А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Она, как и тысячи людей до нее, спутала спонтанный взрыв случайного вдохновенно-экстатического чувства с высшим предначертанием судьбы.
Марина была правильной и хорошей. В этом она не сомневалась, как не сомневалась и в том, что судьба решила вознаградить ее, послав ей сказочного принца, самого прекрасного мужчину на земле, с которым она будет жить долго и счастливо, и с которым умрет в один день.
На самом деле оцепеневшая от любви Червячук не думала об этом, поскольку на некоторое время она вообще утратила способность думать. Столь вредное и совершенно необоснованное умозаключение за Марину сделало ее подсознание.
Сама же Марина, вернувшись через энный промежуток времени обратно в бренное тело, очнулась, дрожа от переполняющих ее противоречивых эмоций. Восторг был так велик, что неожиданно он сменился страхом. Боясь сойти с ума, потерять контроль, боясь умереть, захлебнувшись в безумном водовороте затопивших ее чувств, девушка лихорадочно запихала бинокль в рюкзак и, позабыв фотоаппарат у реки, вспугнутой ланью помчалась вверх по склону холма, убегая от загорающего на противоположном берегу мужчины, убегая от судьбы, убегая от самой себя.
К страху прибавились угрызения совести. Модный на загнивающем капиталистическом западе нудизм вызывал у родителей Марины устойчивое отвращение. Если хочешь ходить голым — делай это у себя дома, но зачем же выставлять свой срам на всеобщее обозрение? Порядочные люди так не поступают.
Подглядывать за голым мужчиной порядочной девушке тоже, естественно, не полагалось. Так поступали только… Нет, лучше об этом не думать.
Взбегая вверх под аккомпанемент бешено колотящегося сердца, Марина чувствовала мучительный стыд. Она, отличница, интеллектуалка и активистка, безнадежно влюбилась в тело совершенно незнакомого ей нудиста. Как такое могло произойти? Он ведь может оказаться кем угодно — иностранным шпионом, преступником, убийцей, маньяком, насильником, или, еще хуже, полным идиотом! Она же, не отрываясь, смотрела на… Господи, она даже произнести это слово не может… на эту штуку. Как это пошло! Это же чистой воды сексуальное влечение! А как же общность интересов, душевное родство?
Неожиданно Марина поняла, что совершенно не знает саму себя. Она и не подозревала, что способна испытывать такие чувства, сметающие все на своем пути, возносящие ее в небеса и одновременно низвергающие в пучины ада.
Споткнувшись о корень, девушка без сил упала на каменистый склон, перевернулась на спину и распласталась на земле, разбросав руки и ноги, бессознательно копируя позу загоравшего на скале незнакомца. Она лежала, отрешенно глядя в ослепительно голубое небо, не чувствуя впивающихся в тело острых камешков и жесткую колючую траву. Отдающийся в ушах оглушительный стук сердца постепенно затихал, дыхание успокаивалось, а вместе с ним успокаивались и мысли.
Ну и что с того, что он загорал голышом? Здесь нет ни туристских троп, ни лагерей, так что он никому не мешал. И она вовсе не подглядывала за голым мужчиной, она любовалась им, как любуются Давидом Микеланджело. Она даже не представляла, что мужское тело может быть настолько совершенным. Незнакомец словно был частью этих прекрасных, опасных и загадочных гор. Он был даром судьбы, сказочным принцем, предназначенным ей еще задолго до ее рождения.
Недаром она не расстроилась, когда потянула спину и не смогла ходить с другими альпинистами на восхождения и в тренировочные походы. Недаром ее как магнитом тянуло за перевал к этой затерявшейся в складках гор маленькой безымянной речке… Судьба привела ее к нему , а что сделала она? Убежала прочь, как глупый испуганный ребенок. И это она — взрослая, сильная, интеллектуальная, самостоятельная женщина. Даже фотоаппарат позабыла. Вот дурочка!
Когда-нибудь она расскажет ему об этом, и они будут вместе смеяться, а потом он обнимет ее и… Но для того, чтобы это сбылось, для начала они должны, как минимум, познакомиться.
Марина весело рассмеялась, вскочила на ноги и, подхватив рюкзак, побежала обратно к реке.

Фотоаппарат лежал на том же самом месте, где она его оставила. Дрожа от возбуждения, Марина перевела взгляд на скалы, но не увидела там светлого пятна.
Возбуждение мгновенно сменилось страхом. Выхватив из рюкзака бинокль, девушка стала лихорадочно сканировать противоположный склон, но обнаружила только пару белок, вдохновенно гоняющихся друг за другом по стволу сосны.
«Все. Я его потеряла. Потеряла навсегда», — подумала Червячук, в немом отчаянии опускаясь на камни.
Так она просидела пару минут, показавшихся ей вечностью, тяжело и глубоко дыша и пытаясь собраться с мыслями.
«Надо что-то делать. Что-то придумать. Думай, Марина, думай! Он ушел, но куда? В свой лагерь? На турбазу? Где она может находиться? Я же будущий сыщик. Я должна его найти. Скорее всего его лагерь находится за хребтом на той стороне долины. Вряд ли он перешел на этот берег. Это ведь очень рискованно.
Девушка посмотрела на речку.
Беззаботно вскипающая бурунчиками молочно-белой пены вода совсем не казалась опасной. Разве можно утонуть в двадцати сантиметрах глубины? И ширина совсем небольшая — метра три, не больше…
Марина встала и сделала два осторожных шага, ступив в воду прямо в спортивных тапочках. Вода весело забурлила вокруг ее щиколоток, толкаясь в них, как пушистый разыгравшийся щенок.
И только-то? Где же тот безумный напор, который уносит прочь и не позволяет подняться на ноги? Наверняка, это относилось к другим речкам — более быстрым, широким, глубоким. Если идти медленно и осторожно, шаг за шагом, то ничего не случится. Надо только не поскользнуться и не упасть. Несколько шагов — и она на том берегу.
Останется только взбежать на гребень противоположного склона — и она наверняка увидит его, он не мог уйти далеко. Потом она его догонит — и что тогда? Можно сказать, что она заблудилась в горах. Это будет выглядеть вполне правдоподобно. Господи, о чем она думает? Главное — догнать, а там она уж сообразит, что сказать.
Шагнув обратно на берег, Червячук надела рюкзак и осторожно ступила в бурлящую реку.
«Не спеши. Только не спеши, — подбадривала она себя. — Нужно старательно выбирать опору».
На середине реки вода доходила ей уже до колен. Теперь пенистые бурунчики не напоминали игривых пушистых щенков. Они грубо пихали ее под колени, как сердитые молодые барашки.
Острый склизкий камень перевернулся у нее под ногой, и, издав короткий испуганный вскрик, девушка упала в воду. С довольным насмешливым рокотом река накрыла ее с головой и, бросая из стороны в сторону, стремительно поволокла по камням.
Марина пыталась встать или за что-либо уцепиться, но река, зловеще хохоча, хлестала ее по бокам, животу и спине, в корне пресекая любую попытку.
«Нет, только не это, — молилась Марина. — Я не могу так умереть, я не могу умереть сейчас. Если я продержусь еще немного, на повороте меня выбросит на берег. Главное — не удариться головой, не потерять сознание».
Течение грубо толкнуло ее в бок, и острый обломок базальта врезался Марине в висок. В глазах у нее вспыхнул ослепительный свет, сменившийся непроглядной чернотой.

— Ты… — слабым голосом прошептала Марина и улыбнулась. — Я знала…
— Что, интересно, ты знала? — с легким раздражением поинтересовался высокий загорелый парень с прилипшими ко лбу намокшими прядями жестких черных волос.
— Ничего, — улыбнулась девушка. — Это я так.
— Зачем ты полезла в реку? Разве ты не знаешь, что это опасно?
— Знаю.
Марина снова улыбнулась, понимая, что выглядит, наверное, как последняя идиотка.
— Как ты? Вроде ничего не сломано, только ссадины и ушибы.
Червячук подвигала руками и ногами, потом приподнялась. Тело саднило и ныло, в виске застыла тупая боль, но это не имело значения в сравнении с переполнявшим ее счастьем. Она тонула, а он ее спас. Господи, так бывает только в книгах. Теперь она не сомневалась, что их свела судьба. Они были предназначены друг для друга, и вот они встретились. Когда-нибудь они будут рассказывать об этом своим внукам, а может даже и правнукам.
— Ты в порядке? Сможешь идти?
— Я потеряла туфли. Наверное, водой унесло.
— У меня есть запасные кеды. Конечно, они будут тебе великоваты, но до лагеря доберешься.
«Я не хочу в лагерь. Я хочу к тебе», — хотела крикнуть Марина, но промолчала.
— Откуда ты?
— Из Шхельды.
— Так далеко? И ты пришла сюда одна?
— Одна.
— Тебя не предупреждали, что это опасно? В горы нельзя ходить одной, неужели тебе этого не говорили?
— Но ведь ты тоже один.
— Это другое дело.
— Почему? Потому что я женщина, а ты — мужчина? — В Марине неожиданно взыграло феминистское начало.
Спаситель посмотрел на нее, как на идиотку, и предпочел не вступать в дискуссию.
— Подожди меня здесь. Я сбегаю за запасными кедами, а потом провожу тебя до дороги на Шхельду. Выше по течению есть мост.
— Куда ты сбегаешь?
— У меня здесь неподалеку палатка.
— Ты живешь один?
— Тебе не кажется, что ты задаешь слишком много вопросов?
Марина смотрела, как он легко и красиво бежал вверх по склону и думала о том, что до сих пор не знает, как зовут ее будущего мужа.

— Я обязательно верну тебе кеды, — пообещала Марина.
— Не стоит ради этого тащиться в такую даль. Можешь их выбросить. Все равно они уже старые.
Окутанные начинающимися сумерками, они стояли на широкой грунтовой дороге, ведущей к Шхельде.
— Ты спас мне жизнь. Я просто обязана тебя отблагодарить.
— Ты мне ничем не обязана. Мы не в Японии.
— При чем тут Япония? — удивилась Марина.
— Там существует свой кодекс благодарности. Если японец, проходя по улице, увидит, что прохожий уронил кошелек, он не скажет ему об этом, иначе этот прохожий станет его должником, и над ним будет довлеть долг благодарности, а это значительно хуже, чем потеря кошелька. Если же один японец спасет другому жизнь, то по кодексу чести жизнь спасенного будет принадлежать спасителю, так что не всегда понятно, что лучше — умереть, или до конца дней чувствовать себя рабом своего долга.
«Я согласна навеки быть твоей рабой», — подумала Марина.
— Все равно, я верну тебе кеды.
— Как хочешь, — пожал плечами мужчина, имени которого она до сих пор не знала. — Если не найдешь меня, можешь оставить их на том месте, где я вытащил тебя из реки.
«Я найду тебя, — мысленно пообещала Марина. — Обязательно найду».

В коридоре послышались шаги, затем стук в дверь. Червячук встрепенулась, провела руками по лицу, словно отбрасывая прочь навязчивые воспоминания, и заняла место за столом.
Дверь распахнулась.
— Богдан Антонович Пасюк, собственной персоной, — бодро отрапортовал один из конвоирующих заключенного милиционеров.
Усадив Удмурта на привинченный к полу крепкий металлический стул, милиционер приковал его правую руку наручниками к спинке стула, и конвойные ушли, оставив Марину Александровну наедине с подозреваемым.
Стук захлопнувшейся за ними двери орудийной канонадой отозвался в ушах побледневшей, как смерть, Червячук.
Он почти не изменился за эти пятнадцать лет. Хотя нет, изменился. Он стал еще привлекательнее. Юношеское очарование сменилась зрелой красотой уверенного в себе, полного сил и энергии мужчины. Ни одной сединки в жестких и густых черных волосах. Ни единой морщинки на лбу. Разве что кожа чуть погрубела, чуть сильнее обтягивает высокие скулы и гладко выбритый волевой подбородок.
Человек, которого она любила.
Человек, который обвиняется в убийстве.
Человек, имя которого она узнала только сейчас.
Удмурт смотрел на нее со спокойной насмешкой. О, как хорошо она помнила этот взгляд!
«Он не узнал меня, — подумала Марина. — Не удивительно. Иногда я сама себя не узнаю».
Томительная пауза висела в воздухе, затягиваясь до бесконечности, мучительно, как итальянская удавка на шее приговоренного к казни через медленное многочасовое удушение.
На лице Пасюка появилось выражение легкого недоумения. Баба-мент решила поиграть в молчанку? Пожалуйста. У него достаточно времени. Хотя нет. Что-то здесь не так. Слишком уж она бледна. И смотрит на него таким взглядом, словно он живьем слопал ее любимую бабушку. Откуда такая ненависть? Ненависть? Это не только ненависть…
— Почему? — глухо спросила Червячук.
Богдан недоуменно нахмурил брови. Странная форма вести допрос. Что же все-таки происходит с этой бабой?
— Почему?
Голос Марины сорвался и зазвенел.
Какие знакомые интонации! Когда-то он слышал их. Но когда? И где?
Неужели…
— Маруська? Не может быть! Маруська — это ты?
Узнал! Все-таки узнал! Боже, как изменилось его лицо! Он словно стал на пятнадцать лет моложе. Теперь он был в точности таким, каким она запомнила его во время последней встречи.
Странно. В его голосе звучит радость, словно ничего не произошло, словно он не изуродовал ее жизнь, не вырвал сердце у нее из груди, не превратил ее в старое, жирное и уродливое, обозленное на весь мир чудовище… Подлец!
— Подлец, — заорала Червячук.
Бросившись к двери, она ударилась о нее всем телом, потом еще и еще. Вспомнив, что дверь открывается внутрь, она дернула за ручку, пошатнулась, чуть не потеряв равновесие, вылетела в коридор и судорожно, мучительно всхлипывая, помчалась по лестнице вниз, к выходу из Управления, на улицу, на край света, к чертовой матери… Куда угодно, лишь бы подальше от настигающего ее прошлого, от прикованного наручниками к стулу почти не изменившегося за прошедшие пятнадцать лет преступника и убийцы Богдана Пасюка… От человека, имя которого она наконец узнала…

Маузер вяло лежал на крыльце, полностью блокируя входную дверь. Его расслабленная стотридцатикилограммовая туша напоминала выброшенное на помойку желто-рыже-белое шерстяное покрывало.
— Маузер, лапушка, пусти нас, — потрясла собаку Катя.
Сенбернар-эпилептик вяло приподнял красноватое веко и слегка пошевелил носом, втягивая воздух. Он знал эту девушку, к сожалению, слишком хорошо. Если сейчас он ее послушается, она начнет требовать, чтобы он сидел, лежал, стоял, давал лапу, подавал голос, а то и — ужас какой-то! — кусал одетого в телогрейку Борю Фридмана. Ну уж, нет! Что он, лысый? Надо ей, чтобы он поднялся, пусть сама и поднимает. Это они уже проходили.
Веко опустилось. Пес сонно засопел, снова превратившись в бесформенную груду шерсти.
— Бесполезно. Он не сдвинется, — констатировала Катя. — Наверное, недавно поел. Глеб кормит его как на убой.
Окно рядом с дверью скрипнуло и распахнулось. В нем появилось веселое широкоскулое лицо, украшенное парой шрамов и переломанным носом.
— Не встает? — сочувственно поинтересовался Бычков.
— Не встает, — вздохнула Серова.
— И не встанет. Нажрался, паразит. Лезьте в окно.
— Это Денис, — представила журналиста Катя, когда они оказались в комнате. — Работу ищет. Может, возьмете лоточником?
Глеб критически осмотрел Зыкова.
— Считать умеешь? — поинтересовался он.
— Умею, — с легкой растерянностью ответил Денис.
— В тюрьме сидел?
— Нет.
— В армии служил?
— Тоже нет.
— Плохо, — вздохнул Бычков.
— Что плохо? Что в тюрьме не сидел?
— Что в армии не служил. Андреичу это не понравится. Он у нас Афган прошел. Привык к дедовщине. Не выдержишь, раз армии не нюхал.
— Кто это — Андреич?
— Продавец. Крутой мужик. Салаг и лохов не любит. У нас в магазине все мужики или сидели, или служили в армии.
— Ну, Глебушка, миленький, — взмолилась Катя. — Я же знаю, вам лоточники позарез нужны. Ты же круче Андреича. Возьми Дениса. Если Андреич начнет наезжать, прикроешь его. Он хороший парень, честный.
— Честный? В торговле? По-твоему, это хорошо? — удивился Бычков.
— Я не это имею в виду. Он вообще честный, а не в торговле, — несколько туманно объяснила Катя. — В смысле, что на него можно положиться.
— Ладно, — согласился Глеб. — Загадаю ему загадку. Отгадает — возьму в лоточники.
— Согласен, — кивнул Денис.
— С когтями, но не птица. Летит и матерится. Что это такое?
— Десантник с парашютом?
Бык укоризненно покачал головой.
— Откуда же у десантника когти? Он ведь не мутант чернобыльский. Сразу видно, что в армии не служил. Это монтер со столба упал. Не повезло тебе, парень. Не прошел экзамен.
— Подожди! — вмешалась Катя. — Давай теперь я тебе загадку загадаю. Про собаку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34