– Ни то, ни другое, ни третье, – вежливо улыбнулся художник. – Я просто сам по себе.
– Ну будет вам… Судя по благолепному виду, вы с просьбой?
– Скорее с информацией. Я сейчас достаточно свободен, чтобы предложить свои услуги в качестве портретиста. Кому-нибудь…
– Ваша информация, изложенная четче, выглядит так: «Я на мели. Ищу работу». Ну что ж… Посмотрим, подумаем… А теперь до свидания.
Катя вышла на улицу вместе с художником, вдохнула сладковатый запах цветущих деревьев, постояла, раздумывая, куда идти. И Вениамин не торопился:
– Что-то я не видел вас здесь раньше…
– Да. Я приехала недавно. Извините, но мне, напротив, кажется, что я встречала вас раньше.
Он поглядел на нее пристальнее:
– Возможно… Москва? Пятнадцатый? В шестнадцатом я уже был в Париже…
– Нет, раньше… до шестого…
– Тогда только Киев.
– Вы киевлянин? Ну, конечно… А где вы жили?
И они, перебивая друг друга, стали вспоминать милые сердцу места. Расчувствовались до слез.
– А я еще сомневался, идти ли сегодня в сие заведение… Теперь доволен, даже если и заказов не получу. Приглашаю вас в гости, Екатерина.
– Нет, нет, что вы! – Катя замкнулась. Какой бы ни был земляк, а, в общем, человек незнакомый. – Меня Намарона, должно быть, заждалась.
– Странное имя. Индианка?
– Нет. Из Сиама.
– Вы там бывали, Екатерина?
– Я? – Она на миг смешалась. Неопределенно пожала плечами и поторопилась заговорить о другом: – Меня никто не называет Екатериной…
– Кроме меня. Дело принципа. Это я в противовес их обществу, – Вениамин махнул рукой назад, – с Кокочками, Таточками и Мимишками. Вас еще не окрестили Ришечкой или Теречкой? Собачьи клички. До самой смерти – лялечки. Вы думаете, отчего мой цивилизованный облик удивил сиятельную княгиню?
– Ну и отчего?
– Оттого, что мое появление обычно шокирует…
Вениамин скинул туфли, сюртук, расстегнул рубашку и двинулся вперед в одних носках.
– Не надо… Еще прохладно – простынете.
– Согласен. – Он, вздохнув, облачился снова. – Тем более что зрителей мало.
– Я понимаю. Вы назло?
– Ага… И чтобы отличаться от них. Кричат о помощи России. Но какая же это, к чертям, помощь?
– Вы сочувствуете большевикам?
– Я никому не сочувствую. – Голос Вениамина сорвался на крик: – Никому! Я сам по себе. Знаете сказочку: я от бабушки ушел, я от дедушки ушел?.. Так и я. Еще бы от себя уйти…
– Может, вам лучше вернуться в Россию?
– Может. Но что там делать сейчас художнику? Вернуться? Мне-то дорога открыта. Я не сбежал после революции. Как некоторые. Я уехал в Париж учиться. Еще до того… Но увлекся восточной живописью и только поэтому очутился здесь. Нет, не вернуться… Голод, холод… Зачем там лишний рот? А я ничего больше делать не могу и не хочу. Вот ведь как закручено, Екатерина: без живописи я не человек, не личность, а рисовать на пустой желудок не способен. О черт! Наверное, не так гениален, как Ван Гог. Или недостаточно безумен. Понятно?
– Конечно.
– Ничего вам пока не понятно! И все-таки заметьте одну тонкость. Они говорят: «Мы – эмигранты». Но загляните в любой словарь. Эмигранты – это люди, временно пребывающие в чужой стране, а люди, навсегда оставившие родину, называются иммигрантами. Я и говорю: «Я – иммигрант». Что есть, то есть. А они собираются вернуться. В прошлое. Чушь! Реку вспять не поворотить. Надо принимать все как есть и искать свое новое место в жизни. Утрясаться, устраиваться. Может быть, даже растолкав соседей локтями. «Диссидент», «декадент»… – передразнил он княгиню.
– Мы пришли.
– Куда?
– Я здесь живу. В этом маленьком симпатичном пансионате.
– Английском, – догадался Вениамин с первого взгляда на строгий, но не лишенный изящества особнячок. – Значит, тоже сами по себе… В сторонке… Ну что ж, до свидания. По одним дорожкам ходим. Еще встретимся.
– Всего хорошего, Вениамин.
Может, потому, что голос художника был взвинченным, а речь немного сумбурной? Или потому, что фоном звенела радость от первой встречи с соотечественниками? Но слова Вениамина едва скользнули по Катиному сознанию. Вникать не хотелось.
Сон приснился хороший. Березки, церквушки, она в крестьянском сарафане. И рядом кто-то добрый, сильный, надежный… Ударил гонг. Откуда в деревне гонг? Катя проснулась. Ах эта Намарона! Надумала стирать пыль и звякнула флаконом о зеркало. Но кто же снился? Неужели Савельев? Жаль, не досмотрела. Она крепко-крепко зажмурила глаза. А вдруг доснится? Нет, не получается. Все равно сон – прекрасный. Не иначе как Россия будет добра к ней…
Сегодня предстояло обсуждение программы благотворительного бала. Катя вышла из пансионата в приподнятом настроении, но таким оно оставалось недолго.
В переулочке Катя услышала за собой умоляющий голосок, тянувший:
– Мадам, мадам, мадам…
Она оглянулась. Маленькая китаянка-рикша семенила рядом. За ее спиной болталась крошечная младенческая головка.
Вереницы рикш на всех улицах города были привычным зрелищем. Они не давали прохода, упрашивая сесть в коляску, а заполучив пассажира, покрепче ухватывали оглобли маленькой велоколяски и, набрав побольше воздуха в легкие, бросались вперед. Какой-нибудь жирный седок из любителей поиздеваться подгонял беднягу ударами сапога или тыча в спину элегантной тростью. Поездка «на рикше» была дешевле, чем трамваем или с извозчиком, но русские – помнилось еще по Харбину – старались избегать экзотического средства передвижения.
Мужчины-рикши – везде. Но женщина?..
– Мадам, мадам… – не отставала китаянка. Катя остановилась.
– Зачем же вы? – спросила она сначала по-русски, потом по-китайски, не вполне уверенная, что будет понята. В Парускаване ее окружало немало китайцев, и Катя общалась с ними свободно, но диалект их значительно отличался от шанхайского. – Ребенку вредно… и вам.
Женщина залопотала в надежде вымолить хоть несколько центов. Совсем безнадежной получалась нарисованная ею картина. Муж был рикшей, был… но пришлось ему неделю назад полдня возить по городу какого-то европейца, кинувшего за работу пять центов. Пять мексиканских центов, которые вдвое дешевле американских. Он отказался от такой мизерной платы: жена не работает, за угол платить нечем, риса ни горсточки. И что? Добавили центов? Как бы не так! Рикшу ударили палкой по голове, кликнули полицию… А потом суд и «три месяца тюрьмы за грубое обращение с иностранцами». Но жить-то надо. И пришлось ей самой на время стать «лошадью»…
– Сколько же центов получается за день?
– Пятнадцать – двадцать, из них половину – хозяину коляски…
Катя сунула доллар в протянутую ладонь и, не дожидаясь, пока до донышка изольется поток благодарностей, быстро пошла по улице, стараясь настроиться на прежний добродушно-приподнятый лад. Не удавалось…
Дом княгини был устроен прекрасно. Он прежде всего был домом, просторным, богатым, но и уютным.
У Кати заныло сердце – чужая женщина хозяйничает в ее Парускаване…
Говорили о костюмах. Конечно, следует нарядиться в русские народные.
– Катюша, а вы будете боярышней.
– Тогда уж боярыней.
– Ну что вы, зачем же так! Вы выглядите совсем девочкой. Не то что я. – Княгиня вздохнула, но тем не менее удовлетворенно огладила пышные бедра. – Ох, что я упустила… Надо было Венечке предложить подновить-разрисовать ларьки.
– А он согласился бы? По-моему, нет.
– Не знаю. Но по крайней мере ощутил бы нашу заботу. Не бесплатно же. А почему, Катенька, вы думаете, что не согласился бы?
– Он вчера провожал меня до пансионата. Оказалось, что мы оба из Киева и даже встречались там в детстве.
– Умилительно! Такое совпадение! Но, Катенька, послушайтесь моего совета. Держитесь от Вени подальше. Я не против богемы. Но зачем же изображать из себя юродивого? И, мне кажется, у него что-то с психикой.
– Не заметила.
– Имейте в виду, на всякий случай. Ладно, искать его я не намерена. Объявится за неделю – получит заказ. Нет – пускай на себя пеняет. А нам и старые сойдут, те, что с рождества остались…
Еще во время разговора Катя обратила внимание на чередование щелчков и глухих ударов, словно в стенку соседней комнаты кто-то швырял резиновым мячиком.
Вдруг дверь распахнулась, и, размахивая пистолетом, в комнату ворвался взъерошенный Ники.
– Мамочка, я всех убил! С восьми шагов!
– Ах ты молодец!
– Мамочка, вы обязательно должны посмотреть, пока стрелы не отвалились!
– Ну пойдем, сынок, похвастайся. И вы, Катюша, глянете.
В комнате Ники на обоях одной из стен в три ряда, квадратом были наклеены открытки-портреты. В лица, изображенные на них, впились резиновые присоски стрел. Две, хлюпнув, отпали. Ники, не поднимая их с пола, схватил со стола другие, зарядил пистолет и стал целиться снова. И таким непримиримым было его лицо, такое наслаждение разлилось по нему, когда цель была поражена, что Кате стало не по себе.
– Эх, мне бы настоящий пистолет! Мамочка, вы ведь обещали!
– Погоди немного, Ники! Исполнится пятнадцать – получишь! – Княгиня пояснила Кате: – Вот как мы воспитываем истинных борцов за Россию. Пусть учится отстаивать свои убеждения. Придется нам самим защищать нашу Россию. Надеялись на японское да на пекинское правительства – и пронадеялись. Никому дела нет! Вы читали «Шанхайскую жизнь»?
– Нет. Сегодняшняя?
– Ну полюбуйтесь тогда. Видите? Отчеркнуто… Обращение Советов к Китаю. Читайте, читайте.
– «Советское правительство уничтожает все особые привилегии, все фактории русских купцов на китайской земле. Ни один русский чиновник, поп и миссионер не смеет вмешиваться в китайские дела…» – Катя подняла глаза:– А разве это плохо?
– Ужасно! Во-первых, они, – княгиня кивнула в сторону открыток, – просто дурачье. Самим есть нечего, а от денег, которые в руках лежат, отказываются. Но это бы и ничего. Чем им хуже, тем нам лучше! Так китайцы же расчувствовались… А это вы читали?
Катя покачала головой.
– Ну, сударыня, где же вы витаете? Читайте тоже. Нет, не там, ниже… Нашли?
– «Строгий нейтралитет»?
– Вот, вот! – Она отобрала газету у Кати. – «Строгий нейтралитет в гражданской войне между белыми и красными». Пекин не понимает, что послабление сейчас большевикам потом китайскими же слезками отольется.
– А можно мне посмотреть портреты?
– Конечно, Катюша! Врагов надо знать в лицо!
Ники отодрал стрелки от открыток. Перед Катей предстали лица, испещренные черными следами – кругами от резины. Некоторые открытки были обведены красным контуром. Княгиня пояснила, не дожидаясь вопроса:
– Это главные враги: Коллонтай, Бонч-Бруевич, Чичерин… Изменники, предатели!.. Остальных, разночинцев да нищих, можно понять. Я и не возмущаюсь. Они за свой кусок хлеба с маслом дерутся. Хотят, как мы, на серебре обедать. А тем чего не хватает? Чичерин – дворянин. Эти – из семей генералов, императору присягавших… Они безумцы. И их надо уничтожать, как сбесившихся псов. – Глаза княгини вспыхнули фанатическим огнем. – Господи, как мало у нас оружия и патриотов! Пушки бы! Самолеты!
Катя пристально смотрела на ряды открыток. Странно, но никакой ненависти к этим людям она не испытывала. Внимательные взгляды, умные лица. А хорошо бы поговорить с кем-нибудь из них. Например, с теми, в красных рамках. Бонч-Бруевич… Похож на английского дипломата. Сын и брат генералов. А выбрал советскую власть… Отчего же? Не так-то все просто. И нет рядом человека, который объяснил бы происходящее. Савельев, наверное, мог бы. Уж он-то с такой властью, которая справедливее. К кому? Если к народу – значит, советская. Узнать бы, где он и с кем… Катя непременно выбрала бы то же… Или вот Коллонтай Александра. В скобках – «нарком гос. призрения». Чем же она занимается? Помогает беднякам? Детям? Похожа на актрису. Драматическую. Или на поэтессу Смотрит всепонимающе. Только чернеют круги от присосок на снимке.
Катя подняла руку с носовым платочком – оттереть их – и тут же опустила: в чужой монастырь со своим уставом не ходят.
Вдоль стен бального зала вереницами пестрели лубочно разрисованные фасады картонных избушек. Катя заняла свое место за окошком с резными наличниками Голубые шелковые занавески покачивались от сквознячка. Но с обратной стороны «избушка» имела весьма неприглядный вид: жирные пятна на стенках, мазки краски, коряво загнутые гвозди, крепящие картон к деревянному каркасу «Изнанка красивой жизни», – грустно подумала Катя. На подоконнике были изображены сине-белые сугробики снега. Значит, декорации так и не перекрашивали: Вениамин не зашел вовремя.
Катя вынула из коробок, сваленных у ног, часы с кукушкой, матрешек, бутылку шампанского. «Абрау-Дюрсо»? Из чьих-то дореволюционных запасов… Усадила кукол на подставку, развесила гравюры. Закуток стал более уютным.
– Дамы и господа! Посмотрите, какие чудесные призы вас ждут! Покупайте билетики лотереи-аллегри! Этим вы поможете нашим разорившимся соотечественникам, пострадавшим от красного террора! – зазвенел рядом девичий голосок. Барышня-крестьянка с зеленым попугайчиком на плече протянула лукошко с билетиками первому приглашенному – вальяжному господину в вышитой болгарским крестом косоворотке.
И тут же рассыпали сухой перестук бойкие ложечники, споро затеребили струны балалаечники. И закружилась веселая кутерьма.
С лотереей закончили быстро. Но количество призов почти не убавилось. Может быть, номеров с шампанским и красавицей куклой вовсе не было в лукошке, а может, выигравшие решили оставить их обществу «на бедность».
Катя пошла спросить княгиню, как быть с призами: укладывать ли их опять в коробки или повременить до окончания бала?
Княгиня торговала брагой и медом – в память о патриархальной Руси. К ней подошла, с подносом пряников, дама в купеческом одеянии.
– Ну как, княгинюшка? Кажется, все хорошо?
– Да, Мими, весело и шумно.
– Весело-то весело, а все-таки оттенок не тот. Тревожный какой-то, нездоровый. Сравните с петербургскими балами!
– Ох, что вспоминать!..
– Да. И не последних лет, а в самом начале века. Позже японская война заразила страну лихорадкой, от которой мы так и не излечились.
– Катюша, – сказала княгиня, – вы близко знали Риночку Храповицкую?..
– Да. У нас были почти родственные отношения. Но я давно не имела о ней вестей.
– А я не зря вспомнила про нее именно сейчас – увидела Мими и вас рядом. Познакомьтесь… – Княгиня представила женщин друг другу. – Мими, вы упоминали Риночку недавно, а я была занята деловым разговором и не уловила суть рассказа. Что там с ней?
– Хотите знать, где она нынче и чем занимается? По последним сведениям, она перебралась из Парижа в Довилль, потом в Монте-Карло и сейчас весьма лихо проигрывает там вместе с Малечкой свое состояние.
– Странно… При чем здесь Малечка? Они же терпеть не могли друг друга!
Что-то Катя не припоминала, чтобы Ирина Петровна не могла кого-нибудь терпеть. И, желая поддержать разговор, она спросила, скорее из вежливости:
– А Малечка – кто?
– Как? Вы не слышали о Кшесинской?
– Сейчас… Это не балерина ли?
– Ну разумеется! Божественная Кшесинская, – с заметным сарказмом произнесла княгиня. – Кто же не преклонял перед ней колен? Сам царь благоволил. И великие князья были ее… хм-хм, ладно, не будем…
– Именно так, – поддакнула Мими, – наши князья… А иностранцы? Коллекция, как вы помните, была презабавная. С нею был даже какой-то сиамский князек. Как его звали? Мудреное имя… Ну, неважно… Он потерял голову от Малечки. В прямом смысле. Когда наша «прынцесса» дала ему отставку, он исчез из поля зрения. Был и нету… Может, повесился?
Неужели речь о Чакрабоне? Да-да… Что-то ведь было. Слушки-пересуды в гостиной Храповицкой. Им не придавалось значения в то время. А сейчас рядом с ним юная Джавалит…
– Матильде удалось-таки заарканить князя Андрея.
– А, к этому давно шло. Впрочем, он своей рассудительностью вполне уравновешивает ее буйный нрав. Хотя плохо то, что он не борец. Нет. Единственный из Романовых, не претендующий на престол. Всегда был философом.
– Подождем – увидим, будет ли он спокоен, когда и его состояние пустят на ветер?
– Да-да, – закивала княгиня, – нужно думать о завтрашнем дне. Прокутить остатки, конечно, можно. Но что потом? Я собираюсь жить долго и счастливо. Поэтому, милочка, нам следует быть экономными и рассудительными…
Катя опять потеряла нить разговора.
Четыре женщины, ближе других знавшие Лека: две из них русские – Матильда и она, Катя; две тайки – Валиндра и Джавалит. Но все разные, как четыре стороны света. Женщины, которых объединяли воспоминания о Чакрабоне, мимолетные или болезненные. Грустно – одна прогнала его. Двух он оставил сам. Тяжело, когда тебя бросают. Верно, это всегда воспринимается как предательство. Горько. Валиндре пришлось испытать то же. Четвертая пока с ним. Пока. Время покажет. Долго ли его будет радовать беззаботный смех Джавалит? Ох, нет!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38