— Пожалуйста, скажите.
— Похоже, с ним все в порядке. Я видел-то его всего минуту.
Он вздохнул, вспоминая забитый людьми зал суда в Гудзоне во время второго процесса над Смитом Боутоном, обвиненным в подстрекательстве к мятежу против землевладельцев, потребовавшегося из-за неспособности присяжных вынести окончательный вердикт в первом процессе.
Николас, очень представительный в своем черном костюме, сидел на галерее. Он наблюдал за судом бесстрастно, его красивая голова была слегка повернута, а голубые глаза не выражали совершенно ничего.
Как только вердикт был оглашен, он встал и молча покинул галерею. Джефф тоже вышел из зала суда, движимый бессильной злобой от невозможности подойти к своему другу, чтобы сказать ему несколько ободряющих слов. Охрана заявила ему, что сейчас никто не может встречаться с заключенным. Он спускался по ступеням лестницы в соответствующем настроении, когда неожиданно ощутил прикосновение к своему плечу.
Это был Николас.
— Добрый день, доктор Тернер, — сказал он. — Сегодня, должно быть, у вас печальный день.
— В любом случае он приятен вам, — ответил Джефф, собираясь идти дальше.
— Вердикт справедлив, но излишне суров, — спокойно произнес Николас. — Если бы я был на его месте, я бы покончил с собой. Лучше умереть, чем сидеть в тюрьме.
Уверен, он бы так и сделал, решил Джефф, и ответил:
— Я не согласен с вами, мистер Ван Рин. Жизнь это сокровище, от которого нельзя отказаться по собственной воле. А теперь, если вы позволите… Я скоро уезжаю в Нью-Йорк и у меня много дел.
— Вот как? — вежливо спросил Николас.
— И когда я буду поблизости, я, может, загляну к мисс Уэллс, — зачем-то добавил Джефф, совершенно не интересуясь в этот момент, как к его словам отнесется Николас.
В глазах Ван Рина появилось отсутствующее выражение.
— Если вы ее увидите, — промолвил он наконец после долгого молчания, — можете передать ей, что в апреле я отправлюсь вниз по реке.
— Конечно, — ответил Джефф, не заметив в словах Николаса ничего особенного. Он думал так вплоть до этого момента и удивился.
Когда он передал послание Миранде, он больше не задавал себе подобных вопросов. Миранда вся воспламенилась от радости.
— Он так и сказал? — воскликнула она. — О, спасибо, спасибо, Джефф.
В порыве чувств она впервые назвала его по имени, смешав во вздохе облегчения смех и слезы. Все в порядке. Николас не мог ответить на ее письмо, потому что Драгонвик был закрыт, а он сам где-то путешествовал. Но он будет здесь в апреле, как и обещал.
Она улыбнулась Джеффу, словно предлагая ему разделить с ней радость.
— Миранда, — неожиданно заговорил он, — почему вы делаете себя несчастной, мечтая о том, чего вы никогда не получите? Неужели вам не нравится жить в своем доме? Ферма так красива…
— Красива! — с изумлением повторила она, оглядываясь вокруг.
Сад, где они стояли, располагался выше фермерского дома, который словно белый голубь ютился под болиголовами и высокими вязами. Поля, перегороженные каменными стенами, плавными волнами удалялись к сапфировой полоске далекого Зунда. Воздух, необыкновенно чистый, был напоен запахом лаванды и сжигаемых листьев. Клены на Кэт-Рокк-Хиллс горели красным и золотым, и этот цвет еще больше усиливался в зарослях сумаха и золотарника на фоне серой стены небольшого кладбища.
— Может быть, здесь очень даже мило, — страстно ответила Миранда, — но здесь нет изящества, нет элегантности, а что до фермы… то здесь ничего не найти, кроме изнурительной работы.
Она грустно взглянула на свои руки. Несмотря на всю ее тщательную заботу о них, они покраснели, а два ее розовых ноготка были некрасиво обломаны.
— Миранда, вы не… — начал было Джефф, но затем просто рассмеялся. Она его не слушала. — Пойдемте, покажите мне ферму. Мне это очень интересно, даже если не интересно вам.
И взяв ее за руку, он помог ей перелезть через ограду.
На ферме Уэллсов по воле случая Джефф остался на несколько дней, потому что в ночь его приезда у малышки вдруг заболело горло. Через несколько часов там появились страшные белые пятна, и перепуганная Абигайль, которая уже потеряла из-за этой болезни одного ребенка, не нуждалась в объяснениях Джеффа, чтобы понять, что у Чарити дифтерия.
Ей не нужен был Джефф, чтобы поставить этот диагноз, но она отчаянно нуждалась в нем, когда удушающие пленки стали грозить страшной бедой, и только быстрое и умелое введение Джеффом полого тростника в горло малышки, спасло ее. Джефф и Абигайль без сна и отдыха трудились три дня и три ночи, протирая девочку губкой, делая припарки и ингаляции скипидаром. Миранда, которая никогда ничем не болела, была, несмотря на ее протесты, изгнана из комнаты.
Когда опасность была позади, и Чарити со свойственной детям быстротой начала поправляться, вся семья смутила Джеффа благодарностью.
— Я никогда не забуду, что вы сделали, никогда, — облегченно всхлипывала Абигайль, измученная невероятным напряжением.
И в этот вечер за семейной молитвой Эфраим выбрал из Библии главу о добром самаритянине вместо той, которую он хотел прочитать раньше. В своей молитве он возблагодарил Господа за то, что он «послал нам помощь в час нашей нужды!»
Эфраим согласился принять отказ Джеффа от всякой оплаты своего труда лишь из-за уверенности, что молодой врач вскоре станет его зятем. Поэтому он был очень изумлен, когда однажды утром Джефф просто сел в седло и после теплого прощания отправился в Гудзон, так и не попросив руки Миранды.
— Не понимаю я нынешних молодых людей, — проворчал Эфраим. — Сами не знают чего хотят.
Тут его осенила новая мысль.
— Должно быть, Джефф отправился домой, чтобы перед нашим разговором сделать необходимые приготовления. Он скоро вернется. Вот так то.
— Возможно, — тихо ответила Абигайль. Ей все было известно, но она предпочитала не выводить мужа из заблуждения раньше, чем это будет необходимо.
Глава двенадцатая
Николас приехал в Гринвич второго апреля, ровно через год после того памятного дня, когда он в последний раз видел Миранду. Он отправился в гостиницу Уидов на Мейн-стрит, и, обнаружив, что предложенные ему комнаты тесные и шумные, так как они выходили на Бостон-Пост-Роуд, где без перерыва сновали торговые фургоны, кареты и дилижансы, отправил своего лакея наводить справки, а затем сел в карету и поехал через весеннюю слякоть на Нарт-стрит в Стэнвич, где занял второй этаж маленького отеля.
Как только он поселился там, и смущенный владелец отеля, редко видевший в эти дни постояльцев и уж тем более такого ранга, вылезал из кожи вон, распаковывая его вещи. Николас распорядился подать бокал мадеры, а затем раскрыл свой несессер для письменных принадлежностей и достал перо и бумагу.
Через час мальчик-посыльный передал его записку на ферму Уэллсов. Она была вручена Эфраиму, который в это время мыл под насосом свою голову. Он вошел на кухню, где Миранда и Абигайль накрывали на стол. В его влажных пальцах была зажата записка.
— Ничего не понимаю! — воскликнул он. — Твой распрекрасный кузен Николас остановился в Стенвиче и он желает поговорить со мной по какому-то важному делу.
Миранда бросила беглый взгляд на знакомый почерк. Кухонная печь, отец и мать, стоящие рядом, медленно закружились перед ее взором. Она уцепилась за стол и закрыла глаза. Затем совершенно неожиданно она успокоилась. Долгая неуверенность осталась позади. Сейчас могут возникнуть новые трудности — папа бывает иногда невыносимым человеком, но она знала, что Николас справится с ним и добьется всего, чего он захочет.
— Чего, интересно, ему надо? — ворчал Эфраим, расчесывая гребнем бороду. — Ренни… — он повернулся к дочери, но Миранда уже убежала наверх.
Зеленое шелковое платье, хоть и давно не надеваемое, было уже готово. Она вытащила его из пахнущего лавандой шкафа, где оно с нетерпением ожидало своего часа.
Она разделила свои волосы и намотала их вокруг пальца, чтобы образовались локоны по обеим сторонам лица, а остальные сложила в тяжелый пучок на затылке. Затем она побрызгала гелиотроповой туалетной водой запястья и лоб и, тщательно одетая, развязала шелковый шнурок, вытащив из потайного места обручальное кольцо, затем поцеловала его и надела на палец.
Когда она сошла вниз, с улицы раздался шум подъезжающей кареты. Когда она вошла в кухню, все услышали стук в парадную дверь, ту самую дверь, которой они не пользовались.
Эфраим пошел открывать, и вся семья столпилась позади него в холодной передней комнате. Он отодвинул засов, и вошел Николас. Ван Рин поклонился Эфраиму, и остановившись у порога — его голова почти касалась низкого потолка, — внимательно рассмотрел другие лица, которые видел в первый раз. Когда он взглянул на Миранду, державшуюся позади, ее сердце готово было выскочить из груди, а руки затряслись от радости, что этот миг наконец-то наступил.
Лицо Николаса посветлело, когда он пристально посмотрел в ее глаза. Он словно задавал ей вопрос, который не нуждался в ином ответе, кроме выражения ее лица. Он быстро прошел через комнату, и взяв руку Миранды, поднес ее к своим губам.
— Что все это значит, сэр! — загромыхал Эфраим. Николас отпустил руку девушки и повернулся лицом к ее ошеломленному отцу.
— Могу я поговорить с вами наедине, мистер Уэллс?
Его тон явно давал понять, что он спешит и желает как можно скорее покончить со своими делами. Он сделал жест рукой, словно отпуская остальных, и все сразу же повиновались, кроме Абигайль, которая сначала взглянула на Эфраима, чтобы убедиться, действительно ли он хочет, чтобы они ушли. Дверь за ними закрылась.
— Ну и ну! — прошептал юный Нат, усаживаясь на кухонный стул и глядя на сестру. — Вот значит какой этот мистер Ван Рин! Ну ты оказывается и штучка, Ренни.
Мальчики уставились на Миранду, словно никогда ее раньше не видели. Мать взглянула на дочь и почувствовала острую тревогу. Этот Николас действительно оказался таким, как представляла его Миранда и даже гораздо более значительным. Она никогда не видела такого красивого мужчину, никого, кто был бы хоть столь же величественен. В том, как он приветствовал Миранду, проявлялась нежность и уважение. Вы не можете требовать от мужа большего, чем эта нежность и уважение, особенно если она сопровождается немалым богатством и достойным положением в обществе.
Но тогда что со мной? — размышляла Абигайль.
Она открыла дверцу печи и перевернула хлеба. Что бы там ни было, но хлеб печь надо. И это получалось у нее хорошо. Она захлопнула дверцу и схватив нож, принялась с гневным видом чистить яблоки. Но дочистив второе яблоко, она отложила нож. Нужно спокойно разобраться. В тот момент, когда Николас вошел в дверь их дома, Абигайль ощутила какое-то странное чувство, не то страх, не то что-то родственное ему. Для этого же нет причин, уговаривала она себя, но чувство беспокойства у нее все-таки осталось.
— Занимайтесь своими делами, мальчики, — резко велела она сыновьям. — Вас это не касается.
Они встали, замерев на мгновение, когда услышали гневный громкий голос отца, спокойный и неторопливый ответ Николаса. Они нехотя вышли. Том направился на вечернюю дойку, а Сэт и Нат пошли складывать дрова. По пути они незаметно бросали взгляды на сияющую карету, двух холеных красивых лошадей и кучера, который демонстративно их не замечал.
На кухне обе женщины подошли поближе друг к другу. Миранда схватила руку матери и сжала ее. По телу девушки пробежала дрожь, когда дверь распахнулась и Эфраим закричал:
— Миранда, иди сюда!
Николас стоял у камина, и его окружала привычная аура непоколебимой уверенности, а Эфраим сидел в кресле и его пальцы отбивали дробь по столу. Миранда увидела, что на его раскрасневшемся лице был не только гнев, но и недоумение.
— Он говорит, что хочет жениться на тебе, — заявил Эфраим дочери тоном, в котором звучало мрачное недоверие. Он сдвинул свои лохматые брови. — Говорит, что ты знаешь об этом.
Мгновение она колебалась, затем кивнула.
— Да, папа. Я хочу выйти замуж на Николаса. Она подошла к камину и робко улыбнулась любимому человеку. В его глазах сохранялось выражение сдерживаемого недовольства, поскольку он считал всю эту разыгрываемую Эфраимом сцену излишней и скучной, однако же, положив руку на стройную талию девушки, привлек ее к себе.
Эфраим уставился на обоих, чувствуя, как дочь на его глазах становится для него чужой. Он подыскивал слова, чтобы задеть этих двоих, придумать что-нибудь, чтобы запретить их брак и выгнать Ван Рина из дома. Но он не находил таких слов. У него не было уважительных причин для отказа, как презрительно утверждал позднее сам Николас.
— И что ты думаешь об этом странном деле? — Эфраим повернулся к жене, которая вслед за Мирандойвошла в комнату.
Она посмотрела на стоящую возле камина пару. Она уже ушла от нас, с болью думала Абигайль, потому что видела, как лицо девушки приняло точно такое же выражение, что и у Николаса: отчужденность и снисходительность. Матери казалось, будто меж дубовых досок настила открылась бездонная пропасть, и эти двое стояли на одной стороне, а она сама на другой. Она положила свою руку на плечо мужа.
— Полагаю, нам нужно ответить «да», Эфраим. И мы должны приготовить все как можно лучше, — спокойно ответила она.
Эфраим выдвинул еще несколько возражений, но он был бессилен против неумолимого стремления Николаса и страстного желания Миранды. Он был вне себя от негодования, узнав, что все приготовления к венчанию уже сделаны. Николас, обратившийся к преподобному Кларку, пригласил его к трем часам на следующий день прийти на ферму Уэллсов.
— Это неслыханно, это слишком быстро! — громыхал Эфраим. — Моя дочь должна выйти замуж в церкви, как хорошая христианка. Я не позволю никаких тайных браков.
— Наш брак не будет служить развлечением для всяких зевак, — парировал Николас. Он считал, что и так пошел на уступки, согласившись на пастора Уэллсов, вместо того чтобы привезти с собой голландского священника, который гораздо больше подходил для венчания Ван Рина. — Что же до дня, — продолжал он, — то я не вижу причин его откладывать.
— Но она не готова, — вставила Абигайль, — у нее нет свадебного платья.
— Ей ничего не нужно. В моем доме в Нью-Йорке ее ожидает полный гардероб.
Абигайль в волнении закусила губу. Она посмотрела на Миранду, надеясь, что решение Николаса заденет ее чувство собственного достоинства и она будет настаивать на своих привилегиях невесты, таких как самостоятельное назначение времени и места венчания. Но карие глаза, устремленные на Николаса, были слепы ко всему остальному.
И потому Миранда венчалась с Николасом Ван Рином в три часа дня в воскресенье, четвертого апреля, в простой гостиной фермерского дома почти без свидетелей, кроме членов своей семьи и Обадии. Табита и ее молодой муж прижались друг к другу в углу за столом из вишневого дерева; оба ошеломленные таким развитием событий. Я не завидую ей, уверяла Табита, она выходит замуж позднее меня, а он такой старый. Но когда она перевела взгляд с гордого профиля Николаса на простодушное круглое лицо Оба, то непроизвольно вздохнула.
На улице пошел дождь, не простой весенний дождичек, а сильный ливень, чьи капли громко стучали по оконным стеклам. По гостиной распространилась сырость, и тоска нашла путь к сердцу Абигайль. Она закрыла глаза, желая избавиться от вида священника в черном, прямой спины Николаса в темном костюме, и Миранды в зеленом шелковом платье, очень бледной, отвечающей на вопросы приглушенным зачарованным голосом.
Зеленое не годится для невесты, размышляла Абигайль. И не только зеленое платье, но и все в этом венчании не сулило удачи. Она была в этом уверена, хотя откуда она все это знала, объяснить не могла.
— Ну же, Эбби, подбодрись, — сказал Эфраим, дергая ее за руку. — Теперь нет причин печалиться. Девчонка сама постелила себе постель и теперь должна лечь. Нет никакого сомнения, что все у нее пойдет хорошо, если она будет следовать Святому писанию, следить за домом и не вкушать от хлебов безделья.
Теперь, когда все было кончено, он не видел смысла для дальнейших протестов и опасений.
Абигайль приготовила свадебный ужин, но Николас на него не остался.
— Я намерен ехать прямо сейчас. Хочу остаться тобой наедине, — тихо сказал он Миранде. Это были первые слова, которые он сказал ей после церемонии. И хотя он даже не прикасался к ней, во время их торопливого прощания он смотрел только на нее.
Когда пришло время, Миранда вцепилась в Абигайль, но Николас не оставил ей времени на излияние чувств при расставании.
— Идем, Миранда, — позвал он и указал на ожидавшую их карету, где рядом с открытой дверцей почтительно стоял лакей со шляпой в руке.
— Я уезжаю ненадолго! Я скоро навещу вас, скоро! — крикнула Миранда родным, собравшимся на ступенях дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
— Похоже, с ним все в порядке. Я видел-то его всего минуту.
Он вздохнул, вспоминая забитый людьми зал суда в Гудзоне во время второго процесса над Смитом Боутоном, обвиненным в подстрекательстве к мятежу против землевладельцев, потребовавшегося из-за неспособности присяжных вынести окончательный вердикт в первом процессе.
Николас, очень представительный в своем черном костюме, сидел на галерее. Он наблюдал за судом бесстрастно, его красивая голова была слегка повернута, а голубые глаза не выражали совершенно ничего.
Как только вердикт был оглашен, он встал и молча покинул галерею. Джефф тоже вышел из зала суда, движимый бессильной злобой от невозможности подойти к своему другу, чтобы сказать ему несколько ободряющих слов. Охрана заявила ему, что сейчас никто не может встречаться с заключенным. Он спускался по ступеням лестницы в соответствующем настроении, когда неожиданно ощутил прикосновение к своему плечу.
Это был Николас.
— Добрый день, доктор Тернер, — сказал он. — Сегодня, должно быть, у вас печальный день.
— В любом случае он приятен вам, — ответил Джефф, собираясь идти дальше.
— Вердикт справедлив, но излишне суров, — спокойно произнес Николас. — Если бы я был на его месте, я бы покончил с собой. Лучше умереть, чем сидеть в тюрьме.
Уверен, он бы так и сделал, решил Джефф, и ответил:
— Я не согласен с вами, мистер Ван Рин. Жизнь это сокровище, от которого нельзя отказаться по собственной воле. А теперь, если вы позволите… Я скоро уезжаю в Нью-Йорк и у меня много дел.
— Вот как? — вежливо спросил Николас.
— И когда я буду поблизости, я, может, загляну к мисс Уэллс, — зачем-то добавил Джефф, совершенно не интересуясь в этот момент, как к его словам отнесется Николас.
В глазах Ван Рина появилось отсутствующее выражение.
— Если вы ее увидите, — промолвил он наконец после долгого молчания, — можете передать ей, что в апреле я отправлюсь вниз по реке.
— Конечно, — ответил Джефф, не заметив в словах Николаса ничего особенного. Он думал так вплоть до этого момента и удивился.
Когда он передал послание Миранде, он больше не задавал себе подобных вопросов. Миранда вся воспламенилась от радости.
— Он так и сказал? — воскликнула она. — О, спасибо, спасибо, Джефф.
В порыве чувств она впервые назвала его по имени, смешав во вздохе облегчения смех и слезы. Все в порядке. Николас не мог ответить на ее письмо, потому что Драгонвик был закрыт, а он сам где-то путешествовал. Но он будет здесь в апреле, как и обещал.
Она улыбнулась Джеффу, словно предлагая ему разделить с ней радость.
— Миранда, — неожиданно заговорил он, — почему вы делаете себя несчастной, мечтая о том, чего вы никогда не получите? Неужели вам не нравится жить в своем доме? Ферма так красива…
— Красива! — с изумлением повторила она, оглядываясь вокруг.
Сад, где они стояли, располагался выше фермерского дома, который словно белый голубь ютился под болиголовами и высокими вязами. Поля, перегороженные каменными стенами, плавными волнами удалялись к сапфировой полоске далекого Зунда. Воздух, необыкновенно чистый, был напоен запахом лаванды и сжигаемых листьев. Клены на Кэт-Рокк-Хиллс горели красным и золотым, и этот цвет еще больше усиливался в зарослях сумаха и золотарника на фоне серой стены небольшого кладбища.
— Может быть, здесь очень даже мило, — страстно ответила Миранда, — но здесь нет изящества, нет элегантности, а что до фермы… то здесь ничего не найти, кроме изнурительной работы.
Она грустно взглянула на свои руки. Несмотря на всю ее тщательную заботу о них, они покраснели, а два ее розовых ноготка были некрасиво обломаны.
— Миранда, вы не… — начал было Джефф, но затем просто рассмеялся. Она его не слушала. — Пойдемте, покажите мне ферму. Мне это очень интересно, даже если не интересно вам.
И взяв ее за руку, он помог ей перелезть через ограду.
На ферме Уэллсов по воле случая Джефф остался на несколько дней, потому что в ночь его приезда у малышки вдруг заболело горло. Через несколько часов там появились страшные белые пятна, и перепуганная Абигайль, которая уже потеряла из-за этой болезни одного ребенка, не нуждалась в объяснениях Джеффа, чтобы понять, что у Чарити дифтерия.
Ей не нужен был Джефф, чтобы поставить этот диагноз, но она отчаянно нуждалась в нем, когда удушающие пленки стали грозить страшной бедой, и только быстрое и умелое введение Джеффом полого тростника в горло малышки, спасло ее. Джефф и Абигайль без сна и отдыха трудились три дня и три ночи, протирая девочку губкой, делая припарки и ингаляции скипидаром. Миранда, которая никогда ничем не болела, была, несмотря на ее протесты, изгнана из комнаты.
Когда опасность была позади, и Чарити со свойственной детям быстротой начала поправляться, вся семья смутила Джеффа благодарностью.
— Я никогда не забуду, что вы сделали, никогда, — облегченно всхлипывала Абигайль, измученная невероятным напряжением.
И в этот вечер за семейной молитвой Эфраим выбрал из Библии главу о добром самаритянине вместо той, которую он хотел прочитать раньше. В своей молитве он возблагодарил Господа за то, что он «послал нам помощь в час нашей нужды!»
Эфраим согласился принять отказ Джеффа от всякой оплаты своего труда лишь из-за уверенности, что молодой врач вскоре станет его зятем. Поэтому он был очень изумлен, когда однажды утром Джефф просто сел в седло и после теплого прощания отправился в Гудзон, так и не попросив руки Миранды.
— Не понимаю я нынешних молодых людей, — проворчал Эфраим. — Сами не знают чего хотят.
Тут его осенила новая мысль.
— Должно быть, Джефф отправился домой, чтобы перед нашим разговором сделать необходимые приготовления. Он скоро вернется. Вот так то.
— Возможно, — тихо ответила Абигайль. Ей все было известно, но она предпочитала не выводить мужа из заблуждения раньше, чем это будет необходимо.
Глава двенадцатая
Николас приехал в Гринвич второго апреля, ровно через год после того памятного дня, когда он в последний раз видел Миранду. Он отправился в гостиницу Уидов на Мейн-стрит, и, обнаружив, что предложенные ему комнаты тесные и шумные, так как они выходили на Бостон-Пост-Роуд, где без перерыва сновали торговые фургоны, кареты и дилижансы, отправил своего лакея наводить справки, а затем сел в карету и поехал через весеннюю слякоть на Нарт-стрит в Стэнвич, где занял второй этаж маленького отеля.
Как только он поселился там, и смущенный владелец отеля, редко видевший в эти дни постояльцев и уж тем более такого ранга, вылезал из кожи вон, распаковывая его вещи. Николас распорядился подать бокал мадеры, а затем раскрыл свой несессер для письменных принадлежностей и достал перо и бумагу.
Через час мальчик-посыльный передал его записку на ферму Уэллсов. Она была вручена Эфраиму, который в это время мыл под насосом свою голову. Он вошел на кухню, где Миранда и Абигайль накрывали на стол. В его влажных пальцах была зажата записка.
— Ничего не понимаю! — воскликнул он. — Твой распрекрасный кузен Николас остановился в Стенвиче и он желает поговорить со мной по какому-то важному делу.
Миранда бросила беглый взгляд на знакомый почерк. Кухонная печь, отец и мать, стоящие рядом, медленно закружились перед ее взором. Она уцепилась за стол и закрыла глаза. Затем совершенно неожиданно она успокоилась. Долгая неуверенность осталась позади. Сейчас могут возникнуть новые трудности — папа бывает иногда невыносимым человеком, но она знала, что Николас справится с ним и добьется всего, чего он захочет.
— Чего, интересно, ему надо? — ворчал Эфраим, расчесывая гребнем бороду. — Ренни… — он повернулся к дочери, но Миранда уже убежала наверх.
Зеленое шелковое платье, хоть и давно не надеваемое, было уже готово. Она вытащила его из пахнущего лавандой шкафа, где оно с нетерпением ожидало своего часа.
Она разделила свои волосы и намотала их вокруг пальца, чтобы образовались локоны по обеим сторонам лица, а остальные сложила в тяжелый пучок на затылке. Затем она побрызгала гелиотроповой туалетной водой запястья и лоб и, тщательно одетая, развязала шелковый шнурок, вытащив из потайного места обручальное кольцо, затем поцеловала его и надела на палец.
Когда она сошла вниз, с улицы раздался шум подъезжающей кареты. Когда она вошла в кухню, все услышали стук в парадную дверь, ту самую дверь, которой они не пользовались.
Эфраим пошел открывать, и вся семья столпилась позади него в холодной передней комнате. Он отодвинул засов, и вошел Николас. Ван Рин поклонился Эфраиму, и остановившись у порога — его голова почти касалась низкого потолка, — внимательно рассмотрел другие лица, которые видел в первый раз. Когда он взглянул на Миранду, державшуюся позади, ее сердце готово было выскочить из груди, а руки затряслись от радости, что этот миг наконец-то наступил.
Лицо Николаса посветлело, когда он пристально посмотрел в ее глаза. Он словно задавал ей вопрос, который не нуждался в ином ответе, кроме выражения ее лица. Он быстро прошел через комнату, и взяв руку Миранды, поднес ее к своим губам.
— Что все это значит, сэр! — загромыхал Эфраим. Николас отпустил руку девушки и повернулся лицом к ее ошеломленному отцу.
— Могу я поговорить с вами наедине, мистер Уэллс?
Его тон явно давал понять, что он спешит и желает как можно скорее покончить со своими делами. Он сделал жест рукой, словно отпуская остальных, и все сразу же повиновались, кроме Абигайль, которая сначала взглянула на Эфраима, чтобы убедиться, действительно ли он хочет, чтобы они ушли. Дверь за ними закрылась.
— Ну и ну! — прошептал юный Нат, усаживаясь на кухонный стул и глядя на сестру. — Вот значит какой этот мистер Ван Рин! Ну ты оказывается и штучка, Ренни.
Мальчики уставились на Миранду, словно никогда ее раньше не видели. Мать взглянула на дочь и почувствовала острую тревогу. Этот Николас действительно оказался таким, как представляла его Миранда и даже гораздо более значительным. Она никогда не видела такого красивого мужчину, никого, кто был бы хоть столь же величественен. В том, как он приветствовал Миранду, проявлялась нежность и уважение. Вы не можете требовать от мужа большего, чем эта нежность и уважение, особенно если она сопровождается немалым богатством и достойным положением в обществе.
Но тогда что со мной? — размышляла Абигайль.
Она открыла дверцу печи и перевернула хлеба. Что бы там ни было, но хлеб печь надо. И это получалось у нее хорошо. Она захлопнула дверцу и схватив нож, принялась с гневным видом чистить яблоки. Но дочистив второе яблоко, она отложила нож. Нужно спокойно разобраться. В тот момент, когда Николас вошел в дверь их дома, Абигайль ощутила какое-то странное чувство, не то страх, не то что-то родственное ему. Для этого же нет причин, уговаривала она себя, но чувство беспокойства у нее все-таки осталось.
— Занимайтесь своими делами, мальчики, — резко велела она сыновьям. — Вас это не касается.
Они встали, замерев на мгновение, когда услышали гневный громкий голос отца, спокойный и неторопливый ответ Николаса. Они нехотя вышли. Том направился на вечернюю дойку, а Сэт и Нат пошли складывать дрова. По пути они незаметно бросали взгляды на сияющую карету, двух холеных красивых лошадей и кучера, который демонстративно их не замечал.
На кухне обе женщины подошли поближе друг к другу. Миранда схватила руку матери и сжала ее. По телу девушки пробежала дрожь, когда дверь распахнулась и Эфраим закричал:
— Миранда, иди сюда!
Николас стоял у камина, и его окружала привычная аура непоколебимой уверенности, а Эфраим сидел в кресле и его пальцы отбивали дробь по столу. Миранда увидела, что на его раскрасневшемся лице был не только гнев, но и недоумение.
— Он говорит, что хочет жениться на тебе, — заявил Эфраим дочери тоном, в котором звучало мрачное недоверие. Он сдвинул свои лохматые брови. — Говорит, что ты знаешь об этом.
Мгновение она колебалась, затем кивнула.
— Да, папа. Я хочу выйти замуж на Николаса. Она подошла к камину и робко улыбнулась любимому человеку. В его глазах сохранялось выражение сдерживаемого недовольства, поскольку он считал всю эту разыгрываемую Эфраимом сцену излишней и скучной, однако же, положив руку на стройную талию девушки, привлек ее к себе.
Эфраим уставился на обоих, чувствуя, как дочь на его глазах становится для него чужой. Он подыскивал слова, чтобы задеть этих двоих, придумать что-нибудь, чтобы запретить их брак и выгнать Ван Рина из дома. Но он не находил таких слов. У него не было уважительных причин для отказа, как презрительно утверждал позднее сам Николас.
— И что ты думаешь об этом странном деле? — Эфраим повернулся к жене, которая вслед за Мирандойвошла в комнату.
Она посмотрела на стоящую возле камина пару. Она уже ушла от нас, с болью думала Абигайль, потому что видела, как лицо девушки приняло точно такое же выражение, что и у Николаса: отчужденность и снисходительность. Матери казалось, будто меж дубовых досок настила открылась бездонная пропасть, и эти двое стояли на одной стороне, а она сама на другой. Она положила свою руку на плечо мужа.
— Полагаю, нам нужно ответить «да», Эфраим. И мы должны приготовить все как можно лучше, — спокойно ответила она.
Эфраим выдвинул еще несколько возражений, но он был бессилен против неумолимого стремления Николаса и страстного желания Миранды. Он был вне себя от негодования, узнав, что все приготовления к венчанию уже сделаны. Николас, обратившийся к преподобному Кларку, пригласил его к трем часам на следующий день прийти на ферму Уэллсов.
— Это неслыханно, это слишком быстро! — громыхал Эфраим. — Моя дочь должна выйти замуж в церкви, как хорошая христианка. Я не позволю никаких тайных браков.
— Наш брак не будет служить развлечением для всяких зевак, — парировал Николас. Он считал, что и так пошел на уступки, согласившись на пастора Уэллсов, вместо того чтобы привезти с собой голландского священника, который гораздо больше подходил для венчания Ван Рина. — Что же до дня, — продолжал он, — то я не вижу причин его откладывать.
— Но она не готова, — вставила Абигайль, — у нее нет свадебного платья.
— Ей ничего не нужно. В моем доме в Нью-Йорке ее ожидает полный гардероб.
Абигайль в волнении закусила губу. Она посмотрела на Миранду, надеясь, что решение Николаса заденет ее чувство собственного достоинства и она будет настаивать на своих привилегиях невесты, таких как самостоятельное назначение времени и места венчания. Но карие глаза, устремленные на Николаса, были слепы ко всему остальному.
И потому Миранда венчалась с Николасом Ван Рином в три часа дня в воскресенье, четвертого апреля, в простой гостиной фермерского дома почти без свидетелей, кроме членов своей семьи и Обадии. Табита и ее молодой муж прижались друг к другу в углу за столом из вишневого дерева; оба ошеломленные таким развитием событий. Я не завидую ей, уверяла Табита, она выходит замуж позднее меня, а он такой старый. Но когда она перевела взгляд с гордого профиля Николаса на простодушное круглое лицо Оба, то непроизвольно вздохнула.
На улице пошел дождь, не простой весенний дождичек, а сильный ливень, чьи капли громко стучали по оконным стеклам. По гостиной распространилась сырость, и тоска нашла путь к сердцу Абигайль. Она закрыла глаза, желая избавиться от вида священника в черном, прямой спины Николаса в темном костюме, и Миранды в зеленом шелковом платье, очень бледной, отвечающей на вопросы приглушенным зачарованным голосом.
Зеленое не годится для невесты, размышляла Абигайль. И не только зеленое платье, но и все в этом венчании не сулило удачи. Она была в этом уверена, хотя откуда она все это знала, объяснить не могла.
— Ну же, Эбби, подбодрись, — сказал Эфраим, дергая ее за руку. — Теперь нет причин печалиться. Девчонка сама постелила себе постель и теперь должна лечь. Нет никакого сомнения, что все у нее пойдет хорошо, если она будет следовать Святому писанию, следить за домом и не вкушать от хлебов безделья.
Теперь, когда все было кончено, он не видел смысла для дальнейших протестов и опасений.
Абигайль приготовила свадебный ужин, но Николас на него не остался.
— Я намерен ехать прямо сейчас. Хочу остаться тобой наедине, — тихо сказал он Миранде. Это были первые слова, которые он сказал ей после церемонии. И хотя он даже не прикасался к ней, во время их торопливого прощания он смотрел только на нее.
Когда пришло время, Миранда вцепилась в Абигайль, но Николас не оставил ей времени на излияние чувств при расставании.
— Идем, Миранда, — позвал он и указал на ожидавшую их карету, где рядом с открытой дверцей почтительно стоял лакей со шляпой в руке.
— Я уезжаю ненадолго! Я скоро навещу вас, скоро! — крикнула Миранда родным, собравшимся на ступенях дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37