— Такие вот пироги! — Удачливый Фомин забросил удочку и уселся поплотнее. — Ничего нет хуже мелких дел. Эти четыре коробки могут как в воду кануть. Выплывут, конечно, со временем. Протреплется кто-нибудь. На продаже попадется. Но…
— Ты упомянул какие-то особые обстоятельства, — напомнил Володя. — Конечно, если служебная тайна, можешь не говорить…
— Никакой тайны! Весь пятачок уже знает. Опять объявился «Синий дьявол».
— Кто-о-о? — Володя чуть не выронил удочку. — Какой дьявол?
— Синий. Ты что, никогда не слыхал про «Синего дьявола»? Ах да, ты же радио не увлекаешься.
— При чем тут радио?
— При том! «Синий дьявол» вчера опять вышел в эфир. «Всем, всем, всем… Я знаю, кто обокрал фотокружок». Три раза повторил. И, возможно, он не врет, а на самом деле знает, видел вора своими глазами. Весьма возможно… — Фомин положил удочку, достал сигареты, чиркнул зажигалкой. Володя самолюбиво безмолвствовал. — Ты что, все еще не понимаешь? — удивился Фомин. — А я-то считал, ты с полуслова схватываешь. Преклонялся перед твоей проницательностью. Ей-богу, даже завидовал. Мне бы такие дедуктивные способности!
Поиздевавшись над Володей, Фомин рассказал ему о том, как год назад в Путятине боролись со злостным радиохулиганством.
Это было очередное повальное увлечение. Подростки и парни постарше мастерили простейшие радиопередатчики и выходили в эфир на средних волнах, мешая служебным переговорам авиации, «скорой помощи», пожарных. «Ковбои» и «Пираты», а также «Сатурны» и «Юпитеры», «Тарантулы» и «Крокодилы» в основном занимались глупой болтовней или передавали музыку по заявкам слушателей. Случалось, что «Ковбой» диктовал «Сатурну» решение задачи по алгебре, заданной на дом. Какие-то умельцы часами переговаривались по техническим вопросам и консультировали новичков, как сделать то-то или то-то. Среди умельцев главенствовал «Тарантул». А королем эфира заделался некий «Черный пират» — как впоследствии установили, шестиклассник Васька Петухов, ни уха, ни рыла не смысливший в радиотехнике. «Черный пират» повадился петь под гитару блатные песни, а затем стал начинать передачи с ругани: «Тра-та-та, говорит „Черный пират“. И вот тогда-то в эфир вышел „Синий дьявол“. Он пригрозил „Черному пирату“: „Кончай хулиганить или — клянусь небом! — я передам для общего сведения твое имя, фамилию и адрес“. Эту угрозу „Синий дьявол“ повторил на другой вечер. Васька Петухов струсил и прекратил свои передачи. „Синий дьявол“ больше в эфир не выходил.
Комсомольцы из дружины по охране порядка несколько раз передавали на тех же средних волнах, что за радиохулиганство будут привлекать к уголовной ответственности, что суд может конфисковать всю радиоаппаратуру. Предупреждение не подействовало. Дружинники начали пеленговать радиохулиганов. Сидит какой-нибудь «Ковбой» у себя дома, развлекает музыкой приятеля на другом краю города, и вдруг стук в дверь. А потом суд. Всей улице делается известным, что «Ковбоя» по молодости пожалели, ограничились штрафом, но вместе с самодельным передатчиком конфискован и дорогой радиоприемник. Сразу же во всех домах уничтожают все подозрительные самоделки.
Радиохулиганство пошло на убыль так же стремительно, как и началось. Но дружинники практически уже знали поименно всех «Ковбоев» и «Юпитеров». Кроме «Синего дьявола». Ходил слух, что это какая-то девчонка, но искать и проверять никто не стал.
— Вот тебе пример, как важно в нашем деле не оставлять даже самую мелочь невыясненной! — назидательно закончил Фомин. — Если бы мы своевременно установили, кто такой «Синий дьявол», сейчас у нас в руках была бы верная ниточка.
Володя пренебрежительно фыркнул:
— Сомневаюсь! Мало ли кто сейчас мог назваться «Синим дьяволом»… Например, для того, чтобы поводить милицию за нос.
— Ну ты даешь!.. — Фомин усмехнулся. — Полчаса назад ты вообще ничегошеньки не знал о радиохулиганах, а теперь рассуждаешь с апломбом.
— Погоди, не перебивай! Значит, вот для чего ты зашел к Анкудиновым. Ты подозреваешь, что Женя и есть «Синий дьявол»? И что кражу совершил Васька Петухов? Погоди, погоди… Тут есть над чем поломать голову. Ты заметил, как Женя тебя испугался? И потом он явно не хотел пускать нас в фотолабораторию. Кстати, он наверняка ходит в кружок к Шарохину. А что, если…
— Сменил бы червя, — благодушно пробурчал Фомин. — Рыбы его давно обсосали, пока ты философствуешь.
— Проверим! — Володя эффектно взмахнул удочкой. На крючке бодро извивался целехонький червяк. — Вот видишь, Фома, тут все в порядке! — Володя развернулся слишком лихо. Крючок залетел в камыш и зацепился намертво. — В каждом расследовании возникают свои тонкости, — невозмутимо продолжал Володя, пытаясь высвободить крючок. — Могу ли я считать, что ты обратился ко мне за советом? Или даже за помощью?

— Я? К тебе? — Фомин вскочил, лодка угрожающе качнулась. — За советом?! Ты с ума спятил!.. Да ты что дергаешь! — заорал он. — Дергаешь зачем?
— Спокойно! — Володя с величайшим удовольствием применил любимое слово лейтенанта Н. П. Фомина. — Не волнуйся! — Володя положил удочку поперек лодки и обеими руками потянул за леску.
— Витькина удочка! Японская леска! Английский крючок! Витька мне голову оторвет! — Фомин торопливо тащил из воды камень, служивший якорем, и одновременно подгребал рукой.
Лодка медленно перемещалась к берегу. По бортам прошуршали стебли камыша, днище взбуровило ил. Володя перегнулся и высвободил крючок.
— Все в порядке. Прощай! — Он спрыгнул на берег.
Фомин сел на весла и яростно погреб к другому берегу.
III
Поднявшись наверх, Володя сел передохнуть у лаза. На обозримом участке реки он уже не обнаружил лодки.
«Хорошо, что Фома убрался, — сказал себе Володя. — Он мешал бы перенестись мысленно в семнадцатый век».
Из-за деревьев, склонившихся над рекой, выплыла стая гусей. Володя пересчитал — семь белогрудых. С высоты казалось, будто возвращаются из дальнего плавания величавые старинные ладьи.
Володя перевел взгляд за реку, в засиненную даль. Темной стеной стоял заповедный монастырский лес. К нему подступало клином ржаное жнивище, уставленное снопами. Ближе к реке расстилались монастырские заливные луга с изумрудной сочной травой…
И вот вышли из реки семь коров тучных. И после них вышли из реки семь коров других, худых видом и тощих плотью. И съели коровы худые видом и тощие плотью семь коров хороших видом и тучных… И проснулся фараон!..
Володя ожесточенно затряс головой.
Исчезли луга, исчезли коровы фараона.
На противоположном низком берегу стояло бесчисленное войско. Над зелено-сизыми шеломами распростерлось радужное сияние. Володя протер кулаками глаза. На противоположном берегу искусственный дождик поливал совхозную капусту. Володя вспомнил, что Путятинский совхоз славится высокими урожаями овощных культур. Современное высокомеханизированное предприятие! Ольга Порфирьевна, несомненно, обрадуется, что есть возможность завершить экскурсию по монастырю чем-то современным. Но удастся ли в обмен на современную капусту получить разрешение Ольги Порфирьевны на пересказ библейского сна фараона?
Володино воображение тут же нарисовало его разговор с директором музея.
Он . Ведь мы же преподаем в школе античную мифологию. Вам не кажется, что с точки зрения нравственности похождения Зевса более чем сомнительны? А учителя заставляют детей изучать, сколько жен было у Зевса и сколько незаконных детей…
Ольга Порфирьевна . Но мифы — часть великой исчезнувшей культуры.
Он . Ну и что? Зачем они нам сегодня?
Ольга Порфирьевна (начиная выходить из себя ). Вы сами прекрасно знаете, зачем! Без знания мифов не разберешься в сюжетах классической живописи! Пушкина не поймешь!
Володя (обрадованный ). Прекрасно! Однако в классической живописи есть и Христос, и божья матерь, и тайная вечеря… Современному культурному человеку необходимо знание легенд христианской религии. Взять хотя бы тех же семь коров тучных и семь коров худых. Речь идет о пророчестве, что страну ждут семь урожайных лет и семь неурожайных.
Ольга Порфирьевна . Когда вы наконец избавитесь от привычки умничать и щеголять эрудицией? Идите, Киселев, и подумайте над тем, что я вам сказала из самых добрых чувств.
Он (уходя ). Всего трудней доказать очевидное.
На этом придуманный Володей разговор закончился. «Но самое смешное, — сказал себе Володя, — состоит в том, что я действительно заведу с ней такой дурацкий спор».
Вернувшись из мечтаний па грешную землю, он обнаружил, что сидит на краю мусорной кучи. Сюда, в лаз, выбрасывали всяческий хлам. Володю всегда возмущали стихийные урбанистические свалки по берегам рек, по склонам оврагов, у полевых дорог и на лесных просеках. Возмущали и удивляли. Что за фантастический подбор предметов! И кому занадобилось везти куда-то вдаль от жилья кузов битого кирпича, десяток искореженных унитазов, проржавелую ванну?
В свалке у монастырской стены его внимание привлек обломок железобетонной плиты. Какой богатырь и по какому обету принес этакую тяжесть сюда?
Остальные предметы оказались попроще. Неплохо сохранившаяся железная с завитушками кровать, возможно, XIX век, интерьер фабричной казармы. Затем ржавый остов велосипеда «Орленок», мечты Володиного детства. Громоздкий полированный ящик выпотрошенного телевизора. Пара мужских резиновых сапог… А это что? Целая груда банок из-под растворимого кофе! Банки совершенно новенькие. Володя мог поклясться, что таким кофе никогда не торговали в магазинах Путятина. Он встал, поднял одну из банок. Фирма «Нестле», поставлявшая свой товар в Россию еще до революции.
С отвращением Володя запустил банкой в сторону реки, туда, где прятался Фомин. Мало того что этот горе-следователь использовал сегодня Володю как прикрытие при сборе компрометирующих сведений о жильцах бывшего монастыря, из-за Фомы интеллигентный человек ни с того ни с сего начинает копаться в отбросах!
«Вот уж действительно, — сказал себе Володя, — с кем поведешься, от того и наберешься! А банки… Что банки? Их накопили где-то в кафе, в столовой, только и всего… Загадка четырех пропавших фотоаппаратов окажется такой же примитивной, — рассуждал Володя. — Их украли оболтусы, прогуливающиеся по вечерам на пятачке в широких брюках, украшенных понизу золочеными цепочками. Для Фомы прекрасный случай отличиться и еще раз попасть в заметку „Будни милиции“. Он подозревает в краже вернувшегося из колонии Петухова или его младшего брата Ваську, который год назад безобразничал на средних волнах под кличкой „Черный пират“. Фома мыслит предельно просто, по шаблону, — продолжал рассуждать Володя. — Год назад некий „Синий дьявол“ припугнул разоблачением „Черного пирата“, то есть Ваську Петухова. Васька перестал выходить в эфир с нецензурными словесами. Теперь тот же „Синий дьявол“ бросает в эфир, что ему известен вор, похитивший в клубе фотоаппараты. Фома делает отсюда вывод, что в краже замешан Васька Петухов. Он намерен через Ваську выйти на старшего брата. Фома явно проговорился о своих планах, отпуская окуня-малька: „Пришли старшего брата!“ Но тогда при чем тут хитрая плотвичка?»
— Но постойте! — вслух произнес Володя. — Постойте, следователь Фомин! Ваш «Синий дьявол» — Женя Анкудинов или кто-то другой — враг он Петухову или друг? Вот тут-то и возникает зацепочка для ума, привыкшего открывать нешаблонные пути. Если враг, то зачем «Синему дьяволу» остерегать «Черного пирата»? Если друг, то зачем ему наводить милицию на Ваську Петухова?! При этом не исключено, — напомнил себе Володя, — что кто-то другой мог воспользоваться кличкой, которую — а это многим известно! — милиция в свое время не раскрыла. Но на глупую шутку новое появление «Синего дьявола» не похоже. Нет, это ни в коем случае не шутка! Это очень серьезно!
Володя мысленно перебирал все, что узнал от Фомина и что говорилось в келье Анкудинова. Почему Женя не хотел показывать снимок? Действительно ли Фомина интересовали поклонники Каразеевой? Кто они? Какой-то поммастера из прядильного Евдокимов, танцор из клубного ансамбля Жора Суслин (работает в телеателье), шофер автобуса «Вокзал — Посад» рыжий Митя (фамилию Анкудинов не знает, этот Митя по утрам нарочно копается в моторе, дожидаясь смуглую красавицу)…
Скорее всего, Фомин расспрашивал о поклонниках Каразеевой для виду. Интересовал его лишь Петухов.
Володе вспомнилась глянцевая цветная фотография — девушка в домашнем платье, сердито отмахнувшаяся от фотографа. А Каразеева действительно красавица. Совершенно необычный тип русского лица и в то же время истинно русская красота. Снимал, несомненно, мастер. Женя Анкудинов? Сам старик? Или еще кто-то? Почему Каразеева не хотела фотографироваться? Что-то тут кроется…
Даже самый беглый обзор фактов, имеющих отношение к краже в клубе, наводил Володю на мысль, что преступление может оказаться далеко не шаблонным. В таком случае Фома пропал. Искренне жаль Фому, однако нешаблонные дела не для него.
Володя отряхнул запылившиеся брюки, обтер о траву забрызганные илом ботинки, нырнул в лаз и увидел в десяти шагах от стены, в тени дерева, девушку в старинном наряде, сидящую на коврике с книгой на коленях. Он узнал ее не сразу, хотя проучился вместе десять лет. На траве под древней яблоней сидела с книгой Валька Семенова. Володя хотел незамеченным проскочить мимо, но она услышала шаги и подняла голову:
— А-а-а… Киселев… — У бывшей круглой троечницы успел выработаться строгий учительский взгляд и требовательный голос. — Ты что тут делаешь? — Она спрашивала так, словно Володя был ее ученик, причем нерадивый.
— Дышу свежим воздухом, — иронически ответствовал он и тут же поймал себя на том, что иронизирует на уровне десятиклассника.
— Ты все такой же, — снисходительно заметила Валентина Петровна. — Совершенно не меняешься. Тебе на вид не дашь и девятнадцати лет. Скажи, неужели тебе еще не надоело корпеть в музее?
— Нет, не надоело, — сухо ответил Володя, не выносивший, когда ему напоминали о его невзрослой наружности.
— Извини, я забыла поздравить! — спохватилась она.
— Интересно, с чем же?
— Как с чем? Твоя Татьяна поступила в институт! Она молодец! Я ей всегда говорила: «Ты, Киселева, очень способная, только ленишься учить».
Володя заскучал. Какое банальное суждение! Можно представить себе, как серо, шаблонно ведет Семенова уроки физики. Наверняка ей опостылели школа, товарищи по работе, ученики, не проявляющие никакого интереса к законам термодинамики. Да, ей опостылела школа, поэтому она уверена, что Володе надоело корпеть в музее.
Он покосился на отброшенную в траву раскрытую книгу. У читательниц такого рода можно увидеть в руках что попало. «Аэропорт», «Вселенная полна неожиданностей», «Преступление и наказание», «Застава в горах», «Сестра Керри», «Королева Марго»… Все без разбора. Классический роман, детектив, научно-популярное сочинение… Но только не томик стихов любимого поэта!
Валентина Петровна поймала его любопытствующий взгляд на книгу, засмеялась, покачала головой:
— Нет, нет! Не проси и не надейся! Самой дали в библиотеке на два дня.
Володя отвернулся. «Этого еще не хватало! Ей кажется, что я такой же, как она, любитель массового чтива». И тут же ему вспомнился — со всеми обидными подробностями — проигранный спор с боссом Юрой насчет массовой культуры и культуры для масс.
Володе не о чем было говорить с Семеновой, но почему-то расхотелось уходить из сада. В ушах отчаянно зазвенело, заколоколило. Нет, это не в ушах. Звенит душный воздух задичалого сада, рассекаемый крылами летучих существ. Вдалеке меж стволами виднелись из высокой травы несколько ульев — пасека старого Анкудинова. К угловой башне слетелись и вились у своих гнезд ласточки. У крепостной выкрошившейся стены белые куры в фиолетовых чернильных воротничках купались в тончайшей пыли веков. Где-то жалобно заблеяла коза. В ответ залилась лаем собака.
Володя расчувствовался: «Простые, реалистические штрихи жизни. Как гармонирует со всем окружающим старинный наряд, строгая длинная юбка, белая сборчатая кофта с пышными рукавами…»
Он аккуратно поддернул брюки и сел рядом с Валентиной Петровной.
— Нравится? — Она пощипала сборки широкого рукава. — Только что вытащила из бабушкиного сундука. Узнаешь? Выходной наряд ткачихи. Конец девятнадцатого — начало двадцатого века. Не хватает козловых сапожек со скрипом. Ну как? Нравится?
— Ничего, — пробурчал Володя, краснея.
В школе Валька Семенова считалась совершенно пустым местом. В пятом, что ли, классе несколько дур придумали выставить всем отметки «по красоте». Семеновой они еле-еле натянули троечку с минусом — и Семенова не пикнула. Володя тоже получил тройку и, по правде говоря, здорово обиделся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10