Учитывая, что Мария никогда нигде не работала и всецело посвятила себя семье, члены которой мне только что досаждали, я успокоился вдвойне и сказал:
— А нельзя ли перенести твой визит на вечер? Я еду к маме.
— Да, конечно, — сразу согласилась Мария и, не прощаясь, повесила трубку.
Но телефон тут же зазвонил опять. “Ну теперь мать точно меня убьет!” — подумал я и ошибся, это была Светлана. Видимо Заславский ее уже известил о моем провале, по-дружески взял самое неприятное на себя. Светлана начала с напором:
— Роберт, я понимаю как тебе сейчас нелегко, но вынуждена сказать, — и она замолчала.
“Просто дурдом какой-то, — подивился я. — Неужели это мне каких-то полчаса назад так не хватало эмоций и событий?”
— Света, может скажешь потом?
— Почему?
— Я вообще-то спешу.
— Куда?
— К матери. Она меня ждет давно.
— Очень хорошо, — почему-то обрадовалась Светлана. — Значит надо сказать прямо сейчас, пока тебе тяжело. Потом будет еще хуже.
Я испугался. Что за странные речи? Что она там придумала? И как всегда невовремя. Не хватало мне дополнительных проблем. Ох уж эти женщины!
— Хорошо, Света, раз собралась, то говори, не тяни резину. У меня уже сердце не на месте. Кстати, сегодня мы не сможем с тобой увидеться, — пользуясь моментом, на всякий случай решил предупредить я.
— Да-да, конечно, — согласилась она и замолчала.
Мне стало стыдно, по обычаю начал подлизываться:
— Светик, не обижайся. Если бы я приехал вовремя и в Париже все прошло бы удачно… Ты уже знаешь о моем провале?
— Увы, да, мне Заславский сказал.
— Как видишь, я не на коне, хвастать нечем. Будь я героем, то конечно же сразу бросился бы к тебе, но сейчас, когда… С таким настроением… Разрушилось дело моей жизни… Я растерян… Но подарки тебе привез. Если хочешь, можешь забрать, пока я буду у матери. Только прошу, меня не дожидайся. Я устал, скверно настроен, зол, грязный к тому же. Кстати, в доме нет воды. Под окном разрыли траншею…
Вдруг я с удивлением заметил, что уже довольно долго говорю и никто меня не перебивает. Случай невиданный. Не могла же она так сильно обидеться. Или связь прервалась? О, как я был прав насчет нашей связи.
— Алло, Света, ты где?
— Я здесь, Роберт.
— А почему молчишь?
— Слушаю.
— Нет, ты сегодня удивительная. Она слушает. Слушает и ничего не хочет сказать. Что ты обо всем этом думаешь?
— О чем?
— О том, что я только что тебе говорил!
— Ты прав…
Я похолодел:
— Прав?
— Ну да.
— Прав да и только? И никаких комментарием не появилось у тебя?
— А какие здесь могут быть комментарии? Ты подавлен, устал, хочешь побыть один. Это нормально.
— Конечно, но ненормально это слышать от тебя. Ты не заболела?
В трубке раздались всхлипывания.
— Света! Ты плачешь?
— Нет, — сказала она и разразилась рыданиями.
Я занервничал: мать меня убьет. Ну почему так всегда: как только дам ей слово, на пути его исполнения сразу вырастают непреодолимые препятствия? Я буду последней скотиной, если не увижусь теперь со Светланой. Я представил ее, убитую горем, маленькую, беззащитную, с детски оттопыренной губой. Она всегда ее оттопыривает, когда плачет. Вдруг вспомнил, что благодаря мне она плачет часто…
Какая же я скотина!
Хм, скотина? Пожалуй, да, но не надо ей знать об этом. Женщин это портит. О чем об этом?
О том, что я скотина, и о моем прозрении. Да, надо прятать чувство вины. Посыпать голову пеплом, это не в моих интересах.
— Ну хорошо, — вздохнул я, — терпеть не могу женских слез, поэтому перестань плакать. А еще лучше, приезжай ко мне, я тебя успокою.
То, что услышал в ответ, казалось невероятным. Клянусь, не поверил своим ушам.
— Роберт, я не приеду, — пропищала Светлана и снова горько-горько заплакала.
— Да почему ты плачешь, черт побери! — завопил я, приходя в ярость.
— Мне тебя жалко.
— Ах вот ты о чем, — смягчился я и принялся ее успокаивать. — Не горюй, ерунда. Этот юнец случайно нащупал то, над чем я бился всю жизнь. Я считал себя выше Эйнштейна, и бог меня наказал. А юнцу повезло. В науке иногда так бывает, но я не сдамся. Теперь жалею, что не остался до конца конференции и не прослушал все доклады. Но ничего, дождусь публикаций и тогда станет ясно…
— Роберт, родной, мы больше не увидимся.
— Да-да, конечно, дорогая, как хочешь, всем станет ясно, что рано меня списывать. То, что там изображал этот выскочка, этот сопляк, лишь начало проблемы, вершина айсберга. Я уверен, он сам не подозревает о чем идет речь…
— Роберт, ты не понял, я от тебя ухожу. Ты меня слышишь?
Я слышал только себя, я был в запале, что происходило всегда, когда речь заходила о моей работе.
— Да понял я, все понял, ты куда-то уходишь, но Света, это еще не все. Я уязвлен, но не думай, что сломлен. Я не бездарь и докажу это. Все брошу, отправлюсь в деревню и вот тогда, в тиши-уединении закончу свой труд. Вот тогда и посмотрим. Кстати, ты поедешь со мной в деревню?
Она вновь зарыдала:
— Роберт, прости меня, прости…
“Не поедет,” — с облегчением констатировал я и решил ее успокоить:
— Ну-у, не стоит так убиваться. Если ты не можешь, я отправлюсь один, а ты будешь меня навещать, привозить мне новости и продукты.
Она вдруг разозлилась:
— Роберт! Что ты за мужчина? От тебя даже уйти по-человечески не возможно! Битый час тебе твержу, что у меня другой, а ты даже слушать не хочешь. Так увлечен собой!
— Что-оо?!! Другой? Кто другой?
Светлана почему-то расхохоталась. Нервно и зло.
— У меня другой мужчина, болван. И пошел ты к черту со своими продуктами. Пускай их возит другая дура! Если такую найдешь!
И она бросила трубку. И, конечно же, телефон зазвонил опять.
— Бегу, мама, бегу! — в ужасе закричал я, но это была не мама.
— Роб, это снова я, — грустно поведал Заславский. — Может все же встретимся? Тебе Светлана звонила?
— Да, — на автопилоте, не осознавая происходящего, ответил я. — Виктор, она только что звонила.
— И что говорила?
— Что у нее другой мужчина. Болван.
— Кто? — удивился Виктор.
— У нее болван, — свирепея, пояснил я. — Разве Светка может найти другого?
Заславский смущенно усмехнулся:
— Ну-у, болван, все же, наверное, ты. Во всяком случае она-то уж точно тебя ввиду имела, но ты, Роб, не переживай. Я в курсе. Мне кажется, там все несерьезно. Нет, она-то как раз думает, что все очень серьезно, мы с ней разговаривали, она на подъеме, но мой опыт… Короче, Светлана скоро к тебе вернется, я уверен.
— Что-ооо?! — взревел я так, что сам не узнал своего голоса. — Вернется? Да на кой ляд она мне нужна такая?
Заславский, похоже, не слушал меня.
— Вернется-вернется, — продолжал заверять он. — Вероятность: сто процентов. Роб, не возражай, ты оторвался от жизни с этой наукой, но я знаю женщин. Светка любит тебя, только тебя…
— Но я ее не люблю! — завопил я.
— Это ты так думаешь, — просветил меня Заславский. — А на самом деле все по-другому. На самом деле ты к ней привык. Привычка страшная сила. Да это и хорошо. Сам понимаешь, в твоем возрасте…
— Мы ровесники, — напомнил я.
— В общем да, но я — дело другое, — не согласился Заславский. — В сексе главное — не потерять форму, а для этого надо чаще тренироваться. Все как в спорте.
— Иди ты к черту! — взорвался я и, чтобы поставить точку, признался: — Я люблю свою жену. Понимаешь, до сих пор люблю.
— Похвально, но жены-то как раз и нет под рукой, уже лет двадцать, поэтому придется ограничиться Светланой. Ты мужчина, тебе нужен регулярный секс, даже в твоем возрасте…
— Мы ровесники.
— Ничего, Роб, я не обижаюсь, сейчас главное, не наделать глупостей. Ты остынь и подумай, она классная баба, лично мне нравится ее фигура. А грудь. Ты хоть заметил какая у нее грудь?
“Он что, издевается? — удивился я. — Сватает мне Светлану, которая только что сбежала!”
Захотелось съездить по его гладкой холеной физиономии. Но физиономия была далеко, и я с жаром начал его убеждать как давно мечтал о разрыве, и как мне в тягость эта Светлана, и как я хочу жениться, хочу ребенка: мальчика или девочку — все равно… Но чем больше я его убеждал, тем меньше он в это верил. Я и сам уже не верил, но не отступал. Так продолжалось до тех пор, пока не зазвонил мой мобильный, который совсем нечасто звонит.
— Роби, ты сошел с ума! — разъяренно констатировала мать.
— Еду, мама, уже еду.
— Если ты в довершение забудешь подарки, — прошипела она, — то сам черт тебе не позавидует!
Что можно противопоставить такой угрозе? Счастлив тот, кого не знает моя мама.
Прихватив подарки, я помчался с одной только мыслью: в деревню! В деревню! Сегодня же закажу билеты!
Глава 2
Мать, как обычно, была страшно занята. Чем? Известно чем: в ее доме с утра до вечера толкутся косметички, педикюрши, массажистки… и конечно же подруги.
Разговоры только о теле. Все о теле. Как его лечить, разминать, умащать, ублажать, одевать…
Не хочу показаться жестоким, но когда человек живет ради своего тела — это странно. И уж совсем удивительно, если речь идет о теле несвежем, даже пожилом.
Единственное, что можно сделать для такого тела: как можно реже на него смотреть. Лучше совсем не обращать внимания. Шестьдесят пять лет — именно столько моей матери — как раз тот возраст, когда пора бы уже вспомнить и о душе, о которой все предыдущие годы как-то не думалось. Согласен, если женщина молода, красива и зовуща, то ей не до души: занимают другие проблемы. Но не для того ли Господь старит наши тела, чтобы мы могли вспомнить о душах?
Только не надо делать вывод, что все то время, пока я сидел на кухне в ожидании матушки, меня занимали именно эти мысли. Нет, я горевал не о теле и не о душе, а о Светлане. Мне вдруг открылось, что Заславский прав: я люблю, люблю Светлану, уже давно люблю. Во всяком случае представить, что ее тело и особенно груди (Заславский и здесь прав) ласкает другой болван, а не я…
Нет, этого представить я не мог…
Но представлял ежесекундно, ругая себя за глупость и мазохизм. Кровь приливала к моему лицу, с зубов летела крошка, сжимались кулаки…
“Как коварны женщины”, — зверея, думал я.
Не скрою: испытывал острое желание поколотить соперника и убить Светлану. Да-да, даже убить! Мысли мои все время обращались к прошлому.
“Эти женщины, — страдал я, — безжалостные твари. Мужчины в их руках игрушка. Заманят в сети, приучат к ласкам, к вниманию, а потом, когда ты уже не можешь жить без их восторгов, их восхищения, обязательно предадут, бросят на произвол судьбы. Как я не хотел встречаться с ней, с этой лживой бабенкой, попусту тратить время. Она же меня буквально силком в отношения затащила. А как она заставляла клясться в любви! “Ах, Робик, ты меня любишь? Скажи, что любишь”. И я, как последний дурак, заверял, что люблю, терпел ее издевательства! Я же ненавижу, когда меня называют Робиком. Когда Робертом и то не очень…
Но с другой стороны у нее такие красивые ноги… И круглый упругий живот… И такой милый шрамик на руке от оспы… И эти пресловутые груди…
Да-да, груди! А ее забота! Она всегда лечила меня, если я начинал хандрить. Звонила перед сном, называла своим котиком. Своим самым умненьким в мире Барсиком. А как она меня слушала! Так не умеет слушать никто. Кстати, она-то как раз и могла мне родить сына. Или дочь. Ну и что, что я был Робиком. Подумаешь, эка беда. Должна же она была как-то обращаться к любимому мужчине, раз мне дали такое дурацкое имя…
Но с другой стороны я всегда чувствовал, что женщинам доверять нельзя. Они тиранят нас до тех пор, пока мы им не сдадимся, после же теряют к нам интерес.
Так и произошло со Светланой: как только я стал шелковым, она сразу меня бросила. Кстати, почему я ее так долго терпел? Целых пять лет! Почему?
Как — почему? Уверен был, что она меня любит. Но сам-то я ее не любил. Так в чем проблема? Она ушла. Что и требовалось доказать. Я свободен! Я счастлив! И для материнства она стара. К черту! К черту эту Светлану!”
Я так решил, но сердце было не согласно. Мне было плохо, очень плохо. Единственная польза от ухода Светланы: я забыл о своем позоре, о провале на конференции. Но что толку? На душе было невыносимо скверно: хотелось напиться и совсем уже расхотелось жить. Незаметно для себя я начал на полном серьезе обдумывать варианты ухода из жизни.
Увы, их было немного. Можно выброситься из окна — это просто, но я боюсь высоты. Можно выпустить из себя кровь. Говорят, это даже приятный способ: лег в ванну, перерезал вены и — на встречу с Господом. Но я боюсь крови. Можно застрелиться, кстати, я неплохо стреляю. Во всяком случае уж в себя не промажу, но у меня нет пистолета. Можно повеситься, но здесь совершенно не имею опыта. Как это делается? Даже не представляю. К тому же, это ненадежный способ. Слишком часто этих висельников-самоубийц из петли вынимают. Статистика настораживает. Нет, мне это не подходит. К тому же не эстетично висеть с черным вываленным языком. Да и не достойно для меня, доктора наук, уважаемого человека… Надо поискать что-нибудь поприличней.
А что тут найдешь? Все. Нет больше вариантов…
Я вдруг вспомнил студенческие годы, наши пикники в лесу, вспомнил безобидного крота, которого Заславский, почему-то испугавшись, прибил лопатой. Тогда на меня это произвело самое тягостное впечатление, но теперь я принял во внимание и этот способ отъединение души от тела и начал рассматривать как очередной вариант. Но, поразмыслив, подумал, что мне и это не подходит.
“И в самом деле, неужели придется жить? — расстроился я. — Не убивать же себя лопатой, как какого-то крота?”
За этими горькими мыслями и застала меня матушка. Она со своими подругами уже рассмотрела подарки и, судя по всему, как обычно была недовольна.
— Ну? — грозно поинтересовалась она. — Что ты тут сидишь истуканом?
— Жду тебя, ванну и кофе. Желательно в вышеупомянутой последовательности.
Словно не слыша, мать повторила вопрос, уснастив его оскорбительными деталями:
— Что ты тут сидишь истуканом? Весь в своего папочку, тот всю жизнь истуканом просидел. Даже спал сидя. Лег лишь тогда, когда его в гроб положили. Роби, слышишь меня, не сиди!
— А что я должен делать? — рассердился я. — Идти развлекать твоих гостей?
— Было бы неплохо, — мгновенно успокаиваясь, заметила мать.
— Но у меня совсем неподходящее настроение.
— У меня такое же после того, как я увидела на что ты выбросил деньги, — посетовала она, явно имея ввиду подарки. — Кстати, а у тебя-то что за горе?
— Я доверился рекламе.
Мать изумилась:
— Рекламе? Какой?
— “Сделай паузу — скушай Твикс!”
— И что?
— Пока я делал паузу, кто-то скушал мой Твикс.
Она рассердилась:
— О чем ты, Роби? Ничего не понимаю! Хватит говорить загадками!
Мне вдруг захотелось материнского тепла. И сочувствия.
— От меня ушла Светлана, — скорбно признался я.
Мать обомлела. Несколько секунд она сидела с открытым ртом, а потом схватилась за сердце и прошептала:
— Боже! Какой… подарок! Какое счастье!
— Для Светланы — возможно, а мне очень плохо.
— Глупости, — решительно возразила мать. — Теперь у тебя появился шанс стать человеком. Такую тебе невесту найду. Жанна! Жанна! — восторженно закричала она.
— Беги скорей сюда! У меня жених завелся! Мне срочно нужна твоя помощь!
Прибежала Жанна Леонидовна — старая подруга моей матери. Двадцать лет она проработала судьей, а потому имела завидные связи.
— Что? Где? Куда? — завопила она, по тону матери догадываясь, что речь идет о чем-то сногсшибательном, но не понимая о чем.
Дело в том, что Жанна давно глуховата. И подслеповата. Согласитесь, качества бесценные для судьи.
Увидев Жанну, мать завопила изо-всех сил:
— Теперь мне нужна невеста! Мой сын теперь жених!
— Поздравляю, поздравляю! — обрадовалась та.
— Что — поздравляю! — рассердилась мать. — Ты мне невесту скорей подавай!
Жанна задумалась.
— Тут любая не подойдет, — озабоченно отметила она.
— Еще бы! — торжествуя, гаркнула мать. — Речь идет о моем сыне! Видишь, какой он у меня: моя гордость! Мужественный, молодой, стройный, высокий, спортивный, красивый, интеллигентный, а умница какой! Целый доктор наук! Светила!
Думаю, никто не удивится моему признанию: о себе из уст матери я услышал такое впервые и был потрясен — на какой-то миг даже забыл о своих несчастьях.
Вообще-то она права: я действительно совсем не глуп и далеко не урод. Но что заставило ее признать все эти истины после стольких лет сопротивлений? Загадка.
Настроение мое слегка приподнялось, конечно, насколько позволяли обстоятельства. Мать же вдохновенно продолжила:
— Дорогая моя, знай, мой Роби не мужчина…
— Как не мужчина? — испугалась Жанна, всплескивая руками.
— Ах, что за привычка у тебя: перебивать и забегать вперед? — рассердилась мать. — Мой Роби не мужчина, а мечта любой бабы, вот что я хотела сказать. Он настоящая драгоценность! Уж я-то знаю, сама растила! Заметь, Жанна, без вредных привычек: не пьет, не курит и не храпит. И спортом, как проклятый, занимается.
1 2 3 4 5