Таким же извергом станешь!.. Не мотай головой, не заметишь, как скатишься! Одна рюмка, вторая и – пошел!
– Нет, тетя Рим, – уверенно заявил Шулин. – Может, курить буду, а уж пить – ни за какие деньги! Батя выпил и за меня и за моих детей, а сейчас и за внуков дует!
– Ужас! – только и сказала мама.
– Но я подумаю, тетя Рим, – пообещал Авга. – Да и Аскольд вон говорит, что я дурак.
– И правильно говорит!
– Чую. Ну, спасибо за все!
Провожая нас, мама шепнула мне, чтобы я еще потолковал с Шулиным, да покрепче, по-мальчишески. Я кисло кивнул, а выйдя из подъезда, огрел Авгу папкой по затылку. Он рассмеялся и заметил, что это всего лишь маленькая разведка боем и что теперь можно представить, какие ракеты ударят, если я поднимусь в атаку. Все это, однако, я предвидел и предвижу, и этим меня не устрашить; меня настораживал и волновал уже туман, в который я вдруг погружусь за ясным школьным порогом, так что кпд шулинской авантюры близок к нулю, а вот сам он не так, чертяка, прост.
День начинался неправдоподобно голубым и солнечным, как будто природа просила прощения у людей за вчерашнюю круговерть. Везде еще лежал снег, и все было стылым, но уже на частых сосульках шиферных крыш, как на ресницах, скапливались слезы, а с верхушек тополей, потренькивая по веткам, срывались подтаявшие льдинки.
Приглядываясь и прислушиваясь к весеннему утру, я, однако, больше внимал себе – во мне тоже шла какая-то весенняя реакция. Из мутной смеси вчерашних событий за ночь в сердце моем вдруг выпал пуховый осадок, и, еще не проснувшись, я радостно понял, что это связано с Валей, с тем, что живет на свете такая красивая девчонка сорвиголова, что она знает меня и что у нас с ней есть даже что-то недосказанное. Это меня особенно грело, потому что здесь теплилась возможность новой встречи, чтобы все досказать, а уж когда и где встреча – это детали. Тут еще не было никакой тайны, и, я, казалось бы, мог прямо рассказать об этом Шулину, но что-то удерживало меня от откровенности. А чувства просились наружу, не терпелось хоть полунамеком выдать их. И вот, заметив, каким пристальным взглядом Авга проводил через дорогу толстушку с портфелем, я спросил:
– Авга, у тебя есть девчонка?
– Здесь нету, а в деревне была, – охотно ответил он, нисколько не удивившись.
– Ты же там в шестом только учился, какие тогда могли быть девчонки? – усомнился я.
– А что, есть правила, с какого класса заводить девчонок? – недовольно спросил Шулин.
– Нет, конечно, но… как-то рано.
– Это вы тут размазываете: рано, нельзя, опасно! А у нас просто! – И Авга пропел мне на ухо: – Ты почто меня ударил балалайкой по лицу? Я потом тебя ударил – познакомиться хочу!.. Любка ее звали, Игошина. Набесимся, бывало, допоздна, а потом я ее провожал, чтоб никто не напугал. Она заикалась. А этим вахлакам только и давай таких, которых бы испугать! Я их гонял, как поросят. Ничего была девка. Хотя дура, конечно, – что-то вспомнив, поправился Авга. – Как-то идем летом, темно уже, звезды, новолуние. Смотри, говорит, спутник летит. Я башку задрал, а она меня чмок в щеку, как телка!
– В шестом-то классе?
– Еще в пятом!
– Ого!
– Так я к ней с неделю не подходил!
Я вдруг увидел Валины губы, увидел, как она обмахивает их кончиком косы, и у меня разгорелись уши.
– А дальше как? – спросил я.
– Как… Отвадил, коню понятно!
– Хм!.. Ну, а тут что, не нравятся городские?
– Наоборот! – воскликнул Шулин. – Девчонки тут – будь-будь! Вон видишь, какая цаца пошла?
– Вижу.
– Не идет, а пишет!.. Но я и боюсь!
– Да ну тебя!
– Правда. Они и сами от меня шарахаются. Понимают.
– Что понимают?
– Что я им неровня.
– Балда ты, граф, осиновая с медной нашлепкой!
– Ладно, замнем для ясности.
Только сейчас я сообразил, что, открыв Шулина и подружившись с ним, я забыл про других, для которых он остался, наверное, тем же деревенским тупицей, каким был и для меня. Это непростительно!.. А вдруг и я не открыт и считаюсь простофилей? А почему «вдруг» – точно! Может быть, вообще все мы кажемся марсианами, пока не откроем друг в друге людей?.. Я глянул на хмурый Авгин профиль. Лоб его, нос, губы и подбородок образовывали почти одинаковые выступы, похожие на притупленные зубья огромной циркульной пилы. Шулин был действительно сколочен грубовато и, пожалуй, не по вкусу нашим девчонкам. Ну, и плевать на них! Я им тоже не по вкусу! Не вешаться же теперь! Дело-то глубже легкомысленных девчачьих вкусов! А если глубже, то Авга во сто раз лучше того же Мишки Зефа, Аполлона Безведерного. Я так и хотел сказать Шулину, но понял, что это выйдет несолидно, к тому же Зеф, может, и ничего парень, только я его еще не открыл.
Авга толкнул меня бедром и лукаво заметил:
– А ведь и у тебя нету девчонки, нету ведь? А почему?
Я пожал плечами и легко ответил:
– Не знаю.
– Ну вот, – обрадовался Авга. – Значит, мы два сапога пара! Только я опять не понимаю. Как это у тебя, такого городского гуся, нет девчонки?.. Да будь я на твоем месте…
Я рассмеялся.
Мы свернули в переулок, где в глубине обширного двора стояла наша кирпичная, неоштукатуренная школа. Славная старушка! Конечно, мой уход решен, но сделать это надо добро и весело, а не как вчера – с горечью и обидой.
Толпы нашего брата гудели в вестибюле, кишели в раздевалке. Я поздоровался с тетей Полей, готовый уверить ее, что все в порядке, если она поинтересуется вчерашним, но тетя Поля, видно, уже трижды забыла вчерашний день.
Всюду носилась малышня. На третьем этаже, у восьмиклассников, суеты было меньше, но шума столько же. Девчонки жались к батареям, пацаны вертелись перед ними. Зеф, пританцовывая, что-то рассказывал. Увидев меня, он крикнул:
– Эп, сюда!.. Внимание! Труднейший матч СССР – Англия выиграл нокаутом советский школьник Аскольд Эпов! – И, как боксеру на ринге, поднял мне руку.
Кто захлопал, кто захихикал, посыпались реплики:
– Бесстыжий!
– Качать Эпа!
– Гы-гы-гы!
Только тут я понял хамский смысл его репортажа и выдернул руку. Все, что медленно скапливалось в душе моей против Зефа, поднялось вдруг и замутило голову. Я как держал папку с учебниками в левой руке, так и врезал ею Мишке. Он захлопнул лицо руками, девчонки охнули, а я оглушенно двинулся в класс. Шулин в дверях одобрительно пожал мне локоть.
Дали звонок.
Народ стал рассаживаться, шушукаясь и косясь на меня. Зефа не было. Уже вошла Нина Юрьевна, математичка и наша классная, уже проверили домашнее задание… Явился Зеф посреди урока, с влажным и бледным лицом, припухшим носом, подняв воротничок пиджака и пальцами сцепив борта у горла, как будто замерз.
– Ты где был? – удивилась Нина Юрьевна.
– Кровь из носа шла, – ответил Зеф.
– Какая кровь?
– Обычная. – Мишка на миг распахнул пиджак и на белой рубашке дико полыхнуло красное пятно.
– Садись! – испуганно разрешила математичка.
Мне стало не по себе и от вида окровавленной рубахи и от того, что это сделал я. К концу урока мне передали записку от Зефа. В ней два слова: «Береги сопатку» – и кровавый оттиск – к рубашке, наверное, прикладывал. Значит, после занятий драка, там, в тупике, за левым крылом школы, где дерутся обычно и где всегда кто-нибудь стоит «на атанде». Я не представлял себя дерущимся, потому что никогда еще не дрался, а только разнимал, но, видно, так уж устроена жизнь, что рано или поздно драться надо. Правда и Зеф не слыл драчуном, но был нагл и безбожно хулиганист. Последний номер Зеф отмочил перед маем. Класс освещали четыре матовых плафона на трубчатых шлангах. Мишка связал их ниткой и в тот момент, когда вошла наша старенькая чертежница Евгения Ивановна, потянул нитку. Плафоны враз качнулись. Евгения Ивановна охнула и качнулась тоже – ей показалось, что у нее закружилась голова и она падает. Жаловаться старушка не стала, но пол-урока поварчивала, что, мол, спасибо ее крепким нервам, а то был бы нам смех.
– Ну-ка, ну-ка, – сказал Авга, беря у меня записку. – Ага… – И, что-то написав на обороте, отправил бумажку назад.
– Не надо вмешиваться, – вяло сказал я.
– Надо! – уверил он.
На перемене я не вышел из класса. Следующим был английский, и мне хотелось посмотреть урок еще раз. Если Светлана Петровна и не вызовет, то буду хоть руку тянуть, пусть видит, что учил и что в эфире хулиганил не зря.
Но драка сбивала с толку. А тут еще подсел Забор. Его темные глаза с темными ресницами были так сильно втянуты в глазницы, что казалось, будто в голове вакуум. Эта заглубленность делала взгляд Васьки пронзительно-цепким и суровым. Такие глаза пошли бы инквизитору или гипнотизеру, но шли они и нашему комсоргу, броско выделяя его из нас.
– Значит, со Спинстой улажено, – задумчиво, как бы ставя мысленную галочку, сказал Забор.
– А не пора ли сменить прозвище? – сердито спросил я. – Это же гадко – так называть молодую женщину!
– А что, есть резон! – живо согласился комсорг. – Есть, есть! Это ты прав! Надо будет принять неофициальное решение, а то действительно смех. Это мы провернем. Слушай, Эп! – тише заговорил он, склонившись ко мне. – В субботу у Садовкиной день рождения. Вот он, списочек приглашенных. – Васька вынул из кармана бумажку. – В списочке и ты, конечно. Надо маг с пленками приготовить, ну и, естественно, полтинник – на подарок!
– Шулин приглашен?
– Нет.
– Тогда и я пас.
– Что, Эп, за хохма? И вообще, что сегодня с тобой? Зефу по морде съездил! На меня кидаешься! Это тебе не так, то не этак! – возмутился Васька. – Именины не у меня, а у Садовкиной, и при чем тут Шулин?
– А при том, что вы его за человека не считаете! – зло выпалил я, хлопнув учебником.
– Кто не считает?
– Вы все!
– Спятил.
– Спятил?.. А у Мирошникова был день рождения, пригласил он Авгу?.. А у Ленки Гриц?.. Да и у тебя в феврале собирались, ты звал его? – припомнил я.
– Чш-ш! – с оглядкой зашипел комсорг. – Это не потому, что за человека не считаем, а просто автоматически: кто раньше был, тот и потом. Всегда так!
– Автоматически и есть бесчеловечно!
– Ну, ладно. Значит, Шулин тебе нужен?
– Мне все нужны! И я хочу, чтобы и я нужен был всем! – Неотвратимость предстоящей драки, в которой меня могут убить или покалечить, что, говорят, случается сплошь и рядом, настроили меня на какую-то болезненную откровенность, точно я оставлял устное завещание. – Класс один, а живем кучками, как сектанты!.. И не знаем, у кого что за душой!.. Обидно это, Забор!
– М-да… – задумчиво буркнул Васька, вдвое, втрое, вчетверо складывая списочек и ногтями заостряя сгибы. – М-да… Давай-ка пока с Шулиным решим, о’кэй!
Дали звонок.
Зеф вошел лениво, задерживая остальных. Наши взгляды встретились, и я не уловил ожидаемой ненависти, а лишь какое-то надменное любопытство; хотя Зеф был артистом – он мог волка и ягненка играть одновременно. Но странно, что и я уже не злился на него. Тот удар разрядил меня, как искра лейденскую банку, и не будь записки, я бы даже извинился перед Мишкой, но теперь всякое извинение превращалось в трусливый пас.
Поторапливая замешкавшихся, в класс протиснулась тучная и медлительно-строгая Анна Михайловна, завуч, с неизменным двухцветным карандашом в руке.
– Ребята, – сказала она, перекрывая шум, – Светланы Петровны не будет. С сегодняшнего дня она вынуждена уйти в отпуск. – Какая-то дура сзади хихикнула, и Анна Михайловна постучала карандашом по столу. – Девочки, ничего тут смешного нет! Вы будущие матери и должны понимать. – Тут фыркнул кто-то из пацанов. – И для вас тут нет ничего смешного, будущие отцы!.. Нового учителя мы нашли, но предупредить не успели, поэтому в расписании небольшая перестановка. Сейчас будет черчение вместо английского, а завтра наоборот, будет английский вместо черчения. Ясно? Чш-ш, знаю, что альбомов нет – на листочках! Пожалуйста, Евгения Ивановна! – сказала завуч, увидев входящую чертежницу.
Сухонькая Евгения Ивановна, не отпуская дверной ручки, поглядела на потолок: у нее за один сеанс выработался условный рефлекс. Убедившись, что плафоны не качаются, она, с большими деревянными треугольниками, транспортиром и линейкой радостно кивая нам, живо просеменила к столу.
Глава шестая
Из школы Зеф выскочил раньше меня, чтобы, наверное, взять инициативу в свои руки, поэтому выходил я на крыльцо с полной уверенностью, что он или скажет сейчас «пойдем» и кивнет влево, или трахнет чем-нибудь по голове без всяких кивков. На драку я настроился. Я рассчитал, что для начала защищусь папкой, потом ударю ногой, благо ноги у меня длинные, а потом как повезет. Но драться буду ожесточенно!..
На крыльце Зефа не оказалось. Мы с Авгой, который следовал за мной, как секундант, сбегали за левое крыло школы – не было мишки и за воротами.
– Смылся, кажись, – предположил Шулин.
– Да?
– Кажись струхнул.
– Ты думаешь?
Мне казалось, что такое серьезно-опасное дело не может кончиться ничем. Скорее всего Зеф придумал особую тактику, расхолаживающую, чтобы налететь, когда мы успокоимся, поэтому я был напряжен и сосредоточен, да и Авга тоже. Лишь после переулка, на людной улице, Шулин усмехнулся:
– Ну, точно, трухнул!
– Да? – опять спросил я, но уже с облегчением – на людях обычно не дерутся, а если и сцепимся, то народ не даст убить или покалечить. – А чего бы ему трухать?
– Не знаю. Может моей приписки. Я ведь ему написал, чтобы он напарника подыскивал: будем, мол, двое надвое драться. А он подходит на перемене и говорит: может, вообще капелла на капеллу сойдемся, так давай, говорит, зови свою Черемшанку, а я своих позову. Я говорю: давай, только я без Черемшанки обойдусь, у меня ближе есть, в Гусином Логу. Вот он, видно, и трухнул, коридорный храбрец!
– А у тебя что, правда там кто есть? – спросил я испуганно-восхищенно, потому что о пацанах из Гусиного Лога ходили жуткие слухи: будто они и раздевают, и насилуют, и в карты людей проигрывают, то есть режут.
– По-моему, там никого и нет. Мифы Древней Греции. Уж за два-то года я бы разнюхал!
– Припугнул, значит, Зефа?
– Да так вышло.
– Забавно… А как ты-то решил драться? – удивился я внезапной Авгиной задиристости.
– А что? Думаешь, тихий, так и драться не умею! Я, брат, залимоню – эхо пойдет. Меня батя с топором такой самбе научил, что ого-го!.. Я не потому тихий. Просто я самого города побаиваюсь. Я ведь тут вроде гостя, а в гостях знаешь как – не шибко-то… Вон бог, скажут, а вон порог, и дуй в свою берлогу. А мне пока нельзя обратно, мне сперва надо – во! – Шулин сжал кулак и вздрогнул всем своим напрягшимся телом. – А сегодня, не знаю с чего, вдруг почувствовал себя маленько дома. Да-да! Ну, и решил… Да и зефовская морда больно уж постылая, ломается, как этот!..
Я все понял и почувствовал к Авге странную нежность, какую, наверно, можно испытать к девчонке, и в порыве чуть не сказал, что в субботу мы с ним идем к Садовкиной на день рождения, а это значит, что он уже вполне свой человек среди нас, но осекся. Во-первых, Авга еще не приглашен, а во-вторых, пусть он не догадывается о моем вмешательстве в это дело. И я лишь одобрительно потрепал Шулина за плечо.
А вокруг все сверкало, была теплынь, текли ручьи. Я радостно сдернул берет и распахнул куртку, как бы говоря всем: берите меня, я ваш!.. Перед сквером ремонтировали фонтан, по лужам на трехколесиках раскатывали малыши, а на скамейках осторожно, на газетках, посиживали улыбающиеся мамы и бабушки. Из школы и в школу шагали яркие, разноцветные девчонки, размахивая кто портфелями, кто сумками с надписью «Аэрофлот», а кто нес папки на «молниях», прижимая их к груди, как новорожденных. Я представил, как Валя спешит сейчас домой, вот так же болтая с подружками, и меня вдруг прямо кольнуло, я почувствовал, что Валя вот-вот позвонит мне, явится домой и тут же позвонит. Я подхлестнул Авгу, и мы побежали.
Мама закрывала квартиру, когда я по-собачьи стелясь над ступеньками, взлетел на пятый этаж.
– Мам, никто сейчас не звонил?
– Папа.
– Нет, мне.
– Тебе и звонил. Во-первых, после обеда придет дядя Гриша, отдашь ему чертежи, они у папы на столе. Во-вторых, обед готов, а в-третьих, ни шагу из дома, пока не выполнишь во-первых. Все понятно?
– Да. Как с папой?
– Следствие возобновили.
– Опять следствие?
– Радуйся, чудак. В нашем положении и это выигрыш. Почти из-за решетки выскочил. Ну, я пошла.
Я сначала проверил, работает ли телефон, а потом сел напротив него на пол, прямо тут же, в коридоре, привалился спиной к стене и стал ждать Валиного звонка, повернув голову к ходикам в гостиной. Я ничего не хотел делать, только ждать. Маятник качался чинно и деловито. Я подсчитал, что тридцать качаний дают минуту, и продолжил счет… На одна тысяча двести девяносто пятом колебании телефон зазвонил. Я рванулся, но онемевшие ноги подкосились, и я едва удержался за косяк.
– Квартира Эповых, минуточку! – хладнокровно отвечал Меб.
– Да-да! – прохрипел я, с трудом дотянувшись до трубки.
– Аскольд?
– Он самый.
– Это я, Валя!
– А-а, привет!
– Привет! Что там с тобой?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
– Нет, тетя Рим, – уверенно заявил Шулин. – Может, курить буду, а уж пить – ни за какие деньги! Батя выпил и за меня и за моих детей, а сейчас и за внуков дует!
– Ужас! – только и сказала мама.
– Но я подумаю, тетя Рим, – пообещал Авга. – Да и Аскольд вон говорит, что я дурак.
– И правильно говорит!
– Чую. Ну, спасибо за все!
Провожая нас, мама шепнула мне, чтобы я еще потолковал с Шулиным, да покрепче, по-мальчишески. Я кисло кивнул, а выйдя из подъезда, огрел Авгу папкой по затылку. Он рассмеялся и заметил, что это всего лишь маленькая разведка боем и что теперь можно представить, какие ракеты ударят, если я поднимусь в атаку. Все это, однако, я предвидел и предвижу, и этим меня не устрашить; меня настораживал и волновал уже туман, в который я вдруг погружусь за ясным школьным порогом, так что кпд шулинской авантюры близок к нулю, а вот сам он не так, чертяка, прост.
День начинался неправдоподобно голубым и солнечным, как будто природа просила прощения у людей за вчерашнюю круговерть. Везде еще лежал снег, и все было стылым, но уже на частых сосульках шиферных крыш, как на ресницах, скапливались слезы, а с верхушек тополей, потренькивая по веткам, срывались подтаявшие льдинки.
Приглядываясь и прислушиваясь к весеннему утру, я, однако, больше внимал себе – во мне тоже шла какая-то весенняя реакция. Из мутной смеси вчерашних событий за ночь в сердце моем вдруг выпал пуховый осадок, и, еще не проснувшись, я радостно понял, что это связано с Валей, с тем, что живет на свете такая красивая девчонка сорвиголова, что она знает меня и что у нас с ней есть даже что-то недосказанное. Это меня особенно грело, потому что здесь теплилась возможность новой встречи, чтобы все досказать, а уж когда и где встреча – это детали. Тут еще не было никакой тайны, и, я, казалось бы, мог прямо рассказать об этом Шулину, но что-то удерживало меня от откровенности. А чувства просились наружу, не терпелось хоть полунамеком выдать их. И вот, заметив, каким пристальным взглядом Авга проводил через дорогу толстушку с портфелем, я спросил:
– Авга, у тебя есть девчонка?
– Здесь нету, а в деревне была, – охотно ответил он, нисколько не удивившись.
– Ты же там в шестом только учился, какие тогда могли быть девчонки? – усомнился я.
– А что, есть правила, с какого класса заводить девчонок? – недовольно спросил Шулин.
– Нет, конечно, но… как-то рано.
– Это вы тут размазываете: рано, нельзя, опасно! А у нас просто! – И Авга пропел мне на ухо: – Ты почто меня ударил балалайкой по лицу? Я потом тебя ударил – познакомиться хочу!.. Любка ее звали, Игошина. Набесимся, бывало, допоздна, а потом я ее провожал, чтоб никто не напугал. Она заикалась. А этим вахлакам только и давай таких, которых бы испугать! Я их гонял, как поросят. Ничего была девка. Хотя дура, конечно, – что-то вспомнив, поправился Авга. – Как-то идем летом, темно уже, звезды, новолуние. Смотри, говорит, спутник летит. Я башку задрал, а она меня чмок в щеку, как телка!
– В шестом-то классе?
– Еще в пятом!
– Ого!
– Так я к ней с неделю не подходил!
Я вдруг увидел Валины губы, увидел, как она обмахивает их кончиком косы, и у меня разгорелись уши.
– А дальше как? – спросил я.
– Как… Отвадил, коню понятно!
– Хм!.. Ну, а тут что, не нравятся городские?
– Наоборот! – воскликнул Шулин. – Девчонки тут – будь-будь! Вон видишь, какая цаца пошла?
– Вижу.
– Не идет, а пишет!.. Но я и боюсь!
– Да ну тебя!
– Правда. Они и сами от меня шарахаются. Понимают.
– Что понимают?
– Что я им неровня.
– Балда ты, граф, осиновая с медной нашлепкой!
– Ладно, замнем для ясности.
Только сейчас я сообразил, что, открыв Шулина и подружившись с ним, я забыл про других, для которых он остался, наверное, тем же деревенским тупицей, каким был и для меня. Это непростительно!.. А вдруг и я не открыт и считаюсь простофилей? А почему «вдруг» – точно! Может быть, вообще все мы кажемся марсианами, пока не откроем друг в друге людей?.. Я глянул на хмурый Авгин профиль. Лоб его, нос, губы и подбородок образовывали почти одинаковые выступы, похожие на притупленные зубья огромной циркульной пилы. Шулин был действительно сколочен грубовато и, пожалуй, не по вкусу нашим девчонкам. Ну, и плевать на них! Я им тоже не по вкусу! Не вешаться же теперь! Дело-то глубже легкомысленных девчачьих вкусов! А если глубже, то Авга во сто раз лучше того же Мишки Зефа, Аполлона Безведерного. Я так и хотел сказать Шулину, но понял, что это выйдет несолидно, к тому же Зеф, может, и ничего парень, только я его еще не открыл.
Авга толкнул меня бедром и лукаво заметил:
– А ведь и у тебя нету девчонки, нету ведь? А почему?
Я пожал плечами и легко ответил:
– Не знаю.
– Ну вот, – обрадовался Авга. – Значит, мы два сапога пара! Только я опять не понимаю. Как это у тебя, такого городского гуся, нет девчонки?.. Да будь я на твоем месте…
Я рассмеялся.
Мы свернули в переулок, где в глубине обширного двора стояла наша кирпичная, неоштукатуренная школа. Славная старушка! Конечно, мой уход решен, но сделать это надо добро и весело, а не как вчера – с горечью и обидой.
Толпы нашего брата гудели в вестибюле, кишели в раздевалке. Я поздоровался с тетей Полей, готовый уверить ее, что все в порядке, если она поинтересуется вчерашним, но тетя Поля, видно, уже трижды забыла вчерашний день.
Всюду носилась малышня. На третьем этаже, у восьмиклассников, суеты было меньше, но шума столько же. Девчонки жались к батареям, пацаны вертелись перед ними. Зеф, пританцовывая, что-то рассказывал. Увидев меня, он крикнул:
– Эп, сюда!.. Внимание! Труднейший матч СССР – Англия выиграл нокаутом советский школьник Аскольд Эпов! – И, как боксеру на ринге, поднял мне руку.
Кто захлопал, кто захихикал, посыпались реплики:
– Бесстыжий!
– Качать Эпа!
– Гы-гы-гы!
Только тут я понял хамский смысл его репортажа и выдернул руку. Все, что медленно скапливалось в душе моей против Зефа, поднялось вдруг и замутило голову. Я как держал папку с учебниками в левой руке, так и врезал ею Мишке. Он захлопнул лицо руками, девчонки охнули, а я оглушенно двинулся в класс. Шулин в дверях одобрительно пожал мне локоть.
Дали звонок.
Народ стал рассаживаться, шушукаясь и косясь на меня. Зефа не было. Уже вошла Нина Юрьевна, математичка и наша классная, уже проверили домашнее задание… Явился Зеф посреди урока, с влажным и бледным лицом, припухшим носом, подняв воротничок пиджака и пальцами сцепив борта у горла, как будто замерз.
– Ты где был? – удивилась Нина Юрьевна.
– Кровь из носа шла, – ответил Зеф.
– Какая кровь?
– Обычная. – Мишка на миг распахнул пиджак и на белой рубашке дико полыхнуло красное пятно.
– Садись! – испуганно разрешила математичка.
Мне стало не по себе и от вида окровавленной рубахи и от того, что это сделал я. К концу урока мне передали записку от Зефа. В ней два слова: «Береги сопатку» – и кровавый оттиск – к рубашке, наверное, прикладывал. Значит, после занятий драка, там, в тупике, за левым крылом школы, где дерутся обычно и где всегда кто-нибудь стоит «на атанде». Я не представлял себя дерущимся, потому что никогда еще не дрался, а только разнимал, но, видно, так уж устроена жизнь, что рано или поздно драться надо. Правда и Зеф не слыл драчуном, но был нагл и безбожно хулиганист. Последний номер Зеф отмочил перед маем. Класс освещали четыре матовых плафона на трубчатых шлангах. Мишка связал их ниткой и в тот момент, когда вошла наша старенькая чертежница Евгения Ивановна, потянул нитку. Плафоны враз качнулись. Евгения Ивановна охнула и качнулась тоже – ей показалось, что у нее закружилась голова и она падает. Жаловаться старушка не стала, но пол-урока поварчивала, что, мол, спасибо ее крепким нервам, а то был бы нам смех.
– Ну-ка, ну-ка, – сказал Авга, беря у меня записку. – Ага… – И, что-то написав на обороте, отправил бумажку назад.
– Не надо вмешиваться, – вяло сказал я.
– Надо! – уверил он.
На перемене я не вышел из класса. Следующим был английский, и мне хотелось посмотреть урок еще раз. Если Светлана Петровна и не вызовет, то буду хоть руку тянуть, пусть видит, что учил и что в эфире хулиганил не зря.
Но драка сбивала с толку. А тут еще подсел Забор. Его темные глаза с темными ресницами были так сильно втянуты в глазницы, что казалось, будто в голове вакуум. Эта заглубленность делала взгляд Васьки пронзительно-цепким и суровым. Такие глаза пошли бы инквизитору или гипнотизеру, но шли они и нашему комсоргу, броско выделяя его из нас.
– Значит, со Спинстой улажено, – задумчиво, как бы ставя мысленную галочку, сказал Забор.
– А не пора ли сменить прозвище? – сердито спросил я. – Это же гадко – так называть молодую женщину!
– А что, есть резон! – живо согласился комсорг. – Есть, есть! Это ты прав! Надо будет принять неофициальное решение, а то действительно смех. Это мы провернем. Слушай, Эп! – тише заговорил он, склонившись ко мне. – В субботу у Садовкиной день рождения. Вот он, списочек приглашенных. – Васька вынул из кармана бумажку. – В списочке и ты, конечно. Надо маг с пленками приготовить, ну и, естественно, полтинник – на подарок!
– Шулин приглашен?
– Нет.
– Тогда и я пас.
– Что, Эп, за хохма? И вообще, что сегодня с тобой? Зефу по морде съездил! На меня кидаешься! Это тебе не так, то не этак! – возмутился Васька. – Именины не у меня, а у Садовкиной, и при чем тут Шулин?
– А при том, что вы его за человека не считаете! – зло выпалил я, хлопнув учебником.
– Кто не считает?
– Вы все!
– Спятил.
– Спятил?.. А у Мирошникова был день рождения, пригласил он Авгу?.. А у Ленки Гриц?.. Да и у тебя в феврале собирались, ты звал его? – припомнил я.
– Чш-ш! – с оглядкой зашипел комсорг. – Это не потому, что за человека не считаем, а просто автоматически: кто раньше был, тот и потом. Всегда так!
– Автоматически и есть бесчеловечно!
– Ну, ладно. Значит, Шулин тебе нужен?
– Мне все нужны! И я хочу, чтобы и я нужен был всем! – Неотвратимость предстоящей драки, в которой меня могут убить или покалечить, что, говорят, случается сплошь и рядом, настроили меня на какую-то болезненную откровенность, точно я оставлял устное завещание. – Класс один, а живем кучками, как сектанты!.. И не знаем, у кого что за душой!.. Обидно это, Забор!
– М-да… – задумчиво буркнул Васька, вдвое, втрое, вчетверо складывая списочек и ногтями заостряя сгибы. – М-да… Давай-ка пока с Шулиным решим, о’кэй!
Дали звонок.
Зеф вошел лениво, задерживая остальных. Наши взгляды встретились, и я не уловил ожидаемой ненависти, а лишь какое-то надменное любопытство; хотя Зеф был артистом – он мог волка и ягненка играть одновременно. Но странно, что и я уже не злился на него. Тот удар разрядил меня, как искра лейденскую банку, и не будь записки, я бы даже извинился перед Мишкой, но теперь всякое извинение превращалось в трусливый пас.
Поторапливая замешкавшихся, в класс протиснулась тучная и медлительно-строгая Анна Михайловна, завуч, с неизменным двухцветным карандашом в руке.
– Ребята, – сказала она, перекрывая шум, – Светланы Петровны не будет. С сегодняшнего дня она вынуждена уйти в отпуск. – Какая-то дура сзади хихикнула, и Анна Михайловна постучала карандашом по столу. – Девочки, ничего тут смешного нет! Вы будущие матери и должны понимать. – Тут фыркнул кто-то из пацанов. – И для вас тут нет ничего смешного, будущие отцы!.. Нового учителя мы нашли, но предупредить не успели, поэтому в расписании небольшая перестановка. Сейчас будет черчение вместо английского, а завтра наоборот, будет английский вместо черчения. Ясно? Чш-ш, знаю, что альбомов нет – на листочках! Пожалуйста, Евгения Ивановна! – сказала завуч, увидев входящую чертежницу.
Сухонькая Евгения Ивановна, не отпуская дверной ручки, поглядела на потолок: у нее за один сеанс выработался условный рефлекс. Убедившись, что плафоны не качаются, она, с большими деревянными треугольниками, транспортиром и линейкой радостно кивая нам, живо просеменила к столу.
Глава шестая
Из школы Зеф выскочил раньше меня, чтобы, наверное, взять инициативу в свои руки, поэтому выходил я на крыльцо с полной уверенностью, что он или скажет сейчас «пойдем» и кивнет влево, или трахнет чем-нибудь по голове без всяких кивков. На драку я настроился. Я рассчитал, что для начала защищусь папкой, потом ударю ногой, благо ноги у меня длинные, а потом как повезет. Но драться буду ожесточенно!..
На крыльце Зефа не оказалось. Мы с Авгой, который следовал за мной, как секундант, сбегали за левое крыло школы – не было мишки и за воротами.
– Смылся, кажись, – предположил Шулин.
– Да?
– Кажись струхнул.
– Ты думаешь?
Мне казалось, что такое серьезно-опасное дело не может кончиться ничем. Скорее всего Зеф придумал особую тактику, расхолаживающую, чтобы налететь, когда мы успокоимся, поэтому я был напряжен и сосредоточен, да и Авга тоже. Лишь после переулка, на людной улице, Шулин усмехнулся:
– Ну, точно, трухнул!
– Да? – опять спросил я, но уже с облегчением – на людях обычно не дерутся, а если и сцепимся, то народ не даст убить или покалечить. – А чего бы ему трухать?
– Не знаю. Может моей приписки. Я ведь ему написал, чтобы он напарника подыскивал: будем, мол, двое надвое драться. А он подходит на перемене и говорит: может, вообще капелла на капеллу сойдемся, так давай, говорит, зови свою Черемшанку, а я своих позову. Я говорю: давай, только я без Черемшанки обойдусь, у меня ближе есть, в Гусином Логу. Вот он, видно, и трухнул, коридорный храбрец!
– А у тебя что, правда там кто есть? – спросил я испуганно-восхищенно, потому что о пацанах из Гусиного Лога ходили жуткие слухи: будто они и раздевают, и насилуют, и в карты людей проигрывают, то есть режут.
– По-моему, там никого и нет. Мифы Древней Греции. Уж за два-то года я бы разнюхал!
– Припугнул, значит, Зефа?
– Да так вышло.
– Забавно… А как ты-то решил драться? – удивился я внезапной Авгиной задиристости.
– А что? Думаешь, тихий, так и драться не умею! Я, брат, залимоню – эхо пойдет. Меня батя с топором такой самбе научил, что ого-го!.. Я не потому тихий. Просто я самого города побаиваюсь. Я ведь тут вроде гостя, а в гостях знаешь как – не шибко-то… Вон бог, скажут, а вон порог, и дуй в свою берлогу. А мне пока нельзя обратно, мне сперва надо – во! – Шулин сжал кулак и вздрогнул всем своим напрягшимся телом. – А сегодня, не знаю с чего, вдруг почувствовал себя маленько дома. Да-да! Ну, и решил… Да и зефовская морда больно уж постылая, ломается, как этот!..
Я все понял и почувствовал к Авге странную нежность, какую, наверно, можно испытать к девчонке, и в порыве чуть не сказал, что в субботу мы с ним идем к Садовкиной на день рождения, а это значит, что он уже вполне свой человек среди нас, но осекся. Во-первых, Авга еще не приглашен, а во-вторых, пусть он не догадывается о моем вмешательстве в это дело. И я лишь одобрительно потрепал Шулина за плечо.
А вокруг все сверкало, была теплынь, текли ручьи. Я радостно сдернул берет и распахнул куртку, как бы говоря всем: берите меня, я ваш!.. Перед сквером ремонтировали фонтан, по лужам на трехколесиках раскатывали малыши, а на скамейках осторожно, на газетках, посиживали улыбающиеся мамы и бабушки. Из школы и в школу шагали яркие, разноцветные девчонки, размахивая кто портфелями, кто сумками с надписью «Аэрофлот», а кто нес папки на «молниях», прижимая их к груди, как новорожденных. Я представил, как Валя спешит сейчас домой, вот так же болтая с подружками, и меня вдруг прямо кольнуло, я почувствовал, что Валя вот-вот позвонит мне, явится домой и тут же позвонит. Я подхлестнул Авгу, и мы побежали.
Мама закрывала квартиру, когда я по-собачьи стелясь над ступеньками, взлетел на пятый этаж.
– Мам, никто сейчас не звонил?
– Папа.
– Нет, мне.
– Тебе и звонил. Во-первых, после обеда придет дядя Гриша, отдашь ему чертежи, они у папы на столе. Во-вторых, обед готов, а в-третьих, ни шагу из дома, пока не выполнишь во-первых. Все понятно?
– Да. Как с папой?
– Следствие возобновили.
– Опять следствие?
– Радуйся, чудак. В нашем положении и это выигрыш. Почти из-за решетки выскочил. Ну, я пошла.
Я сначала проверил, работает ли телефон, а потом сел напротив него на пол, прямо тут же, в коридоре, привалился спиной к стене и стал ждать Валиного звонка, повернув голову к ходикам в гостиной. Я ничего не хотел делать, только ждать. Маятник качался чинно и деловито. Я подсчитал, что тридцать качаний дают минуту, и продолжил счет… На одна тысяча двести девяносто пятом колебании телефон зазвонил. Я рванулся, но онемевшие ноги подкосились, и я едва удержался за косяк.
– Квартира Эповых, минуточку! – хладнокровно отвечал Меб.
– Да-да! – прохрипел я, с трудом дотянувшись до трубки.
– Аскольд?
– Он самый.
– Это я, Валя!
– А-а, привет!
– Привет! Что там с тобой?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16