— Что ты, госпожа! — Керано говорил, понимая, что Юлия сейчас не поймет смысла, но ей важно слышать чей-то голос. — Что ты! Разве об этом говорил врач, господин Энергик? Разве ты хочешь убить себя и своего отца? Не смей. Жизнь не принадлежит тебе.
— Я пойду к нему, — голос Юлии звучал глухо, будто в ней поселился призрак.
— Куда ты пойдешь? Тебе нужен отдых…
— Готовьте носилки! — Юлия вскочила, глаза ее горели безумным огнем. — Я пойду к нему! Он должен… — потом взгляд девушки упал на спящего Квинта.
Она замолчала, а потом направилась к выходу. Керано остался рядом с хозяином и Юлия должна была отдать все распоряжения сама.
Уже через полчаса самые быстроногие носильщики мчали ее по улицам Рима к дому Септимуса Секста.
Корнелиус Агриппа проснулся этим утром и понял, что ему тяжело дышать, словно грудь старика стиснуло железными обручами.
— Проклятая отдышка, — пробормотал он себе под нос и попытался встать, однако силы изменили ему, Корнелиус упал обратно на подушки. Он с трудом смог протянуть руку, чтобы взять палочку и ударить в небольшой гонг, что стоял рядом с его кроватью. В спальне мгновенно появился раб. — Врача! Врача! — голос Корнелиуса постепенно перешел в хрип.
Раб бросился к Септимусу, который находился во внутреннем дворе. Обычно в это время Секст занимался фехтованием. При помощи Куасибы он осваивал различные хитрости владения мечом.
— Ваш дядя! Господин Агриппа! — раб плохо знал латынь и сказал несколько слов на своем языке Куасибе.
— Он говорит, что вашему дяде трудно дышать и сознание покинуло его, он просил позвать к нему врачевателя, — Куасиба отложил в сторону короткий гладиаторский меч и щит. Он внимательно смотрел на хозяина, ожидая приказаний.
Септимус Секст бросил меч, выпрямился и задумчиво поднес руку ко рту. На лице его появилось странное выражение, подушечки пальцев нервно барабанили по щеке. Затем племянник пошел в покои своего дяди и опекуна.
— Господин, мне сходить за врачом? — спросил Куасиба, удивленно глядя на своего хозяина.
— Нет, — последовал краткий и сухой ответ.
Септимус Секст склонился над дядей, тот тяжело дышал, словно каждый раз собирал последние силы для вздоха. Старик с трудом открыл глаза и умоляюще посмотрел на племянника. Септимус сделал шаг назад, обернулся к рабам, столпившимся в дверях.
— Всем выйти, — приказал он.
Куасиба встретился со своим хозяином взглядом. Доли секунды он не мог оторвать глаз от окаменевшего, исполненного решимости лица, а потом обернулся к остальным.
— Чего встали?! Всем выйти! Назад!
Через несколько секунд коридор опустел. Возле Корнелиуса остались только Септимус Секст и Куасиба.
— Ты тоже уходи, — Септимус обернулся к Куасибе и тот увидел гнев.
Раб послушно удалился и встал у входа в коридор, который вел в покои Корнелиуса Агриппы, чтобы не пропустить никого, кто захочет проникнуть внутрь.
Оставшись один, Септимус сел на ложе Корнелиуса и некоторое время смотрел на того в задумчивости, потом сказал.
— Знаешь, дядя, много лет я представлял себе этот день, но ты жил так долго, что я уже перестал надеяться, что он когда-нибудь придет.
Старик перестал издавать хрипы, напрягшиеся мышцы шеи ясно демонстрировали, что Корнелиус внимательно слушает племянника.
— Я знаю, что это ты виноват в смерти моего отца. Я узнал об этом сразу, потому что твое имя отец написал собственной кровью на каменном полу. Этой надписи не нашли, потому что я ее уничтожил после того как обнаружил тела. Ты хочешь знать, почему я ничего тебе не сказал? Почему за столько лет ни разу не попытался отомстить? Я отвечу. Потому что знал, что однажды случится то, что происходит сейчас. У тебя сорвался тромб, один из тех безобразных синих узлов, что покрывают твои ноги. Скоро ты умрешь. И я хочу чтобы ты знал, в последние часы своей жизни, что ничего не добился убийством брата. Я сделал так, чтобы стать тебе необходимым. Ты присвоил все мое наследство, что ж — теперь оно снова сполна станет моим, ты хотел править через меня Республикой и ради этого сделал меня популярным среди граждан Рима, что ж — я буду править, но один, без тебя. Одного я тебе не простил и проклинаю тебя в предсмертный час, требуя у богов таких мучений для твоей души, каких не испытывал еще ни один убийца. Я не простил тебе смерти своей матери. Она вела дневник, один я знал, где мать его прятала от твоих любопытных глаз. Ты ведь преследовал ее… Ты думал, что я слишком мал и не запомню той ночи, когда ты изнасиловал ее. И потом, все время преследовал. Она писала, что ты угрожаешь жизни моего отца и моей, всех нас.
Я прочел этот дневник сотни раз — страницу за страницей.
Септимус положил ладонь на горло Корнелиуса и осторожно сжал. Лицо старика побагровело, он забил ногами, но предсмертный паралич уже лишил его возможности сопротивляться.
— Ты будешь умирать медленно, от страшной боли, тромб будет разрывать твое сердце, а моя рука лишать тебя воздуха в моменты приступов. От нехватки воздуха ты будешь чувствовать будто твои легкие разрываются, а глаза готовы вывалиться из орбит. И никто не обвинит меня в убийстве. Энергик вскроет твое дряхлое тело и найдет сгусток крови в сердце, после чего объявит сенату, что благородный патриций Корнелиус Агриппа умер своей смертью, но это будет неправда. Я убью тебя, я своей рукой лишу тебя жизни.
Тишину в спальне нарушали только еле слышные хрипы умирающего, лицо которого приобрело малиновый цвет, и казалось, что сосуды на висках старика вот-вот лопнут и кровь забрызгает все вокруг. Септимус Секст невозмутимо продолжал удесятерять мучения умирающего, то сжимая, то ослабляя хватку своих пальцев.
— Дайте мне пройти! Пустите! Септимус Секст! Я требую, чтобы ты вышел и говорил со мной! — снаружи раздались звуки борьбы. Секст вздрогнул, он узнал голос Юлии.
— Хозяин! — Куасиба не решился войти, поэтому кричал, чтобы Септимус мог его слышать. — Здесь ваша невеста! Дочь сенатора Квинта!
— Септимус Секст! Я все знаю! Я требую, чтобы ты говорил со мной!
Агония Корнелиуса близилась к концу. Септимус Секст отпустил его горло, старик два раза судорожно втянул воздух, а затем испустил дух. Тоненькие струйки густой, почти черной крови сбежали на подушку из его правой ноздри и уголка рта.
Септимус Секст встал и закрыл глаза умершему.
— Да отправится твоя душа в Аид для вечного страдания и забвения. Пусть мое проклятие утяжелит в сто крат твои муки.
— К сожалению, я вижу, что тебя привел ко мне не любовный пыл, — сказал Септимус Секст Юлии, выходя из покоев Корнелиуса. — Куасиба, скажи рабам, чтобы они позаботились о теле, и пошли за Энергиком, можно объявить на Форуме, что патриций Корнелиус Агриппа — умер.
— Я… — Юлия смешалась, не зная теперь, с чего ей начать. — Мы должны поговорить.
— Да, любовь моя, — Септимус протянул ей руку и хотел привлечь к себе для поцелуя, но девушка вырвалась с такой силой, что оцарапала внутреннюю поверхность ладони Секста. — Хорошо, идем в сад.
Септимус привел Юлию в зеленую беседку. Дикий виноград так густо оплел каркас, что свет уже почти не проникал внутрь.
Септимус сел в плетеное кресло, жестом приглашая Юлию расположиться в таком же, стоявшем напротив. Девушка села.
— Я все знаю, мать рассказал мне, — сказала она Септимусу. — Я была в Фесалийской долине.
— И что, боги благословили наш брак?
— Я все знаю! — Юлия крикнула, ей казалось, что Секст ее не слышит. Неожиданно он показался ей чудовищем. Лицо, которое раньше представлялось ей мужественным и прекрасным, сейчас походило на лик Минотавра.
— Что ты знаешь? — Септимус смотрел на Юлию так спокойно, что на секунду ей показалось, что все это наваждение, дурной сон.
— Я твоя дочь, — губы девушки произнесли это сами. Она почувствовала их чужими, не частью своего тела, и голос тоже слышался как будто со стороны. — Ты должен расторгнуть брачный договор с моим отцом… то есть… с… — Юлия замолчала, глядя на Септимуса. Взгляд ее был умоляющим, похожим на тот, что подчас останавливает руку охотника, загнавшего лань.
— Ты пришла только за этим? — лицо Секста стало каменным.
Юлия смотрела на него с ужасом. Все происходящее вообще перестало казаться реальным. Этого не может быть! Этого не может быть! Рыдания душили ее, все вокруг заволокла белая пелена, потрескавшиеся губы невыносимо жгли лившиеся градом слезы.
— Нет… Нет! Ты должен! Ты не можешь! Ты должен! — Юлия упала на колени и схватила край тоги, что спадала с плеч Секста. — Отпусти меня… — наконец, прошептала она.
Этого не будет, — Септимус отодвинул от нее свои ноги, встал и обошел Юлию. — Этот брак нужен мне, — голос его казался неестественным, похожим на тот, каким чревовещатель заставляет говорить своих злых кукол. — Это приведет меня к власти. Я стану верховным консулом. Иначе все напрасно. Иначе все напрасно, — перед глазами Септимуса Секста промелькнули годы, прожитые в смертельном страхе перед дядей, когда юноше приходилось прятать свои страдания и боль, когда приходилось притворяться, что не сохранилось никаких детских воспоминаний, когда нужно было постоянно соблюдать осторожность и постоянно уверять дядю в том, что Септимус с ним заодно, что он хочет осуществить планы Корнелиуса, хочет помочь старику подняться до самых вершин власти. Сам Корнелиус Агриппа никогда не смог бы стать верховным консулом, потому что родился от рабыни, которой дали потом свободу. Дед Септимуса, Тит Секст — признал незаконнорожденного сына и уравнял в правах с родным. Это была роковая ошибка, стоившая последнему жизни.
— Отпусти… — Юлия обняла ноги Септимуса, и покрывала их поцелуями, — отпусти меня… — девушка умоляла Секста и вся ее душа изливалась горько-солеными слезами. — Проклятие. Тебя поразит проклятие богов!
— Нет, этого не будет, этого не будет, — Секст не смотрел на Юлию, так же не глядя, он взял ее за локоть и поволок к дому.
— Отпусти… — Юлия не могла уже сопротивляться, силы оставили ее, она словно превратилась в ватную куклу, руки и ноги ее сковал холод, лишив возможности двигаться. Она только повторяла еле слышно, — отпусти….
— Стража! — Септимус Секст крикнул с такой силой, что над домом тут же взвились птицы, напуганные этим воплем.
Куасиба и еще несколько вооруженных рабов, из охраны Септимуса Секста выбежали из дома на зов хозяина.
— Заприте ее! Не сводить глаз! Не слушать! Завтра я сочетаюсь с ней браком. Завтра! — последнее предназначалось уже Юлии.
Девушку заперли в одной из комнат дома, больше напоминавшей колодец. Высокие гладкие стены и отверстие в потолке, закрытое решеткой, сквозь которое проходил свет.
Юлия оглядела свою клетку и поняла, что только чудо поможет ей выбраться отсюда. Она села в угол, обхватила руками колени, потом закрыла голову ладонями. Хотелось плакать, но слез больше не было. Она умоляла богов послать ей смерть.
Когда Квинту принесли известие о том, что его дочь находится в доме Секстов, сенатора охватило сильнейшее беспокойство.
— Она сказала, что намерена подчиниться твоей воле, — сказала Клодия, входя в покои мужа. — Ты ведь именно этого хотел? — она улыбнулась, но это выглядело как оскал.
— Я не могу понять, почему она решила ехать к нему… — Квинт был все еще слаб, к тому же беспокойство приводило к тому, что его сердце снова начинало биться чаще.
— Что тут странного? Возможно, она делает все это тебе назло. Но ты все еще можешь расторгнуть брачный договор с семьей Секстов, и потребовать ее возвращения. Септимус не сможет удерживать ее силой, — в глазах Клодии появилась надежда.
— Этого не будет, — Квинт сел. — Керано!
— Да, господин?
— Позови ко мне человека, что явился с известием от Септимуса Секста.
Раб кивнул и помчался исполнять приказание.
Квинт потер ладонью грудь, при каждом вздохе он покрывался испариной.
— Так лучше, так лучше, — говорил он себе, думая о том, что свершит то, что должен. Но при каждой мысли о том, что Септимус Секст будет касаться его дочери — у Квинта темнело в глазах. Сенатор закрыл глаза. «Это безумие! Разум покидает меня», — Квинт не мог думать ни о чем, кроме того, что его дочь сейчас находится в объятиях Секста. Чем больше он об этом думал, тем чаще билось его сердце, тем сильнее хотелось встать и ехать в дом Секста, чтобы потребовать возвращения Юлии. Хотя бы до завтра… — Ты обманываешь себя, — прошептал Квинт. — Ты обманываешь себя! — Сенатор схватил вторую склянку, из оставленного Энергиком успокоительного, и сделал целый глоток. Через несколько минут его возбуждение начало проходить, Квинта снова клонило в сон, но даже сквозь сон он чувствовал как сжимаются его руки, и слышал скрежетание собственных зубов. — Я не позволю себе, — шептали его губы. — Я одержу верх над проклятием… Я одержу победу.
Юлий Квинт в этом году должен был отметить свое тридцать пятое лето. Солнце его мужественности находилось в зените. Ветер, соленая вода и сражения сделали кожу его жесткой и темной, а черные волосы, чуть тронутые сединой, ослепительно сверкали в лучах рассвета. Бессмертной славой покрыл Квинт себя и свой род Юлиев, в судьбоносной битве при Киноскефалах, когда мужеством своим и героическим примером, в одиночку бросившись на своей колеснице в самую гущу сражения, заставил римские легионы наступать и принести Риму победу. Сам Марк Порций Катон, будущий консул Республики, сказал, что: «Все могущество Рима сосредоточилось на острие меча Юлия Квинта, который швырнул к ногам Республики непокорную Македонию». Слова эти запечатлелись в сердцах римских граждан и простых легионеров, и хотя Юлий Квинт и отказался от предложенных ему почестей триумфатора, его узнавали на улицах, воины и богатые горожане вскидывали руки в восторженном приветствии…
— Я одержу победу… Я одержу победу… — повторял этот человек, почти сгоревший в борьбе с собственной страстью, и почти побежденный ею, но все не желавший сдаваться проклятию. Квинт решил, что или он победит свою страсть, свое проклятие, или же сам лишит себя жизни. Другого выхода он не видел.
— Куасиба!
Раб обернулся, услышав из темноты знакомый голос. Не различая в темноте черт лица обращавшегося к нему, он на всякий случай схватился за меч. Он обходил ворота дома Секстов, как обычно делал это каждый вечер, чтобы проверить, надежно ли те заперты.
— Неужели ты убьешь старого друга? — из темноты вышел человек, фигура которого показалась бывшему гладиатору знакомой, но Куасиба все еще не мог его узнать.
— Кто ты?
— Это же я, твой друг — Юргент из Фьеорда.
— Юргент! — Куасиба радостно раскрыл объятия навстречу старому другу. — Как ты оказался здесь?
— Куасиба, я пришел потребовать у тебя долг, — нубиец ощутил покалывание острых и очень неприятных иголочек у себя в носу. Он ждал этого дня, он много думал о том, что когда-нибудь Юргент придет и скажет эти слова, но все же оказался не готов.
Галл некоторое время смотрел на старого друга.
— Что ты хочешь? — после некоторого молчания спросил тот.
— Я хочу, чтобы ты вывел ко мне ту девушку, которая заключена в этом доме. Дочь сенатора Квинта.
— Нет! — Куасиба попятился назад. — Нет… — его губы задрожали. — Я… Я не могу… Зачем она тебе?!
— Разве ты не говорил, что твоя душа принадлежит мне? Разве тогда на арене, когда я сначала пощадил тебя в смертельном поединке, а затем вынес тебя, смертельно раненного, брошенного как игрушку для львов? Разве не я бился за твою жизнь с хищниками и залечил твои раны, хотя все вокруг считали, что лучше тебя добить, чтобы прекратить твои мучения? Ты помнишь, что ты обещал мне тогда? — Юргент наступал, пока Куасиба не прижался спиной к стене.
— Я обещал, что выполню все, что ты попросишь. Я поклялся солнцеликим Кибиду, что моя воля отныне принадлежит тебе, — Куасиба отвел глаза. Время пришло, — Юргент сложил руки на груди. Галл был почти на голову выше Куасибы, который среди стражи дома Септимуса казался гигантом.
— Ты хотя бы понимаешь, чего от меня требуешь? — в голосе Куасибы послышалась обреченность. — Ты понимаешь, что мне придется уйти вместе с тобой, если я сделаю то, что ты хочешь?
— Я буду только рад, — ответил галл.
Куасиба посмотрел на него странным взглядом, в котором слились воедино страдание и преданность и жестом пригласил Юргента войти.
— Жди здесь! — нубиец показал Юргенту на небольшую беседку, которую едва можно было различить в темноте, и исчез во внутренних покоях дома.
Клодия Прима неслышно появилась около постели мужа. Она склонилась над ним, пытаясь понять, спит ли он. В ее голове мелькнула мысль о том, как было бы хорошо, если бы Квинт сейчас умер. Она приблизила свое лицо вплотную к лицу мужа.
— Что ты хочешь? — спросил тот, неожиданно открыв глаза.
Клодия вскрикнула и отпрянула назад.
— Полагаю, что эта мерзавка все тебе рассказала уже?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20