Только не подумайте, что меня били. Ни в коем случае. Это я мечтала их побить, эфэсбэшники же вели себя интеллигентно, особенно если учесть только что состоявшееся покушение и головомойку, им по этому случаю предстоящую. Даже в таких, очень настраивающих на грубость условиях, эти ребята вели себя как настоящие мужчины и ограничивались лишь редкими косыми взглядами, но больше демонстрировали равнодушие.В чем же, спросите вы, заключались тогда их плохие эмоции? Именно в этом и заключались, отвечу я. Что может быть хуже косых взглядов от таких красавцев? О равнодушии уже и не говорю, любая женщина знает как невыносимо оно, особенно тогда, когда равнодушие это исходит от молодых и приятных мужчин. Уж чего только я не делала, чтобы равнодушия избежать: и пела, и орала, и ногами топала, и оскорблять их пробовала, и требовала к барьеру — все бесполезно. Даже полковник, сгоряча назвавший меня стервой, уже взял себя в руки и не реагировал.Я смирилась, подумав: “Надеюсь, хоть опохмелиться-то перед допросом дадут? Допрашивать похмельного человека без всякой анестезии жестоко. Пусть после этого не говорят мне, что там нет пыток.”Куда нас с Валеркой доставили, до сих пор не ведаю — окон в автомобиле не было. Валерку сразу же унесли, а меня определили в камеру.Каталажка досталась вполне сносная, и просидела я там недолго: едва от салата отмыться успела, как потребовали меня к уже знакомому полковнику. Тут же выяснилось, что он даром времени не терял и многое уже разведал, даже имя мое узнал.— Присаживайтесь, Софья Адамовна, — пригласил полковник, кивнув на кресло.Я присела, готовая храбро отрицать все, но как только заглянула в его глаза, так сразу какие-то глупости и залепетала.“Как тяжело, когда на тебя смотрят с таким вот безапелляционным подозрением, — подумала я. — Уже и сама сомневаться начинаю, не я ли сдуру пальнула в президента, руки мне некому поотбивать!”Впрочем, я тут же решила, что сомнения мои связаны исключительно с похмельным состоянием, способным вселить неуверенность даже в самого черта, а потому заявила:— Не подумайте, что я алкоголичка, но стаканчик хорошего винца вернул бы меня к жизни, после чего наша беседа приобрела бы смысл. Только боже вас упаси сделать вывод, что я склонна. Повторяю: я не алкоголичка.— Никак нет, — ответил полковник, доставая из стола заранее приготовленный, стоящий на блюдечке стакан, рискованно наполненный до самых краев, — ни в коем случае я так не думаю, потому что точно знаю: вы равнодушны к спиртному.Его заявление меня ошеломило.— Вы точно знаете, что я равнодушна к спиртному? — переспросила я.Он кивнул:— Точно.— А вот я, видимо, об этом знаю не всегда, иначе не пила бы вчера так много, — со вздохом ответила я и залпом осушила стакан. — Или ваши сведения устарели, — добавила я, вытирая губы. — С тех пор успела пристраститься. Вот что вам скажу: еще пару таких новоселий, и я конченный алкоголик.Пока я разглагольствовала, вино делало свое дело: пропитывало меня уже столь необходимым моему организму теплом, пропитывало, пропитывало и пропитало. Вино было так себе: не “Беерауслезе” и не ”Айсвайн”, но на душе сразу как-то порозовело; тут же вспомнилось, что я уже несколько дней как женщина одинокая. И полковник уже не казался таким противным.“Да он милашка, — подумала я, — настоящий милашка. Ишь какие у него синенькие глазки. Ангел! Чистый ангел! Жаль, теперь будут у него неприятности. И жаль, что я ничем не смогу ему помочь.”Полковник заметил, что я воспряла и приступил к допросу.— Софья Адамовна, — сказал он, почему-то кивая на пустой стакан, — зачем вы это сделали?Я опешила:— Как — зачем? Чтобы почувствовать себя человеком!Полковник не стал скрывать своего изумления и воскликнул:— Да неужели нет для этого других способов? Особенно для такой милой и красивой дамы как вы, умной и народом любимой.Должна сказать, что он смотрел на меня ласково, как на покойника.— Есть и другие способы, — ответила я, настраиваясь на приятную беседу, — но выбрала этот, как самый оптимальный и доступный.Полковник еще больше изумился:— Вы считаете этот способ самым доступным?Я поймала себя на мысли, что мне приятно его изумлять, с этим чувством и дала ответ.— В данный период моей странной жизни — да, — ответила я, и полковник схватился за голову.— Бедная женщина! — завопил он. — Вы так запросто мне в этом признаетесь?— А почему бы и нет? Что в этом такого? Я не совершила ничего исключительного, ничего такого, чего не сумел бы любой.— Вы полагаете, любой решился бы на такой безрассудный поступок? — окончательно изумился полковник.— Да что же здесь безрассудного? — начала уже изумляться и я. — Всего лишь стакан вина для поправки здоровья. Боюсь, все безрассудное я совершила вчера.Когда бы не так, так и говорить было бы не о чем.Бедный полковник так странно себя повел, что я струхнула. Кто его знает, работа у него тяжелая, не у каждого нервы выдержат, неровен час тронется умом, если еще не тронулся. Боюсь, трогается прямо на моих глазах.Примерно то же, вероятно, он подумал и обо мне. Подумал и спросил:— Софья Адамовна, официальной информации об этом нет, но скажите прямо: вы никогда не обращались к психиатру?— Да с чего бы это? — рассердилась я. — Что навело вас на такую дикую мысль?— Да ваши странные рассуждения. Какое отношение имеет стакан вина к покушению на президента?— Абсолютно никакого, — заверила я.— А что же безрассудное вы совершили вчера?— Напилась вдрабадан, — с необъяснимым оптимизмом сообщила я.— И все? — опешил он.— А вам этого мало?Полковник без всякой видимой причины вдруг вышел из себя, покраснел, хлопнул по столу кулаком, да как закричит:— Так что же вы мне голову морочите?!“Сейчас начнут бить!” — подумала я. Глава 3 “Сейчас начнут бить!” — подумала я.Мое хорошее настроение как ветром сдуло.— Если вам голову и морочу, то не по своей воле! — зарыдала я и, заливаясь слезами, напомнила: — До сих пор под столом лежала бы.Увидев мои слезы, он смягчился и почти ласково сказал:— Софья Адамовна, прошу вас успокоиться и сосредоточенно отвечать на мои вопросы.— Будто не этим занималась до тех пор, пока вы не начали на меня кричать, — ответила я и подумала: “А ласка его преступна и необъяснима. Он же на службе у президента, на которого покушалась якобы я, террористка.”Уж не знаю какой я там писатель — инженер или не инженер человеческих душ — но любого собеседника вижу насквозь, потому и дожила до зрелых лет, сохранив ум ребенка. Может и не открою секрета, но скажу: в то время пока взрослые думают, что успешно обманывают своих детей, их дети успешно обманывают этих взрослых, и именно потому, что видят их насквозь. Что касается полковника, то я ясно видела, что нет на свете той силы, которая смогла бы его убедить, что в президента из гранатомета жахнула не я.— Вот, Софья Адамовна, почитайте, — и он протянул мне приличную стопку бумаг.Признаюсь: читать настолько не люблю, что порой сомневаюсь, умею ли вообще читать. Писать — пожалуйста, это вам сколько хотите, но чтобы читать — нет уж, увольте.— Нет уж, увольте, — воскликнула я, шарахаясь от его стопки. — Не умею читать!Полковник растерялся.— Но вы же каким-то образом писатель, — напомнил он.Меня поразила его наивность. Будто не в одно время живем. Будто современный писатель пишет так, что его можно заподозрить в грамотности. Потому современный писатель так и пишет, что своих книг не читает, просто не успевает порой, а тот, кто их читает, не знает где этого писателя найти, чтобы рассказать ему все, что он о нем…Впрочем, я дала себе клятву неприличных слов не употреблять, поэтому вернемся лучше к полковнику.— Софья Адамовна, у вас высшее образование и не одно, — рявкнул он, — так что прекратите ерничать и давайте работать!— Ха, работать! Да если бы я хотела с вами работать, то сразу бы и пошла в КГБ, еще тогда, в детстве, когда вы мне предлагали. Да если бы я вообще хотела работать, то и работала бы себе, а не книжки писала… Впрочем, давайте, так и быть прочту, — сжалившись над полковником заключила я — бедняга уже покрылся испариной и красной рябью какой-то странной пошел. — Давайте вашу стопку. Ради вас прочту. И прочла.Кошмар!Ужас!Мне срочно понадобился второй стакан вина, потому что это была моя биография. Я-то считала, что жизнь удалась и даже кое-какими местами собой гордилась, а тут вдруг читаю про бездарно потраченное время, лаконично уложенное в тонкую стопку страниц и названное моим бытием…Господи, неужели это все мое?!Ужас!Иначе и не скажешь.Я с трудом дочитала до конца и вопросительно посмотрела на полковника:— Ну? И что из этого следует? На что вы этим намекаете? — я гневно потрясла прочитанными страницами.— Лично я рассматриваю эту биографию как второе доказательство вашей причастности к покушению на президента, — скорбно сообщил он мне.Скорби его я не разделила, вместо этого возразила самым решительным образом.— Какое второе доказательство? — возмутилась я. — У вас и первого-то нет! О моей же причастности к покушению на президента и вовсе говорить смешно. Я под столом в объедках салата лежала когда в него тот, в фуфайке, из гранатомета целился. Кстати, дрянь салат. Люблю свою Любку, но за некоторые дела поотбивать бы ей руки.— За какие дела? — неожиданно заинтересовался полковник.Польщенная, я сообщила:— Да не так уж и много этих дел. Первое дело: зачем так много детей нарожала Любка? Вот за что руки не стыдно поотбивать! Разве может получиться шедевр, да что там шедевр, хоть что-нибудь приличное, когда штампуешь в таком количестве? Это уже ремесло какое-то, серийное производство, честное слово. Уж лучше мастерски произвести на свет одного, как это сделали мои родители. Так сделала и я: написала парочку книг и теперь всем хвастаю, что писатель. Любка же ни в чем удержу не знает. Боже, даже сосчитать невозможно, сколько у нее детей. Старшая Олеся, потом идет… Нет! Я и по имени-то их всех не упомню, она же воспитание им как-то дает. Поразительно! И никакой помощи от государства! Президент наш черт-те кому награды и денежные премии раздает, только не моей Любе. Попробовал бы сам хоть раз родить, так может понял бы почему его народ убывает…Полковник, заметно нервничая, мою речь прервал:— Софья Адамовна, давайте ко второму делу перейдем.— Давайте, — согласилась я и тут же перешла к салату. — Никогда не умела делать салатов Любка. Вот за что руки нужно поотбивать! Еще бабушка моя, покойная Анна Адамовна, говорила, попробовав однажды коварно подсунутый Любкой салат. “Милочка, — ей попеняла она, — но это уже кто-то до меня ел.”На мой взгляд, сказано блестяще, но полковник почему-то разочарованно вздохнул и занервничал пуще прежнего.— К салату мы вернемся чуть позже, — прерывая меня, заверил он, — теперь же давайте поговорим о вашей биографии. Уж очень занимательна она.— Занимательна? — удивилась я. — Да чем же?— Биография типичной террористки.— Господи! — горестно завопила я. — Слышал бы мой муж! Как бы он с вами согласился!— Кстати, где он сейчас? — заинтересовался полковник. — Дома его не оказалось.Передать не могу в какое я пришла изумление: думала — там знают все. Нет, я слышала, что спецслужбы от хронического безденежья в очень плачевном состоянии, но не подозревала что положение их так плохо. Если они не в курсе где мой Евгений, хотя об этом судачат все мои друзья (а их без труда наберется четверть Москвы), то что же говорить об Америке? Что эти спецслужбы могут узнать о ней?Плохо! Плохо мы платим налоги! Да и мало нас, в чем сами же и виноваты. Пора повернуться лицом друг к другу, пора уже задуматься о будущем нашего многострадального государства, как это сделал муж Любы. Давно пора, тем более, что враг не дремлет, а кто враг — знают все. Это знают уже и в Европе.Конечно же мне тут же захотелось развернуть талантливую (иначе я не могу) дискуссию на очень политическую тему, но взглянув на полковника, вынуждена была ограничиться примитивным ответом:— Мой муж у моей подруги.Полковник сразу удивил меня новым вопросом:— Что он там делает?— Уж вы немаленький, — рассердилась я, — могли бы догадаться и глупостей не спрашивать, не бередить раны у бедной покинутой женщины.— Простите, — смутился полковник, — не знал, что вы расстались.— Расстались? — рассвирепела я. — Расстались, это когда по обоюдному согласию, оба в разные стороны, а когда один остается один, то есть одна, а другой…Я уронила голову на стол и залилась такими горькими слезами, каких и сама от себя не ожидала, тем более по такой ничтожной причине как уход мужа.Полковник, явно испытывая неловкость, бросился меня успокаивать.— Софья Адамовна, это не самая большая беда, — тяжко вздыхая, приговаривал он. — В сравнением с тем, что вам предстоит, это даже пустяк. Это даже счастье, что ваш муж вовремя ушел…Я рыдала и не улавливала смысла его речей, когда же уловила, слезы будто корова слизала языком. Я уставилась на полковника и спросила:— А что мне предстоит?Он, похоже, даже обрадовался и воскликнул:— Да-да, давайте вернемся к работе. Скажите, пожалуйста, где вы взяли гранатомет?Я задумалась: а и в самом деле, где я его взяла? Ведь под столом лежала без гранатомета, хоть и в салате. Однако, когда полковник явился, я этот чертов гранатомет уже держала в руках, точнее, опиралась на него. Вот до чего доводит пьянство.Ну? И как я буду теперь выкручиваться?А почему, собственно, я должна выкручиваться? В нашей стране презумпция невиновности, следовательно тот факт, что я в президента не стреляла, будет признан юридически достоверным до тех пор, пока не будет доказано обратное.— Чем вы докажете, что из гранатомета стреляла именно я? Боюсь, найденный в моих руках гранатомет, не является доказательством.— Если верить биографии, вы прекрасно умеете стрелять, — торжествуя, сообщил полковник.— Но не из гранатомета. Меня учили стрелять из пистолета. Да, из пистолета я прекрасно умею стрелять, но если это доказательство, тогда арестуйте всех совершеннолетних мужчин нашей страны, а так же все взрослое население Израиля и всю (без исключений) Чечню. В Чечне стрелять умеют уже и младенцы. Почему бы не научиться, раз хорошо платят, а платят действительно неплохо.— Кто?— Наши враги, разумеется, кто же еще?Едва я ляпнула такое, как у полковника на лоб полезли глаза.— Сколько вам заплатили? — рявкнул он.Я запаниковала. Господи, ну кто меня тянул за язык? Почему бы не помолчать?— Кто?! — еще громче прогремел полковник и для убедительности хватил кулаком по столу.Я даже подпрыгнула, старательно демонстрируя пугливость и кротость, мол какой уж там гранатомет — собственной тени шугаюсь. Однако полковник не склонен был поддаваться моей пассивной обработке. Он уже имел свое четкое мнение, с которым расставаться не привык.— Кто вам заплатил? — устрашающе гремел он.Я бросила разыгрывать из себя пугливую серну и завопила похлеще самого полковника:— Как вы могли подумать про меня такое?! Я неподкупна! Сама кого хотите подкуплю!— Ага! — обрадовался он. — Значит вы из идейных соображений!— Конечно из идейных, — начала было я, потому что с детства любила блеснуть идейностью, но тут вдруг осознала, что на сей раз идейность может сильно навредить и сразу же поменяла пластинку: — Вы с ума сошли! Нет у меня соображений!— Как нет? — опешил полковник.— А вот так! Нет соображений вообще, и идейных в частности. Без всяких соображений живу, так, тяну лямку по привычке. И не пойму, что вас столь сильно удивляет. Так живет любой. Можно подумать вы не так живете. И мой вам совет: даром время не тратьте, а лучше бегите искать мужика.Полковник удивился:— Какого мужика? Второй раз вы говорите про какого-то мужика.— Вот именно, — обиделась я, — второй раз говорю, а вы и внимания не обращаете. Мужик в фуфайке. Это же он целился в президента из Любкиного окна, когда я под столом в салате лежала.И тут меня осенило: бог ты мой! Это же я президента спасла! Я!!! Если бы не я, уж мужик не промахнулся бы. Уж не для этого он гранатомет в Любкин дом приволок, чтобы промахиваться налево и направо.Я тут же поделилась своими соображениями с полковником, выдвинув предположение, что теперь, возможно, президент захочет меня каким-нибудь орденом наградить.— Так что вы со мной поосторожней, — посоветовала я.Но он не внял совету.— Вы мне зубы не заговаривайте, постороннему в дом не проскочить, — заявил он. — Если мужик в фуфайке был, то куда же он делся?— Этого сказать не могу, — призналась я. — Может скрылся в соседней квартире. Может он там живет.— В соседней квартире живет парализованный, — просветил меня полковник.— Он что, не может ходить?— Может, но только под себя. Он очень парализованный, а тут из гранатомета стрелять! Намертво человек прикован к постели.Об этом я знала и сама, даже видела пару раз несчастного, даже ему посочувствовала, а потому вынуждена была предположить:
1 2 3 4 5