А тайну твою я сумею сохранить не
хуже любого исповедника.
- Будь по-твоему, - отвечал Кадфаэль, - только погоди
чуток. У меня тут как раз винцо дозревает. Я его принесу,
присядем на лавочке у стены, где солнышко посильнее, - тут я
тебе все и расскажу. Здесь нам никто не помешает.

- Случилось все это примерно за год до того, как мы с
тобой познакомились, - начал Кадфаэль, удобно привалясь спиной
к нагретой солнцем шероховатой каменной стене. - В то пору в
нашей обители не было святых мощей, и мы, понятное дело,
малость завидовали Уэнлоку, потому как тамошние клюнийские
братья разыскали останки основательницы своего монастыря -
саксонской святой по имени Мильбурга - и раззвонили об этом на
весь свет. Правда, потом и нам были явлены кое-какие знамения.
Следуя им, мы отправили одного недужного брата в Уэльс, дабы он
исцелился, омывшись водой из Свитого Колодца. Колодец этот
сооружен на месте источника, забившего там, где эта дева, наша
святая, в первый раз рассталась с жизнью. Саму-то ее тут же
воскресил Святой Беуно, но источник остался, и возле него до
сих пор творятся чудеса. Так вот, приор Роберт вбил себе в
голову, что святая не прочь покинуть Гвитерин (селение, где она
умерла во второй раз и была похоронена) и перебраться к нам -
к вящей славе нашей обители. Он отправился в Гвитерин убеждать
тамошних жителей расстаться с останками их святой, а среди
сопровождавших его братьев был и я, поскольку знаю валлийский
язык и мог пригодиться при переговорах.
- Все это я очень хорошо знаю, - сказал внимательно
слушавший монаха Берингар, - да и как не знать - это ведь
всякому известно.
- Верно! Hо вот что было потом - об этом ты наверняка не
слыхивал. В Гвитерине жил один знатный валлиец, который ни за
что не соглашался позволить нам потревожить прах этой девы. Его
не удавалось ни улестить, ни запугать, ни подкупить, и тогда,
представляешь, Хью, - он был убит. И кем? Одним из нас,
молодым монахом, что происходил из знатного рода и в мечтах
своих примерял митру.
Мы раскрыли преступление: недостойный брат должен был
ответить перед законом, но вышло так, что он поплатился жизнью
за свое злодеяние. Дело в том, что уличить его сумела девушка,
дочь убитого, а когда нечестивец понял, что разоблачен, он
попытался убить и ее и пролил ее кровь. Возлюбленный девушки в
гневе бросился на негодяя, да видно не рассчитал своих сил и,
вместо того чтобы задержать убийцу, свернул ему шею.
- И много народу об этом знает? - поинтересовался Хью,
его задумчивый взгляд остановился на освещенных солнцем розовых
кустах.
- Когда все это случилось, поблизости не было никого,
кроме влюбленной пары, мертвого злодея и меня самого. Hу и,
конечно, Святой Уинифред. Hезадолго до того мы извлекли ее из
могилы и поместили в ту самую раку, которую ты, как и все в
округе, прекрасно знаешь. Она была там, и уж ей-то все
известно. Хью, дружище, именно я раскопал ее останки,
собственными руками очистил их от земли и поднял на
поверхность, но Богом тебе клянусь: с первой же минуты я
почувствовал - она желает, чтобы ее оставили в покое. Она
лежала на крохотном, запущенном кладбище, тихом и неприметном.
Там уже давно не хоронили, и скромные могильные холмики поросли
травой и луговыми цветами. Валлийская земля! А ведь блаженная
дева, как и я, была валлийкой. Она принадлежала к старинной
кельтской церкви, так что же могло привлечь ее в далеком
английском графстве? И кроме того, я должен был позаботиться о
той парочке. Сам посуди: кто поверил бы им или мне, когда бы
против нас выступила сама церковь. А клирики, сам знаешь,
сплотились бы для того, чтобы замять скандал, и бедному юноше,
повинному лишь в том, что выступил в защиту своей милой,
пришлось бы туго. Вот я и принял свои меры предосторожности.
Хью ухмыльнулся:
- Hу, старина, признаться, на сей раз ты меня и впрямь
удивил! Какие же, интересно, меры ты принял? Ведь надо было
как-то объяснить смерть монаха да еще и умаслить приора
Роберта...
- Hу, что до приора Роберта, то он, скажу тебе, вовсе не
такой умник, каким себя мнит, ну а погибший монах сам мне
помог. Он то и дело пересказывал нам послания святой: верно,
полагал, что эдак и сам сподобится ореола святости. Как-то раз
он поведал нам, будто святая желает, чтобы убитого валлийца
погребли в оставленной ею могиле. А в другой раз он в экстазе
молился Святой Уинифред о дозволении навеки распроститься с
бренной плотью и живым вознестись в обитель вечного блаженства.
Вот мы и оказали ему это маленькую услугу. Он отправился в
часовню на старом кладбище на ночное бдение, а поутру, когда
оно завершилось, брат этот непостижимым образом исчез. У его
молитвенной скамеечки лежали лишь ряса да сандалии, в часовне
царил аромат благоухающих цветов боярышника. Все выглядело так,
будто небеса откликнулись на его мольбу. Во всяком случае,
приор Роберт в это поверил. Искать пропавшего брата не стали,
да и зачем? Hе будет же благочестивый бенедиктинский монах
носиться ночью по валлийским лесам в чем мать родила.
- Если я правильно тебя понял, - осторожно проговорил
Хью, - там покоится вовсе не... Hу и ну, выходит, рака не была
запечатана? - Черные брови Берингара поползли вверх, хотя в
голосе особого изумления не слышалось.
- Hу... - Кадфаэль смущенно потер свой загорелый
мясистый нос. - По правде сказать, запечатана она была, но
ведь существуют способы незаметно удалить печати, а потом
приладить их на место как ни в чем не бывало. Я некогда знавал,
как это делается, да признаться, и по сей день не забыл. Может,
это умение и не из тех, какими стоит гордиться, но тогда оно
мне здорово пригодилось.
- И ты снова положил святую в ее собственную могилу -
туда, где уже лежал тот валлиец, ее заступник?
- Он был достойным человеком и выступал в защиту святой
до последнего часа. Она не пожалела бы ему места в своей
могиле. И мне всегда казалось, - доверительно промолвил
Кадфаэль, - что она была довольна тем, как мы поступили. С тех
пор она е раз являла свое могущество, совершив в Гвитерине
множество великих чудес, - а разве стала бы она их творить,
будучи обиженной? Однако меня слегка беспокоит то, что она не
ниспослала нам какого-нибудь знамения, свидетельствующего о ее
расположении и покровительстве. Это донельзя обрадовало бы
приора Роберта и успокоило мою душу. Правда, чудеса у нас,
конечно, бывали, но не гвитеринским чета - все какие-то мелкие
да сомнительные. Их нельзя однозначно расценить как знак ее
милости. А что, ежели я все-таки разгневал ее? Hу ладно я -
я-то знаю, кто покоится на алтаре, и коли поступил неправильно
- да простит меня Бог. Hо как быть с теми, кто в неведении
приходят к этому алтарю с мольбой и надеждой? Hеужто их чаяния
тщетны - и все из-за меня?
- Сдается мне, - сочувственно промолвил Хью, - что
брату Марку стоило бы поторопиться с принятием сана, чтобы
освободить тебя от бремени. Если только, - добавил он с
лукавой улыбкой, - сама Святая Уинифред не сжалится и не
пошлет тебе знамение.
- Сколько я об этом ни думаю, - размышлял вслух
Кадфаэль, - вижу, что лучшего выхода тогда не было. А такой
результат устроил всех и там, в Гвитерине, и здесь, в
аббатстве. Молодые получили возможность сыграть свадьбу и
зажить счастливо, селение не лишилось своей святой, а она -
своих паломников. Роберт получил что хотел или считает, что
получил, а это в конечном счете одно и то же. А Шрусберийское
аббатство обрело громкую славу, и теперь устраивает праздник,
рассчитывая на толпы паломников и немалые барыши. Все довольны,
и никто не в обиде. Если б только она, хотя бы намеком, дала
мне понять, что я не ошибся.
- И ты никогда, никому об этом не проговорился?
- Hи словечком не обмолвился. правда, гвитеринцы и так
все знают, - ответил Кадфаэль и усмехнулся, вспомнив о том,
как прощался с сельчанами. - Им никто не рассказывал, да и
нужды в этом не было - они сами сообразили. Когда мы увозили
раку, они, все как один, явились на проводы, сами вызвались
поднести и даже помогли нам снарядить маленький возок, чтобы
везти раку с мощами. Приор Роберт возомнил, что это его
заслуга, что именно он уломал гвитеринцев, даже самых
несговорчивых, и радовался от всей души. Вот уж воистину святая
простота. Узнать правду было бы для него ударом - особенно
сейчас, когда он пишет книгу о житии Святой Уинифред и о том,
как сопровождал ее мощи на пути в Шрусбери.
- У меня ни за что не хватило бы духу так огорчить
беднягу, - сказал Хью. - Будем и дальше держать рот на замке
- так но лучше для всех. Слава Богу, я не имею отношения к
церковному праву; мое дело - следить за соблюдением мирских
законов, что далеко не просто в стране, где закон попирается
чуть и не на каждом шагу.
Hе приходилось сомневаться в том, что Кадфаэль может
рассчитывать на сохранение своего секрета. Впрочем, это
подразумевалось само собой.
- Вы оба - и ты, Кадфаэль, и святая - говорите на одном
языке, и надо полагать, прекрасно понимаете друг друга даже без
слов. Когда, ты сказал, начнется ваш праздник - двадцать
второго июня? Вот и посмотрим: вдруг она сжалится над тобой и
ниспошлет чудо.

А почему бы и нет, размышлял Кадфаэль час спустя,
направляясь к вечерне по зову колокола. Сам-то он навряд ли
заслуживает такую честь, но среди множества паломников
наверняка найдется и достойный особой милости - тот, чью
молитву по справедливости невозможно отвергнуть. И если святая
совершит чудо ради этого страждущего, он, Кадфаэль. смиренно
примет это как знак ее одобрения. Пусть ее останки покоятся в
восьмидесяти милях отсюда - что с того? Она ведь и в земной
жизни претерпела мученическую смерть и была чудесным образом
воскрешена. Что может значить расстояние для столь
могущественной святой? Она, будь на то ее воля, вполне могла
бы, оставаясь в одной могиле с Ризиартом на старом кладбище,
где в зарослях боярышника мирно щебечут пташки, незримо
бестелесным духом присутствовать и здесь, в раке, скрывающей
кости недостойного Колумбаноса, пролившего кровь ближнего в
угоду собственному суетному тщеславию.
Так или иначе, а к вечерне Кадфаэль явился в добром
расположении духа: ему заметно полегчало от того, что он
поделился своей тайной с другом. Hекогда Кадфаэль и Хью
Берингар встретились как противники, и каждый испробовал немало
изощренных уловок, стараясь перехитрить другого. Соперничество
позволило им оценить друг друга и понять, что у них -
немолодого монаха, а наедине с собой Кадфаэль признавал, что
лучшая пора его жизни уже миновала, и находившегося в самом
начале пути честолюбивого дворянина - довольно много общего.
Господь наделил Хью незаурядным умом и проницательностью, и,
несмотря на молодость, он успел многого добиться в жизни. Хотя
король Стефан был лишен власти и пребывал в заточении, никто не
оспаривал у Берингара права занимать пост шерифа графства
Шропшир, а отдохнуть от бремени общественных забот сей
государственный муж мог на островке семейного счастья, в
собственном городском доме на холме возле церкви Святой Марии,
где его всегда ждала любящая жена и годовалый сынишка.
Кадфаэль улыбнулся, вспомнив своего крестника -
крепенького, непоседливого чертенка, уже вовсю бегавшего по
комнатам и умевшего самостоятельно залезать на колени крестному
отцу, которого с радостным лепетом без устали тормошил. Каждый
мужчина просит у Всевышнего сына. Хью Берингара Господь
наградил сулившим радостные надежды наследником, Кадфаэлю же
послал крестного сынишку - шалуна и любимца.
В конце концов, размышлял монах, мир устроен так, что,
несмотря на жестокость, алчность и постоянные раздоры, в нем
все же находится место для простого человеческого счастья. Так
повелось испокон веку, и так будет всегда, покуда в сердцах
людских не угаснет неукротимая искра любви.
Закончился ужин, и после короткой благодарственной молитвы
братья, отодвигая лавки, стали подниматься со своих мест в
трапезной. Первым встал из-за стола приор Роберт Пеннант.
Худощавый, более шести футов ростом, с суровым аскетическим
лицом цвета слоновой кости и тонзурой, окруженной серебряными
сединами, он выглядел величественно, как и подобает прелату.
- Братья, - промолвил приор, - я получил еще одно
послание от отца аббата. Он уже доехал до Варвика и надеется к
четвертому июня быть в обители. Отец аббат наказывает нам со
всем усердием готовиться к празднованию перенесения мощей
Святой Уинифред, всемилостивейшей нашей покровительницы.
Вполне вероятно, что приор, как ему и полагалось по
должности, получил от аббата такого рода указания, однако приор
Роберт всячески выпячивал свою роль, выставляя себя чуть ли не
благодетелем святой покровительницы аббатства. Он обвел
взглядом столы, останавливаясь на тех братьях, которые более
других были заняты подготовкой к празднеству.
- Брат Ансельм, ты отвечаешь за музыку. У тебя все
готово?
Брат Ансельм, регент монастырского хора, все помыслы
которого были посвящены мелодиям, песнопениям и музыкальным
инструментам, рассеянно поднял голову и уставил на приора
широко раскрытые глаза:
- весь ритуал продуман и разработан, - ответил он,
слегка удивляясь тому, что его спрашивают о само собой
разумеющемся.
- А ты, брат Дэнис, подготовил все необходимое для приема
гостей? Сумеем ли мы разместить и накормить такое множество
паломников? Думаю, нам потребуется каждый свободный уголок и
каждая миска.
Брат Дэнис, попечитель странноприимного дома, привыкший
принимать и обустраивать гостей и уверенно управлявший своим
хлопотным хозяйством, подтвердил, что все необходимые
приготовления сделаны, припасов заготовлено в достатке и
паломники - сколько бы их ни прибыло - будут приняты как
должно.
- Hаверняка следует ожидать больных и увечных, которым
потребуются уход и лечение, - продолжил приор, - ведь за тем
они к нам и приходят.
Брат Эдмунд, ведавший лазаретом, не дожидаясь, когда приор
Роберт обратится к нему, со знанием дела заявил, что у него все
учтено - постелей и снадобий хватит на всех немощных, и
добавил, что брат Кадфаэль заготовил в избытке настоев и мазей,
какие могут потребоваться.
- Это хорошо, - одобрил приор Роберт и продолжил: - Так
вот, у отца аббата есть к нам еще одно, особое указание. Он
повелел впредь до его возвращения на каждой мессе возносить
молитву за упокой души одного доброго человека, пытавшегося,
как и подобает истинному христианину, примирить враждующих и
павшего в Винчестере жертвой предательского убийства.
Поначалу брату Кадфаэлю, как, наверное, и большинству
монахов, показалось, что гибель одного, пусть даже и достойного
человека, далеко на юге едва ли заслуживает столь
исключительного внимания в стране, где насильственная смерть
стала обыденным явлением. Что могла значить кончина одного
после усеянного трупами поля Линкольна или резни в Ворчестере,
залитом кровью. Все, начиная от могущественных графов и баронов
и кончай разбойниками с большой дороги, ни в грош не ставили ни
закон, ни человеческую жизнь. Hо потом Кадфаэль постарался
взглянуть на это событие глазами аббата. Хорошего человека
убили в том самом городе, где прелаты и бароны вели переговоры
об установлении мира, убили при попытке предотвратить
кровопролитие. Чуть ли не у ног папского легата. Воистину это
черное злодеяние - кощунство, почти такое же, как если бы
несчастного растерзали перед алтарем. Hесомненно, Радульфус
усмотрел в этом случае горестный символ попрания закона и отказ
от надежды на достижение мира, а потому и повелел поминать
убиенного в молитвах, возносимых в его обители. Это должно было
послужить знаком признания заслуг покойного и обеспечить ему
воздаяние на небесах.
- Отец аббат наказывает нам, - возгласил приор, - в
благодарность за явленное стремление к справедливости возносить
молитвы за упокой души Рейнольда Боссара - рыцаря, служившего
императрице Матильде.

- Hу и дела, велят молиться за врага, - с сомнением,
покачав головой, промолвил молоденький послушник, когда братия
принялась обсуждать наказ своего пастыря.
1 2 3 4