Понятно также, как и почему провалился Буша. Поскольку, однако, из его звена больше не был арестован ни один человек, можно сделать вывод, что Буша никого не выдал. На следующий день схватили Белочку, то есть Марианну Калди. Кто выдал ее — нам неизвестно. Из мишкольцевской ячейки ее никто не знал. О том, что Марианна Калди и Белочка — одно и то же лицо, известно было только Буше, Татару и доктору Агаи.
— И Домбаи, — добавил Кара.
— Итак, четверо. Из этих четверых ни один не мог предать Марианну, иначе этот человек выдал бы и свою ячейку. Между прочим, трудно представить, чтобы Марианна не рассказала о своих подозрениях жениху. На мой взгляд, Борши знает очень много об этом деле. И я могу объяснить, почему он молчит.
— Почему?
— Взгляните вот на эту таблицу, товарищ полковник.
Кара стал внимательно рассматривать аккуратно вычерченную хронологическую таблицу, где значилось следующее:
«18 марта 1944 года, до полудня: перестрелка на квартире доктора Агаи. Побег.
18 марта 1944 года, после полудня: доктор Агаи у Марианны Калди. Татар в Ракошхеди.
18 марта 1944 года, вечер: Марианна Калди арестована.
18 марта 1944 года, ночь: Борши приезжает из Сегеда, его также арестовывают.
25—30 марта 1944 года: допросы, смерть Марианны Калди и Буши.
30 марта — 14 апреля 1944 года: Борши находится на излечении в госпитале.
15—26 апреля 1944 года: Борши снова переводят на виллу гестапо, берут на работу садовником.
26 апреля 1944 года: Борши опять арестовывают.
29 апреля 1944 года: арестовывают профессора Калди.
28 апреля — 1 мая 1944 года: провал Татара.
30 апреля 1944 года: Борши вместе с Шалго совершают побег».
Кара задумчиво курил и, глядя на хронологическую таблицу, пытался угадать, к каким же выводам пришел подполковник Тимар.
— Если я правильно вас понял, — тихо сказал он, — вы, товарищ Тимар, полагаете, что во время своего второго ареста Борши, узнав от Марианны пароль и явку, где скрывался Виола, из страха перед пытками выдал немцам сообщенные ему секретные сведения.
— Совершенно верно, товарищ полковник, но с одним дополнением: позднее, желая, по-видимому, загладить свою вину, он присоединился к вашей группе.
— Очень смелое предположение.
— Знаю, но — обоснованное. Я иду еще дальше. Он же выдал и… адрес квартиры, где скрывался профессор Калди.
— Ну что вы! Почему же он тогда не выдал Домбаи?
— Потому что не знал, где Домбаи находился. Но дядю своего он успел выдать, потому что в тот же день немцы пытались арестовать и Игнаца Шавоша. Таковы факты, товарищ полковник.
— Факты, не спорю, упрямая штука, но ваши выводы ошибочны. Профессора Калди выдал доктор Игнац Шавош.
— А где доказательства? — воскликнул подполковник. — Только показания Борши и Домбаи. Но они оба сами ссылаются при этом на немецкого врача, от которого якобы это слышали.
— И что же вы собираетесь предпринять? — Кара, явно недовольный, поднялся.
— Внесу предложение на арест Кальмана Борши.
— Но улики, собранные вами, неубедительны. Погодите немного.
— Не могу поступить иначе, товарищ полковник. Знаю, что Борши ваш приятель, но иногда люди ошибаются и в друзьях.
— Вы уже доложили о своем предложении?
— Да, доложил.
Кара поднялся, подошел к телефону и набрал номер заместителя министра.
— Эрне Кара. Привет. Мне нужно немедленно поговорить с тобой.
Час спустя начальник следственного управления сообщил подполковнику Тимару, что заместитель министра не дал разрешения на арест Кальмана Борши.
9
В библиотеке своей лондонской квартиры доктор Шавош беседовал с Шалго.
— Знаете, Шалго, — говорил он, вглядываясь в лицо бывшего старшего инспектора, — если бы нам с вами милостью божьей объединить наши усилия, мы добились бы фантастических успехов!
— Ну что ж, полковник, давайте объединимся! — весело согласился толстяк.
Шавош, немного помолчав, заметил:
— К сожалению, это невозможно.
— Почему же? — спросил Шалго, хотя уже заранее знал, каков будет ответ. Шавош был крепким орешком и ловко умел скрывать свои мысли.
— Скажите, вы доверяете мне?
Вопрос был поставлен в лоб, но Шалго понимал, что если он собирается добиться чего-нибудь от Шавоша, то должен быть хотя бы в известных пределах откровенным. Пососав толстую сигару и опустив тяжелые веки, он сказал:
— Нет. Так же, впрочем, как и вы мне. — С его лица сбежала добродушная усмешка, он пощипал свой подбородок и с некоторой грустью продолжал: — А поэтому, дорогой полковник, обстановка вынуждает меня к самозащите.
— Что вы имеете в виду? — полюбопытствовал Шавош, прищурив один глаз.
Шалго подался корпусом вперед.
— Что случится, если однажды кто-нибудь возьмет да и шепнет французам, что я одновременно работаю и на вас?
— Не говорите глупостей, Шалго! — возмутился Шавош. Он хотел еще что-то добавить, но толстяк, подняв руку, остановил его:
— Только не клянитесь, полковник! Я ведь тоже немного знаю нашу профессию, и правила игры мне достаточно известны! — Он положил сигару, достал из кармана платок, откашлялся. — Оберегать меня вы будете только до той поры, пока я не перестану представлять интерес для вашей службы.
Шавош рассмеялся и покачал головой.
— И как вы этого собираетесь достигнуть? — спросил он.
— Очень просто. — Шалго в упор посмотрел на Шавоша. — Я опорожняю для вас свой сейф не сразу, лишь небольшими порциями. И удерживаю в своей памяти не все, а только то, — он сделал паузу, — что кажется мне наиболее целесообразным.
Шавош внимательно слушал рассуждения толстяка и чувствовал, что наступил подходящий психологический момент, когда он может спросить, каковы же отношения между Кальманом и Шалго. В Вене он уже однажды спрашивал его об этом, но тогда Шалго уклонился от ответа. Сейчас толстяк, кажется, разоткровенничался.
— Шалго, вы завербовали моего племянника?
Шалго, удивленный, но и довольный, взглянул на полковника, потому что ему тоже хотелось знать, встречался ли Шавош с Кальманом в Вене.
— Интересно, почему вы думаете, что я завербовал его?
Шавош пожал плечами. Отвечая, он взвешивал каждое слово.
— Просто думаю, что и французам не помешал бы свой агент в Дубне. Вы же, дорогой Шалго, имеете полную возможность скомпрометировать Борши, а значит, и заставить его работать на себя.
— Как будто вы не можете заставить его работать на себя! — парировал Шалго.
— Сейчас речь не о нас. Я хотел бы слышать ваш ответ.
Шалго потер подбородок и усмехнулся.
— Я понимаю вас, полковник. Вас смущает то обстоятельство, почему я, когда работал секретным сотрудником в новой венгерской контрразведке, не выдал, не разоблачил Кальмана? И вы тут же делаете вывод, что я завербовал его. Должен согласиться, что умозаключение вполне логичное.
Шавош утвердительно кивнул.
— Совершенно верно. Из донесения барона Жиграи я знал, что венгерская контрразведка занимается Кальманом и что его уже несколько раз допрашивали. Пытались доказать, что он английский агент. Но им не удалось этого сделать в основном потому, что вы, Шалго, отказались тогда дать против него показания. Отсюда логичный вопрос: почему?
Улыбка Шалго стала еще мягче. Он хихикнул себе под нос и сказал:
— Действительно, логичный вопрос. В особенности если принять во внимание, что Кальмана подозревали не только в том, что он сотрудничал с англичанами, но и в том, что он был агентом гестапо и выдал немцам и Марианну Калди и всю подпольную группу Татара. Чтобы успокоить вас, скажу, что я тоже знал об этом идиотском подозрении. Кальман обратился ко мне за советом: что ему делать. А я посоветовал ему молчать. И тем не менее я не завербовал его.
— А позднее? — настаивал Шавош.
— И позднее нет. Хотя и получил приказ на его вербовку.
Полковник поиграл галстуком и задумчиво проговорил:
— Почему же вы не выполнили приказ?
— А вот это как раз то, чего вы, дорогой полковник, не в состоянии понять! — бросил Шалго.
— Не хитрите, Шалго! — воскликнул полковник.
— И тем не менее это так! Оскар Шалго способен в определенные моменты жизни быть сентиментальным. Представьте себе, я чувствовал самые настоящие угрызения совести. А позднее, когда я действительно получил приказ завербовать его, я понял, что это мне уже не удастся сделать. Борши за это время успел перемениться. Поймите, полковник: как это ни парадоксально, я люблю этого человека и хочу, чтобы он был счастлив!..
Шавоша привели в замешательство слова Шалго. Интуитивно он почувствовал, что толстяк совершенно искренен. Каким сделалось добрым, мягким его лицо, когда он говорил о Кальмане! Интересно, знает ли Шалго, что ему, Шавошу, все же удалось заставить Кальмана вновь сотрудничать с английской разведкой.
— Я хотел объяснить вам, для чего я, собственно, пригласил вас в Лондон.
— Слушаю вас, полковник, — сказал толстяк, откинулся в кресле и полуприкрыл свои тяжелые веки.
— Я хотел бы, чтобы вы поехали в Будапешт. Погодите, Шалго, не перебивайте. Выслушайте до конца. Вы знаете, что Кальман Борши секретный сотрудник «Интеллидженс сервис». Много лет мы держали его в резерве. За это время он вырос в физика-атомщика, стал ученым, работает в атомном центре в Дубне, Теперь и я постараюсь быть совершенно откровенным с вами. Известная вам документация нас не очень интересует. Достанем — хорошо, но важнее всего для нас Борши! Мы просто не можем отказаться от него. Вот я и хочу попросить вас: поезжайте в Будапешт и восстановите нам связь с Борши.
— Это была бы напрасная трата сил, — отказался Шалго, дивясь про себя столь странному предложению Шавоша: ведь он только что сказал ему, что не выполнил аналогичного приказа французов. Чего хочет, собственно, этот Шавош? И вслух он добавил: — Нет в наших руках ничего такого, чем можно было бы «прижать» Борши.
Шавош усмехнулся, и морщинки на его лице снова бросились врассыпную по всему лицу.
— А если есть? Если у нас есть материал, с помощью которого мы сможем без всякого риска для себя заставить его работать на нас?
Шалго становилось все больше не по себе. Он скрестил свои пухлые руки на груди и ничего не отвечал, делая вид, что вся эта история совершенно не интересует его. Зато полковник все так же с жаром продолжал:
— Ну, а если мы все же располагаем убедительными доказательствами, что Кальман в самом деле был агентом фон Шликкена? И документально сможем подтвердить, что это он был виновником провала группы Татара?
Шалго был поражен; Он не хотел верить тому, что услышал, и наугад бросил:
— Это же чушь! Вы и сами хорошо знаете, что Кальман никогда не был предателем!
— Конечно, знаю! И тем не менее мы можем доказать это. В нашем распоряжении имеются такие документики, что нет в мире суда, который решился бы снять с него обвинение в предательстве.
— Интересно, — сказал Шалго и тут же стал прикидывать, какие же «документики» могли находиться в руках Шавоша.
И он быстро разгадал замысел Шавоша: ведь он-то точно знал, что Кальман не предатель, поскольку ему была известна и вся история предательства группы Татара и сам предатель; правда, он, Шалго, никогда не говорил об этом Кальману, надеясь, что Кальман никогда не узнает этого. Шалго поднял глаза на Шавоша и с отвращением посмотрел ему в лицо.
— Какой же вы жестокий человек, полковник. Неужели вы способны погубить собственного племянника?
Лицо Шавоша передернулось — замечание Шалго больно задело его.
— Вполне возможно, что мои действия кажутся вам жестокими, — возразил он осторожно. — Но это совсем не так. Это просто моя принципиальность…
Толстяк нетерпеливо отмахнулся:
— Принципиальность? Давайте не будем обманывать друг друга, полковник. Мы оба с вами — игрушки в чужих руках. Э, да все равно, продолжайте. Извините, что я вас перебил. Но меня всегда злит, когда вполне понятные вещи замаскировываются высокопарными словами.
— Вы что же, считаете меня негодяем?
— Ничего подобного, полковник. Я считаю вас просто жестоким человеком, который способен погубить даже собственного племянника, если интересы «Интеллидженс сервис» требуют этого. А вы боитесь, не смеете возразить.
— Так вот слушайте, — слегка повышая голос и чуточку торжественно начал Шавош. — Я приемлю ваш эпитет «жестокий» и подтверждаю, что, если Кальман Борши стал предателем, перебежав на сторону коммунистов, я без колебания убью его, хотя потом и буду горевать по нем, потому что люблю его! Вы, Шалго, не способны этого понять, потому что вы жалкий обыватель, у вас действительно нет никаких принципов. Вы лишь ради собственной корысти любите свою профессию и занимаетесь ею со страстью картежника.
Шалго с усмешкой выслушал выпад разгневанного Шавоша. Нет, он не оскорбился, напротив, даже был рад, что ему удалось вывести Шавоша из себя.
— Браво, полковник! Я жалкий обыватель! Но и у меня тоже есть кое-какие принципы. Если вас интересует, я могу их вам перечислить.
Он поудобнее уселся в кресле, закурил сигару и сквозь облако табачного дыма посмотрел на морщинистое лицо Шавоша, который, чтобы дать улечься своему гневу, снова сидел строгий и подтянутый.
— Мой первый принцип: я не поеду в Будапешт и не стану вербовать вашего племянника. Если же я узнаю, что вы пытаетесь это сделать сами, я помешаю вам.
Шавош уже полностью обрел спокойствие и, пожалуй, несколько высокомерно, заметил:
— А вы не считаете, что сами находитесь у нас в руках?
— О да! Только ведь и я не дурак, мой дорогой. Это вы можете видеть хотя бы из того материала, что я передал вам. Вы, полковник, не захотите разделаться со мной до тех пор, пока я располагаю известной вам информацией. Думаю, что вас все же интересует, кто из сотрудников ваших резидентур в Европе работает и на нас. А вот Оскар Шалго знает этих людей.
— Говорите яснее! — нетерпеливо перебил его Шавош. Он почувствовал, что намеки Шалго небеспредметны.
— Я говорю совершенно ясно, вы уже знаете, кто из людей в вашей венской миссии находится у меня на службе?
— Не болтайте ерунды.
— Не верите? — И Шалго продолжал с легким оттенком гордости: — А если я скажу, например, что вы принесли в жертву Пете и послали его к несуществующему агенту, вручив ему не шифровку, а бессмысленный набор цифр?
Как Шавош ни старался сохранить спокойствие, он побледнел.
— Откуда вам это известно?
— Уж не думаете ли вы, что я задаром открою вам этот секрет? — удивился Шалго. — Я готов сотрудничать с вами, но запомните — как равный с равным. Как компаньон! И если вы умный человек, вы с моей помощью сможете горы своротить. В моем портфеле хранится много интересных материалов. В том числе найдется в нем и кое-какая занятная информация на самого Игнаца Шавоша. Но только не вздумайте ставить мне ловушки или подсылать наемного убийцу, потому что я имею обыкновение работать с пятикратной подстраховкой.
Шавош был поражен, слушая темпераментное словоизвержение толстяка. Перед ним сидел совершенно иной, доселе незнакомый ему Шалго, и Шавош подсознательно чувствовал, что каждое его слово сказано всерьез. А Шалго продолжал:
— Я предлагаю вам один бизнес — величайшее дело вашей жизни, рядом с которым возня вокруг Кальмана Борши покажется вам просто жалкой суетой.
Шавош облизнул нижнюю губу и глубоко вздохнул.
— А именно?
— Выдайте мне Генриха фон Шликкена. В обмен я предлагаю вам список английской агентуры, работающей на французов.
Неожиданный оборот ошарашил Шавоша.
— Шликкена? Но как вы это себе представляете?
— Вы скажете мне, где и под каким именем он живет. Остальное — мое дело.
— И что вы собираетесь с ним сделать?
— Ничего особенного. Я просто убью его. Это единственная цель моей жизни. — В глазах Шалго засверкали грозные огоньки. — После того как я убью его, вы можете преспокойно покончить со мной. — Шалго неожиданно встал, взволнованный, прошел к окну и выглянул на улицу. — Знаете, полковник, — глуховатым голосом проговорил он, — у вас нет никаких гарантий, что Шликкен работает только на вас. К тому же это «засвеченный» разведчик. А у меня еще не тронутая сеть в Венгрии, и не какие-нибудь там ничтожные людишки, агенты первый сорт.
— Я дам вам ответ через неделю.
— Нет, немедленно! — возразил Шалго и отошел от окна. В голосе его звучала настоящая мольба, когда он продолжал: — Полковник, за Шликкена я готов отдать все!..
Шавош встал, схватил Шалго за руку и, заглянув ему в глаза, воскликнул:
— За Кальмана Борши я могу отдать вам Шликкена! Дубна стоит многого!
Шалго выдержал пронзительный взгляд полковника. Тихо и очень серьезно он возразил:
— За Шликкена я отдам вам полковника Эрне Кару.
Шавош почувствовал странное головокружение.
И даже позднее, вечером, беседуя с одним из шефов «Интеллидженс сервис», Шавош все еще не мог освободиться от овладевшего им волнения. Он просто не мог прийти в себя.
Шеф, худощавый старик лет шестидесяти, сидел за столом и играл обыкновенной деревянной линейкой. О, шеф отлично понимал, какую ценность представляло предложение Шалго!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
— И Домбаи, — добавил Кара.
— Итак, четверо. Из этих четверых ни один не мог предать Марианну, иначе этот человек выдал бы и свою ячейку. Между прочим, трудно представить, чтобы Марианна не рассказала о своих подозрениях жениху. На мой взгляд, Борши знает очень много об этом деле. И я могу объяснить, почему он молчит.
— Почему?
— Взгляните вот на эту таблицу, товарищ полковник.
Кара стал внимательно рассматривать аккуратно вычерченную хронологическую таблицу, где значилось следующее:
«18 марта 1944 года, до полудня: перестрелка на квартире доктора Агаи. Побег.
18 марта 1944 года, после полудня: доктор Агаи у Марианны Калди. Татар в Ракошхеди.
18 марта 1944 года, вечер: Марианна Калди арестована.
18 марта 1944 года, ночь: Борши приезжает из Сегеда, его также арестовывают.
25—30 марта 1944 года: допросы, смерть Марианны Калди и Буши.
30 марта — 14 апреля 1944 года: Борши находится на излечении в госпитале.
15—26 апреля 1944 года: Борши снова переводят на виллу гестапо, берут на работу садовником.
26 апреля 1944 года: Борши опять арестовывают.
29 апреля 1944 года: арестовывают профессора Калди.
28 апреля — 1 мая 1944 года: провал Татара.
30 апреля 1944 года: Борши вместе с Шалго совершают побег».
Кара задумчиво курил и, глядя на хронологическую таблицу, пытался угадать, к каким же выводам пришел подполковник Тимар.
— Если я правильно вас понял, — тихо сказал он, — вы, товарищ Тимар, полагаете, что во время своего второго ареста Борши, узнав от Марианны пароль и явку, где скрывался Виола, из страха перед пытками выдал немцам сообщенные ему секретные сведения.
— Совершенно верно, товарищ полковник, но с одним дополнением: позднее, желая, по-видимому, загладить свою вину, он присоединился к вашей группе.
— Очень смелое предположение.
— Знаю, но — обоснованное. Я иду еще дальше. Он же выдал и… адрес квартиры, где скрывался профессор Калди.
— Ну что вы! Почему же он тогда не выдал Домбаи?
— Потому что не знал, где Домбаи находился. Но дядю своего он успел выдать, потому что в тот же день немцы пытались арестовать и Игнаца Шавоша. Таковы факты, товарищ полковник.
— Факты, не спорю, упрямая штука, но ваши выводы ошибочны. Профессора Калди выдал доктор Игнац Шавош.
— А где доказательства? — воскликнул подполковник. — Только показания Борши и Домбаи. Но они оба сами ссылаются при этом на немецкого врача, от которого якобы это слышали.
— И что же вы собираетесь предпринять? — Кара, явно недовольный, поднялся.
— Внесу предложение на арест Кальмана Борши.
— Но улики, собранные вами, неубедительны. Погодите немного.
— Не могу поступить иначе, товарищ полковник. Знаю, что Борши ваш приятель, но иногда люди ошибаются и в друзьях.
— Вы уже доложили о своем предложении?
— Да, доложил.
Кара поднялся, подошел к телефону и набрал номер заместителя министра.
— Эрне Кара. Привет. Мне нужно немедленно поговорить с тобой.
Час спустя начальник следственного управления сообщил подполковнику Тимару, что заместитель министра не дал разрешения на арест Кальмана Борши.
9
В библиотеке своей лондонской квартиры доктор Шавош беседовал с Шалго.
— Знаете, Шалго, — говорил он, вглядываясь в лицо бывшего старшего инспектора, — если бы нам с вами милостью божьей объединить наши усилия, мы добились бы фантастических успехов!
— Ну что ж, полковник, давайте объединимся! — весело согласился толстяк.
Шавош, немного помолчав, заметил:
— К сожалению, это невозможно.
— Почему же? — спросил Шалго, хотя уже заранее знал, каков будет ответ. Шавош был крепким орешком и ловко умел скрывать свои мысли.
— Скажите, вы доверяете мне?
Вопрос был поставлен в лоб, но Шалго понимал, что если он собирается добиться чего-нибудь от Шавоша, то должен быть хотя бы в известных пределах откровенным. Пососав толстую сигару и опустив тяжелые веки, он сказал:
— Нет. Так же, впрочем, как и вы мне. — С его лица сбежала добродушная усмешка, он пощипал свой подбородок и с некоторой грустью продолжал: — А поэтому, дорогой полковник, обстановка вынуждает меня к самозащите.
— Что вы имеете в виду? — полюбопытствовал Шавош, прищурив один глаз.
Шалго подался корпусом вперед.
— Что случится, если однажды кто-нибудь возьмет да и шепнет французам, что я одновременно работаю и на вас?
— Не говорите глупостей, Шалго! — возмутился Шавош. Он хотел еще что-то добавить, но толстяк, подняв руку, остановил его:
— Только не клянитесь, полковник! Я ведь тоже немного знаю нашу профессию, и правила игры мне достаточно известны! — Он положил сигару, достал из кармана платок, откашлялся. — Оберегать меня вы будете только до той поры, пока я не перестану представлять интерес для вашей службы.
Шавош рассмеялся и покачал головой.
— И как вы этого собираетесь достигнуть? — спросил он.
— Очень просто. — Шалго в упор посмотрел на Шавоша. — Я опорожняю для вас свой сейф не сразу, лишь небольшими порциями. И удерживаю в своей памяти не все, а только то, — он сделал паузу, — что кажется мне наиболее целесообразным.
Шавош внимательно слушал рассуждения толстяка и чувствовал, что наступил подходящий психологический момент, когда он может спросить, каковы же отношения между Кальманом и Шалго. В Вене он уже однажды спрашивал его об этом, но тогда Шалго уклонился от ответа. Сейчас толстяк, кажется, разоткровенничался.
— Шалго, вы завербовали моего племянника?
Шалго, удивленный, но и довольный, взглянул на полковника, потому что ему тоже хотелось знать, встречался ли Шавош с Кальманом в Вене.
— Интересно, почему вы думаете, что я завербовал его?
Шавош пожал плечами. Отвечая, он взвешивал каждое слово.
— Просто думаю, что и французам не помешал бы свой агент в Дубне. Вы же, дорогой Шалго, имеете полную возможность скомпрометировать Борши, а значит, и заставить его работать на себя.
— Как будто вы не можете заставить его работать на себя! — парировал Шалго.
— Сейчас речь не о нас. Я хотел бы слышать ваш ответ.
Шалго потер подбородок и усмехнулся.
— Я понимаю вас, полковник. Вас смущает то обстоятельство, почему я, когда работал секретным сотрудником в новой венгерской контрразведке, не выдал, не разоблачил Кальмана? И вы тут же делаете вывод, что я завербовал его. Должен согласиться, что умозаключение вполне логичное.
Шавош утвердительно кивнул.
— Совершенно верно. Из донесения барона Жиграи я знал, что венгерская контрразведка занимается Кальманом и что его уже несколько раз допрашивали. Пытались доказать, что он английский агент. Но им не удалось этого сделать в основном потому, что вы, Шалго, отказались тогда дать против него показания. Отсюда логичный вопрос: почему?
Улыбка Шалго стала еще мягче. Он хихикнул себе под нос и сказал:
— Действительно, логичный вопрос. В особенности если принять во внимание, что Кальмана подозревали не только в том, что он сотрудничал с англичанами, но и в том, что он был агентом гестапо и выдал немцам и Марианну Калди и всю подпольную группу Татара. Чтобы успокоить вас, скажу, что я тоже знал об этом идиотском подозрении. Кальман обратился ко мне за советом: что ему делать. А я посоветовал ему молчать. И тем не менее я не завербовал его.
— А позднее? — настаивал Шавош.
— И позднее нет. Хотя и получил приказ на его вербовку.
Полковник поиграл галстуком и задумчиво проговорил:
— Почему же вы не выполнили приказ?
— А вот это как раз то, чего вы, дорогой полковник, не в состоянии понять! — бросил Шалго.
— Не хитрите, Шалго! — воскликнул полковник.
— И тем не менее это так! Оскар Шалго способен в определенные моменты жизни быть сентиментальным. Представьте себе, я чувствовал самые настоящие угрызения совести. А позднее, когда я действительно получил приказ завербовать его, я понял, что это мне уже не удастся сделать. Борши за это время успел перемениться. Поймите, полковник: как это ни парадоксально, я люблю этого человека и хочу, чтобы он был счастлив!..
Шавоша привели в замешательство слова Шалго. Интуитивно он почувствовал, что толстяк совершенно искренен. Каким сделалось добрым, мягким его лицо, когда он говорил о Кальмане! Интересно, знает ли Шалго, что ему, Шавошу, все же удалось заставить Кальмана вновь сотрудничать с английской разведкой.
— Я хотел объяснить вам, для чего я, собственно, пригласил вас в Лондон.
— Слушаю вас, полковник, — сказал толстяк, откинулся в кресле и полуприкрыл свои тяжелые веки.
— Я хотел бы, чтобы вы поехали в Будапешт. Погодите, Шалго, не перебивайте. Выслушайте до конца. Вы знаете, что Кальман Борши секретный сотрудник «Интеллидженс сервис». Много лет мы держали его в резерве. За это время он вырос в физика-атомщика, стал ученым, работает в атомном центре в Дубне, Теперь и я постараюсь быть совершенно откровенным с вами. Известная вам документация нас не очень интересует. Достанем — хорошо, но важнее всего для нас Борши! Мы просто не можем отказаться от него. Вот я и хочу попросить вас: поезжайте в Будапешт и восстановите нам связь с Борши.
— Это была бы напрасная трата сил, — отказался Шалго, дивясь про себя столь странному предложению Шавоша: ведь он только что сказал ему, что не выполнил аналогичного приказа французов. Чего хочет, собственно, этот Шавош? И вслух он добавил: — Нет в наших руках ничего такого, чем можно было бы «прижать» Борши.
Шавош усмехнулся, и морщинки на его лице снова бросились врассыпную по всему лицу.
— А если есть? Если у нас есть материал, с помощью которого мы сможем без всякого риска для себя заставить его работать на нас?
Шалго становилось все больше не по себе. Он скрестил свои пухлые руки на груди и ничего не отвечал, делая вид, что вся эта история совершенно не интересует его. Зато полковник все так же с жаром продолжал:
— Ну, а если мы все же располагаем убедительными доказательствами, что Кальман в самом деле был агентом фон Шликкена? И документально сможем подтвердить, что это он был виновником провала группы Татара?
Шалго был поражен; Он не хотел верить тому, что услышал, и наугад бросил:
— Это же чушь! Вы и сами хорошо знаете, что Кальман никогда не был предателем!
— Конечно, знаю! И тем не менее мы можем доказать это. В нашем распоряжении имеются такие документики, что нет в мире суда, который решился бы снять с него обвинение в предательстве.
— Интересно, — сказал Шалго и тут же стал прикидывать, какие же «документики» могли находиться в руках Шавоша.
И он быстро разгадал замысел Шавоша: ведь он-то точно знал, что Кальман не предатель, поскольку ему была известна и вся история предательства группы Татара и сам предатель; правда, он, Шалго, никогда не говорил об этом Кальману, надеясь, что Кальман никогда не узнает этого. Шалго поднял глаза на Шавоша и с отвращением посмотрел ему в лицо.
— Какой же вы жестокий человек, полковник. Неужели вы способны погубить собственного племянника?
Лицо Шавоша передернулось — замечание Шалго больно задело его.
— Вполне возможно, что мои действия кажутся вам жестокими, — возразил он осторожно. — Но это совсем не так. Это просто моя принципиальность…
Толстяк нетерпеливо отмахнулся:
— Принципиальность? Давайте не будем обманывать друг друга, полковник. Мы оба с вами — игрушки в чужих руках. Э, да все равно, продолжайте. Извините, что я вас перебил. Но меня всегда злит, когда вполне понятные вещи замаскировываются высокопарными словами.
— Вы что же, считаете меня негодяем?
— Ничего подобного, полковник. Я считаю вас просто жестоким человеком, который способен погубить даже собственного племянника, если интересы «Интеллидженс сервис» требуют этого. А вы боитесь, не смеете возразить.
— Так вот слушайте, — слегка повышая голос и чуточку торжественно начал Шавош. — Я приемлю ваш эпитет «жестокий» и подтверждаю, что, если Кальман Борши стал предателем, перебежав на сторону коммунистов, я без колебания убью его, хотя потом и буду горевать по нем, потому что люблю его! Вы, Шалго, не способны этого понять, потому что вы жалкий обыватель, у вас действительно нет никаких принципов. Вы лишь ради собственной корысти любите свою профессию и занимаетесь ею со страстью картежника.
Шалго с усмешкой выслушал выпад разгневанного Шавоша. Нет, он не оскорбился, напротив, даже был рад, что ему удалось вывести Шавоша из себя.
— Браво, полковник! Я жалкий обыватель! Но и у меня тоже есть кое-какие принципы. Если вас интересует, я могу их вам перечислить.
Он поудобнее уселся в кресле, закурил сигару и сквозь облако табачного дыма посмотрел на морщинистое лицо Шавоша, который, чтобы дать улечься своему гневу, снова сидел строгий и подтянутый.
— Мой первый принцип: я не поеду в Будапешт и не стану вербовать вашего племянника. Если же я узнаю, что вы пытаетесь это сделать сами, я помешаю вам.
Шавош уже полностью обрел спокойствие и, пожалуй, несколько высокомерно, заметил:
— А вы не считаете, что сами находитесь у нас в руках?
— О да! Только ведь и я не дурак, мой дорогой. Это вы можете видеть хотя бы из того материала, что я передал вам. Вы, полковник, не захотите разделаться со мной до тех пор, пока я располагаю известной вам информацией. Думаю, что вас все же интересует, кто из сотрудников ваших резидентур в Европе работает и на нас. А вот Оскар Шалго знает этих людей.
— Говорите яснее! — нетерпеливо перебил его Шавош. Он почувствовал, что намеки Шалго небеспредметны.
— Я говорю совершенно ясно, вы уже знаете, кто из людей в вашей венской миссии находится у меня на службе?
— Не болтайте ерунды.
— Не верите? — И Шалго продолжал с легким оттенком гордости: — А если я скажу, например, что вы принесли в жертву Пете и послали его к несуществующему агенту, вручив ему не шифровку, а бессмысленный набор цифр?
Как Шавош ни старался сохранить спокойствие, он побледнел.
— Откуда вам это известно?
— Уж не думаете ли вы, что я задаром открою вам этот секрет? — удивился Шалго. — Я готов сотрудничать с вами, но запомните — как равный с равным. Как компаньон! И если вы умный человек, вы с моей помощью сможете горы своротить. В моем портфеле хранится много интересных материалов. В том числе найдется в нем и кое-какая занятная информация на самого Игнаца Шавоша. Но только не вздумайте ставить мне ловушки или подсылать наемного убийцу, потому что я имею обыкновение работать с пятикратной подстраховкой.
Шавош был поражен, слушая темпераментное словоизвержение толстяка. Перед ним сидел совершенно иной, доселе незнакомый ему Шалго, и Шавош подсознательно чувствовал, что каждое его слово сказано всерьез. А Шалго продолжал:
— Я предлагаю вам один бизнес — величайшее дело вашей жизни, рядом с которым возня вокруг Кальмана Борши покажется вам просто жалкой суетой.
Шавош облизнул нижнюю губу и глубоко вздохнул.
— А именно?
— Выдайте мне Генриха фон Шликкена. В обмен я предлагаю вам список английской агентуры, работающей на французов.
Неожиданный оборот ошарашил Шавоша.
— Шликкена? Но как вы это себе представляете?
— Вы скажете мне, где и под каким именем он живет. Остальное — мое дело.
— И что вы собираетесь с ним сделать?
— Ничего особенного. Я просто убью его. Это единственная цель моей жизни. — В глазах Шалго засверкали грозные огоньки. — После того как я убью его, вы можете преспокойно покончить со мной. — Шалго неожиданно встал, взволнованный, прошел к окну и выглянул на улицу. — Знаете, полковник, — глуховатым голосом проговорил он, — у вас нет никаких гарантий, что Шликкен работает только на вас. К тому же это «засвеченный» разведчик. А у меня еще не тронутая сеть в Венгрии, и не какие-нибудь там ничтожные людишки, агенты первый сорт.
— Я дам вам ответ через неделю.
— Нет, немедленно! — возразил Шалго и отошел от окна. В голосе его звучала настоящая мольба, когда он продолжал: — Полковник, за Шликкена я готов отдать все!..
Шавош встал, схватил Шалго за руку и, заглянув ему в глаза, воскликнул:
— За Кальмана Борши я могу отдать вам Шликкена! Дубна стоит многого!
Шалго выдержал пронзительный взгляд полковника. Тихо и очень серьезно он возразил:
— За Шликкена я отдам вам полковника Эрне Кару.
Шавош почувствовал странное головокружение.
И даже позднее, вечером, беседуя с одним из шефов «Интеллидженс сервис», Шавош все еще не мог освободиться от овладевшего им волнения. Он просто не мог прийти в себя.
Шеф, худощавый старик лет шестидесяти, сидел за столом и играл обыкновенной деревянной линейкой. О, шеф отлично понимал, какую ценность представляло предложение Шалго!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31