А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

— Он не хочет тебя видеть, — ответил он. Я резко остановилась и вырвала свою руку.— Почему?Муртаг замялся, словно подбирая нужные слова.— Ну… просто… он решил, что тебе лучше оставить его здесь и вернуться в Шотландию. Он…Больше я ничего не услышала, потому что грубо оттолкнула его и бросилась бежать.Тяжелая дверь закрылась за мной с приглушенным стуком. Джейми дремал, лежа на животе. Он был в короткой ночной рубашке послушника, не прикрыт одеялом. Жаровня в углу уютно согревала комнату, хотя слегка дымила.Когда я прикоснулась к нему, он отчаянно дернулся. Глаза, еще подернутые дремотой, глубоко запали, а лицо оставалось во власти сновидений. Я взяла его руку своими, но он выдернул ее и с выражением отчаяния закрыл глаза и зарылся лицом в подушку.Стараясь не показывать своего беспокойства, я подтянула табурет и села у изголовья.— Я не буду касаться тебя, — произнесла я, — но ты должен со мной поговорить.Джейми несколько минут лежал неподвижно, ссутулив плечи, словно защищаясь от меня. Наконец он вздохнул и сел, медленно и мучительно, опустив ноги с кровати.— Ага, — бесцветно произнес он, не глядя на меня. — Ага, думаю, что должен. Я должен был сделать это давно, но все трусил, надеялся, что обойдется. — В голосе звучала горечь, он не поднимал голову, зажав руки между коленями. — Я никогда не считал себя трусом, а все-таки я трус. Должен был заставить Рэндалла убить себя, но не сделал этого. У меня не оставалось причин, чтобы жить, но не хватило мужества умереть. — Голос его упал, он говорил теперь так тихо, что я едва различала слова. — И я знал, что должен увидеть тебя в последний раз… чтобы сказать тебе… но… Клэр, любовь моя… о, любимая.Джейми взял подушку и прижал к себе, словно для защиты, как замену того утешения, что он не мог найти во мне. Он прижался к подушке лбом, будто собираясь с силами.— Когда ты покинула меня там, в Вентворте, Клэр, — тихо начал он, не поднимая головы, — я прислушивался к твоим шагам, уходящим все дальше, и говорил себе: я буду думать о ней. Я буду вспоминать ее — ее кожу, запах ее волос, прикосновение ее губ к моим. Я буду думать о ней до тех пор, пока эта дверь снова не откроется. Я буду думать о ней и завтра, когда буду стоять на виселице, и она придаст мне мужества. А между тем мигом, когда эта дверь откроется и тем, когда я покину это место, чтобы умереть, — крупные руки сжались и снова расслабились, — я вообще ни о чем не буду думать, — почти беззвучно закончил он.В той маленькой подвальной комнате Джейми закрыл глаза и стал ждать.Пока он сидел смирно, боль была не такой ужасной, но он понимал, что скоро она усилится. Он боялся боли, но все же знал ее и раньше.Он знал, что это такое, знал, как откликается на нее, и был готов терпеть, надеясь только, что она не слишком быстро исчерпает его силы.Перспектива физического насилия тоже стала теперь лишь вопросом отвращения, а отчаяние — его собственным способом анестезии.В комнате не было окон, и он не знал, сколько прошло времени. Когда его притащили в подвал, было позднее утро, но полагаться на свое чувство времени Джейми не мог. Сколько еще часов осталось до рассвета? Шесть, восемь, десять? До конца всего. С мрачным юмором он подумал, что Рэндалл оказывает ему одну любезность — он будет приветствовать смерть.Когда дверь распахнулась, он поднял голову — что? Там стоял просто человек, худощавого сложения, привлекательный, в порванной льняной рубашке, с взъерошенными волосами. Он прислонился к двери, наблюдая за Джейми.Потом Рэндалл молча пересек комнату и встал рядом с ним. Он положил руку Джейми на шею, наклонился и освободил прибитую руку, резко выдернув гвоздь, и Джейми едва не потерял сознание. Поставил перед ним стакан бренди, твердой рукой поднял ему голову и помог выпить.— Потом он поднял мне лицо обеими руками и слизнул капли бренди с моих губ. Я хотел отпрянуть, но я дал слово, поэтому сидел неподвижно.Рэндалл подержал голову Джейми, испытующе вглядываясь ему в глаза, потом отпустил его и сел на стол.— Он долго сидел так, ничего не говоря, просто покачивал ногой. Я понятия не имел, чего он хочет, и не собирался угадывать. Я устал, меня немного тошнило от боли в руке. Поэтому я просто опустил голову на руки и отвернулся. — Он тяжело вздохнул. — Через какое-то время я ощутил его руку на голове, но даже не шевельнулся. Он начал гладить меня по волосам, очень нежно, все снова и снова. Больше не было никаких звуков, только его хриплое дыхание и потрескивание огня в жаровне, и думаю-думаю, я ненадолго заснул.Когда Джейми проснулся, Рэндалл стоял перед ним.— Чувствуешь себя немного лучше? — спросил Рэндалл легким, любезным тоном.Джейми молча кивнул и встал. Рэндалл раздел его, стараясь не задеть раненую руку, и отвел к кровати.— Я дал слово не сопротивляться, но я не собирался ему помогать, поэтому просто стоял, как деревянный. Я думал — пусть он делает, что хочет, но я в этом участвовать не буду… я просто отстранюсь от этого, по крайней мере, в уме.Тогда Рэндалл улыбнулся и дернул Джейми за правую руку, достаточно сильно, чтобы он упал на кровать. От приступа боли голова закружилась, и его затошнило. Рэндалл встал перед ним на колени и за несколько сокрушительных минут объяснил ему, что отстраниться — это иллюзия.— Когда он поднялся, то взял нож и провел им мне поперек груди. Порез был неглубоким, но кровь пошла. Он немного посмотрел мне в лицо, потом протянул палец и обмакнул его в кровь. — Голос Джейми стал неровным, он запинался и спотыкался. — Он слизал мою кровь языком, как к-кот, который умывается. Потом снова улыбнулся — очень по-доброму — и склонил голову к моей груди. Я не был связан, но не мог шевельнуться. Я просто… сидел там, пока он языком… это даже не было больно, но очень… странно. Потом он встал и тщательно вытерся полотенцем.Я смотрела на руку Джейми. Он отвернулся, но рука служила превосходным индикатором чувств. Рассказывая дальше, он судорожно вцепился в край кровати.— Он… сказал мне… что я восхитительно вкусный. Порез к этому времени перестал кровоточить, но он взял полотенце и потер его, чтобы рана опять открылась.Костяшки на вцепившейся в кровать руке походили на наросты на бескровной кости.— Он расстегнул штаны и размазал на себе кровь и сказал, что теперь моя очередь.Потом Рэндалл подержал Джейми голову, пока его рвало, нежно вытер ему лицо мокрым полотенцем и дал еще бренди, чтобы прополоскать рот.И так, то нежностью, то злобой, мало-помалу, пользуясь болью, как оружием, он разрушил все барьеры сознания и тела.Я хотела остановить Джейми, сказать, что ему не нужно продолжать, что он не должен продолжать, но вместо этого сильно прикусила губу, чтобы не выронить слово, и крепко стиснула руки, чтобы удержаться и не прикоснуться к нему.Он рассказал мне все. Медленные и осознанные удары кнутом вперемешку с поцелуями. Шокирующую боль от ожогов, призванную вырвать его из бессознательного состояния, к которому Джейми так отчаянно стремился, и дальнейшие унижения. Он рассказал мне все, колеблясь, иногда со слезами; гораздо больше, чем я могла выслушать, но я слушала его и молчала, как исповедник. Он иногда вскидывал на меня быстрый взгляд и тут же отводил глаза.— Я бы выдержал боль, неважно, насколько сильную. Я ожидал, что меня… используют, и думал, что могу выдержать и это. Но я не смог… я… он…Я свирепо впилась ногтями в ладонь, пытаясь не нарушить молчания.Джейми беззвучно задрожал, потом снова заговорил, хриплым, но безнадежно твердым голосом.— Он не просто причинял мне боль или использовал меня. Он занимался со мной любовью, Клэр. Он причинял мне боль — ужасную боль — пока делал это, но это был акт любви. И он заставил меня отвечать ему — будь проклята его душа! Он делал так, что у меня вставал! — Его рука сжалась в кулак и с такой бессильной яростью ударила по спинке, что затряслась вся кровать.— В… в первый раз он был ужасно осторожен. Он воспользовался маслом и долго размазывал его по мне, прикасаясь ко мне… везде. И я не мог сделать так, чтобы не возбудиться от его прикосновений, как не мог остановить кровь, когда он порезал меня.Теперь голос Джейми звучал устало и безысходно. Он замолчал и в первый раз с того мига, как я вошла в комнату, посмотрел мне прямо в лицо.— Клэр, я не хотел думать о тебе. Это было непереносимо — находиться там, нагим, и… вот так… и вспоминать, как я любил тебя. Это походило на богохульство. Я хотел стереть тебя из памяти и просто… существовать, так долго, как придется. Но он не позволил мне и этого. — Его щеки влажно поблескивали, но он не плакал.— Он говорил. Все это время он разговаривал со мной. Иногда угрозами, иногда о любви, но чаще всего — о тебе.— Обо мне? — После такого долгого молчания из моего горла вырвалось какое-то карканье.Джейми кивнул и снова уставился в подушку.— Ага. Знаешь, он ужасно ревновал к тебе.— Нет. Нет, я не знала этого.Джейми снова кивнул.— О да. Он спрашивал меня — трогал и спрашивал: а она делает так? Может твоя женщина в-возбудить тебя так сильно? — Голос Джейми задрожал. — Я ему не отвечал — не мог. И тогда он стал спрашивать: что, по-моему, ты бы почувствовала, если бы увидела… увидела меня… — Он сильно закусил губу, не в состоянии продолжать.— Он делал больно, потом прекращал и любил меня, пока у меня не начинал вставать… и тогда он делал очень больно и в самый разгар этой боли брал меня. И все время говорил о тебе, и ты постоянно была у меня перед глазами. Я боролся, мысленно… Я пытался отстраняться от него, пытался отделить сознание от тела, но боль прорывалась насквозь, снова и снова, ломала все барьеры, которые я возводил. Я пытался, Клэр… Господи, я так старался, но…Он уронил голову в ладони, впившись пальцами в виски, и отрывисто произнес:— Теперь я знаю, почему юный Элик Макгрегор повесился. Я бы сделал то же самое, не знай я, что это смертный грех. Пусть он проклял меня при жизни, на небесах ему этого не добиться.Наступила тишина. Джейми пытался взять себя в руки. Я машинально отметила, что подушка у него на коленях вся во влажных пятнах, и хотела встать и поменять ее. Джейми медленно покачал головой, все еще глядя себе на ноги.— Теперь… теперь все связано в один узел. Я не могу думать о тебе, Клэр, даже о том, чтобы поцеловать тебя или взять за руку, без чувства, что страх, боль и тошнота тут же вернутся. Я лежу здесь и чувствую, что умру без твоего прикосновения, но когда ты прикасаешься ко мне, я чувствую, что сейчас меня вырвет от стыда и отвращения к самому себе. Я теперь не могу даже видеть тебя без…Он уткнулся лбом в узловатые кулаки, сильно вдавив костяшки пальцев в глазницы. Напрягшиеся сухожилия на шее были резко очерчены, а голос звучал приглушенно.— Клэр, я хочу, чтоб ты оставила меня. Возвращайся в Шотландию, в Крэйг на Дун. Возвращайся к себе домой, к своему… мужу. Муртаг отвезет тебя. Я ему рассказал. — Он снова замолчал. Я не шевелилась.Джейми с отчаянной отвагой вскинул голову и бесхитростно произнес:— Я буду любить тебя столько, сколько буду жив, но я больше не могу быть твоим мужем. А ничем меньшим я для тебя быть не желаю. — Его лицо исказилось. — Клэр, я так сильно хочу тебя, что каждая косточка дрожит, но — да поможет мне Господь — я боюсь прикоснуться к тебе!Я встала и хотела подойти к нему, но он остановил меня резким взмахом. Он скорчился, лицо исказилось от внутренней борьбы, а голос был напряженным и задыхающимся.— Клэр… пожалуйста. Пожалуйста, уходи. Меня сейчас очень сильно вырвет, и я не хочу, чтобы ты это видела. Пожалуйста.Я слышала мольбу в его голосе и понимала, что должна избавить его хотя бы от этого унижения. Я встала и впервые в моей профессиональной жизни предоставила больного человека самому себе, оставила его, беспомощного, одного.Я вышла из комнаты Джейми и, оцепенев, прислонилась к белой каменной стене, охлаждая горевшие щеки и не обращая внимания на взгляды Муртага и брата Вильяма. Да поможет мне Господь, сказал он. Да поможет мне Господь, я боюсь прикоснуться к тебе. Я выпрямилась. Ну, а почему бы и нет? Все равно больше никого нет.В тот час, когда время начинает замедляться, я преклонила колена в проходе часовни святого Жиля. Ансельм был там, он сидел, выпрямив изящные плечи, но больше никого не было. Он не шевельнулся и не оглянулся. Живое тепло часовни обволокло меня.Я немного постояла на коленях, вживаясь в спокойную тьму и чувствуя, как лихорадочные мысли покидают сознание.Только когда сердце начало биться в неспешном ритме ночи, я скользнула на скамью в заднем ряду. Я чувствовала себя скованно: мне не хватало знания установленного порядка и ритуалов, тех литургических условностей, которые облегчали братьям погружение в священный разговор.Я не знала, как начать. Наконец я напрямую произнесла про себя: мне нужна помощь. Пожалуйста.И снова позволила волнам безмолвия захлестнуть себя, окутать себя, как складками плаща, такого уютного и согревающего. И вот я ждала, как говорил Ансельм, и минуты незаметно текли прочь.В часовне стоял маленький столик, покрытый льняной скатертью, а на нем чаша со святой водой, Библия и несколько духовных книг. Для тех поклоняющихся, кто не выдерживает тишины, подумала я.Мне тоже сделалось не по себе, я встала и взяла в руки Библию.Вряд ли я первый человек, который обращается к Библии в минуту смятения.Свечи давали достаточно света для чтения, я осторожно перелистывала тонкие страницы, и, прищурившись, вглядывалась в черные строчки.— …и Он наказал их мучительными наростами. — Наверняка мучительными, подумала я. Что это за чертовщина такая — наросты? Лучше посмотреть Псалтирь.— Я же червь, а не человек… Я пролился, как вода; все кости мои рассыпались; сердце мое сделалось, как воск, растаяло посреди внутренности моей. — Что ж, весьма квалифицированный диагноз, нетерпеливо подумала я. Но существует ли способ лечения?— Но ты, Господи, не удаляйся от меня; сила моя, поспеши на помощь мне! Избавь от меча душу мою и от псов одинокую мою. — Хм-м.Я обратилась к Книге Иова, любимой книге Джейми. Уж если кто-то и в состоянии дать полезный совет…— Но плоть его на нем болит и душа его в нем страдает. — Ммм, это верно, подумала я и перевернула страницу.— …он вразумляется болезнию на ложе своем и жестокою болью во всех костях своих… Плоть на нем пропадает так, что ее не видно, и выказываются кости его, которых не было видно. — В точку, подумала я. Что дальше?— И душа его приближается к могиле, и жизнь его — к смерти. — Не очень утешительно, но следующая немного вдохновляет. — Если у него есть Ангел-наставник, один из тысячи, чтобы показать человеку прямый путь его, Бог умилосердится над ним и скажет: «освободи его от могилы; Я нашел умилостивление». Тогда тело его сделается свежее, нежели в молодости; он возвратится к дням юности своей. — Так что же это за умилостивление, которое может выкупить душу человека и освободить моего ненаглядного от власти псов?Я закрыла книгу и глаза. Все слова перепутались, смешиваясь с настоятельной необходимостью получить помощь.Всесокрушающая боль охватила меня, когда я вслух произнесла имя Джейми. И все же где-то внутри возникло умиротворение и слегка спало напряжение, когда я сказала, и повторила снова и снова:— Господи, в руки Твои предаю я душу раба Твоего Джейми.Возникла мысль, что, возможно, для Джейми будет лучше умереть. Он сам сказал, что хочет умереть. Я точно знала — если я покину его, как он хочет, он скоро погибнет: вследствие пыток и болезни, или его повесят, или в битве. И не было никаких сомнений, что он тоже это понимает.Сделать так, как он просил? Да будь я проклята, если соглашусь, сказала я себе. Будь я проклята, свирепо повторила я солнцу на алтаре, и вновь открыла книгу.Прошло какое-то время, пока я осознала, что моя мольба перестала быть монологом. По правде сказать, я поняла это только тогда, когда ответила на вопрос. Только я не помнила, чтобы мне его задавали.В оцепенении бессонного страдания меня о чем-то спросили, я не знала точно, о чем именно, но ответила, не задумываясь:— Да, сделаю.Все мысли испарились. Я вслушалась в звенящую тишину и уже осторожнее беззвучно повторила:— Да. Да, сделаю, — и мельком подумала: условия греха таковы… он совершается с твоего полного согласия… таковы же и условия благодати, — эхом откликнулся тихий голос Ансельма.У меня возникло ощущение, что мне в руки положили небольшой невидимый предмет. Драгоценный, как опал, гладкий, как нефрит, тяжелый, как речная галька, более хрупкий, чем птичье яйцо. Безгранично спокойный, живой, как основа Сотворения мира. Не дар, но доверие. Чтобы неистово лелеять и мягко охранять. Слова возникали сами и растворялись под сводчатыми тенями потолка.И я преклонила колена перед Духом и покинула часовню; в бесконечности момента, когда время останавливается, я ни на миг не сомневалась в том, что получила ответ, хотя еще не понимала, что именно мне ответили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45