ненавистной Анной Савойской.
— Мой муж, — твердила Елена, — единственный законный правитель Византийской империи, и только его дети могут наследовать императорский престол. Даже Бог против того, чтобы было по-другому. Твой старший сын, отец, погиб, младший ушел в монахи, а двое последних родились мертвыми.
1 2 3 4 5