Я имел наивность этому поверить. Однако после первого же серьезного разоблачения противообщественных проделок и племенной нетерпимости тифлисских городских заправил я получил от этого мнимого либерала и заядлого армянского патриота (в паразитическом смысле этого слова) весьма характерное письмо. Привожу из него те строки, в которых Джаншиев «показал карты»:
«Я от души желаю ему (грузинскому народу) всякого (?!) успеха, но только на почве равноправности , а не на положении капризного баловня администрации , каким он всегда был и до сих пор (?!) остается, по признанию самого «Нового Времени». Армяне потому имеют будущее за собою, что они нигде и никогда не требовали для себя привилегий (?!) в ущерб другим народам . У вашей же газеты проскальзывает тенденция третировать их как элемент вредный. Не нужно забывать, что они, служащие вот уже 3 года предметом травли, особенно чувствительны ко всякой несправедливости, в особенности от лиц, в беспристрастие которых верили. При таком настроении, даже справедливая мера может вызвать раздражение . Что могло быть справедливее уравнения татар с христианами в городском управлении? Но я совершенно понимаю людей, которые признают эту меру несвоевременной , так как она явно внушена не столько любовью к справедливости, сколько ненавистью (?!) к армянам. Вы, конечно, не заподозрите покойного Унковского в нелюбви к народу, а между тем он негодовал (?!) на Милютина за его польские крестьянские наделы, потому что они были внушены ненавистью (?!) к польскому народу, а не заботой о нем!!.. »
Кажется, комментарии излишни, коль скородаже справедливая мера может вызвать раздражение у этих чувствительных господ , «не требующих для себя привилегий», но противящихся равноправности мусульман!
Русские прислужники армян заходили по этому пути еще гораздо дальше. Так, например, в органе кн. Ухтомского по поводу предположения устроить армянских выходцев на острове Крит было высказано однажды, что такая мера нежелательны, ибо армяне как люди, особенно способные в области экономической, и на новом месте возбудили бы против себя неудовольствие остальных христиан.
Нечего сказать, хороша «способность», влекущая за собой неизбежное неудовольствие соседнего населения! Ясно, что таким «способным» людям место, скорее всего, в долготерпеливой России: с нею, матушкой, церемониться нечего!..
Особый интерес представляет статья французского писателя-армянофила, г. Пьера Морана (журнал «Correspondant» от 10 апреля 1897 года), заведомо «подготовленного» кавказскими политиканами и также открывающего их карты.
По мнению этого писателя, Россия морально не упрочила своего господства между Черным и Каспийским морями , — что совершенно верно. Наиболее глубока и активна, — говорит он, — идея самобытности и жажда обособления именно у армян. Они жалуются на равнодушие к их положению со стороны Франции, которая-де в унизительном для нее (?!) франко-русском союзе забыла свои принципы и отреклась от своих традиций ; русское же правительство, не выполняя своей обязанности выручать армян зарубежных, гнетет, будто бы, армян российских раздражающими мероприятиями, par des proc?d?s v?xatoires. Армян-де преследуют (?!) в России за их деятельную энергию, благосостояние, сильную умственную культуру (!) и, наконец, просто «за то, что они армяне». Г. Моран находит, что они люди с железной волей, стойки, цепки и трудолюбивы, — словом, люди с большой внутренней силой, а la s?ve vigoureuse. Он признает, что они везде в Закавказье «захватили места, предназначенные, казалось бы, скорее русским», и что они создают себе в русских пределах новое отечество , овладевая всеми большими предприятиями не совсем добросовестно, так сказать, снизу (par les dessous), как безжалостные ростовщики, темные дельцы, «христианские жиды» , которым русские завидуют по невозможности конкурировать с ними.
Глубоко верно определяет Моран роль эчмиадзинского патриархата, говоря, что даже те, «кто потерял веру в сверхъестественное» (т.е. вся армянская интеллигенция ), почитают свою церковь, так как она — учреждение национальное и сохраняет их национальное самосознание. На нее переносят армяне то чувство, которое у других народов называется любовью к отечеству.
Сведения по географии, истории и литературе, почерпнутые Мораном, очевидно, у армянских политиканов, страдают соответственной нечестностью. Так, например, он говорит, что Батум, Карс и Ардаган, с их территориями представляют собой исконно-армянские владения, и что грузины давно сидели, в сущности, также на армянских землях .
Он клевещет на Императора Николая I, обещавшего будто бы дать армянам автономию , говорит, что при Александре II (во время всемогущества графа Лорис-Меликова?) армяне сильно рассчитывали на возрождение своего «царства», и рисует клеветническую, грубо неверную картину великого царствования Императора Александра III, высказывая при этом верную мысль, что армянам особенно страшно и ненавистно Самодержавие , централизующее и нивелирующее все части и все обособляющиеся элементы империи.
Он находит, что армяне могут возлагать патриотические надежды лишь на «либеральное правительство». Мысль верная и объясняющая, почему армяне, начиная с известного Каракозова, подобно евреям, так склонны участвовать во всей смуте, клонящейся к поколебанию или изменению нашего государственного строя.
Моран говорит, что армяне не могут не быть в неограниченной монархии элементом оппозиционным и даже опасными подданными , des sujets redoutables, и с точки зрения политической, и в области народного хозяйства, как «христианский Израиль», — un Isra?l chr?tien.
Названный писатель довольно сильно себе противоречит: в одном месте он говорит, что армяне желают лишь «гражданского равенства и религиозной свободы» (хотя, как это видно на Кавказе, они не только широко пользуются, но и безнаказанно злоупотребляют тем и другим), а в другом — признает, что «удача придала армянам гордости, энергии, страстности и силы; пока они были бедны и слабы, они склонялись перед своими властителями; разбогатев, они думают о сопротивлении ; многих не удовлетворяет их положение». Психология нефтепромышленных тузов и банкиров этим определена весьма верно.
Говоря далее о коренном противоречии между армянскими тенденциями и русским государственным строем, называя армян опасными подданными, а церковь армянскую — национальным учреждением и даже «Ватиканом» (Vatican arm?nien), Моран заключает горячей апологией армян и усиленно советует русскому правительству уступить их требованиям , отказаться от «нечестной» (d?loyale) политики и от доверия к «Новому Времени» и «Московским Ведомостям», измышляющим будто бы всякие небылицы про армянские «комплоты».
Стало быть, Россия должна отказаться от основных принципов своего строя , чтобы дать дорогу автономному «христианскому Израилю» до Воронежа, а то и дальше?! Что ж, спасибо за добрый совет, который, вероятно, поддержат и кое-какие ревнители «философского обновления русского строя»!..
Покуда же совет еще не принят, армянская программа продолжает неуклонно выполняться.
Ведя остальное население Закавказья к объединению и, так сказать, зоологическому недовольству , армянские заправилы надеются превратить остальных туземцев в своих кондотьеров , которые пригодятся в случае неудачной для России войны. Весьма характерно, что армянским политиканам особенно ненавистна всякая мера, всякое доброе слово в пользу или защиту других туземцев. Они нисколько не сердятся на тех русских, которые огульно бранят «всех кавказцев »: таким русским патриотам армяне готовы деньги платить, ибо огульные суждения, всегда несправедливые, особенно на руку армянской формуле «Кавказ для кавказцев». Основная черта их — светобоязнь , страх перед неподкупной гласностью, и в этом они единодушны с ненадежными служилыми людьми, стоящими за условную «отчетную», а не жизненную правду. Особенно возмущают армянских политиканов указания на то, что армянская гегемония губит остальные кавказские племена: они тогда кричат, что это разжигание междуплеменной розни ; их возражения принимают форму «двусторонних доносов», к которым так склонны армяне и евреи, и все, что есть в краевой службе гнилого, продажного, заинтересованного в продолжение армянского господства, — поднимает уже с «цензурной» точки зрения голос против разоблачения безобразий, против добросовестного изображения действительности.
Колоссальные капиталы в руках людей, политически замечтавшихся , могут представить серьезную опасность не только в случае каких-либо осложнений, но и в обыкновенное время. Будучи плодом не упорного труда и вдохновенного знания, а глупо-случайного или неправого стяжания, эти капиталы в невежественных, некультурных руках составляют социальную опасность как фактор подкупа и разврата .
Так как в современном государстве отнимать эти богатства нельзя, кроме законных случаев конфискации за доказанный мятеж или крамолу, то, значит, нужна продуманная экономическая политика , нужна культурная борьба. Пора бы русской предприимчивости применить свои духовные и материальные силы к южной окраине нашей. Пора этой созидательной мысли лечь в основу нашей окраинной государственной программы. Важны и усиление полицейской стражи, и подъем служилого уровня русских кавказцев, но все это паллиативы, которые назревшего вопроса не разрешат.
Бредни армянских политиканов, вероятно, останутся бреднями, ибо никакие революционные авантюры не устоят перед штыком русского солдата. Но неисчислим экономический и духовный вред , наносимый армянскими вожаками на Кавказе и русскому народно-государственному делу, и самому армянскому населению . Эти вожаки ужасны, как растлеватели, как микробы социального разложения, как паразиты.
11. Народная масса
Два слова теперь о народной массе этого племени. Лишь два слова, потому что психология этой темной толпы не сложна. Сквозь долго не сходившее и доселе не сошедшее с ее духовной личности пятно стародавнего, многовекового рабства, macula servitutis, понемногу просвечивает нечто более человечное. Мне приходилось в разных местностях Закавказья встречать армян-простолюдинов и держать таковых на службе. Прекрасные, мирные, работящие и аккуратные люди. Однако все люди такого типа несочувственно относились к тифлисским говорунам-патриотам и молили Господа только об одном: чтобы их избавили от искусственных задач и перипетий мнимо-культурного армянского обособления и дали бы им возможность мирно работать под сенью русской власти.
Есть, конечно, очень много полудиких, в турецком стиле, и коварных, в стиле европейском, простолюдинов-армян, но наличность указанных, далеко не единичных армян, духовно-облагороженных, прилежных и умных, говорит в пользу способности народа к культуре. Этому благоприятствуют и физические условия. Армяне — народ с широкими, крепкими челюстями, выносливый, живучий. Среди них крайне распространена неопрятность, аналогичная с еврейскою, — но просвещение может устранить и ее, и болезни, ею порождаемые. Большая часть армян — жители или выходцы плоскогорий, где не губительны ни зной, ни малярия; это важный фактор преуспеяния, так как сравнительно здоровый климат непосредственно влияет на выработку уравновешенного характера, истинного рычага всякого прогресса. Нужно добавить, что смешанные браки армян с представителями других племен, особенно с грузинами, дают хорошее, духовно-улучшенное потомство. К сожалению, армянское обособление мешает теперь смешанным бракам.
Я придаю особое значение народному творчеству, потому что в нем говорит народ сам о себе .
Приведу характерную армянскую сказку, в которой отразился, насколько мне кажется, именно средний духовный уровень этого племени.
Жил был в одном селении бедняк Саркис, — по нашему Сергий. Он был так беден, а соседи его так скупы и жестокосерды, что когда у него родился сын, то никто из соседей не захотел стать ребенку крестным отцом, во избежание расходов на дом бедного человека. Пошел Саркис на дорогу, чтобы просить в кумовья первого встречного. Гладь, — навстречу бедный-бедный старик. Саркис не побрезгал, спросил его имя.
— Я Сурп-Саркис, святой Саркис, твой патрон, — отвечал тот, — и готовь крестить твоего сына.
— Ступай своей дорогой, — закричал в порыве гнева Саркис, — хорош святой, хорош патрон, коли держишь меня в нищете. Можно признавать и чтить только таких святых, которые помогают, а не бездельничают. Вот Карапету его святой помог духан открыть и нажиться, а ты что? Пошел вон!
Вторым встречным оказался красивый юноша, открывший Саркису, что он Габриель, ангел смерти, и готовь пойти в кумовья.
— Хорошо, — отвечал Саркис, — ты не разбираешь ни богатого, ни бедного и придешь когда-нибудь даже к пузатому богачу Карапету по делу смерти, а потому иди ко мне в кумовья.
Габриель был сторонник равенства, и приятна ему показалась такая речь. После крестин он сказал Саркису.
— Я тебе дам источник богатства: сделаю тебя доктором. Будешь много лечить и всегда только наверняка. Как придешь к больному и увидишь, что я стою у него в ногах, да улыбаюсь, то берись за лечение, притворись, что готовишь какое-либо снадобье, — и достигнешь цели. Если же я с мрачным лицом стану в головах, то и не пробуй лечить: значит, дело пропащее. Но ставлю тебе условие: помни совесть и по Божьему велению помогай бедным.
Сказав это, Габриель, ангел смерти, исчез.
Две тысячи раз, да еще два раза видел Саркис ангела Габриеля в ногах у больных. Лечил и богател. И пошла о нем слава и в Ганже, и в Карабахе, и до Тавриза. Заболел один могущественный царь, призвал врачей всех стран: из Рума, из Самарканда, из Индии, из Мавритании. Они стараются, дают лекарства, а царю все хуже. Туг царь сказал, собрав последние силы:
— Все врачи невежды, один армянский врач еще может помочь мне. Ни в каком царстве нельзя без армянина обойтись: они великий народ и хитроумный.
Приехал Саркис на царский зов: о, счастье! у ног царя стоит Габриель и улыбается. Саркис принял вид важный и задумчивый, решив показать не сразу свое искусство, придать ему побольше цены. Он царю объявил, что вылечит его, но затем 7 дней и 7 ночей просидел в особой горнице, требуя хорошей пищи и всяких снадобий. Царь было уже и надежду потерял, когда, наконец, Саркис пришел, дал ему что-то выпить и мигом его вылечил. Царь осыпал Саркиса милостями величайшими, — сделал его придворным врачом — и зажил Саркис, как независимый хан. Целыми днями переходил он от бекмеза к сладкому вину или прохладному мацону, в плове чуть не купался, перелезал с хорасанского ковра на текинский; а насчет удовольствий магометова рая он сказал в своей совести; «Если я честный доктор моего властелина, то не могу осуждать его поведения, а должен следовать его примеру». И когда властелин дарил Саркису невольницу, то было бы в некотором роде возмущением против властелина обходиться с ней неласково. Да и не пропадать же в самом деле добру: состарится, — никакой цены ей не будет.
Но вот пришла к Саркису нищая старуха; нукер (слуга) ему об этом и докладывает, войдя в мягких туфлях, чтобы не испугать .
— Гони ее вон! Мало их шатается! — крикнул Саркис и повернулся на другой бок, взяв горсть кишмишу в рот.
Опять приходит слуга.
— Господин мой, нищая говорит, что надеется на милость Саркис-хана, просит тебя совесть вспомнить, о бедных подумать.
— Вон! — воскликнул Саркис и рванулся так сильно, что из-под головы у него упала мутака на пол. Обернулся Саркис, — глядь, стоит ангел смерти Габриель у изголовья и мрачно смотрит.
Вспомнил Саркис прежде всего пословицу, которую отец велел ему запомнить, как заповедь: «стой впереди лягающегося и позади кусающегося ». Мигом перевернулся на тахте так, чтобы Габриель оказался в ногах. Но Габриель, мрачный, как сардар, стоял за ним опять у изголовья. Еще быстрее перевернулся Саркис, — и опять то же самое.
— Что ты делаешь, — закричал Саркис, — ведь ты мне кум, мы родственники! Ты родственника убивать не можешь, это против святого обычая! Против закона! Убивай посторонних, выбирай любого, я не возражу. Возьми всех моих больных, настоящих и будущих.
Но Габриель сказал:
— Я не шутить пришел!
Саркис взмолился, сложив большой палец с указательным:
— Ведь ты мне кум! Так исполни хоть предсмертную мою просьбу: дозволь мне не умирать, покуда я не прочту молитвы „Отче наш". Ведь нельзя же умирать, не помолившись!
Кум согласился и даже поклялся исполнить просьбу. Тогда Саркис, как-то странно ухмыляясь, стал читать молитву Господню.
— «Гхаир-мер-вор-геркинзес-сурп-иергхцы-анунко», — и остановился.
— Ну что же?
А Саркис начинал сызнова: „гхаир-мер-вор…
Так продолжалось, пока Габриель не понял, что Саркис его надул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29