А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 





Андрис Леонидович Колбергс: «Тень»

Андрис Леонидович Колбергс
Тень



Vager
«Колбергс А. Ночью в дождь... Вдова в январе. Тень.»: Художественная литература; Москва; 1991
Андрис КолбергсТЕНЬ Глава первая День начался как обычно.Едва она распахнула обитую дерматином дверь приемной, где вдоль стен рядком стояли бордовые стулья, как из настенного громкоговорителя послышались протяжные сигналы и бодрый дикторский голос возвестил: «Точное время девять часов. Послушайте обзор республиканских газет».Из кабинета выпорхнула секретарша — всякий раз, едва у подъезда тормозила кремовая «Волга», в кабинете и приемной после проветривания спешно закрывались окна — и, поздоровавшись, любезно напомнила начальнице, что к парикмахеру та записана на семнадцать пятнадцать.— Да, знаю.Она прошла к себе и бесшумно притворила двери.Блестел паркет, сияла фанерованная ясенем мебель, пестрая дорожка уходила к массивному письменному столу, вызывая в памяти школьные уроки рисования.Повесив пальто в шкаф, она задержалась на минутку у зеркала. Среднего роста сорокатрехлетняя женщина, элегантная, без единого седого волоса, в костюме модного покроя. И еще что-то неуловимое, что-то от старой девы…На столе лежали свежие газеты. Она стала просматривать их в поисках статей, которые следовало бы прочесть по долгу службы. Мадридская встреча… Сирия требует применения строгих санкций к Израилю, аннексировавшему Голанские высоты… Ирано-иракская война продолжается.Перебирая всю пачку, она дошла до последней газеты, и лицо ее скривилось. Она нажала клавишу селектора:— Зайдите ко мне!Секретарша, увидев на столе «Рекламное приложение», публикующее брачные объявления, густо покраснела — она купила его для себя и в утреннюю почту вложила по недосмотру.— Уберите! По-моему, семья у вас есть, да и пенсия, кстати, не за горами…— Я случайно, просто хотела взглянуть… — сконфузилась секретарша, хотя на своем веку не раз попадала в щекотливое положение и властных начальников перевидала великое множество, иные пошли в гору, другие канули в небытие.— Я вообще не желаю, чтобы вы покупали эту, с позволения сказать, газетенку. Это может поставить меня в двусмысленное положение. Идите!Она могла быть довольна собой. Хозяйничает здесь всего несколько недель, но уже все под нее подстраиваются и бросаются выполнять малейшее желание.До совещания оставалось часа два. Она достала блокнот, решив поработать над конспектом выступления, пошлифовать текст и подчеркнуть цифры, но тут из селектора послышался голос секретарши:— Зайга Петровна, вас спрашивает какая-то Сцилла…— Фамилия?— Не назвала, говорит, приятельница…«Сцилла? Где она узнала номер телефона? На встрече выпускников я никому его не давала. Да и побыла там с полчасика, ради приличия, чтоб не подумали, что зазналась».— Ладно, соедините…— Заяц? Приветик! Ну и ведьма у тебя в приемной! Как делишки?— Не жалуюсь. Говорите, что нужно, у меня очень плотный день.— Перестань выкать, Заяц! У нее плотный день! А у меня бедлам, мои девчата маркируют куртки на выставку. Поняла?.. Времена настали! Круговые перевозки: сперва грузи шмотки, потом их же принимай назад. Но я не поэтому тебе звоню. Камбернаус сыграл в ящик!— Какой Камбернаус?— Райво Камбернаус, с которым у тебя был роман. Сердечная недостаточность. В субботу отвезли в больницу, да поздно, он в последнее время жил на бормотухе и тройном. Вынос тела завтра около десяти. Мне моя сестренка сказала, она в операционной работает.— Какой еще Райво Камбернаус?— Идиотка несчастная! Да твой ухажер!— Что-то не припомню.— Такой длинный, красавчик, волейболист.— Впервые слышу.— Да? Нет, ну правда же, он с тобой шлялся! Да ты от него аборт делала.— Ты меня с кем-то путаешь…— Ну, как хочешь, а только девочкам нашего общежития он запомнился навсегда. О нем газеты писали. Наша надежда… Оправдал надежды… Неотразимый удар и все такое прочее… Пойдешь на похороны? Купим парочку левкоев, глянем, как переселяют в вечную обитель… А какой был красавчик! У меня завтра первая половина дня свободна.— Не знаю… Не обещаю… Чужой человек…— Да ты его видела, видела! Могу поклясться! У тебя Динкиных координат нету?— По-моему, она работает на этом филиале, на Югле. Где, говоришь, хоронят?— Где же еще, как не в Улброке… Ладно, хватит трепаться, я звоню Динке!— Да, да… Позвони ей. До свидания. — Зайга стиснула зубы, чтобы не разрыдаться в трубку. К счастью, голос ей не изменил, ровный, бесстрастный, даже с оттенком скуки.Клавишу селектора… Так… Возьми себя в руки, размазня!— Ко мне никого — готовлюсь к докладу. И больше ни с кем не соединяйте.Все. Силы ее оставили. Она уронила голову на стол, прижалась щекой к полированной крышке, и слезы, копившиеся годами, хлынули из глаз. Она корчилась, стонала, сжимала кулаки… все напрасно — ее сотрясали рыдания. Через четверть часа спазмы прекратились, она попыталась перебороть себя и окончательно успокоиться, но не смогла и снова заплакала, но уже беззвучно, не сдерживая слез.— Вот, Камбернаус, услышаны мои молитвы, ты в могиле! В могиле! Не сразу, но судьба тебя наказала, ты в могиле! И черви тебя…Она не понимала: были это слезы радости или отчаянья, хотя с чего бы ей отчаиваться — сбылось проклятие, исполнилось желание.Придя в себя, она сообщила секретарше, что заболела и переносит собрание на послезавтра, отказалась от предложенного градусника и таблеток, быстро оделась и вышла, наказав и дома не беспокоить.Шоферу она велела везти себя домой, но по дороге передумала и попросила остановиться у небольшого кафе — из тех безликих неуютных заведений, какие стали строить в рижских микрорайонах в начале семидесятых годов, — пробыла там недолго, а когда вернулась в машину, шоферу почудился коньячный аромат.— На Улброкское кладбище!Кремовая «Волга» осталась ждать на обочине.Она не глядя прошла мимо лотков цветочниц.Похоронная процессия показалась из часовни и двинулась по аллее, усыпанной хвоей, четыре музыканта, идя сторонкой, дули в блестящие трубы… Она переложила из сумочки в карман пальто хрустящую десятку — так будет сподручнее всучить ее работнику часовни. Он должен снять крышку с гроба Райво Камбернауса. Ей во что бы то ни стало надо на него взглянуть.Но едва хвост похоронной процессии скрылся среда сосен, часовня вновь наполнилась народом.Она встала на пороге и скользнула взглядом по гробам, где лежали покойники, которых предадут земле если не сегодня, то завтра. В одном из гробов должен быть он. Прикусив губу, она уставилась на домовины; кладбищенский распорядитель выяснял у родственников вехи биографии и семейное положение покойника, но она ничего не слышала.За спиной, на дворе, снова выстраивались музыканты с духовыми инструментами. Другие. Звуки первого оркестрика доносились уже издалека, из-за холмов. Один из музыкантов дунул в мундштук, и ей почудились первые такты популярного когда-то на танцульках монтановского шлягера «О Париж…». Она пошатнулась, вышла из часовни и присела на скамью. Кружилась голова, в ушах вперемешку звучали старые мотивы: «Истамбул — Константинополь… Истамбул — Константинополь», и «Джамбулай», и «Мамбо итальяно», и все перекрывал Бруно Оя, поющий в клубе трамвайщиков, что за церковью святого Павла, «Шестнадцать тонн»…Ты был красивым парнем, Камбернаус. У тебя был патефон, подключавшийся к радиоприемнику. Чтобы пластинки служили дольше, мы сами делали бамбуковые иглы для адаптера.
Для какой цели строились эти здания? Кого это после войны интересовало! Клуб раньше был гаражом. А спортзал?.. И тот и другой отличались высоченными потолками, побеленные металлические стойки подпирали крышу. Был ли в танцзале паркет? Кажется, да. А в буфете отчаянно скрипели половицы. В спортзале с пола сошла вся краска, доски были выскоблены добела, как в старое время в деревенских избах. Попахивало потом, которым насквозь пропитались майки гладиаторов. И целый день стоял неумолчный гул — то баскетболисты бомбили «корзину», то боксеры дубасили забинтованными кулаками набитые опилками «груши», то перекидывались мячом волейболисты. А внизу, в зальчике, впритык к чулану с инвентарем, сражались в новус, и щелкали, ударяясь в борта, разноцветные шашки. Какой там зальчик — просто комната в подвальном этаже, чуть больше обычной, с цементным полом. Но для двух столов места хватало. Когда происходили межцеховые баталии, сюда набивалось с полсотни болельщиков…Здесь, на погосте, чертов Райво Камбернаус, черви источат твое смазливое лицо, и безупречный торс Аполлона, и большие невинные голубые глаза.Зайга заплакала навзрыд, люди бросали на нее сочувственные взгляды.Лишь одетые в траур женщины, шедшие за гробом, смотрели пугливо и недоуменно.Наискось от главного корпуса завода ВЭФ, ближе к Воздушному мосту, стояла старая кованая ограда. Она и сейчас стоит. За ней был «коридор» — узкий проход между приземистыми кирпичными постройками. Он обрывался у дощатых ворот, ограждавших игровые площадки и березовую рощицу, где среди ярко-зеленой густой травы росли старые раскидистые деревья. Под вечер ворота обычно запирались, чтобы любители балов не болтались в роще, но парочки, выбегавшие из танцзала хлебнуть воздуха, проникали туда в обход, через щели школьного забора.Долгие годы, пока нынешний Дворец культуры ВЭФа еще строился, вечера отдыха устраивались в помещении, которое притулилось в конце «коридора», возле самых ворот. Зал был вместительный, состав публики почти не менялся, и бессменный Габис, кривой старик, исполнял три должности сразу: кассира, контролера и танцмейстера — ставил пластинки. Это был самый дешевый клуб в Риге. Здесь обходились проигрывателем. Аппаратура размещалась в углу зала, в будке, похожей на командный мостик речного буксира. Время от времени оттуда выглядывала голова Габиса, и все ждали, что он сейчас объявит в микрофон: «Аплаус» Аплаус — здесь: право хлопком в ладоши разъединить танцующую пару и самому танцевать с «дамой».

, «Дамы приглашают кавалеров» или «Аплаус до конца».Пожалуй, состав публики определялся вовсе не дешевизной, а местоположением клуба — не центр и не окраина, хотя именно дешевые билеты привлекали сюда девчат из техникума. Стипендии никогда не бывают слишком жирными, но в те годы у техникумовских девчонок «степухи» были совсем тощими. Девушки выходили из положения, меняясь друг с дружкой платьями, юбками, кофточками, и таким способом зачастую ухитрялись выглядеть неплохо одетыми. Мужскую моду в то время диктовали отнюдь не журналы мод, а нечто витавшее в воздухе. Когда студентка-первокурсница Зайга, приехавшая в Ригу на учебу, стала заглядывать с подружками в вэфовский клуб, где, виляя бедрами, «стиляли» румбу, парень считался шиково одетым, если на нем был хлопчатобумажный тренировочный костюм, поверх него пиджак в узкую полосу, на ногах туфли на толстенной каучуковой подошве с зубчатым рантом и огромными пряжками, а на лацкане поблескивал значок спортсмена-разрядника, предпочтительнее боксера.У билетной кассы, совсем не рассчитанной на столпотворение, как правило, стояла горланящая толпа и то и дело затевались потасовки между теми, кто не успел выяснить отношения на предыдущем вечере. Те, которым некогда, заполняли собой весь проход, то дерзко напирая плотной массой, то разбиваясь на группки, но у них никогда не возникало стычек с теми парнями, которые в это же время стекались на тренировку в спортзал, его двери были напротив. Правда, однажды бравому спортсмену, который протискивался сюда, оттесняя очередь чемоданчиком, двинули-таки по уху, но обидчикам вскоре пришлось за это поплатиться.Часам к одиннадцати из-за отсутствия вентиляции в танцзале нечем было дышать, и тогда кривой Габис открывал двери черного хода, который вел прямо на улицу. Подбавлял кислороду. Тут уж кто угодно мог войти в зал и даже станцевать, если был без пальто или находил живую «вешалку». Безбилетников не выгоняли, так как до конца оставалось всего ничего. В тот памятный вечер, едва Габис толкнул дверь, в зал ввалилось с полдюжины боксеров и штангистов, косая сажень в плечах, да еще человек двадцать представителей других не менее мужественных видов спорта. Исход возможной схватки сомнений не вызывал, и потому местные заводилы (а в каждом клубе свои главари) выдали виновных без сопротивления. Триумфаторы, увы, не пришли к согласию, какую меру наказания избрать, и два-три наглеца, покусившихся накануне на честь спорта, отделались легким испугом и разве что парочкой оплеух. Но с тех пор задевать спортсменов было запрещено, вошло в силу нечто вроде вето или табу, и хотя в адрес спешивших на тренировку молодцов по-прежнему раздавались обидные реплики, но уж дорогу им уступали беспрекословно, а словесные уколы они сносили со стоическим спокойствием, считая их проявлением зависти и, может быть, даже невольного восхищения.Как-то раз техникумовские девчата, серенькие и незаметные, заняли очередь в кассу — она растянулась на весь проход — и, томясь в ожидании, прислушивались, как распинается перед двумя разодетыми девицами парень в ярком клетчатом пиджаке. Подружки обиженно дулись, не понимая, с чего это мальчики липнут к размалеванным особам, красотой отнюдь не блещущим. Парень, жестикулируя, изображал, видимо, какое-то недавнее происшествие: «один пижон» приставал к его «даме», так что пришлось «съездить по вывеске». Изъясняясь, оратор сдувал с сигареты пепел, смачно сплевывал сквозь зубы, и его набриолиненный «кок» дергался вверх-вниз. Когда окурок стал жечь ему пальцы, пожелтевшие от табака, он небрежно выстрелил им через плечо, нимало не беспокоясь, что может попасть в кого-нибудь из очереди. Парень принадлежал к местному клану и был уверен в своей неприкосновенности, на остальных ему было в высшей степени наплевать, они для него просто не существовали.Тлеющий окурок, описав дугу, попал в высокого скромно одетого юношу с чемоданчиком (вероятно, спортивные сумки еще не были изобретены). К очереди он не имел никакого отношения, просто проходил мимо. У молодых людей, маявшихся в ожидании входных билетов, проснулся интерес к дальнейшему развитию событий, хотя исход таких конфликтов всем был известен заранее. По неписаному ритуалу пострадавший должен был пробурчать себе под нос что-нибудь вроде: «Эй ты, поосторожней!» — чтобы хоть как-то среагировать на обиду и не уронить свое достоинство в глазах окружающих, а виновному полагалось пропустить сказанное мимо ушей.Однако пострадавший ритуалом пренебрег, он схватил курильщика за рукав и рванул его к себе с силой, какую трудно было заподозрить в худощавом человеке.— Подними! Здесь не помойка!— А я те не дворник! — огрызнулся клетчатый пиджак.— Подними, говорю!Клетчатый пребывал в добродушном настроении, ведь на дворе стоял чудесный апрельский вечер, из танцзала доносился щемящий английский вальс, во время которого дозволялось прижимать к себе девушку теснее обычного, и ему совсем не хотелось ссориться, но положение, занимаемое в клане, налагало определенные обязательства. Все же он великодушно предоставил противнику возможность для отступления.— Позови Федьку с Борькой! — велел он кому-то из очереди.— Считаю до трех.Клетчатый стиснул кулаки, прижал подбородок к ключице и набычился. Куда это подевались Федька с Борькой, черт бы их побрал!Запахло потасовкой. Федька, работая локтями, пробивался сквозь толпу, зрители инстинктивно сторонились, чтобы ненароком не быть втянутыми в драку.— Ты это мне? — шагнул вперед клетчатый пиджак.— Подержи-ка! — долговязый протянул неожиданно чемоданчик подоспевшему Федьке. Стало ясно, что они знакомы.— Не надо, Райво, это свой… — примирительно сказал Федька.— Ах, здесь все свои? — забияка уловил поворот событий и решил выйти сухим из воды.— Подними!Клетчатый искательно посмотрел на Федьку. Но тот преспокойно держал врученный ему чемоданчик, и клетчатый прочел в его взгляде нечто вроде усмешечки: «Нарвался? Выкручивайся сам, а то вечно прячешься за мою спину!»— Стану я из-за всякого дерьма… — засопел клетчатый и, расталкивая очередь, принялся искать злополучный окурок, но его скорее всего втоптали в землю.Увидев, что поднимать больше нечего, долговязый щелкнул обладателя клетчатого пиджака по носу, сказав ему: «Свинья ты!», забрал чемоданчик и тихо-мирно пошел рассказывать Федьке про свои дела: его включили в резерв сборной, трех тренировок в неделю мало, надо являться ежедневно. А клетчатый вдруг сник и куда-то испарился, Зайга его в тот вечер больше не видела.Одни похоронные процессии сменялись другими, одни музыканты уступали другим. Она вспомнила о шофере, который томится в кремовой «Волге». Машину надо бы отослать, не то он еще начнет поиски.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25