А вода у вас проведена?
— Да, но не городской компанией. Мистер Сэлби говорит, что на это и не рассчитывал. У нас очень удобное устройство с насосом и цистерной под крышей. Надо только почаще подкачивать воду, и тогда она так же хорошо бежит из кранов, как при обычном водопроводе.
— И у вас нет колодца?
— Нет, что вы! — воскликнула миссис Сэлби. — Мне бы и в голову не пришло пить воду из колодца — что вы, нет, конечно!
Мисс Силвер и Фрэнк Эбботт пожелали хозяйке доброй ночи и вышли за ограду.
Когда они отошли подальше, Фрэнк спросил:
— А вы полагали, что у них может быть колодец?
— Допускала такую возможность. У миссис Мэйпл есть — в конце сада.
— Откуда вам это известно?
— Мне сказала Флорри Хант.
— Неужели вы считаете…
— Не знаю. По всем отзывам, мисс Холидей была (или таковой остается) женщиной очень ограниченной и в некоторых вопросах исключительно щепетильной. К примеру, она не могла зайти в дом, если там находился хоть один мужчина. Это из-за болезненной гордости, ей казалось, что это унизительно — работать прислугой. Ссора с кухаркой из Крю-хаус могла оказаться не такой уж безобидной.
Или, даже не будучи серьезной, могла подействовать на психику мисс Холидей. Пока эта впечатлительная особа находилась в гостях у миссис Сэлби, обида могла развеяться. Но как только она вышла в темноту, болезненное отчаяние накатило с новой силой. У бедняжки могло возникнуть желание покончить с собой. Я этого не утверждаю.
Это лишь одна из версий.
— Завтра же я пришлю полицейских из Мэлбери — пусть осмотрят колодец миссис Мэйпл, — сказал Эбботт.
Глава 19
Рассказ Крейга о ночной прогулке Дженни очень встревожил Розаменд. Он видел, как далеко за полночь Дженни перелезала через живую изгородь у дороги. Раз он так сказал, значит, так оно и было. И все-таки, вопреки очевидным фактам, она не могла заставить себя поверить безоговорочно. Розаменд собралась сама поговорить с сестрой. Но всякий раз, представив, как она говорит: «Дженни, вчера ночью Крейг видел тебя у дороги», — Розаменд понимала, что этого делать нельзя. А если Дженни начнет отпираться, что будет дальше? Дженни будет лгать все больше и больше, и между ними вырастет непреодолимая стена. Розаменд чувствовала, что, если такое случится, вся их жизнь переменится — раз и навсегда. Если на Дженни слишком надавить, она вынуждена будет лгать. Нельзя толкать ее па это. Лучше за сестрой понаблюдать и убедиться, что ночные прогулки не повторяются.
Когда сестры только-только переехали в Крю-хаус, Розаменд спала в одной комнате с Дженни, которой требовался уход и ночью. Но как только Дженни стало лучше, она добилась, чтобы Розаменд перешла в другую. Дженни хотелось иметь отдельную спальню, чтобы можно было включать свет и читать, когда вздумается. И вообще она не хотела, чтобы ее грезам и снам мешали чьи-то еще…
Только теперь Розаменд поняла, что эти вздорные капризы были только ширмой, ей нужно было втайне выбираться из постели и пробовать ходить — без всяких провожатых. Однако было ясно: вернуться в спальню Дженни она не может и запирать ее — тоже. Надо просто ждать, когда Дженни уснет, и, лишь убедившись в этом, ложиться самой, но быть начеку. Бесплодное беспокойство только сбивает с толку. Итак: наблюдать, не уходить надолго и стараться не упустить ни одного звука, даже еле слышного Шороха в соседней комнате.
У Дженни появилась новая книга Глории Гилмор, и весь вечер она читала запоем, перенесшись в другой мир, где не было никаких бед, случившихся с ней. Героиню звали Колин О'Хара, и у нее были потрясающие романы со многими молодыми людьми, но по-настоящему она любила лишь своего опекуна, необыкновенно красивого мужчину, конечно же, со слегка поседевшими висками, но слишком благородного, чтобы просить ее руки, и от этого втайне сурово страдающего. В этом упоительном мире Дженни забывала обо всем, о чем так хотела забыть.
К сожалению, едва она возвращалась в реальность, все неприятности снова были тут как тут. Как ни убеждай себя, что беда случилась лишь в страшном сне, все равно в это трудно поверить.
Дженни совсем не торопилась засыпать, но в конце концов явилась Розаменд с чашкой горячего молока, расправила и подоткнула одеяло. Обычно девочка ничего не имела против горячего молока, но сейчас устроила скандал, а потом предложила: если Розаменд выпьет с ней молока, то и она выпьет.
— И только так!
Спорить было бесполезно, и Розаменд сдалась. Но она не заметила, как Дженни что-то подсыпала в свою чашку.
Розаменд повернулась, чтобы взять свою, но ее остановил жалобный голосок:
— В этой чашке так много пенки.
— Дженни, это же сливки!
Дженни уселась прямо, сморщив нос от отвращения.
— Противная скользкая пенка, меня стошнит, если я ее проглочу! Ты нарочно мне ее даешь, думаешь, от этого я пополнею!
— Дженни, да нет же!
— Нет да! Давай поменяемся чашками! Я не стану пить из этой!
Обмен был совершен, и Дженни прекратила воевать.
А потом даже обняла Розаменд за шею, когда они желали друг другу спокойной ночи.
Через пятнадцать минут Розаменд приоткрыла дверь в спальню сестренки и прислушалась: легкое, ровное дыхание Дженни ее успокоило. Самой ей отчаянно хотелось спать, как никогда прежде. Розаменд бесшумно закрыла дверь, открыла у себя окно и потушила свет. И как только ее голова коснулась подушки, она погрузилась в глубокий сон.
А Дженни вовсе и не собиралась спать. Спать должна Розаменд, а у нее срочное дело. Легкое ровное дыхание, так безотказно подействовавшее на Розаменд, было притворством, она сама чуть все не испортила, едва не расхохотавшись. Это было очень интересно: бросить одну из своих снотворных таблеток себе в молоко, а потом уговорить Розаменд поменяться чашками. У нее осталась еще одна, их ей в прошлом году прописал мистер Грэм, когда она не могла уснуть из-за боли. Розаменд и не знает про таблетки. Она сама позавчера случайно наткнулась на коробочку, и в ней — еще две штуки. Розаменд будет спать крепко, до самого утра.
А Дженни спать не будет. Она подождет, пока улягутся все остальные, и выйдет из дому. И незачем повторять себе, что увиденное вчера ночью было сном. Хватит уже.
Надо просто сходить снова на то место и убедиться, что там ничего нет, ничего, что так напугало ее вчера.
Но того, что вчера унесли, сегодня там, естественно, не будет. И если сегодня она этого не увидит, это не означает, что и вчера там этого не было. Как странно: начинаешь возражать самой себе, а кто-то внутри возражает тебе.
Такое же ощущение бывает, когда встаешь среди ночи с кровати и в темноте не видишь ни двери, ни окна, ни кровати. И не знаешь, как снова забраться под одеяло.
Ее мысли стали путаться, пока наконец не привели в ужасное темное место, где кто-то произнес: «Ну, о ней-то никто не пожалеет», а кто-то осветил фонарем влажную истоптанную землю. Там лежал старый мешок, из-под него торчала чья-то рука. Она заметила лишь три средних пальца, мертвенно белых при свете фонаря. Судорожно вздохнув, она выкрикнула: «Это сон! Это сон! Это сон!» Так всегда надо делать, чтобы проснуться. Каким бы крепким ни был сон, он отлетит, как только поверишь, что это сон.
Дженни проснулась. Сердце колотилось, она разметалась во сне. Это был сон, сон, сон! А сны приходят ниоткуда. Она включила настольную лампу и посмотрела на свои часики, подарок от Розаменд на Рождество. Она спала довольно долго. Шторы у полуоткрытого окна отодвинуты.
Дженни подошла к окну и выглянула. Когда в комнате горел свет, темнота на улице делалась еще темнее. В ней вдруг снова проснулся азарт. Спать больше не хотелось.
Надо выйти в эту темноту, бегом по аллее, перебежать через дорогу, перелезть через ограду, от всех, от всех, туда, где можно танцевать и никто тебя не увидит.
Она быстро оделась: теплая юбка, толстый свитер и туфли, которые она надевала пока лишь раз. Розаменд боялась, что ей трудно будет разносить их, но они сразу оказались очень удобными. В них ноги дрожат от нетерпения, так и просятся танцевать. Она открыла дверь и беззвучно прошла по темному коридору. С собой она прихватила фонарь сестры, но зажигать его пока не требовалось. Выйдя через боковую дверь, Дженни подставила лицо ветру. Он был ласковым и был полон запахами деревьев и трав. Луны не было, но Дженни отчетливо видела черные контуры деревьев на фоне светлого неба.
Она медленно пошла по аллее, так, чтобы ни камешка не задеть, ни веткой сухой не хрустнуть, лишь бы не услышала Розаменд или — страшнее не придумаешь — тетя Лидия. Дженни двигалась медленно и совершенно бесшумно. Никто не услышал и не проснулся.
Перейти через дорогу было все равно что переплыть реку. Она решительно пустилась вперед и словно поплыла, выбралась, перебралась по перелазу через ограду и оказалась на участке мистера Джонсона. Тропинка идет прямо вдоль живой изгороди, и если все спят, то никто не увидит, как она фонарем нарисует на земле узоры и будет танцевать вместе с ними.
На углу участка тропинка поворачивала от дороги и через два луга выходила к перелазу через ограду Викаридж-лейн.
Дженни выключила фонарь, пригнулась возле железного перелаза и прислушалась: ни звука, только легкое дуновение ветра. Как раз здесь разворачивалось действие вчерашнего сна. Она подобралась к самой ограде и раздвинула плотные ветки. Вчера во сне именно оттуда доносились голоса, здесь двигались люди, фонарь освещал мешок. Нет, не видела она, что было под мешком, не видела она трех мертвенно-белых пальцев. И не вчера ночью, нет, не вчера, а сегодня во сне, когда случайно уснула, привиделась ей эта рука.
Теперь здесь нет ничего страшного. Для этого-то она сюда и пришла: убедиться, увидеть собственными глазами, что здесь нет ничего страшного. И не было. Это был просто сон. Самое ужасное при богатом воображении — видеть такие сны. А без воображения нельзя: иначе не напишешь так, чтобы все зачитывались. Но порой воображается такое — независимо от того, хочешь или нет. Этот сон она хотела забыть как можно скорее, запереть его на ключ, чтобы он больше не появлялся На траве у края Викаридж-лейн что-то лежало, что-то, укрытое мешком, и все это освещал фонарь, и свет падал на мешок.
Дженни заставила себя встать, включила фонарь и заглянула за ограду — никого. И не было никого. Она приказала себе перелезть по лесенке через изгородь и идти вдоль кромки дороги. По другую сторону Викаридж-лейн за ее спиной темной грудой над забором высился коттедж миссис Мэйпл. Впереди, в конце дороги, стояло бунгало Сэлби. Дорога переходила в тропинку. Дженни направила луч фонаря на траву, освещая себе путь, и прошла до самых ворот Сэлби, повернулась и пошла обратно. На обочине дороги ничего не лежало. И раньше не лежало — сон исчез. Можно вернуться домой, забраться в постель и спать.
От неожиданной радости она описала круг лучом фонаря, заставив этот луч плясать по траве, по веткам… На душе стало легко.
Она уже почти вернулась к изгороди, когда танцующий луч выхватил из мрака золотистую искру. Искра походила на кончик золотой иглы, вспыхнувший в лунном свете.
Вот она опять, и опять ее нет. Дженни поводила лучом по земле, но никак не могла найти искорку. Еще одна попытка, и перед ней вдруг возник кусочек чего-то круглого, похожий формой на половинку апельсина, или яблока, или луны. Только в тысячу раз меньше. Просто что-то маленькое, вмятое в траву и грязь у дороги, что-то маленькое, не больше ее ногтя. Дженни вдруг захотелось скорее уйти отсюда, не трогать сверкающую половинку, перелезть через ограду и бегом добежать до дома, но что-то ее остановило.
Девочка наклонилась и подняла искрившийся предмет.
Он был весь испачкан, но это был не осколок и не половинка. Это была совершенно целая стеклянная бусинка.
В тусклом свете фонаря она и сама казалась тусклой. Но Дженни прекрасно знала: на самом деле она ярко-голубая с впаянными в стекло золотыми и серебряными блестками.
Одна из этих блесток и сверкнула в луче фонаря. Сейчас, лежащая на ее ладони бусинка была грязной и невзрачной, но ей ли не знать, какой она была. Больше двух лет Дженни каждый день видела такую же — и не одну, а целый ряд таких бусинок на шее мисс Холидей.
Глава 20
На следующий день Флорри подала утренний чай на четверть часа позже обычного и с таким видом, будто прислуживала при поминальной трапезе.
— Хоть этот колодец в саду у миссис Мэйпл, сама она ни за что бы этого не сделала, — сказала она.
Миссис Мерридью уже проснулась, но не настолько, чтобы воспринять эту загадочную и пугающую фразу. Когда шторы были с шумом раздвинуты, она заморгала от света и спросила:
— Колодец в саду у миссис Мэйпл? О чем ты, Флорри?
Как раз в этот момент в распахнутую служанкой дверь вошла мисс Силвер, в голубом халате и черных тапочках с голубыми помпонами, как всегда безупречно аккуратная.
Ее деликатное извинение было заглушено громкими объяснениями Флорри.
— Хоть этот колодец в саду у миссис Мэйпл, сама она ни за что бы этого не сделала. Вот что я сказала и что я скажу полицейским из Мэлбери, из Лондона, откуда угодно. Еще сказали бы, что мисс Холидей улетела на луну.
Глупости все это! Ни в жизнь не поверю!
Мисс Силвер знала гораздо больше, чем миссис Мерридью, но решила уточнить:
— Колодец миссис Мэйпл осматривала полиция?
— Об этом я и толкую, — резко кивнула Флорри. — Она ни за что бы этого не сделала.
Миссис Мерридью села в постели и вытащила из-под подушки старую пушистую шаль, пережившую столько стирок, что цвет ее напоминал цвет пожелтевшей слоновой кости.
— Нет-нет, конечно же никто не станет подозревать миссис Мэйпл! — испуганно воскликнула она.
Флорри сердито фыркнула:
— Никогда не знаешь, чего эти полицейские скажут!
Но я-то говорю о мисс Холидей. Если она утонула в том колодце, то не потому, что сама туда бросилась, — в это я ни за что не поверю! Там она или нет, кто знает… Но сама она не стала бы топиться — значит, ее утопили. И я ума не приложу, кто это мог сделать. Хотела бы я знать, чем занимается полиция? Бедную Мэгги они не нашли, ведь так?
Заладили: она сбежала в Лондон, — так мы все им и поверили? Теперь жди, что они то же самое скажут про мисс Холидей. А зачем Мэгги этот Лондон? Не поехала бы она туда, и мисс Холидей тоже! А вот найдут ее убитой, может, хоть тогда меня послушают! — Она прошагала к двери и резко захлопнула се за собой.
Миссис Мерридью расправила на плечах шаль. Потом, взяв чашку с чаем, с тревогой спросила:
— Неужели бедняжку… Ох, господи, я всегда боялась колодцев! Мод, ты же не думаешь, что…
Мисс Силвер успокаивающе ответила:
— Пока никаких данных. Просто раз в саду миссис Мэйпл есть колодец, полиция решила его осмотреть, на всякий случай.
Миссис Мерридью хлебнула чаю. У нее на глазах выступили искренние слезы.
— Боже мой!
Обе дамы уже оделись и спустились в гостиную, когда в дверь постучал Фрэнк Эбботт. Мисс Силвер сама открыла ему и провела в гостиную. Миссис Мерридью в это время сервировала завтрак в столовой. Закрыв дверь, Фрэнк сказал:
— Ну что же, она действительно в колодце.
Мисс Силвер ничего не сказала в ответ. Она печально посмотрела на него, ожидая продолжения.
— Нанесен удар по голове, но, возможно, она сама ударилась головой при падении. Вскрытие покажет, была ли она жива, когда оказалась в колодце. Судя по внешнему виду, да. Если она утопилась не сама, то убийца бросил ее в колодец живой, чтобы это выглядело как самоубийство. Вероятно, мы с вами можем грешить излишней подозрительностью, ведь нам сказали, что тут нечисто…
И тем не менее мне кажется, здесь действительно кроется что-то еще. Две женщины, совершенно обыкновенные, некрасивые, немолодые, не имевшие ни с кем романов — и вдруг исчезают. Никому они вроде бы не мешали. Однако на след Мэгги Белл мы даже не смогли выйти, а мисс Холидей обнаружили уже мертвой на дне колодца. Не знаю, как у вас, а у меня ощущение, что перед нами два фрагмента одной картинки-головоломки. Сами по себе они ничего не значат, но если мы найдем другие фрагменты, из них может образоваться некая картина.
— Боюсь, совсем не радужная, — скорбно заметила мисс Силвер.
Фрэнк ушел, а она стала помогать миссис Мерридью.
Когда они позавтракали и Флорри понесла посуду на кухню, мисс Силвер пошла вместе с ней. Она давно дожидалась подходящего момента, и ей показалось, что теперь он настал: миссис Мерридью села писать письмо, а Флорри надо мыть посуду.
На разговоры Флорри явно не тянуло. После утреннего всплеска эмоций она держалась даже суше обычного.
Мисс Силвер вызвалась вытирать посуду, но получила в ответ решительный отказ. Спасибо, она, слава богу, справляется, и никто еще в этом не усомнился. Но то ли искренняя мягкость слов мисс Силвер: «Флорри, мне просто хочется вам помочь», то ли улыбка, с которой они были сказаны, сделали свое дело. Когда мисс Силвер сняла с сушилки мокрую чашку, тщательно вытерла и поставила так, чтобы чашку удобно было убрать, Флорри больше не возражала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
— Да, но не городской компанией. Мистер Сэлби говорит, что на это и не рассчитывал. У нас очень удобное устройство с насосом и цистерной под крышей. Надо только почаще подкачивать воду, и тогда она так же хорошо бежит из кранов, как при обычном водопроводе.
— И у вас нет колодца?
— Нет, что вы! — воскликнула миссис Сэлби. — Мне бы и в голову не пришло пить воду из колодца — что вы, нет, конечно!
Мисс Силвер и Фрэнк Эбботт пожелали хозяйке доброй ночи и вышли за ограду.
Когда они отошли подальше, Фрэнк спросил:
— А вы полагали, что у них может быть колодец?
— Допускала такую возможность. У миссис Мэйпл есть — в конце сада.
— Откуда вам это известно?
— Мне сказала Флорри Хант.
— Неужели вы считаете…
— Не знаю. По всем отзывам, мисс Холидей была (или таковой остается) женщиной очень ограниченной и в некоторых вопросах исключительно щепетильной. К примеру, она не могла зайти в дом, если там находился хоть один мужчина. Это из-за болезненной гордости, ей казалось, что это унизительно — работать прислугой. Ссора с кухаркой из Крю-хаус могла оказаться не такой уж безобидной.
Или, даже не будучи серьезной, могла подействовать на психику мисс Холидей. Пока эта впечатлительная особа находилась в гостях у миссис Сэлби, обида могла развеяться. Но как только она вышла в темноту, болезненное отчаяние накатило с новой силой. У бедняжки могло возникнуть желание покончить с собой. Я этого не утверждаю.
Это лишь одна из версий.
— Завтра же я пришлю полицейских из Мэлбери — пусть осмотрят колодец миссис Мэйпл, — сказал Эбботт.
Глава 19
Рассказ Крейга о ночной прогулке Дженни очень встревожил Розаменд. Он видел, как далеко за полночь Дженни перелезала через живую изгородь у дороги. Раз он так сказал, значит, так оно и было. И все-таки, вопреки очевидным фактам, она не могла заставить себя поверить безоговорочно. Розаменд собралась сама поговорить с сестрой. Но всякий раз, представив, как она говорит: «Дженни, вчера ночью Крейг видел тебя у дороги», — Розаменд понимала, что этого делать нельзя. А если Дженни начнет отпираться, что будет дальше? Дженни будет лгать все больше и больше, и между ними вырастет непреодолимая стена. Розаменд чувствовала, что, если такое случится, вся их жизнь переменится — раз и навсегда. Если на Дженни слишком надавить, она вынуждена будет лгать. Нельзя толкать ее па это. Лучше за сестрой понаблюдать и убедиться, что ночные прогулки не повторяются.
Когда сестры только-только переехали в Крю-хаус, Розаменд спала в одной комнате с Дженни, которой требовался уход и ночью. Но как только Дженни стало лучше, она добилась, чтобы Розаменд перешла в другую. Дженни хотелось иметь отдельную спальню, чтобы можно было включать свет и читать, когда вздумается. И вообще она не хотела, чтобы ее грезам и снам мешали чьи-то еще…
Только теперь Розаменд поняла, что эти вздорные капризы были только ширмой, ей нужно было втайне выбираться из постели и пробовать ходить — без всяких провожатых. Однако было ясно: вернуться в спальню Дженни она не может и запирать ее — тоже. Надо просто ждать, когда Дженни уснет, и, лишь убедившись в этом, ложиться самой, но быть начеку. Бесплодное беспокойство только сбивает с толку. Итак: наблюдать, не уходить надолго и стараться не упустить ни одного звука, даже еле слышного Шороха в соседней комнате.
У Дженни появилась новая книга Глории Гилмор, и весь вечер она читала запоем, перенесшись в другой мир, где не было никаких бед, случившихся с ней. Героиню звали Колин О'Хара, и у нее были потрясающие романы со многими молодыми людьми, но по-настоящему она любила лишь своего опекуна, необыкновенно красивого мужчину, конечно же, со слегка поседевшими висками, но слишком благородного, чтобы просить ее руки, и от этого втайне сурово страдающего. В этом упоительном мире Дженни забывала обо всем, о чем так хотела забыть.
К сожалению, едва она возвращалась в реальность, все неприятности снова были тут как тут. Как ни убеждай себя, что беда случилась лишь в страшном сне, все равно в это трудно поверить.
Дженни совсем не торопилась засыпать, но в конце концов явилась Розаменд с чашкой горячего молока, расправила и подоткнула одеяло. Обычно девочка ничего не имела против горячего молока, но сейчас устроила скандал, а потом предложила: если Розаменд выпьет с ней молока, то и она выпьет.
— И только так!
Спорить было бесполезно, и Розаменд сдалась. Но она не заметила, как Дженни что-то подсыпала в свою чашку.
Розаменд повернулась, чтобы взять свою, но ее остановил жалобный голосок:
— В этой чашке так много пенки.
— Дженни, это же сливки!
Дженни уселась прямо, сморщив нос от отвращения.
— Противная скользкая пенка, меня стошнит, если я ее проглочу! Ты нарочно мне ее даешь, думаешь, от этого я пополнею!
— Дженни, да нет же!
— Нет да! Давай поменяемся чашками! Я не стану пить из этой!
Обмен был совершен, и Дженни прекратила воевать.
А потом даже обняла Розаменд за шею, когда они желали друг другу спокойной ночи.
Через пятнадцать минут Розаменд приоткрыла дверь в спальню сестренки и прислушалась: легкое, ровное дыхание Дженни ее успокоило. Самой ей отчаянно хотелось спать, как никогда прежде. Розаменд бесшумно закрыла дверь, открыла у себя окно и потушила свет. И как только ее голова коснулась подушки, она погрузилась в глубокий сон.
А Дженни вовсе и не собиралась спать. Спать должна Розаменд, а у нее срочное дело. Легкое ровное дыхание, так безотказно подействовавшее на Розаменд, было притворством, она сама чуть все не испортила, едва не расхохотавшись. Это было очень интересно: бросить одну из своих снотворных таблеток себе в молоко, а потом уговорить Розаменд поменяться чашками. У нее осталась еще одна, их ей в прошлом году прописал мистер Грэм, когда она не могла уснуть из-за боли. Розаменд и не знает про таблетки. Она сама позавчера случайно наткнулась на коробочку, и в ней — еще две штуки. Розаменд будет спать крепко, до самого утра.
А Дженни спать не будет. Она подождет, пока улягутся все остальные, и выйдет из дому. И незачем повторять себе, что увиденное вчера ночью было сном. Хватит уже.
Надо просто сходить снова на то место и убедиться, что там ничего нет, ничего, что так напугало ее вчера.
Но того, что вчера унесли, сегодня там, естественно, не будет. И если сегодня она этого не увидит, это не означает, что и вчера там этого не было. Как странно: начинаешь возражать самой себе, а кто-то внутри возражает тебе.
Такое же ощущение бывает, когда встаешь среди ночи с кровати и в темноте не видишь ни двери, ни окна, ни кровати. И не знаешь, как снова забраться под одеяло.
Ее мысли стали путаться, пока наконец не привели в ужасное темное место, где кто-то произнес: «Ну, о ней-то никто не пожалеет», а кто-то осветил фонарем влажную истоптанную землю. Там лежал старый мешок, из-под него торчала чья-то рука. Она заметила лишь три средних пальца, мертвенно белых при свете фонаря. Судорожно вздохнув, она выкрикнула: «Это сон! Это сон! Это сон!» Так всегда надо делать, чтобы проснуться. Каким бы крепким ни был сон, он отлетит, как только поверишь, что это сон.
Дженни проснулась. Сердце колотилось, она разметалась во сне. Это был сон, сон, сон! А сны приходят ниоткуда. Она включила настольную лампу и посмотрела на свои часики, подарок от Розаменд на Рождество. Она спала довольно долго. Шторы у полуоткрытого окна отодвинуты.
Дженни подошла к окну и выглянула. Когда в комнате горел свет, темнота на улице делалась еще темнее. В ней вдруг снова проснулся азарт. Спать больше не хотелось.
Надо выйти в эту темноту, бегом по аллее, перебежать через дорогу, перелезть через ограду, от всех, от всех, туда, где можно танцевать и никто тебя не увидит.
Она быстро оделась: теплая юбка, толстый свитер и туфли, которые она надевала пока лишь раз. Розаменд боялась, что ей трудно будет разносить их, но они сразу оказались очень удобными. В них ноги дрожат от нетерпения, так и просятся танцевать. Она открыла дверь и беззвучно прошла по темному коридору. С собой она прихватила фонарь сестры, но зажигать его пока не требовалось. Выйдя через боковую дверь, Дженни подставила лицо ветру. Он был ласковым и был полон запахами деревьев и трав. Луны не было, но Дженни отчетливо видела черные контуры деревьев на фоне светлого неба.
Она медленно пошла по аллее, так, чтобы ни камешка не задеть, ни веткой сухой не хрустнуть, лишь бы не услышала Розаменд или — страшнее не придумаешь — тетя Лидия. Дженни двигалась медленно и совершенно бесшумно. Никто не услышал и не проснулся.
Перейти через дорогу было все равно что переплыть реку. Она решительно пустилась вперед и словно поплыла, выбралась, перебралась по перелазу через ограду и оказалась на участке мистера Джонсона. Тропинка идет прямо вдоль живой изгороди, и если все спят, то никто не увидит, как она фонарем нарисует на земле узоры и будет танцевать вместе с ними.
На углу участка тропинка поворачивала от дороги и через два луга выходила к перелазу через ограду Викаридж-лейн.
Дженни выключила фонарь, пригнулась возле железного перелаза и прислушалась: ни звука, только легкое дуновение ветра. Как раз здесь разворачивалось действие вчерашнего сна. Она подобралась к самой ограде и раздвинула плотные ветки. Вчера во сне именно оттуда доносились голоса, здесь двигались люди, фонарь освещал мешок. Нет, не видела она, что было под мешком, не видела она трех мертвенно-белых пальцев. И не вчера ночью, нет, не вчера, а сегодня во сне, когда случайно уснула, привиделась ей эта рука.
Теперь здесь нет ничего страшного. Для этого-то она сюда и пришла: убедиться, увидеть собственными глазами, что здесь нет ничего страшного. И не было. Это был просто сон. Самое ужасное при богатом воображении — видеть такие сны. А без воображения нельзя: иначе не напишешь так, чтобы все зачитывались. Но порой воображается такое — независимо от того, хочешь или нет. Этот сон она хотела забыть как можно скорее, запереть его на ключ, чтобы он больше не появлялся На траве у края Викаридж-лейн что-то лежало, что-то, укрытое мешком, и все это освещал фонарь, и свет падал на мешок.
Дженни заставила себя встать, включила фонарь и заглянула за ограду — никого. И не было никого. Она приказала себе перелезть по лесенке через изгородь и идти вдоль кромки дороги. По другую сторону Викаридж-лейн за ее спиной темной грудой над забором высился коттедж миссис Мэйпл. Впереди, в конце дороги, стояло бунгало Сэлби. Дорога переходила в тропинку. Дженни направила луч фонаря на траву, освещая себе путь, и прошла до самых ворот Сэлби, повернулась и пошла обратно. На обочине дороги ничего не лежало. И раньше не лежало — сон исчез. Можно вернуться домой, забраться в постель и спать.
От неожиданной радости она описала круг лучом фонаря, заставив этот луч плясать по траве, по веткам… На душе стало легко.
Она уже почти вернулась к изгороди, когда танцующий луч выхватил из мрака золотистую искру. Искра походила на кончик золотой иглы, вспыхнувший в лунном свете.
Вот она опять, и опять ее нет. Дженни поводила лучом по земле, но никак не могла найти искорку. Еще одна попытка, и перед ней вдруг возник кусочек чего-то круглого, похожий формой на половинку апельсина, или яблока, или луны. Только в тысячу раз меньше. Просто что-то маленькое, вмятое в траву и грязь у дороги, что-то маленькое, не больше ее ногтя. Дженни вдруг захотелось скорее уйти отсюда, не трогать сверкающую половинку, перелезть через ограду и бегом добежать до дома, но что-то ее остановило.
Девочка наклонилась и подняла искрившийся предмет.
Он был весь испачкан, но это был не осколок и не половинка. Это была совершенно целая стеклянная бусинка.
В тусклом свете фонаря она и сама казалась тусклой. Но Дженни прекрасно знала: на самом деле она ярко-голубая с впаянными в стекло золотыми и серебряными блестками.
Одна из этих блесток и сверкнула в луче фонаря. Сейчас, лежащая на ее ладони бусинка была грязной и невзрачной, но ей ли не знать, какой она была. Больше двух лет Дженни каждый день видела такую же — и не одну, а целый ряд таких бусинок на шее мисс Холидей.
Глава 20
На следующий день Флорри подала утренний чай на четверть часа позже обычного и с таким видом, будто прислуживала при поминальной трапезе.
— Хоть этот колодец в саду у миссис Мэйпл, сама она ни за что бы этого не сделала, — сказала она.
Миссис Мерридью уже проснулась, но не настолько, чтобы воспринять эту загадочную и пугающую фразу. Когда шторы были с шумом раздвинуты, она заморгала от света и спросила:
— Колодец в саду у миссис Мэйпл? О чем ты, Флорри?
Как раз в этот момент в распахнутую служанкой дверь вошла мисс Силвер, в голубом халате и черных тапочках с голубыми помпонами, как всегда безупречно аккуратная.
Ее деликатное извинение было заглушено громкими объяснениями Флорри.
— Хоть этот колодец в саду у миссис Мэйпл, сама она ни за что бы этого не сделала. Вот что я сказала и что я скажу полицейским из Мэлбери, из Лондона, откуда угодно. Еще сказали бы, что мисс Холидей улетела на луну.
Глупости все это! Ни в жизнь не поверю!
Мисс Силвер знала гораздо больше, чем миссис Мерридью, но решила уточнить:
— Колодец миссис Мэйпл осматривала полиция?
— Об этом я и толкую, — резко кивнула Флорри. — Она ни за что бы этого не сделала.
Миссис Мерридью села в постели и вытащила из-под подушки старую пушистую шаль, пережившую столько стирок, что цвет ее напоминал цвет пожелтевшей слоновой кости.
— Нет-нет, конечно же никто не станет подозревать миссис Мэйпл! — испуганно воскликнула она.
Флорри сердито фыркнула:
— Никогда не знаешь, чего эти полицейские скажут!
Но я-то говорю о мисс Холидей. Если она утонула в том колодце, то не потому, что сама туда бросилась, — в это я ни за что не поверю! Там она или нет, кто знает… Но сама она не стала бы топиться — значит, ее утопили. И я ума не приложу, кто это мог сделать. Хотела бы я знать, чем занимается полиция? Бедную Мэгги они не нашли, ведь так?
Заладили: она сбежала в Лондон, — так мы все им и поверили? Теперь жди, что они то же самое скажут про мисс Холидей. А зачем Мэгги этот Лондон? Не поехала бы она туда, и мисс Холидей тоже! А вот найдут ее убитой, может, хоть тогда меня послушают! — Она прошагала к двери и резко захлопнула се за собой.
Миссис Мерридью расправила на плечах шаль. Потом, взяв чашку с чаем, с тревогой спросила:
— Неужели бедняжку… Ох, господи, я всегда боялась колодцев! Мод, ты же не думаешь, что…
Мисс Силвер успокаивающе ответила:
— Пока никаких данных. Просто раз в саду миссис Мэйпл есть колодец, полиция решила его осмотреть, на всякий случай.
Миссис Мерридью хлебнула чаю. У нее на глазах выступили искренние слезы.
— Боже мой!
Обе дамы уже оделись и спустились в гостиную, когда в дверь постучал Фрэнк Эбботт. Мисс Силвер сама открыла ему и провела в гостиную. Миссис Мерридью в это время сервировала завтрак в столовой. Закрыв дверь, Фрэнк сказал:
— Ну что же, она действительно в колодце.
Мисс Силвер ничего не сказала в ответ. Она печально посмотрела на него, ожидая продолжения.
— Нанесен удар по голове, но, возможно, она сама ударилась головой при падении. Вскрытие покажет, была ли она жива, когда оказалась в колодце. Судя по внешнему виду, да. Если она утопилась не сама, то убийца бросил ее в колодец живой, чтобы это выглядело как самоубийство. Вероятно, мы с вами можем грешить излишней подозрительностью, ведь нам сказали, что тут нечисто…
И тем не менее мне кажется, здесь действительно кроется что-то еще. Две женщины, совершенно обыкновенные, некрасивые, немолодые, не имевшие ни с кем романов — и вдруг исчезают. Никому они вроде бы не мешали. Однако на след Мэгги Белл мы даже не смогли выйти, а мисс Холидей обнаружили уже мертвой на дне колодца. Не знаю, как у вас, а у меня ощущение, что перед нами два фрагмента одной картинки-головоломки. Сами по себе они ничего не значат, но если мы найдем другие фрагменты, из них может образоваться некая картина.
— Боюсь, совсем не радужная, — скорбно заметила мисс Силвер.
Фрэнк ушел, а она стала помогать миссис Мерридью.
Когда они позавтракали и Флорри понесла посуду на кухню, мисс Силвер пошла вместе с ней. Она давно дожидалась подходящего момента, и ей показалось, что теперь он настал: миссис Мерридью села писать письмо, а Флорри надо мыть посуду.
На разговоры Флорри явно не тянуло. После утреннего всплеска эмоций она держалась даже суше обычного.
Мисс Силвер вызвалась вытирать посуду, но получила в ответ решительный отказ. Спасибо, она, слава богу, справляется, и никто еще в этом не усомнился. Но то ли искренняя мягкость слов мисс Силвер: «Флорри, мне просто хочется вам помочь», то ли улыбка, с которой они были сказаны, сделали свое дело. Когда мисс Силвер сняла с сушилки мокрую чашку, тщательно вытерла и поставила так, чтобы чашку удобно было убрать, Флорри больше не возражала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26