Влиятельный глава известной фирмы может иметь нескольких личных ассистентов, вы же понимаете; кто-то используется для работы в офисе, кто-то заведует его общественным календарем, составляя список встреч и приема иностранных посетителей, представителей прессы и все в таком роде.
Она говорила о своих клиентах так, будто они возглавляли целые регионы страны, а не были просто производителями стали или туалетной бумаги.
Как дитя семидесятых годов, я все еще с трудом могла приспособиться к этим новым капиталистическим утопиям, где важно не то, что вы делаете, а то, сколько вы можете заплатить, чтобы делать это наивыгоднейшим для себя образом. Проще говоря…
— В объявлении сказано о возможности исключительно прилично заработать. Это соответствует истине?
— Да, насколько я помню, оплата предлагалась очень хорошая.
— Вы, я вижу, помните об этом случае не так уж мало.
— Ну, это было до того, как я стала администратором. Я была рядовой сотрудницей, которая вела это дело.
— Так собеседование с ней проводили вы?
— Да, — сказала она, слегка нахмурясь.
— И как она вам показалась?
Миссис Сангер немного подумала, лишь потом ответила:
— Это была хорошая кандидатка. Очень красивая, яркая, с чувством собственного достоинства, но и способная рискнуть.
В этом описании Кэролайн Гамильтон представала этакой героиней «Космополитена» девяностых годов: прекрасной, гордой и бесстрашной. Некоторые люди говорят профессиональными штампами, что меня всегда настораживает. Однако я взяла себе на заметку эту характеристику.
— Идеальная женщина для работы, не так ли?
— Знаю одно, что она соответствовала всем требованиям объявления. Но она была не единственной, а кого из них выбрали, мы не знаем.
— Вы можете дать мне парижский адрес или контактный телефон?
Она кивнула и встала.
— Подождите одну-две минуты.
Сквозь стеклянную стену хорошо было видно, как старательно копошатся конторские девушки «Потенциала» над бумагами, завалившими их рабочие столы. Мне все это знакомо, а потому сейчас я чувствовала себя свободной и независимой, будто отдыхаю на одном из таинственных и загадочных греческих островков. Но все это лишь досужие фантазии. На самом деле на такой отдых никаких денег мне не хватит, денег всегда не хватает… В свое время я так же корпела над химическими отчетами для одной захудалой корпорации, пока не перебралась в Лондон, который тогда задыхался от зноя. Я следила за женщиной среднего возраста, сражающейся с массивной стеклянной дверью, затем нерешительно вошедшей в вестибюль и старающейся выглядеть бодрее и моложе, чем она есть на самом деле. Сразу видно: ищет работу, и не сегодня начала, а здесь, как видно, ей тоже не светит. Я попыталась представить на ее месте Кэролайн Гамильтон. Личный помощник французского бизнесмена. Не очень-то подходит для балерины, которой здесь пришлось пройти медицинское обследование. Но бремя долгов заставило ее принять все как есть. Необходимость разыскать восемь тысяч фунтов кого угодно подвигнет на перемену образа жизни и отказ от карьеры. Показалось ли мне или миссис Сангер действительно, вернувшись, выглядела не очень уверенной в себе, не столь уравновешенной и спокойной, как прежде?
— Прошу простить, но мы пока не смогли найти того, что вам требуется.
— Ничего, я могу подождать.
— Не уверена, что вам имеет смысл ждать. Уже сейчас ясно, что они вряд ли найдут нужную папку.
— Понятно. А как насчет копии вопросника и списка девушек, которых вы отобрали?
— Но у нас обычно вся информация хранится в одном месте.
— А сами вы не вели никаких записей?
— Ну, столько времени прошло… Где-то в каких-то папках, может, что и задержалось, но остальное наверняка пошло в мусорную корзину.
— Выходит, за свою работу вы ни перед кем не отчитывались?
— Боюсь, в этом случае так и было.
Я почувствовала легкое сотрясение внутренностей от подавленного смеха. Да, смех я подавила в самом начале и виду не показала. Тело подчас ведет себя непринужденнее, чем мозг, но воли ему, телу, давать не следует. А мозг все еще усердно работал, переваривая полученную информацию.
— А как насчет текстов, переданных по факсу?
— Простите?
— Вы говорили, что сведения были переданы в Париж по факсу. Так неужели не сохранилось никаких следов регистрации этих текстов? Не верится, что и они пошли в мусорную корзину.
Это называется перекрестным опылением. Взять информацию, полученную для одной работы, и использовать ее для другой. Честно говоря, если меня эти тексты, переданные по факсу, сильно озаботили, то и миссис Сангер они взбудоражили не меньше. Регистрация факсов, телефонные счета — где они? Непохоже на штатную ситуацию правильного администрирования. Если такие документы все-таки существуют, наверняка окажется, что она не сможет мне предоставить их без особого разрешения. А разрешение, естественно, наверняка где-то подзадержится. Но со мной, пока я нахожусь в этом кабинете, такой номер не пройдет.
Оставшись опять на какое-то время в одиночестве, я решила малость посамовольничать. А почему нет? Быстро, один за другим, я выдвигала ящики стола, одним глазом поглядывая на их содержимое, а другим— на пространство офиса, находившееся за стеклянной стеной. Ящики были забиты всякой дрянью не хуже дамских сумочек, которые немало могут поведать вам о своих владелицах. Миссис Сангер, как видно, была вечно обеспокоена состоянием своих ногтей, так что по всем ящикам, вперемежку с бумагами, было натыкано множество флакончиков лака для ногтей и всяческих пилочек и полировальных щеточек. Единственное, чего не нашлось в этом месиве бумаг и предметов, так это папки по работе с парижским клиентом. Но зато я наткнулась на красную телефонную книжицу. Над столом был прикноплен лист с выразительным заголовком «ПОЛЕЗНЫЕ НОМЕРА», так что навряд ли ей постоянно приходилось шарить в этой записной книжке. Эта маленькая книжка легко могла поместиться как в ящике стола или портфеле, так и в кармане частного детектива. Вся операция заняла тридцать-сорок секунд. Я знаю, ибо подсчитала. Когда я только начинала работать, то впитывала все, включая книги и плохие детективные фильмы. Ловкость пальцев и скорость были уроками освоенными. Но главное, знать, сколько на что уходит времени. Кратчайший, скажем, звонок по телефону занимает не меньше минуты.
На этот раз миссис Сангер отсутствовала дольше. Когда она появилась, я сидела и просматривала последний, ноябрьский номер журнала «Проблемы занятости и менеджмента». Вид у нее был не особенно обнадеживающий.
— Боюсь, вся проблема в полицейских мероприятиях. Вероятно, когда полиции потребовались эти документы, она обратилась к главе офиса и получила их на время расследования, так что пока… Простите, но не вижу, чем еще могу вам помочь.
Я встала.
— Значит, вам больше нечего мне сказать?
— Увы, нечего, — ответила она быстро и уверенно.
— Хорошо, миссис Сангер, если вспомните что-то важное, то дайте мне знать, — проговорила я привычную фразу, вручила ей свою визитку и
удалилась.
Следующие полтора часа я провела в автомобильных пробках, а когда в начале восьмого добралась домой, то была насквозь пропитана пылью и вонью города. Возникло неясное ощущение, что сегодня вечером мне еще что-то надо было сделать, но что именно — я никак не могла вспомнить. В таких случаях лучше не беспокоиться и не пытаться вспомнить — само придет. Наскоро приготовив пару сэндвичей, я углубилась в изучение красной книжицы. В ней нашлось целых шесть французских телефонных номеров. Четыре из них оказались номерами агентств, наверняка снабженных автоответчиками, да и в Париже уже начало девятого. Пятый номер, принадлежавший некоему Этьену, был занят, сколько бы я ни звонила. И последний номер, владельцем которого был некто Жюль, неразборчиво написанная фамилия которого начиналась на «Б», не отвечал вообще.
Отложив на время истязание телефонного аппарата, я решила немного посидеть над домашним заданием.
Если вы все еще питаете иллюзии по поводу детективного метода, то знайте, что главное в этом деле не слишком волноваться и не особо нервничать. В конце концов ежеминутно в течение любого рабочего дня теряются сотни папок и досье, бесследно растворившись в миллионе прекрасно устроенных и отлаженных канцелярских систем. В конце концов человек не машина и всегда может допустить ошибку. Но на каждый миллион ошибок приходится одна, которая допущена преднамеренно. И что из того, что она одна на миллион, если это затрагивает именно вас? Но паниковать не стоит. Первый вопрос — кто? Второй вопрос — почему? Миссис Сангер вряд ли принадлежала к тому сорту службисток, которые позволяют конспирации тормозить ход оперативной работы, да и с чего бы вдруг ей взбрело в голову уничтожать дела, которые — если верить ей на слово — были обычной выгодной работой? С другой стороны, почему она не дала мне посмотреть отчеты по факсам? Потому ли, что они и в самом деле брошены в мусорную корзину? И действительно ли она звонила боссу? А может, просто стояла, говоря в трубку и держа палец на рычаге? Я подумала, что скорее всего— первое, но проверить это пока никак не могла. Возможно, она вообще здесь ни при чем. Но кто тогда уничтожил папку с отчетами? Сама Кэролайн Гамильтон? Такая версия казалась весьма заманчивой, но существовала чисто теоретически. Определенно известно лишь то, что Кэролайн забеременела, исчезла, затем было затрачено много энергии, чтобы скрыть, куда она делась. Но могла ли она действительно дойти до таких крайностей, как уничтожение папки из-за работы, которую она могла еще и не получить? И способна ли она была провести семь месяцев в Париже, открытки домой отсылая из Лондона. Если это так, то она… Если бы да кабы! В том-то и трудность поиска, что это как хождение по кругу: вы думаете, что ушли далеко, и вдруг возвращаетесь к исходной точке. Я принялась все прокручивать сначала. Имеется факт: примерно в то время, когда Кэролайн зачала, она не раз летала через Ла-Манш. И один из этих перелетов был совершен для собеседования, Заключение: даже если она и не получила работы, можно поговорить с людьми, которые проводили с ней собеседование. Все это вернуло меня к маленькой красной книжице.
Телефон прервал мои занятия. Услышав знакомый голос, я сразу же вспомнила то, о чем позабыла.
— Боже, Кэт, прости…
— Ты ведешь себя хуже, чем папа. Вот уж не думала, что ты способна заработаться настолько, чтобы забыть все на свете.
— Ох, прости… Буду у вас минут через двадцать.
— Хорошо бы. У меня тут наготовлено столько всякой вкуснятины. Надеюсь, ты еще не ела?
— Нет-нет, не ела. И скоро буду… Ох, Кэт, я забыла купить подарок. Не знаю, что и…
Она со смехом прервала меня:
— Не беспокойся, он все еще не прочитал ту книжку про шпиона Кэтчера, что ты подарила ему в прошлом году. Почему бы тебе не перестать дарить ему нечто по своей специальности и не перейти на что-нибудь из горячительных напитков? Думаю, такие подарки он будет усваивать гораздо лучше.
Лучше-то лучше, но во что одеться? Впрочем, теперь это не вопрос, у меня полно всяких шелковых штучек, подаренных миссис Ван де Билт, которая вечно скулила, что я жалею потратить полчаса на то, чтобы пойти и купить себе что-нибудь приличное. Я выбрала костюм, который сидел на мне почти элегантно, и прыснула на себя беспошлинной «Шанелью», приняв обличье леди, которая не ведает о существовании Колиндейлской публичной библиотеки. Через двадцать пять минут, купив по дороге бутылку хорошего коньяка, я прибыла в дом сестры.
Вечеринка была в самом раогаре. Окна в гостиной задернуты бархатными шторами, в камине весело пляшет электрический огонь, гордясь своим сходством с настоящим. Вокруг расставлены мисочки с зелеными оливками, обрамленными красным стручковым перцем, множество канапе, разложенных по огромным блюдам, устланным кружевными салфетками. Я уж и забыла, как живут эти взрослые люди. Обычно, навещая сестру, я обреталась в кухне, разделяя трапезу с детьми. Несмотря на шум, без детского визга дом казался тихим. Нанятые профессиональные официанты скользили, входя и выходя, как хорошо одетые тени, предоставив Кэт возможность общаться с гостями. Выглядела сестрица довольно усталой. Один из малышей подхватил насморк, и всю прошлую ночь Кэт провела у его кроватки, вытирая бедняжке сопельки и капая ему в нос капельки. Но держалась она молодцом и в стильном платье для беременных смотрелась весьма недурно. Интересно, когда можно будет отсюда слинять, никого не обидев?
Я попивала мартини, слушая коллегу Колина, украшенного красным вязаным галстуком и очками в тонкой оправе, который потчевал меня своими соображениями по поводу насущной необходимости общей реорганизации полицейских служб метрополитена и о том, как обеспечить более тесную и продуктивную связь полиции со служащими метрополитена. Когда-то— помню еще, что в тот день лил дождь — я сама назойливо вдалбливала Фрэнку нечто подобное, но потом просто выбросила все это из головы. К нам присоединился молодой человек с подвижным кадыком. Послушав с минуту, он сказал, что если мы считаем деятельность станционных полицейских не отвечающей определенным требованиям, то надо обратиться к Би-би-си. Не преминул упомянуть и о неудовлетворительной уборке мусора. Возможно, новая администрация даст нам новые, более продуманные и сбалансированные программы. Красный вязаный галстук с важностью одобрил это рассуждение. Я хотела было вынести на рассмотрение нашей компании не слабую мысль о слабости либерализма, но решила, что лучшие вещи надо оставлять при себе.
На другой стороне гостиной я заметила одну из черно-белых теней, обратившуюся с каким-то вопросом к Кэт. Они с минуту поговорили, после чего Кэт исчезла. Жаль, что я не успела ее перехватить, иначе принесла бы свои извинения и выскользнула прежде, чем начнется пиршество. Я вышла в холл, но, не обнаружив там сестру, поднялась на первую лестничную площадку и позвала ее.
Сверху, из комнаты Бенджамина, на меня нахлынул целый вал звуков: жуткие задыхающиеся вопли негодования были так неистовы и отчаянны, будто наступает конец света, и наступает именно в спальне этого малыша. Я запаниковала, решив, что послужила причиной его пробуждения, и, взбежав еще на один пролет лестницы, замерла у закрытой двери. Там, за дверью, наступила пауза между рыданьями, но было понятно, что дитя просто переводит дыхание для очередной серии горестных криков. Тихонько открыв дверь, я вошла.
Кэт стояла у окна, выделяясь силуэтом на светлом фоне ночного городского освещения. Младенец, положив голову на материнское плечо и покачиваясь в колыбели ее рук, возобновил вопли, но теперь они были менее истеричными. Она разговаривала с ним, ее тихий, ее мягкий и музыкальный голос струился успокоительной волной. И он начинал прислушиваться, хотя рыдания все еще прорывались наружу.
— Мамочка здесь, гусенок, с тобой, ты видишь? Посмотри, все хорошо, плакать не о чем. Мамочка здесь. Ничего плохого с тобой не случится. — Бенджамин затих у нее на руках, глотая слезы вместе с воздухом. Он еще пытался плакать, но уже по инерции. — Я знаю, малыш, что ты чувствуешь. Это страшно, когда ты не можешь свободно дышать, ведь так? Но это всего лишь простуда, и больше ничего, мамочка пришла, и ее золотому сыночку сразу стало лучше.
Малыш зарылся головкой в ее плечо, и постепенно его тело перестало содрогаться от плача. Крики превратились в отдельные всхлипы и в конце концов прекратились. Он заснул, пока Кэт покачивала его и поглаживала по спинке. Вдруг я почувствовала себя неловко, как будто нечаянно оказалась свидетельницей чужой интимной близости. Я хотела уйти, но она обернулась и сделала мне знак остаться, после чего положила уснувшего малыша в кроватку. Он было захныкал, но тотчас успокоился, сон уже совсем одолел его. С минуту мы постояли, глядя на это чудо. Из орущего, зареванного существа он почти мгновенно превратился в спящего ангела, по нежным пухлым щечкам которого разлился безмятежный покой. Такое упорное и в то же время беспомощное существо. Сочетание этих двух качеств могло свести с ума, если бы материнский инстинкт не срабатывал прежде разума. Забавно смотреть на такие сценки со стороны.
— Иногда я думаю, что сон придуман Богом для безопасности младенцев, — сказала она тихо, все еще не спуская глаз с ребенка. — Десять минут назад я готова была убить его. А сейчас мне хочется встать перед ним на колени и молиться.
Я вновь подумала о большой разнице между теми, кто имеет детей, и бездетными. Вспомнила и о Кэролайн Гамильтон, которая была так близка к материнству, но почему-то отвергла его вместе со своей собственной жизнью. И это несчастье, случившееся с незнакомой девушкой, вновь отозвалось во мне острой болью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Она говорила о своих клиентах так, будто они возглавляли целые регионы страны, а не были просто производителями стали или туалетной бумаги.
Как дитя семидесятых годов, я все еще с трудом могла приспособиться к этим новым капиталистическим утопиям, где важно не то, что вы делаете, а то, сколько вы можете заплатить, чтобы делать это наивыгоднейшим для себя образом. Проще говоря…
— В объявлении сказано о возможности исключительно прилично заработать. Это соответствует истине?
— Да, насколько я помню, оплата предлагалась очень хорошая.
— Вы, я вижу, помните об этом случае не так уж мало.
— Ну, это было до того, как я стала администратором. Я была рядовой сотрудницей, которая вела это дело.
— Так собеседование с ней проводили вы?
— Да, — сказала она, слегка нахмурясь.
— И как она вам показалась?
Миссис Сангер немного подумала, лишь потом ответила:
— Это была хорошая кандидатка. Очень красивая, яркая, с чувством собственного достоинства, но и способная рискнуть.
В этом описании Кэролайн Гамильтон представала этакой героиней «Космополитена» девяностых годов: прекрасной, гордой и бесстрашной. Некоторые люди говорят профессиональными штампами, что меня всегда настораживает. Однако я взяла себе на заметку эту характеристику.
— Идеальная женщина для работы, не так ли?
— Знаю одно, что она соответствовала всем требованиям объявления. Но она была не единственной, а кого из них выбрали, мы не знаем.
— Вы можете дать мне парижский адрес или контактный телефон?
Она кивнула и встала.
— Подождите одну-две минуты.
Сквозь стеклянную стену хорошо было видно, как старательно копошатся конторские девушки «Потенциала» над бумагами, завалившими их рабочие столы. Мне все это знакомо, а потому сейчас я чувствовала себя свободной и независимой, будто отдыхаю на одном из таинственных и загадочных греческих островков. Но все это лишь досужие фантазии. На самом деле на такой отдых никаких денег мне не хватит, денег всегда не хватает… В свое время я так же корпела над химическими отчетами для одной захудалой корпорации, пока не перебралась в Лондон, который тогда задыхался от зноя. Я следила за женщиной среднего возраста, сражающейся с массивной стеклянной дверью, затем нерешительно вошедшей в вестибюль и старающейся выглядеть бодрее и моложе, чем она есть на самом деле. Сразу видно: ищет работу, и не сегодня начала, а здесь, как видно, ей тоже не светит. Я попыталась представить на ее месте Кэролайн Гамильтон. Личный помощник французского бизнесмена. Не очень-то подходит для балерины, которой здесь пришлось пройти медицинское обследование. Но бремя долгов заставило ее принять все как есть. Необходимость разыскать восемь тысяч фунтов кого угодно подвигнет на перемену образа жизни и отказ от карьеры. Показалось ли мне или миссис Сангер действительно, вернувшись, выглядела не очень уверенной в себе, не столь уравновешенной и спокойной, как прежде?
— Прошу простить, но мы пока не смогли найти того, что вам требуется.
— Ничего, я могу подождать.
— Не уверена, что вам имеет смысл ждать. Уже сейчас ясно, что они вряд ли найдут нужную папку.
— Понятно. А как насчет копии вопросника и списка девушек, которых вы отобрали?
— Но у нас обычно вся информация хранится в одном месте.
— А сами вы не вели никаких записей?
— Ну, столько времени прошло… Где-то в каких-то папках, может, что и задержалось, но остальное наверняка пошло в мусорную корзину.
— Выходит, за свою работу вы ни перед кем не отчитывались?
— Боюсь, в этом случае так и было.
Я почувствовала легкое сотрясение внутренностей от подавленного смеха. Да, смех я подавила в самом начале и виду не показала. Тело подчас ведет себя непринужденнее, чем мозг, но воли ему, телу, давать не следует. А мозг все еще усердно работал, переваривая полученную информацию.
— А как насчет текстов, переданных по факсу?
— Простите?
— Вы говорили, что сведения были переданы в Париж по факсу. Так неужели не сохранилось никаких следов регистрации этих текстов? Не верится, что и они пошли в мусорную корзину.
Это называется перекрестным опылением. Взять информацию, полученную для одной работы, и использовать ее для другой. Честно говоря, если меня эти тексты, переданные по факсу, сильно озаботили, то и миссис Сангер они взбудоражили не меньше. Регистрация факсов, телефонные счета — где они? Непохоже на штатную ситуацию правильного администрирования. Если такие документы все-таки существуют, наверняка окажется, что она не сможет мне предоставить их без особого разрешения. А разрешение, естественно, наверняка где-то подзадержится. Но со мной, пока я нахожусь в этом кабинете, такой номер не пройдет.
Оставшись опять на какое-то время в одиночестве, я решила малость посамовольничать. А почему нет? Быстро, один за другим, я выдвигала ящики стола, одним глазом поглядывая на их содержимое, а другим— на пространство офиса, находившееся за стеклянной стеной. Ящики были забиты всякой дрянью не хуже дамских сумочек, которые немало могут поведать вам о своих владелицах. Миссис Сангер, как видно, была вечно обеспокоена состоянием своих ногтей, так что по всем ящикам, вперемежку с бумагами, было натыкано множество флакончиков лака для ногтей и всяческих пилочек и полировальных щеточек. Единственное, чего не нашлось в этом месиве бумаг и предметов, так это папки по работе с парижским клиентом. Но зато я наткнулась на красную телефонную книжицу. Над столом был прикноплен лист с выразительным заголовком «ПОЛЕЗНЫЕ НОМЕРА», так что навряд ли ей постоянно приходилось шарить в этой записной книжке. Эта маленькая книжка легко могла поместиться как в ящике стола или портфеле, так и в кармане частного детектива. Вся операция заняла тридцать-сорок секунд. Я знаю, ибо подсчитала. Когда я только начинала работать, то впитывала все, включая книги и плохие детективные фильмы. Ловкость пальцев и скорость были уроками освоенными. Но главное, знать, сколько на что уходит времени. Кратчайший, скажем, звонок по телефону занимает не меньше минуты.
На этот раз миссис Сангер отсутствовала дольше. Когда она появилась, я сидела и просматривала последний, ноябрьский номер журнала «Проблемы занятости и менеджмента». Вид у нее был не особенно обнадеживающий.
— Боюсь, вся проблема в полицейских мероприятиях. Вероятно, когда полиции потребовались эти документы, она обратилась к главе офиса и получила их на время расследования, так что пока… Простите, но не вижу, чем еще могу вам помочь.
Я встала.
— Значит, вам больше нечего мне сказать?
— Увы, нечего, — ответила она быстро и уверенно.
— Хорошо, миссис Сангер, если вспомните что-то важное, то дайте мне знать, — проговорила я привычную фразу, вручила ей свою визитку и
удалилась.
Следующие полтора часа я провела в автомобильных пробках, а когда в начале восьмого добралась домой, то была насквозь пропитана пылью и вонью города. Возникло неясное ощущение, что сегодня вечером мне еще что-то надо было сделать, но что именно — я никак не могла вспомнить. В таких случаях лучше не беспокоиться и не пытаться вспомнить — само придет. Наскоро приготовив пару сэндвичей, я углубилась в изучение красной книжицы. В ней нашлось целых шесть французских телефонных номеров. Четыре из них оказались номерами агентств, наверняка снабженных автоответчиками, да и в Париже уже начало девятого. Пятый номер, принадлежавший некоему Этьену, был занят, сколько бы я ни звонила. И последний номер, владельцем которого был некто Жюль, неразборчиво написанная фамилия которого начиналась на «Б», не отвечал вообще.
Отложив на время истязание телефонного аппарата, я решила немного посидеть над домашним заданием.
Если вы все еще питаете иллюзии по поводу детективного метода, то знайте, что главное в этом деле не слишком волноваться и не особо нервничать. В конце концов ежеминутно в течение любого рабочего дня теряются сотни папок и досье, бесследно растворившись в миллионе прекрасно устроенных и отлаженных канцелярских систем. В конце концов человек не машина и всегда может допустить ошибку. Но на каждый миллион ошибок приходится одна, которая допущена преднамеренно. И что из того, что она одна на миллион, если это затрагивает именно вас? Но паниковать не стоит. Первый вопрос — кто? Второй вопрос — почему? Миссис Сангер вряд ли принадлежала к тому сорту службисток, которые позволяют конспирации тормозить ход оперативной работы, да и с чего бы вдруг ей взбрело в голову уничтожать дела, которые — если верить ей на слово — были обычной выгодной работой? С другой стороны, почему она не дала мне посмотреть отчеты по факсам? Потому ли, что они и в самом деле брошены в мусорную корзину? И действительно ли она звонила боссу? А может, просто стояла, говоря в трубку и держа палец на рычаге? Я подумала, что скорее всего— первое, но проверить это пока никак не могла. Возможно, она вообще здесь ни при чем. Но кто тогда уничтожил папку с отчетами? Сама Кэролайн Гамильтон? Такая версия казалась весьма заманчивой, но существовала чисто теоретически. Определенно известно лишь то, что Кэролайн забеременела, исчезла, затем было затрачено много энергии, чтобы скрыть, куда она делась. Но могла ли она действительно дойти до таких крайностей, как уничтожение папки из-за работы, которую она могла еще и не получить? И способна ли она была провести семь месяцев в Париже, открытки домой отсылая из Лондона. Если это так, то она… Если бы да кабы! В том-то и трудность поиска, что это как хождение по кругу: вы думаете, что ушли далеко, и вдруг возвращаетесь к исходной точке. Я принялась все прокручивать сначала. Имеется факт: примерно в то время, когда Кэролайн зачала, она не раз летала через Ла-Манш. И один из этих перелетов был совершен для собеседования, Заключение: даже если она и не получила работы, можно поговорить с людьми, которые проводили с ней собеседование. Все это вернуло меня к маленькой красной книжице.
Телефон прервал мои занятия. Услышав знакомый голос, я сразу же вспомнила то, о чем позабыла.
— Боже, Кэт, прости…
— Ты ведешь себя хуже, чем папа. Вот уж не думала, что ты способна заработаться настолько, чтобы забыть все на свете.
— Ох, прости… Буду у вас минут через двадцать.
— Хорошо бы. У меня тут наготовлено столько всякой вкуснятины. Надеюсь, ты еще не ела?
— Нет-нет, не ела. И скоро буду… Ох, Кэт, я забыла купить подарок. Не знаю, что и…
Она со смехом прервала меня:
— Не беспокойся, он все еще не прочитал ту книжку про шпиона Кэтчера, что ты подарила ему в прошлом году. Почему бы тебе не перестать дарить ему нечто по своей специальности и не перейти на что-нибудь из горячительных напитков? Думаю, такие подарки он будет усваивать гораздо лучше.
Лучше-то лучше, но во что одеться? Впрочем, теперь это не вопрос, у меня полно всяких шелковых штучек, подаренных миссис Ван де Билт, которая вечно скулила, что я жалею потратить полчаса на то, чтобы пойти и купить себе что-нибудь приличное. Я выбрала костюм, который сидел на мне почти элегантно, и прыснула на себя беспошлинной «Шанелью», приняв обличье леди, которая не ведает о существовании Колиндейлской публичной библиотеки. Через двадцать пять минут, купив по дороге бутылку хорошего коньяка, я прибыла в дом сестры.
Вечеринка была в самом раогаре. Окна в гостиной задернуты бархатными шторами, в камине весело пляшет электрический огонь, гордясь своим сходством с настоящим. Вокруг расставлены мисочки с зелеными оливками, обрамленными красным стручковым перцем, множество канапе, разложенных по огромным блюдам, устланным кружевными салфетками. Я уж и забыла, как живут эти взрослые люди. Обычно, навещая сестру, я обреталась в кухне, разделяя трапезу с детьми. Несмотря на шум, без детского визга дом казался тихим. Нанятые профессиональные официанты скользили, входя и выходя, как хорошо одетые тени, предоставив Кэт возможность общаться с гостями. Выглядела сестрица довольно усталой. Один из малышей подхватил насморк, и всю прошлую ночь Кэт провела у его кроватки, вытирая бедняжке сопельки и капая ему в нос капельки. Но держалась она молодцом и в стильном платье для беременных смотрелась весьма недурно. Интересно, когда можно будет отсюда слинять, никого не обидев?
Я попивала мартини, слушая коллегу Колина, украшенного красным вязаным галстуком и очками в тонкой оправе, который потчевал меня своими соображениями по поводу насущной необходимости общей реорганизации полицейских служб метрополитена и о том, как обеспечить более тесную и продуктивную связь полиции со служащими метрополитена. Когда-то— помню еще, что в тот день лил дождь — я сама назойливо вдалбливала Фрэнку нечто подобное, но потом просто выбросила все это из головы. К нам присоединился молодой человек с подвижным кадыком. Послушав с минуту, он сказал, что если мы считаем деятельность станционных полицейских не отвечающей определенным требованиям, то надо обратиться к Би-би-си. Не преминул упомянуть и о неудовлетворительной уборке мусора. Возможно, новая администрация даст нам новые, более продуманные и сбалансированные программы. Красный вязаный галстук с важностью одобрил это рассуждение. Я хотела было вынести на рассмотрение нашей компании не слабую мысль о слабости либерализма, но решила, что лучшие вещи надо оставлять при себе.
На другой стороне гостиной я заметила одну из черно-белых теней, обратившуюся с каким-то вопросом к Кэт. Они с минуту поговорили, после чего Кэт исчезла. Жаль, что я не успела ее перехватить, иначе принесла бы свои извинения и выскользнула прежде, чем начнется пиршество. Я вышла в холл, но, не обнаружив там сестру, поднялась на первую лестничную площадку и позвала ее.
Сверху, из комнаты Бенджамина, на меня нахлынул целый вал звуков: жуткие задыхающиеся вопли негодования были так неистовы и отчаянны, будто наступает конец света, и наступает именно в спальне этого малыша. Я запаниковала, решив, что послужила причиной его пробуждения, и, взбежав еще на один пролет лестницы, замерла у закрытой двери. Там, за дверью, наступила пауза между рыданьями, но было понятно, что дитя просто переводит дыхание для очередной серии горестных криков. Тихонько открыв дверь, я вошла.
Кэт стояла у окна, выделяясь силуэтом на светлом фоне ночного городского освещения. Младенец, положив голову на материнское плечо и покачиваясь в колыбели ее рук, возобновил вопли, но теперь они были менее истеричными. Она разговаривала с ним, ее тихий, ее мягкий и музыкальный голос струился успокоительной волной. И он начинал прислушиваться, хотя рыдания все еще прорывались наружу.
— Мамочка здесь, гусенок, с тобой, ты видишь? Посмотри, все хорошо, плакать не о чем. Мамочка здесь. Ничего плохого с тобой не случится. — Бенджамин затих у нее на руках, глотая слезы вместе с воздухом. Он еще пытался плакать, но уже по инерции. — Я знаю, малыш, что ты чувствуешь. Это страшно, когда ты не можешь свободно дышать, ведь так? Но это всего лишь простуда, и больше ничего, мамочка пришла, и ее золотому сыночку сразу стало лучше.
Малыш зарылся головкой в ее плечо, и постепенно его тело перестало содрогаться от плача. Крики превратились в отдельные всхлипы и в конце концов прекратились. Он заснул, пока Кэт покачивала его и поглаживала по спинке. Вдруг я почувствовала себя неловко, как будто нечаянно оказалась свидетельницей чужой интимной близости. Я хотела уйти, но она обернулась и сделала мне знак остаться, после чего положила уснувшего малыша в кроватку. Он было захныкал, но тотчас успокоился, сон уже совсем одолел его. С минуту мы постояли, глядя на это чудо. Из орущего, зареванного существа он почти мгновенно превратился в спящего ангела, по нежным пухлым щечкам которого разлился безмятежный покой. Такое упорное и в то же время беспомощное существо. Сочетание этих двух качеств могло свести с ума, если бы материнский инстинкт не срабатывал прежде разума. Забавно смотреть на такие сценки со стороны.
— Иногда я думаю, что сон придуман Богом для безопасности младенцев, — сказала она тихо, все еще не спуская глаз с ребенка. — Десять минут назад я готова была убить его. А сейчас мне хочется встать перед ним на колени и молиться.
Я вновь подумала о большой разнице между теми, кто имеет детей, и бездетными. Вспомнила и о Кэролайн Гамильтон, которая была так близка к материнству, но почему-то отвергла его вместе со своей собственной жизнью. И это несчастье, случившееся с незнакомой девушкой, вновь отозвалось во мне острой болью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32