При виде этого старика, часто вертевшегося перед ним юлой, князь вскипел гневом.Но едва он подошел к нему, как Добрыня бросился к ногам князя и начал целовать землю.— Встань, встань, Добрыня! — сказал Изяслав. — Уж, наверно, пришел с недобрыми вестями?Добрыня встал и молча поклонился в пояс.— Ну, вышел из темницы?— По твоей милости, князь, и я пришел поблагодарить тебя.Изяслав проницательно посмотрел на него.— Еще что скажешь? Зачем пришел?— Пришел с вестью, предупредить тебя, чтобы ты приготовился встретиться с врагом.Князь вздрогнул при мысли о неприятеле, тем более что у него их было много.— О ком ты говоришь?Добрыня снова упал к ногам Изяслава.— Болеслав уж прислал своих шпионов, верно, и сам скоро приедет.— Ты видел их?— Видел, милостивый князь.— И покажешь?— До самых ворот доведу.Изяслав призадумался.— Кто?Колдун снова поклонился в пояс.— Ты знаешь Люду, милостивый князь? Ляшский король, отъезжая, прихватил ее с собой, но ненадолго: она уже вернулась и поселилась в своем доме. Народ снова начал толпиться у ее двора… Кто знает, может, через несколько дней опять вечевой колокол загудит на Подоле.Воспоминания о недавно происходившей борьбе, мысль о том, что она может повториться, что внушитель всех заговоров, которого он боялся, и впрямь может возвратиться и протянет руку за великокняжеским венцом, пробудила в нем уснувшую месть.— Ты убежден, что Люда вернулась? — спросил князь.Его чрезвычайно удивляло, что еще никто не доложил ему об этом. Именно это обстоятельство вызывало подозрение в измене.— Да, видел, милостивый князь, собственными глазами.Изяслав сжал кулаки.— Я разорю это волчье гнездо!То, что рассказал ему Добрыня, казалось правдоподобным, потому что Люда, как киевлянка, имевшая много знакомых, могла действовать в пользу польского короля. Он был убежден, что Люда изъявила согласие приобрести для него сторонников, тем более что она ненавидела Изяслава, повесившего ее отца. В том, что она могла действовать против него, не было ничего удивительного. Таким образом, все говорило не в пользу девушки.Отпустив Добрыню домой, князь стал обдумывать, что же именно делать ему с Людомирой. Мысль о мщении возрастала с каждой минутой.— Я велю разорвать ее на куски и бросить собакам и воронью на съедение. Пусть Болеслав знает, какая участь ждет его в Киеве, если он посмеет протянуть руку за великокняжеским венцом.Князь решил наказать беззащитную девушку за собственную свою вину и этим наказанием устрашить тех, кто, как Варяжко, захотел бы пойти к польскому королю с поклоном.Между тем Люда и Добромира не догадывались, что над ними снова занесен меч, который отрубит последнюю ветвь родословного древа воеводы Коснячко.Изяслав ждал недолго — он не спрашивал, чем провинилась Людомира, он довольствовался тем, что ему сказал Добрыня. Ведь все, что сказал колдун, соответствовало настроению его души и мыслей.Однажды вечером во двор терема Коснячко въехала толпа всадников, вооруженных топорами и мечами. Шум, вызванный лаем собак, отпиранием ворот и бряцанием мечей, обратил внимание сидевших в тереме женщин. Они привыкли к тишине и поняли: что-то случилось. Но что?Добромира выглянула в окно и, с ужасом отскочив, перекрестилась. В памяти всплыла похожая картина: толпа вооруженных всадников у них во дворе год назад; они хватают старого воеводу и отвозят его на княжеский двор.«Господи, неужто опять беда!» — подумала она и кинулась к Люде. Испуганные женщины растерянно смотрели друг на друга.— Уходи, дитя мое, уходи! — воскликнула Добромира.— Что случилось?Не успев ответить на этот вопрос, Добромира, перепуганная насмерть, пыталась увести с собой Люду.— Уходи, уходи! — повторяла она. — Под лестницей есть выход в сад… только бы нам добраться туда, потом уж поговорим.Обе женщины побежали вниз, потрясенные недобрым предчувствием.— Но что случилось? — допытывалась Люда.— Княжеские конюхи уж на дворе, — задыхаясь, отвечала Добромира. — Скорее, скорее!Тут дверь, ведшая на лестницу, с грохотом распахнулась и несколько злых лиц показалось на пороге…Дорога к бегству была отрезана.Женщины прижались друг к другу и с ужасом отпрянули назад.— Что вам нужно? — дрожащим от страха голосом спросила Добромира.— Да уж не тебя, старая карга! — И в ту же минуту несколько человек вошли в избу, схватили Люду и стали отрывать ее от Добромиры.— Поди, поди, моя милая! — говорил кто-то. — Мы отведем тебя к ляхам, там тебе будет хорошо.Женщины не понимали, в чем дело.— Чего? Зачем? — спросила Добромира.— Ну, ты, старая, молчи! Тебя не спрашивают… А зачем ее ляшский король прислал сюда?— Король!.. Прислал?..— Ну, да, а вы думали, что князь ничего не знает?— Да что вы! Никак белены объелись! — вскричала мамка.Между тем конюхи продолжали тащить Люду, которая недолго упиралась и, наконец, обессилев, упала на пол.— Волоки, волоки ее!— Пусть головой выметет лестницу!И среди крика, плача и грубых острот послышался стук головы, ударявшейся о ступеньки лестницы: ее тащили во двор. Со связанными руками, ее привязали позади седла самого сильного коня, и Люда, полуживая, перекинутая через спину лошади, касалась волосами и руками земли.— Стойте! Живодеры! — кричала Добромира. — Не мучьте ее. Я сама пойду к князю, кто-то возвел на нее напраслину. Князь разберется, ведь он смилуется, подождите!— Ступай хоть на все четыре ветра! — отозвался один из конюхов. — Нам нет дела до тебя, а уж мы-то знаем, что с ней сделать.Добромира, заломив руки, плакала, умоляла, наконец, наклонилась, чтобы поцеловать в лоб Люду, и кинулась на княжеский двор.Едва она прикоснулась губами к лицу молодой девушки, как та открыла глаза.— Останься, мамушка, здесь, со мною, останься! — И она приподняла руки и ухватилась за шею мамки. — Не оставляй меня одну, не оставляй, останься! — умоляла она.Ворота скрипнули, и отряд выехал со двора. Люда продолжала держаться за шею мамки. Лошадь, на которой она была привязана, двинулась вслед за другими. Руки Люды, цеплявшиеся за шею мамки, задрожали и потянули за собой старуху.— Оторвите эту колдунью! — крикнул кто-то.— Не время: соберутся люди, и она сама отстанет от нее.И отряд, окружив коня с девушкой, направился прямо к Золотым воротам.— Только бы нам выехать на дорогу к Василеву, — отозвался кто-то.— Эк, сказал! Да пошто нам ехать на Василев? Повернем сейчас на Шулявку.По-видимому, совет этот понравился конюхам, так как действительно, отряд выехал на песчаную дорогу, повернул к Шулявке, а затем рысью помчался на мост, перекинутый через Лыбедь. Ноги Добромиры тащились по земле, ударяясь о камни, и цеплялись за кусты, но старая мамка крепко держалась обомлевшими руками за плечи Люды и продолжала бежать за лошадью. Каждый сильный толчок подбрасывал их обеих, и тогда Люда открывала глаза, налившиеся кровью, и еле слышно шептала старухе:— Не оставляй меня, мамушка, не оставляй!Наконец затекшие руки Люды расплелись и отпустили Добромиру, старая мамка упала на землю.Бежавшие позади кони перепрыгнули через нее и помчались вперед. Старуха только слышала какой-то бешеный топот и хохот конюхов. Отряд, затерявшись в густых кустах лозняка, исчез из виду.Добромира полежала минутку на земле, затем вскочила на ноги и побежала в том направлении, куда скрылся отряд. Он остановился среди густого орешника.— Ну, довольно, мы далеко за городом! — отозвался начальник отряда. — Пора кончать с ней.Конюхи отвязали Людомиру, которая едва дышала от боли и страха. Девушка была красной, кровь прилила к лицу, и, казалось, Люде осталось недолго жить. Она лежала без движения.— Ну, давай веревки! — раздался чей-то голос.Один из конюхов начал распутывать постромки.— Тоже ведь князю Бог весть какая мысль пришла, — сказал кто-то из конюхов. — Посадил бы ее надолго в темницу, как Вышеслава, а то бы повесить велел, как воеводу, и кончено.— Не твое дело, — оборвал говорившего начальник отряда.Кто-то взял Люду за ноги и потащил к коню. Вдали показалась запыхавшаяся Добромира. Кто-то из конюхов обратил на нее внимание.— Вот ведь, — заметил он, — живучая, как кошка!Тем временем конюхи за ноги приволокли Люду к расседланному и разнузданному коню, вздели ей на одну ногу петлю из веревки, задернули несколько раз и другой конец накрепко привязали к лошадиному хвосту.Прибежала Добромира… Теперь она догадалась, каким образом окончатся страдания Люды.Собрав последние силы, она растолкала конюхов и грохнулась на землю подле Люды. Плач и слезы старухи привели в чувство обомлевшую девушку. Она открыла глаза и блуждающим взором обвела толпу людей, пытаясь понять, что же случилось. Она угадала наконец свое положение и обратилась к Добромире:— Мамушка! — простонала она. — Собери мои косточки и положи подле отца.Добромира продолжала лежать, нагнувшись над Людой.— Уберите старуху прочь! — крикнул главный.— Нет, нет! — закричала мамка. — Привяжите и меня. Я хочу умереть вместе с ней; я уже не нужна на этом свете.— Замолчи, старуха, замолчи!— Уберите ее!Кто-то из конюхов схватил старуху за руку и оттащил в сторону, так что она невольно отпустила Люду.Отряд разделился надвое, и тотчас же раздались свист, крик, и удары посыпались на спину коня, к хвосту которого была привязана Люда. Конь не сразу двинулся с места, он повернул голову в сторону, посмотрел на лежавшую на земле девушку, захрапел… Пытаясь избавиться от тяжести на своем хвосте, он так сильно ударил копытами, что засыпал глаза стоявшим, потом, внезапно сделав прыжок, бросился сквозь заросли.Добромира с воплями бежала за лошадью. До ее слуха долетали хруст сухих веток и глухой стук ударявшегося о землю тела. Эти страшные звуки мешались с топотом копыт, далеко раздававшимся среди долины Лыбеди. Добромира слышала за спиной крики и смех конюхов.— Беги, беги, бабка, беги!— Поспешай, не то не догонишь!— Еще бы ей не догнать, вишь, какая прыткая!Но вот они сели на коней и по лесной дороге отправились к Лыбеди, по-видимому желая узнать, в какую сторону убежала лошадь. Но едва они сделали несколько шагов, как заметили на корчевьях то, что осталось от несчастной.— Недалеко же конь унес ее живой!— И впрямь недалеко.Палачи заботились только о том, чтобы принести весть о смерти Люды, до всего остального им не было дела. Они обогнали Добромиру и направились дальше к мосту и мельнице на Лыбеди. Мост был узок и оканчивался плотиной, обсаженной по обеим сторонам ивами.Едва они выехали на поляну, как заметили среди зарослей вербы коня, а неподалеку от него старого мельника, который что-то обтесывал на плотине. Заметив бегущего коня, он остановился и глядел ему вслед. Конь мчался прямо на мостик, и мельник поднял топор, чтобы остановить его, но конь, храпя, промчался мимо него. Мельник понял, какую страшную ношу тащило за собой животное…Когда конюхи выехали на поляну, конь весь в пене лягался, храпел и рвался что было мочи вперед: веревка, привязанная к его хвосту, захлестнула пень и остановила коня. Рядом лежал труп девушки. Мельник подошел к трупу Люды, остановился и печально покачал головой.В это время подъехали конюхи и, убедившись, что Люда мертва, вернулись по этой же дороге в Киев.Проезжая мимо Добромиры, они не преминули крикнуть на прощанье:— Беги, беги, бабка! Твоя Люда крепко спит на плотине, под вербой. Мельник ее караулит.Добромира, запыхавшись, добежала до трупа Люды, упала наземь и замерла…Несчастную Люду настигла месть за преступление, которого она не совершала. Добромире не довелось собрать ее косточки и схоронить подле отца. Она скончалась рядом со своей любимицей. Комментарии РАВИТА ФРАНЦИШЕК (настоящая фамилия Гавроньский; 1846—1930). Родился на Украине в семье выходцев из Польши. Учился в Киеве, Галиции и Вене. До 1883 г. занимался сельским хозяйством; писал агрономические статьи о возделывании свеклы и хмелеводстве. В 80-е гг. прошлого столетия был достаточно известен и как беллетрист, и как литературный критик. Писал о творчестве Тараса Шевченко, о женской поэзии и т. д. Как писателя-беллетриста его интересовала история Украины, например личность гетмана Мазепы и его окружение: в конце 80-х гг. вышли в свет его «Исторические повести из малоросской жизни». Наиболее известен в России роман «На Красном дворе», переведенный с польского и опубликованный в Санкт-Петербурге в 1891 г. Внимание автора романа привлекает то время княжения Изяслава Ярославича, когда взбунтовавшиеся киевляне прогоняют великого князя с киевского престола. Изяслав приводит в Русскую землю польского короля Болеслава II, чтобы его руками вернуть себе власть. Сохраняя верность историческим событиям, автор весьма вольно оценивает как личность Изяслава, так и личность польского короля: Изяслав однозначно жесток и кровожаден, Болеслав бескорыстен и гуманен. Тут, безусловно, сказались польское происхождение автора и его национальные пристрастия. Любовная история, являющаяся главной сюжетной канвой произведения, целиком вымышлена. Если, конечно, не считать ничем не подтвержденных сведений польского историка Длогуша, что в Киеве Болеслав «впал в гнусный порок неумеренного сластолюбия».
I. П о д о л — северная часть Киева, расположенная на равнине по правому берегу Днепра. Древний центр ремесел и торговли.П е р у н — бог грозы в индоевропейской и славяно-русской мифологии. В IX — X вв. на Руси — покровитель князя и его дружины. Глава языческого пантеона — бог среди богов.А с к о л ь д (? — 882) — древнерусский князь. По преданию, правил вместе с Диром (? — 882) и так же, как и он, был убит князем Олегом. А с к о л ь д о в а м о г и л а — часть парка на правом берегу Днепра, где, по преданию, похоронен Аскольд.…г д е с и д е л К и й… — По существующим легендам, Кий и его братья Щек и Хорив основали Киев. Кий был первым правителем этого города.
III. …п о л я н с к а я п е х о т а… — П о л я н е — западнославянское племенное объединение (в VIII — IX вв. — полянское племенное княжество с центром в Гнездо) в бассейне р. Варта. Племена эти участвовали в этногенезе (созидании) поляков как народности, название которым и дало полянское княжество.
IV. С л а в у т и ч — древнее название Днепра.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18