– Чебоксаров, задержись на минуту. – А когда класс опустел, она добавила: – Мы сейчас пройдем с тобой к директору.
На душе у Юры стало уже совсем тошно. Он хотел бы крикнуть: "А я не хочу, не желаю!" и убежать, но понял, что это будет расценено как трусость, и сказал хладнокровно:
– Пожалуйста! Пойдемте.
Татьяна Игоревна рассказала Бурундуку, как Чебоксаров вошел в класс на руках, и Юра увидел, что директор заметно покраснел.
– Гм! Да! Садитесь, пожалуйста! – сказал он после долгой паузы.
Учительница села, а Чебоксаров предпочел остаться на ногах. Бурундук после этого еще долго молчал. Наконец он заговорил:
– Понимаете, Татьяна Игоревна... Тут в этом деле моя вина. Это я подсказал Чебоксарову такую мысль, чтобы на руках ходить. Это я, понимаете ли, сам перед ним на руках ходил.
Юра заметил, что учительница если не ошеломлена, то, по крайней мере, озадачена. А Бурундук продолжал. Он говорил, что ходил на руках, желая показать Чебоксарову, как это дешево дается – произвести эффект какой-нибудь глупостью.
– Так что вы уж извините меня! – закончил он. – Мой педагогический эксперимент, если так его можно назвать, не удался. Не сообразил я. Не сообразил, с кем имею дело. А Юру уж давайте не наказывать. И родителям его не сообщать. Тут я сам виноват. Я виноват.
Даже всегда невозмутимая Татьяна Игоревна оторопела от такого признания директора.
– Хорошо, Данила Акимович, – пробормотала она и, не добавив ни слова, вышла из кабинета.
Данила Акимович придвинул к себе какую-то деловую бумагу и стал просматривать ее. В это время зазвенел звонок об окончании перемены.
– Иди, Чебоксаров. На урок опоздаешь, – сказал директор, не отрываясь от бумаги.
И самолюбивый, так жаждущий популярности Юра не то чтобы ушел, а, как ему показалось, уполз из кабинета. И когда он поднимался на второй этаж, ему продолжало казаться, что он не идет, а ползет по лестнице, извиваясь, как червяк.
В тот же день Юра получил две двойки, потому что думал только о своем. В конце учебного дня он сменил в раздевалке тапочки на валенки, надел теплую куртку и шапку-ушанку и стал ждать во дворе, когда появится Данила Акимович.
Наконец директор вышел. Мороз был за тридцать, но Бурундук, по своему обыкновению, бегал домой в одном костюме и без шапки: ведь между школьным крыльцом и крыльцом жилого дома было не больше двадцати метров. Вот тут ему загородил дорогу Юра Чебоксаров.
– Данила Акимович, разрешите с вами поговорить! – сказал он каким-то особенным, звенящим голосом. При этом правый уголок губы да и правая щека его слегка подергивались.
– Знаешь, – сказал директор, – пойдем-ка в сени. А то ведь ты во как одет, а я – во как!
Они поднялись на крыльцо "летнего клуба", открыли и закрыли за собой две утепленные двери и поднялись по деревянной лестнице на площадку между этажами.
– Ну... здесь тоже не тропики, а разговаривать можно. Что ты хотел сказать?
Правая щека у Юры задергалась сильней. Он пристально смотрел на директора.
– Данила Акимович! Хотите... хотите, теперь я вас удивлю? Даже переудивлю. Хотите?
– А каким же образом переудивишь?
– А вот каким: больше я ни одного замечания не получу.
Данила Акимович улыбнулся.
– Это интересно! Только погоди! Какой срок ты устанавливаешь, чтобы меня переудивить: три дня, неделю, месяц?
– Нет! Просто до окончания школы. Вот этой школы.
Данила Акимович улыбался, поглаживая подбородок.
– Да-а! Это действительно... Если это тебе удастся, ты, и правда, меня переудивишь. Ну, давай, поглядим.
Тут Юра почувствовал, что лучше будет резко оборвать разговор именно в этот момент.
– Хорошо, Данила Акимович! До свидания! – сказал он и, не добавив ни слова, убежал вниз по лестнице.
А в июне, когда почти все, окончившие седьмой класс, готовились к экспедиции в тайгу, Данила Акимович случайно встретил Юру на улице и остановился.
– А ты, Чебоксаров, и впрямь умеешь удивлять. Ведь с тех пор ни одного замечания! Юра усмехнулся:
– Погодите, Данила Акимович. Ведь я сказал – до окончания школы.
– Это правда. Но и три с половиной месяца кое-что значат. В поход идешь?
– Иду, конечно.
Юра ответил так, будто он не сомневался, что этот вопрос решенный. На самом деле он не был уверен, что его возьмут в поход, но самолюбие не позволило ему прямо спросить об этом Акимыча. Вдруг тот скажет:
"Погоди, голубчик, я еще не уверен, что ты не выкинешь чего-нибудь там, в лесу". Он прилетел домой, как говорится, на крыльях радости и сразу принялся за сборы, но через день слег с острой болью в горле и с температурой в 39. Выздоровел он лишь через две недели после отправления экспедиции в тайгу. Теперь он сидел на крыльце рядом с подругой по несчастью Надей.
Глава 15
Слева послышалось постукивание палкой по деревянному тротуару. Все посмотрели в ту сторону.
К крыльцу приближалась сгорбленная старая женщина. Несмотря на жару, на ней был длинный серый плащ и очень большой черный берет. За ней шла маленькая, коротко остриженная девчонка со светлой челкой на лбу. Это была Альбина дочка заведующего роно Лыкова, перешедшая в третий класс. За Альбиной шел Демьян – сын школьной уборщицы тети Вали, жившей в одном доме с Бурундуком. Оба они следовали за старухой, подражая ей, опираясь на палки – точнее, на какие-то ветки с обломанными сучками, делая рожи за спиной старухи и показывая языки.
Увидев это, Чебоксаров встал, прислонил гитару к перилам крыльца и, сбежав с него, шлепнул по затылку сначала Альбину, потом Демьяна. Старуха в это время остановилась, оглядываясь, увидела расправу Чебоксарова над малышами и, постукивая палкой, мелкими шажками приблизилась к нему.
– Ты... ты как смеешь драться?! – закричала она. – Твоя... твоя фамилия! Говори!
– Чебоксаров, Ядвига Михайловна... – слегка растерянно ответил Юра.
Ядвига Михайловна смотрела на него глубоко запавшими выцветшими глазами с очень маленькими, в булавочную головку, зрачками.
– А почему... почему, Чебоксаров, ты не в классе? Почему разгуливаешь во время урока? – Ее подбородок под крючковатым носом дрожал, и она мелко постукивала палкой.
Юра знал странности бывшей учительницы, но теперь он опешил и отступил на шаг.
– Сейчас нет уроков, Ядвига Михайловна, – напомнил он. – Ведь сейчас лето, каникулы.
Ядвига Михайловна вдруг притихла и стала оглядываться, проводя двумя пальцами по лбу.
– Да!... Каникулы... – пробормотала она растерянно.
Пока она оглядывалась, Юра шагнул к Наде и шепнул:
– Дуй что-нибудь про литературу! Про Есенина какого-нибудь! Надя встала.
– Здравствуйте, Ядвига Михайловна! Вы меня узнали?
Ядвига Михайловна спокойно смотрела на Надю бесцветными глазами.
– Нет. Извини! Не узнаю.
– Я – Надя! Надя Волкова.
– Надя Волкова... Какая же это Надя Волкова?
– Ну... вы помните, мы с вами третьего дня о поэзии толковали, о Блоке, о Есенине...
Ядвига Михайловна помолчала и снова обратила на Надю свои глаза, прищуренные на этот раз в улыбке.
– А! Это – которой Александр Блок не понравился. Не удостоился такой чести.
– Не! – обрадовалась Надя. – Вот вы меня и признали! – Она повернулась и для вида смахнула мешком с орешками пыль с одной из ступенек. – Садитесь, Ядвига Михайловна, присаживайтесь.
– Благодарю, – вцепившись одной рукой в перила, а другой опираясь на палку, учительница медленно села.
Надя села рядом с ней, Юра остался стоять, заложив руки за спину. Луиза с Хмелевым то поглядывали на старуху, то переглядывались между собой, а Демьян с Альбиной предпочли остаться в сторонке. Некоторое время все молчали. Ядвига Михайловна смотрела на тот берег реки. Вдруг она произнесла:
– А где же сарай? На том берегу стоял? Или снесли его?
– Его не снесли, Ядвига Михайловна, – сказал Юра. – Он против вашего старого дома так и стоит. А вы теперь живете при школе.
Ядвига Михайловна положила обе ладони на палку и склонила к ним подбородок.
– Да... При школе, – тихо подтвердила она. – Вот что делается с головой!
Надя оглянулась на Чебоксарова. Тот сделал зверское лицо и беззвучно зашевелил губами: мол, о литературе, дура, говори! Надя сумела прочитать по губам эту фразу и обратилась к старухе:
– Ядвига Михайловна... Я вот после разговора с вами Блока читала и Есенина перечитала. И все-таки, мне кажется, что Блок более великий поэт.
Ядвига Михайловна помолчала.
– Очень неуклюжая фраза: "более великий поэт". Ядвига Михайловна опять помолчала, по-прежнему положив ладони на палку и склонившись к ним подбородком.
– Почему же тебе Есенин не приглянулся?
– Потому, Ядвига Михайловна, что Есенин подражал Блоку.
– Это где же он подражал?
– А вот помните, у Блока есть стихотворение:
"Русь опоясана реками и дебрями окружена с болотами и журавлями и с мутным взором колдуна".
Ядвига Михайловна повернула голову к Наде.
– Помню, – твердо сказала она и продолжала: – "Там ведуны с ворожеями чаруют злаки на полях и ведьмы тешатся с чертями в дорожных снеговых столпах". Ну и что?
– А вот то, Ядвига Михайловна, что у Есенина есть стихотворение... Тоже "Русь" называется: "Как совиные глазки над ветками смотрят в шали пурги огоньки. И стоят за дубовыми сетками, словно нечисть лесная, пеньки".
– И это знаю, – сказала Ядвига Михайловна. – "Запугала нас сила нечистая, что ни прорубь, – везде колдуны"... – Она оборвала чтение. Действительно, много общего.
Надя уже забыла, что Чебоксаров велел ей "о литературе говорить", чтобы отвлечь старуху. Она увлеклась разговором.
– И еще, Ядвига Михайловна, я дату под каждым стихотворением вычитала. Блок написал свое стихотворение в тысяча девятьсот шестом году, а Есенин – в пятнадцатом. Вот и выходит, что он подражал Блоку.
Учительница улыбнулась сжатыми губами.
– Дотошный из тебя литературовед получится. Ну, так слушай. Есенин написал свою "Русь", когда был начинающим поэтом, а стихотворение Блока написано в период расцвета его творчества. Для молодого поэта некоторая подражательность вполне простительна: ведь он еще не нашел себя, он ищет. Блок, скажу я тебе, начал печататься, когда Есенину было всего два года. А кроме того, по-моему, таких поэтов сравнивать вообще нельзя. Слишком разные они. Каждый сам по себе. Да! И еще могу тебе сказать, что ранние стихотворения Блока тоже оригинальностью не отличались. Он подражал и Фету, и Полонскому, и Апухтину. Так-то!
Ядвига Михайловна замолчала. Молчали и ребята. За рекой послышался протяжный гудок.
– Это какой же пароход отваливает? – спросила Ядвига Михайловна. "Буревестник"?
– Это не пароход, – ответила Надя. – Это на промкомбинате, конец рабочего дня.
– Конец рабочего дня... Ну, и мне пора домой. Спасибо за интересный разговор! – Ядвига Михайловна поднялась с помощью Нади и зашагала в ту сторону, откуда пришла.
Юра окликнул ее:
– Ядвига Михайловна, вы же не туда идете, вы же теперь здесь, при школе, живете!
Старуха остановилась, медленно оглядываясь по сторонам.
– Да, действительно. При школе. Вот что делается с головой! – Она повернулась и направилась к воротам.
Хмелев вскочил.
– Ядвига Михайловна, пойдемте я вас провожу.
– Благодарю! Я уж сама... Я уж как-нибудь сама. Когда она скрылась во дворе, Надя посмотрела на Чебоксарова.
– Видал? Домой дорогу забывает, а Блока с Есениным помнит.
Юра не ответил. Он обратился к Альбине с Демьяном, все еще стоявшим поодаль:
– А вы... если еще раз позволите себе... не то еще от меня получите.
– А я помогу, – добавила Надя.
– И я помогу, – сказал Хмелев. – Акимыч не для того ее сюда поселил, чтобы ей рожи строили.
И он, и Луиза помнили то время, когда Ядвига Михайловна проходила по школьному коридору с пачкой тетрадей в руках или стояла где-нибудь в уголке, что-то объясняя любопытным старшеклассникам. Однако постепенно в школе стали замечать, что у Ядвиги Михайловны что-то неладное творится с головой. Она по-прежнему знала и любила свой предмет, но иногда вместо седьмого класса приходила в четвертый, чтобы вести там урок, а иногда вдруг начинала говорить ученикам о том, что они прошли недели две тому назад. Пришлось проводить ее на пенсию. Но вскоре от соседей бывшей учительницы, жившей на другом конце города, стали поступать сведения, что она не может управиться со своим домашним хозяйством: положит, например, масло на горячую сковородку, а все остальное положить забудет. Когда одна из учительниц вышла замуж и переехала в квартиру мужа, Бурундук переселил Ядвигу Михайловну в освободившуюся комнату. Здесь, в доме при школе, ей помогали все, кто чем мог.
Надя продолжала сердито смотреть на Демьяна с Альбиной.
– Человек всю жизнь положил на таких, как вы. А как состарился, да заболел склерозом, да остался совсем один – теперь можно ему языки показывать, да?
Альбина с Демьяном молчали, потупившись. Потом Альбина спросила:
– А... а у нее что, своих детей нет?
– И не было, – отрезала Надя.
– А почему не было?
– Потому что замуж не вышла, все с вами возилась.
– Моя мама за ней присматривает, – пробормотал Демьян.
Надя, как говорят, умела заводиться. Увидев на лицах третьеклашек раскаяние, она не смягчилась, а, наоборот, еще больше озлобилась.
– "Моя мама"! А ты сам? – она перевела гневный взгляд на Альбину. – А ты?
– А я... а мы... – заговорила Альбина, – мы можем сейчас пойти в магазин и чего-нибудь ей купить... Что нужно – то и купить...
– В булочную свежий хлеб привезли, – вставил Демьян.
Но даже такой благой порыв не смягчил Надиного сердца. Она обратилась к Чебоксарову:
– Во-во! Я однажды подошла к Акимычу и говорю: "Данила Акимович, я сегодня Ядвиге Михайловне два ведра воды из колонки принесла". А он мне: "Ты, говорит, мне о своих ведрах не рапортуй. Ты два ведра принесла и забыла про них. А она так и останется с твоими ведрами да со своим одиночеством".
Тут тягостный для Альбины с Демьяном разговор оборвался. К крыльцу подошла мать Демьяна, уборщица тетя Валя. В одной руке она держала сумку с продуктами, а в другой – конверт с письмом.
– Почтальоншу встретила, – сказала она. – На-ко, Демка, сунь Бурундуку в ящик. А то уж я по магазинам набегалась, чтобы карабкаться на второй этаж. Тетя Валя взглянула на конверт, прежде чем отдать его сыну. – Никогда ему никто, кроме сестры, не писал, а теперь какая-то Родионова все пишет.
Тетя Валя передала сыну конверт.
– Какая еще Родионова? – спросила Надя.
– А кто ее знает! Как слетал на зимние каникулы к сестре, погулял на свадьбе, так и пошла писать эта самая Родионова.
В присутствии матери Демьян уже не побаивался старших. Он сел на крыльцо, разглядывая конверт. Рядом с ним поместился Хмелев, а по другую сторону – Юра. Через плечо Демьяна он прочитал обратный адрес.
– Точно! Базаринская тринадцать, Родионова Е. А.
Тетя Валя тоже присела на крыльцо.
– Частенько пишет эта Родионова. Считай, каждую неделю, а то и чаще.
– Ой! – вдруг вскричала Альбина. Она сбежала на дорогу и уставилась на сидящих круглыми глазами, прижав растопыренные пальцы ко рту. – Ой!
– Чего это с тобой? – сказала тетя Валя.
– Ой, граждане, какая у меня мысль в голове явилась!
– Ну, какая мысль? – это спросила Надя.
– А вдруг Акимыч погостил у своей сестры, познакомился с этой самой Родионовой и, может, даже собирается жениться на ней!
– Во дает! – усмехнулся Хмелев. – Акимыч – и вдруг жениться!
– Да когда ему было влюбляться?! – сказала тетя Валя. – Ведь он у сестры не больше недели гостил.
– А можно не за неделю, а за одну минуту влюбиться, – возразила Альбина. Раз! – и на всю жизнь! Правда, Демьян?
– А я почем знаю, – буркнул тот.
Тетя Валя вскочила, сильно рассерженная.
– Альбина! Ты же от горшка два вершка! Ну, не совестно тебе о таких вещах уже рассуждать?! В разговор вмешался Чебоксаров:
– Тут дело может оказаться посерьезней, чем вы думаете, – негромко, с расстановкой сказал он.
– Какое дело? Ну, какое еще дело? – кипятилась тетя Валя.
– А вот какое. Мала Альбина или не мала, а фактик-то остается.
– Какой-такой фактик?
– А вот эта самая: Родионова. Письма-то она пишет! Раньше не писала, а теперь пишет.
– Ну, ты говори яснее – куда ты гнешь? – сказала Надя.
– А вот куда: Акимыч – человек?
– Ну. Не медведь.
– А если он человек – с ним всякое может случиться.
– В каком смысле – всякое?
– А вот в смысле любви. Что, если эта Родионова и в самом деле его подцепила?
– Жди! – проворчала Надя. – Станет он жениться на всякой дуре!
– А если она не дура? Если разочков в десять поумней тебя?
Длинные серые Надины глаза стали еще злее.
– Ну, ладно, пусть умней! А дальше что?
Юра поерзал на ступеньке, усаживаясь поудобней.
– А теперь мы к самому главному подошли. Эта Родионова в областном центре живет. Поедет ли она к нам сюда, в Иленск?
– Гм! Навряд ли! – согласился Хмелев и кивнул с глубокомысленным видом.
Надя, тетя Валя и все остальные молчали, задумавшись, а Юра продолжал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18