Я не удивлюсь, если узнаю, что Вадик убил корейца Кима, чтобы занять его место.
– Выходит, Вадик просто бандит! – воскликнул папа.
– Не исключено, – спокойно подтвердила Людвига Густавовна. – Но из этого не следует, что он вас обманет. В природе сытые хищники ходят на водопой и спокойно пьют воду вместе со своими жертвами.
– Слабое утешение, – заметил папа. – Что же нам делать?
– Материальное положение Вадика, насколько я знаю, позволяет ему купить вашу квартиру. Ему принадлежит половина казино. Другой половиной владеют итальянцы, два брата из Милана. И еще Вадик торгует детской одеждой. На детские товары льготные налоги. Любой потенциальный покупатель вашей квартиры может оказаться волком. Это вы, по крайней мере, уже знаете… Вот мы и пришли.
За углом светил смешными фонарями старый Арбат. Мы остановились возле обновленного особняка. Над входом пульсировала световая реклама «Казино DOG-GROUND». Людвига Густавовна протянула нам руки. Мы поблагодарили Людвигу Густавовну и побрели домой. По дороге я думал, что и в моей жизни появилась своя «Собачья площадка». Смутная тревога, жившая внутри с детских лет, сжала мне сердце.
– Что скажешь? – спросил папа.
– Что я могу сказать? – ответил я.
Через неделю мы переехали. Наш рояль Вадик покупать не стал. В полированной крышке «Стейнвея» он обнаружил потертости.
– Куплю новую «Ямаху». Лидке белый рояль иметь охота. Вас перевозка волнует? Не волнуйтесь, мои ребята вас мигом перевезут. Заметано.
«Стейнвей» в грузовой лифт нового дома не входил. Рабочие, нанятые Вадиком, оглашая гулкие лестничные пролеты сиплой матерщиной, втащили рояль на десятый этаж на руках. Мама беспокоилась, что они потребуют дополнительной платы. Но сиплый бугай с красной рожей прошипел:
– С нами разобрались. Все в ажуре…
Никакого письменного договора мы с Вадиком не заключили. Ни папа, ни мама, ни я не нашли в себе силы заговорить об этом. Как можно, глядя в глаза человеку, сообщить, что ты ему не доверяешь?!
Когда рабочие ушли, мы остались среди груды коробок с книгами, буфетов и разобранных шкафов, впервые одни за последние сутки. Над квартирой повисла угнетающая тишина. Переезд произошел. Богачами мы не стали. Никаких денег нам Вадик пока не дал. Каждый из нас думал об этом про себя. У меня на языке вертелись обидные слова в адрес родителей. Тянуло выговорить им за непростительную наивность. Но я сам хорош. Мой голос на семейном совете звучал громче других… Я первый ратовал за переезд. Во всем виновата наша интеллигентская мягкотелость. Что мы сделаем, если Вадик нам денег вообще не даст? Ничего. Документов, обязательств, расписок мы не имеем. Продажа и покупка жилья в Москве – дело новое и невероятное. Несмотря на первые ростки демократии, мы по привычке советских лет ощущаем себя подпольными аферистами. Страх перед властью пропитывает все наше существо. Почему Вадики, а не мы, так легко и быстро пользуются возможностью нового времени? Потому, что они волки? Тогда кто мы? Сумела же Людвига Густавовна приспособиться! Работает в самом волчьем логове и не боится. Конечно, она аристократка!
В чем же различие между аристократом и интеллигентом?
Аристократа с детства приучали к шпаге. Его учили не только морально, но и физически смолоду защищать свою честь. Вдалбливали: потерять честь страшнее, чем жизнь. Это вошло в гены. А в интеллигентных семьях с малолетства воспитывается пренебрежение к физической силе. Главное – интеллект. Поэтому мы хлюпики и трусы. Аристократы пошли с оружием в руках драться против красных. Интеллигенты сами подначивали красных, а потом писали друг на друга доносы и гнили в лагерях.
Папа потянулся за третьей сигаретой, когда в дверь позвонил Вадик. Достав из кейса машинку, Вадик принялся за подсчеты. Из цены нашей квартиры он вычел расходы, данные в виде взяток различным чиновникам, уплаты коммунальных услуг, просроченные нами за много месяцев, неоплаченные телефонные переговоры. За всеми вычетами, с учетом стоимости нашей квартиры, нам осталось четырнадцать тысяч сто двенадцать долларов. Вадик снова открыл кейс. Стодолларовые купюры, перехваченные банковской лентой, мы видели впервые. Вадик разорвал упаковку и ловко, словно колоду карт, пересчитал деньги.
– Теперь вы.
Папа заметил, что вполне доверяет Вадику. Но Вадик настоял на своем.
– Денежки любят счет… – изрек он и сосредоточенно дождался, пока мы медленно и бестолково покончили с проверкой.
– Порядок, – подытожил Вадик. – Сегодня вторник. Вера Николаевна, три дня вам на обустройство. В пятницу, как всегда, в тринадцать ноль-ноль, Элеонора у вас. Заметано? Свой бывший телефон помните? Если что, звоните…
Оставшись снова одни, мы переглянулись. Папа схватил за руки меня и маму. Мы заорали и, словно дикари вокруг жертвы, запрыгали вокруг долларов.
Окажись кто поблизости, попробуй его потом убедить, что он находится в приличной семье физика и двух музыкантов.., с консерваторским образованием.
Первой опомнилась мама. Она собрала деньга, спрятала их в жестяную коробку с надписью «Гречка» в заявила:
– Мужики, пора обмыть чаепитием нашу новую кухню. Ступайте в магазин.
Мы шли как на разведку. Кроме долларов Вадика, других денег в доме не оказалось. Мы взяли сто долларов и отправились на поиски торгового центра.
Преодолев месиво новостроек, забрызганные глиной из-под колес самосвала, мы вышли к цели. В двухэтажной коробке внизу торговали продуктами, на втором этаже тряпками и ширпотребом. Рядом с коммерческим отделом притулилась будка обмена валюты. Крепкий парень в камуфляжном костюме пускал к окошку по одному человеку. За окошком девица проверяла купюры на фальшивость. Она засовывала их в специальную машинку, слюнявила и терла ластиком. Когда наша сотенная оказалась у нее в руках, у меня по спине пробежал неприятный холодок – вдруг наша фальшивая?! Мы с папой переглянулись.
По папиным глазам я понял, что его посетила такая же мысль… Объективных причин для недоверия Вадику у нас не было. Он всегда аккуратно расплачивался с мамой за уроки, в последней сделке тоже пунктуально выполнил все, что обещал. Откуда наши сомнения?
Стодолларовая оказалась настоящей. Девица выдала из окошечка двести тысяч рублей! Такими богачами мы с папой никогда не были. Гулять так гулять!
Чай по обмывке квартиры превратился в пир. Снова на нашем столе шоколад, икра и торт, снова швейцарский сыр и забытая сырковая масса с изюмом. Мы чокались полусладким шампанским: мама пила только полусладкое.
Мы рассказали маме, какие приметы и заметки делали по дороге в магазин, чтобы не заблудиться на обратном пути. Смеялись до слез. Каким придется заводить новый гардероб? Без резиновых сапог нам теперь не обойтись. К резиновым сапогам вполне подойдет телогрейка. Почему-то вспомнили, что деревенские зовут телогрейку фуфайкой, а чашку для чая – бокалом. Каждое слово друг друга вызывало смех.
Нам требовалась разрядка. Слишком измотало нас напряжение последних дней. Опять мы просидели на кухне до глубокой ночи. Стелили матрасы прямо на полу новой квартиры. Мы укладывались спать впервые обеспеченными людьми. Это чувство было настолько ново и волнительно, что погружаться в сон было жалко…
Поутру, за завтраком, мы держали совет, как поступить с деньгами. Доллары жгли нам внутренности. В нашей семье деньги долго не держались. Мама имела право на звание самой безалаберной хозяйки Дома полярников. Она могла выйти в магазин за хлебом и вернуться назад, потратив всю папину зарплату на шкатулку Палеха или хрустальную вазу для цветов.
Получай родители зарплату, как все, два раза в месяц, денег до получки им бы никогда не хватало.
Вести учет семейного бюджета родители не помышляли. Но деньги приходили постоянно. Кончилась папина зарплата, приносили пенсию маминому дедушке.
Кончалась пенсия, наступали дни выплаты в Росконцерте. Сбережений не получалось. По этой причине мы глядели два десятка лет в черно-белый экран старенького «Темпа». Пользовались холодильником «ЗИЛ», еще от маминого дедушки. Ручка у холодильника давно отвалилась и агрегат открывался и закрывался специальным крючком из гвоздя. Мы с папой облизывались на «Волгу» соседа Щербакова. Особенно когда он снаряжал ее во дворе для поездки в отпуск. Щербаков – заядлый рыбак и каждый год ездил в одно и то же место, на Азов, где река Кубань, образуя лиманы и рукава, впадает в море. После возвращения семейство Щербаковых, сияя шоколадным загаром, угощало соседей вялеными лещами и восторженно делилось приключениями отпуска.
Мы с папой не признавали ровное песчаное дно Азовского моря. Но с каким наслаждением мы бы отправились на машине в Коктебель. Мы обожали нырять между скал в масках. Плавать под водой и разглядывать удивительную морскую жизнь. Пугать смешных злющих крабов, любоваться переливом медуз. Люди везли с юга фрукты, мы же тащили мешок с камнями. Как мы мучились, оставляя часть коллекции камешков – все собранное нам увезти не под силу. Вот если машина…
В нашей семье только мама не умела плавать. Она окуналась возле берега и с волнением дожидалась, пока мы вынырнем. Мама очень боялась глубины. Ей казалось, что там нас поджидают ужасные чудовища, вроде осьминогов и огромных акул. Коктебель вспоминался как рай. О поездке туда на собственной машине можно только мечтать…
В то утро все наши мечты могли стать явью. В жестяной коробке с надписью «Гречка» дремали новенькие зеленые доллары. Но мы в первый раз в жизни решили не поддаваться соблазну, а проявить волю. Мы вложили деньги в рост. На пять тысяч долларов мы купили акции «МММ», на пять тысяч открыли счет в банке «Чара». Мы приняли такое решение, рассудив, что если одна из фирм лопнет, мы подстрахованы другой. Проделав эту финансовую операцию, мы вздохнули с облегчением.
Теперь наш капитал рос с каждым днем. Укладываясь спать, мы знали, что стали богаче на сорок – пятьдесят долларов. Семья заболела золотой лихорадкой. Владельцы «МММ» и «Чары» стали для нас ближе друзей и родственников. Рекламу «МММ» мы смотрели как самый захватывающий остросюжетный фильм. Чтобы получать полное удовольствие, мы совершили единственную покупку – приобрели цветной «Панасоник». Мы не замечали, что братья из рекламы Мавроди, владельца «МММ», скорее смахивают на Шариковых из «Собачьего сердца» Булгакова. Мы видели в них наших сообщников, людей новой формации, предвестников всеобщего демократического рая.
Сообщения, что наши акции растут на двадцать процентов в сутки, воспринимались нами нормальным и приятным ходом вещей. А как же иначе? Там наши деньги.
Мама, сославшись на самочувствие, отказала в занятиях Элеоноре. Зачем давать уроки сопливой девчонке, если мы теперь богачи. Другие ученики сами отвалились. Возить своих чад на окраину у родителей не хватало времени и сил.
Теперь посторонние занятия нас не отвлекали.
У нас появились новые заботы. Раз в месяц нужно было отстоять очередь в банке «Чара», чтобы вынуть проценты и положить деньги снова. По вечерам с карандашом в руке подсчитывали суточный заработок.
В коробке с надписью «Гречка» теперь хранились акции «МММ» и бумаги «Чары». Хотя мы ничем серьезным в то время не занимались, времени нам не хватало. Мы даже не успевали распаковать и расставить вещи. Книги продолжали покоиться в коробках. Я по узлам искал себе носки и полотенца. «Панасоник» в доме не выключался. Мы боялись пропустить сообщение о наших финансовых магнатах. У нас пропал аппетит. На кухонном столе заветривалась любимая нами икра. Мы то и дело отправляли в мусоропровод лежалые паштеты в заграничных упаковках. Папа осунулся, в глазах его появился нездоровый блеск, а щеки часто покрывались розовыми пятнами. Акции «МММ» выросли в три раза. Вклад в банке «Чара» удвоился, В разгар лета мы даже и не помышляли уехать на отдых.
Вокруг нашего дома продолжалась стройка. Поднимая жуткую пыль, мимо подъезда проносились самосвалы. Мама из магазина являлась запыленной, как из многодневного похода по пустыне. Я, ненавидящий нечищеную обувь, перестал брать в руки сапожную щетку. Нам теперь ничего не стоило позволить себе самый лучший санаторий в Крыму, но мы не могли удалиться от центра событий. Мы ловили и обсуждали все слухи.
В Москве стояла жара, но возле банка «Чара» и на Варшавке всегда толпился народ. С каждым днем народу становилось все больше. Желание быстро разбогатеть заставляло десятки тысяч людей каждый день покупать акции и нести деньги в банк. Москвичи продавали все, что у них было: квартиры, дачи, машины.
Люди часами выстаивали в очередях, чтобы отдать свои деньги.
Главным нашим удовольствием стало составление проектов на будущее. Домик в Крыму ушел на второй план. Мы с папой задумались о строительстве загородного дома. Под Москвой стали продаваться участки. Днем мы скупали рекламные издания, а вечерами изучали предложения.
Папа всю жизнь мечтал построить дачу своими руками. А теперь, когда появилась реальная возможность для осуществления подобного плана, папа ушел в затею с головой. По мере увеличения нашего капитала план менялся. Проект дачи перерастал в замысел загородного дома для проживания круглый год.
Снова мы сидели до ночи на кухне и спорили. Мама только успевала выбрасывать окурки из пепельницы.
Дым стоял коромыслом. Каким должен быть наш дом? Вокруг все больше бандитов. Загородный дом лучше построить как крепость. Огромный забор вокруг. Крепкие стальные ворота. Первый этаж папа предлагал лишить окон, а еще надежнее засыпать грунтом. Получится, что на пригорке стоит одноэтажный дом. На первом этаже, скрытом под землей, расположить кухню, ванную с бассейном, гараж и все хозяйственные службы.
Я убеждал отца, что сидеть в бункере целыми днями глупо. Если нас захотят ограбить, никакой грунт не поможет. Я понимал, что папа не так боится разбойничьих набегов, тут достаточно хорошей собаки, он подсознательно желает спрятать себя от глаз государства. Дом большой, а кажется маленьким. Для этого хорошо спрятать один этаж под грунт.
– Папа, перестань дрожать. Ты уже живешь на проценты, как капиталист, а мыслишь, как забитый советский служащий. Ты привык, что вам разрешали строить курятники на шести сотках. Вся страна отдыхала в курятниках. Что можно спросить с человека, если у него психология курицы? Сиди и жди, пока тебе отрежут голову и засунут в суп. Тебе непонятно, что этим власть давила в человеке чувство собственного достоинства?! Вот и добились. Работать по-настоящему и жить красиво народ боится. Лучше тихо украсть и скромно спрятаться.
Папа злился, говорил, что я не понимаю, где живу. Ему, засекреченному ученому, лучше знать, что к чему…
Мы ложились спать раздосадованные друг на друга. Папа злился на меня, я на него и на себя. Упрекая отца в трусости, я ловил себя на мысли, что спорю больше с собой. Я, может, в меньшей степени, но тоже испытывал страх и беспомощность перед принятием серьезных решений.
Но один из поступков, который я совершил неделю назад, давал повод для оптимизма. Папа этого сделать не мог, а я совершил – дал взятку чиновнику. Не знаю, как это получилось! Телефон на общих основаниях нам полагался через полтора-два года. Так официально значилось в открытке. Открытка пришла в ответ на наше заявление с просьбой о телефоне. Живя в стране не первый год, мы все понимали, что верить этому условному сроку надо с большими поправками.
Я набрался смелости и позвонил Вадику. В моем представлении Вадик мог все. Выслушав мои жалобные сентенции, Вадик спросил:
– Ты сколько предлагал?
Я не понял:
– Что – сколько?
– Сколько денег ты предложил начальнику узла? – повторил Вадик. В его голосе я услышал нотки раздражения.
– Там есть расценки. Деньги принимают только перед установкой. А этого надо ждать полтора года…
– Пацан! – рассердился Вадик. – Иди к начальнику узла. В конверт положи пятьсот долларов. Через три дня у тебя будет телефон.
– Вадик, я не смогу добиться приема. Там запись на три месяца вперед.
– У тебя в голове мозги или сено? Скажи, что ты из редакции пришел. Пришел брать интервью. – Вадик бросил трубку.
Когда я вошел в кабинет начальника телефонного узла, у меня тряслись ноги.
– Из какой газеты вы, молодой человек? – спросил меня чиновник с заплывшим глазом. У меня выступил холодный пот, и я лишился дара речи. Собрав все силы, я протянул конверт и прошептал:
– Там все написано.
Чиновник взял конверт, заглянул туда краем глаза и тихо, как будто разговор шел о давно понятном деле, спросил:
– Адрес?
Через неделю у нас связь с внешним миром состоялась. Папа пожал мне руку и долго расспрашивал.
Историю посещения чиновника мне пришлось пересказывать раз десять. Теперь телефон в нашей квартире звонил беспрерывно.
1 2 3 4 5 6
– Выходит, Вадик просто бандит! – воскликнул папа.
– Не исключено, – спокойно подтвердила Людвига Густавовна. – Но из этого не следует, что он вас обманет. В природе сытые хищники ходят на водопой и спокойно пьют воду вместе со своими жертвами.
– Слабое утешение, – заметил папа. – Что же нам делать?
– Материальное положение Вадика, насколько я знаю, позволяет ему купить вашу квартиру. Ему принадлежит половина казино. Другой половиной владеют итальянцы, два брата из Милана. И еще Вадик торгует детской одеждой. На детские товары льготные налоги. Любой потенциальный покупатель вашей квартиры может оказаться волком. Это вы, по крайней мере, уже знаете… Вот мы и пришли.
За углом светил смешными фонарями старый Арбат. Мы остановились возле обновленного особняка. Над входом пульсировала световая реклама «Казино DOG-GROUND». Людвига Густавовна протянула нам руки. Мы поблагодарили Людвигу Густавовну и побрели домой. По дороге я думал, что и в моей жизни появилась своя «Собачья площадка». Смутная тревога, жившая внутри с детских лет, сжала мне сердце.
– Что скажешь? – спросил папа.
– Что я могу сказать? – ответил я.
Через неделю мы переехали. Наш рояль Вадик покупать не стал. В полированной крышке «Стейнвея» он обнаружил потертости.
– Куплю новую «Ямаху». Лидке белый рояль иметь охота. Вас перевозка волнует? Не волнуйтесь, мои ребята вас мигом перевезут. Заметано.
«Стейнвей» в грузовой лифт нового дома не входил. Рабочие, нанятые Вадиком, оглашая гулкие лестничные пролеты сиплой матерщиной, втащили рояль на десятый этаж на руках. Мама беспокоилась, что они потребуют дополнительной платы. Но сиплый бугай с красной рожей прошипел:
– С нами разобрались. Все в ажуре…
Никакого письменного договора мы с Вадиком не заключили. Ни папа, ни мама, ни я не нашли в себе силы заговорить об этом. Как можно, глядя в глаза человеку, сообщить, что ты ему не доверяешь?!
Когда рабочие ушли, мы остались среди груды коробок с книгами, буфетов и разобранных шкафов, впервые одни за последние сутки. Над квартирой повисла угнетающая тишина. Переезд произошел. Богачами мы не стали. Никаких денег нам Вадик пока не дал. Каждый из нас думал об этом про себя. У меня на языке вертелись обидные слова в адрес родителей. Тянуло выговорить им за непростительную наивность. Но я сам хорош. Мой голос на семейном совете звучал громче других… Я первый ратовал за переезд. Во всем виновата наша интеллигентская мягкотелость. Что мы сделаем, если Вадик нам денег вообще не даст? Ничего. Документов, обязательств, расписок мы не имеем. Продажа и покупка жилья в Москве – дело новое и невероятное. Несмотря на первые ростки демократии, мы по привычке советских лет ощущаем себя подпольными аферистами. Страх перед властью пропитывает все наше существо. Почему Вадики, а не мы, так легко и быстро пользуются возможностью нового времени? Потому, что они волки? Тогда кто мы? Сумела же Людвига Густавовна приспособиться! Работает в самом волчьем логове и не боится. Конечно, она аристократка!
В чем же различие между аристократом и интеллигентом?
Аристократа с детства приучали к шпаге. Его учили не только морально, но и физически смолоду защищать свою честь. Вдалбливали: потерять честь страшнее, чем жизнь. Это вошло в гены. А в интеллигентных семьях с малолетства воспитывается пренебрежение к физической силе. Главное – интеллект. Поэтому мы хлюпики и трусы. Аристократы пошли с оружием в руках драться против красных. Интеллигенты сами подначивали красных, а потом писали друг на друга доносы и гнили в лагерях.
Папа потянулся за третьей сигаретой, когда в дверь позвонил Вадик. Достав из кейса машинку, Вадик принялся за подсчеты. Из цены нашей квартиры он вычел расходы, данные в виде взяток различным чиновникам, уплаты коммунальных услуг, просроченные нами за много месяцев, неоплаченные телефонные переговоры. За всеми вычетами, с учетом стоимости нашей квартиры, нам осталось четырнадцать тысяч сто двенадцать долларов. Вадик снова открыл кейс. Стодолларовые купюры, перехваченные банковской лентой, мы видели впервые. Вадик разорвал упаковку и ловко, словно колоду карт, пересчитал деньги.
– Теперь вы.
Папа заметил, что вполне доверяет Вадику. Но Вадик настоял на своем.
– Денежки любят счет… – изрек он и сосредоточенно дождался, пока мы медленно и бестолково покончили с проверкой.
– Порядок, – подытожил Вадик. – Сегодня вторник. Вера Николаевна, три дня вам на обустройство. В пятницу, как всегда, в тринадцать ноль-ноль, Элеонора у вас. Заметано? Свой бывший телефон помните? Если что, звоните…
Оставшись снова одни, мы переглянулись. Папа схватил за руки меня и маму. Мы заорали и, словно дикари вокруг жертвы, запрыгали вокруг долларов.
Окажись кто поблизости, попробуй его потом убедить, что он находится в приличной семье физика и двух музыкантов.., с консерваторским образованием.
Первой опомнилась мама. Она собрала деньга, спрятала их в жестяную коробку с надписью «Гречка» в заявила:
– Мужики, пора обмыть чаепитием нашу новую кухню. Ступайте в магазин.
Мы шли как на разведку. Кроме долларов Вадика, других денег в доме не оказалось. Мы взяли сто долларов и отправились на поиски торгового центра.
Преодолев месиво новостроек, забрызганные глиной из-под колес самосвала, мы вышли к цели. В двухэтажной коробке внизу торговали продуктами, на втором этаже тряпками и ширпотребом. Рядом с коммерческим отделом притулилась будка обмена валюты. Крепкий парень в камуфляжном костюме пускал к окошку по одному человеку. За окошком девица проверяла купюры на фальшивость. Она засовывала их в специальную машинку, слюнявила и терла ластиком. Когда наша сотенная оказалась у нее в руках, у меня по спине пробежал неприятный холодок – вдруг наша фальшивая?! Мы с папой переглянулись.
По папиным глазам я понял, что его посетила такая же мысль… Объективных причин для недоверия Вадику у нас не было. Он всегда аккуратно расплачивался с мамой за уроки, в последней сделке тоже пунктуально выполнил все, что обещал. Откуда наши сомнения?
Стодолларовая оказалась настоящей. Девица выдала из окошечка двести тысяч рублей! Такими богачами мы с папой никогда не были. Гулять так гулять!
Чай по обмывке квартиры превратился в пир. Снова на нашем столе шоколад, икра и торт, снова швейцарский сыр и забытая сырковая масса с изюмом. Мы чокались полусладким шампанским: мама пила только полусладкое.
Мы рассказали маме, какие приметы и заметки делали по дороге в магазин, чтобы не заблудиться на обратном пути. Смеялись до слез. Каким придется заводить новый гардероб? Без резиновых сапог нам теперь не обойтись. К резиновым сапогам вполне подойдет телогрейка. Почему-то вспомнили, что деревенские зовут телогрейку фуфайкой, а чашку для чая – бокалом. Каждое слово друг друга вызывало смех.
Нам требовалась разрядка. Слишком измотало нас напряжение последних дней. Опять мы просидели на кухне до глубокой ночи. Стелили матрасы прямо на полу новой квартиры. Мы укладывались спать впервые обеспеченными людьми. Это чувство было настолько ново и волнительно, что погружаться в сон было жалко…
Поутру, за завтраком, мы держали совет, как поступить с деньгами. Доллары жгли нам внутренности. В нашей семье деньги долго не держались. Мама имела право на звание самой безалаберной хозяйки Дома полярников. Она могла выйти в магазин за хлебом и вернуться назад, потратив всю папину зарплату на шкатулку Палеха или хрустальную вазу для цветов.
Получай родители зарплату, как все, два раза в месяц, денег до получки им бы никогда не хватало.
Вести учет семейного бюджета родители не помышляли. Но деньги приходили постоянно. Кончилась папина зарплата, приносили пенсию маминому дедушке.
Кончалась пенсия, наступали дни выплаты в Росконцерте. Сбережений не получалось. По этой причине мы глядели два десятка лет в черно-белый экран старенького «Темпа». Пользовались холодильником «ЗИЛ», еще от маминого дедушки. Ручка у холодильника давно отвалилась и агрегат открывался и закрывался специальным крючком из гвоздя. Мы с папой облизывались на «Волгу» соседа Щербакова. Особенно когда он снаряжал ее во дворе для поездки в отпуск. Щербаков – заядлый рыбак и каждый год ездил в одно и то же место, на Азов, где река Кубань, образуя лиманы и рукава, впадает в море. После возвращения семейство Щербаковых, сияя шоколадным загаром, угощало соседей вялеными лещами и восторженно делилось приключениями отпуска.
Мы с папой не признавали ровное песчаное дно Азовского моря. Но с каким наслаждением мы бы отправились на машине в Коктебель. Мы обожали нырять между скал в масках. Плавать под водой и разглядывать удивительную морскую жизнь. Пугать смешных злющих крабов, любоваться переливом медуз. Люди везли с юга фрукты, мы же тащили мешок с камнями. Как мы мучились, оставляя часть коллекции камешков – все собранное нам увезти не под силу. Вот если машина…
В нашей семье только мама не умела плавать. Она окуналась возле берега и с волнением дожидалась, пока мы вынырнем. Мама очень боялась глубины. Ей казалось, что там нас поджидают ужасные чудовища, вроде осьминогов и огромных акул. Коктебель вспоминался как рай. О поездке туда на собственной машине можно только мечтать…
В то утро все наши мечты могли стать явью. В жестяной коробке с надписью «Гречка» дремали новенькие зеленые доллары. Но мы в первый раз в жизни решили не поддаваться соблазну, а проявить волю. Мы вложили деньги в рост. На пять тысяч долларов мы купили акции «МММ», на пять тысяч открыли счет в банке «Чара». Мы приняли такое решение, рассудив, что если одна из фирм лопнет, мы подстрахованы другой. Проделав эту финансовую операцию, мы вздохнули с облегчением.
Теперь наш капитал рос с каждым днем. Укладываясь спать, мы знали, что стали богаче на сорок – пятьдесят долларов. Семья заболела золотой лихорадкой. Владельцы «МММ» и «Чары» стали для нас ближе друзей и родственников. Рекламу «МММ» мы смотрели как самый захватывающий остросюжетный фильм. Чтобы получать полное удовольствие, мы совершили единственную покупку – приобрели цветной «Панасоник». Мы не замечали, что братья из рекламы Мавроди, владельца «МММ», скорее смахивают на Шариковых из «Собачьего сердца» Булгакова. Мы видели в них наших сообщников, людей новой формации, предвестников всеобщего демократического рая.
Сообщения, что наши акции растут на двадцать процентов в сутки, воспринимались нами нормальным и приятным ходом вещей. А как же иначе? Там наши деньги.
Мама, сославшись на самочувствие, отказала в занятиях Элеоноре. Зачем давать уроки сопливой девчонке, если мы теперь богачи. Другие ученики сами отвалились. Возить своих чад на окраину у родителей не хватало времени и сил.
Теперь посторонние занятия нас не отвлекали.
У нас появились новые заботы. Раз в месяц нужно было отстоять очередь в банке «Чара», чтобы вынуть проценты и положить деньги снова. По вечерам с карандашом в руке подсчитывали суточный заработок.
В коробке с надписью «Гречка» теперь хранились акции «МММ» и бумаги «Чары». Хотя мы ничем серьезным в то время не занимались, времени нам не хватало. Мы даже не успевали распаковать и расставить вещи. Книги продолжали покоиться в коробках. Я по узлам искал себе носки и полотенца. «Панасоник» в доме не выключался. Мы боялись пропустить сообщение о наших финансовых магнатах. У нас пропал аппетит. На кухонном столе заветривалась любимая нами икра. Мы то и дело отправляли в мусоропровод лежалые паштеты в заграничных упаковках. Папа осунулся, в глазах его появился нездоровый блеск, а щеки часто покрывались розовыми пятнами. Акции «МММ» выросли в три раза. Вклад в банке «Чара» удвоился, В разгар лета мы даже и не помышляли уехать на отдых.
Вокруг нашего дома продолжалась стройка. Поднимая жуткую пыль, мимо подъезда проносились самосвалы. Мама из магазина являлась запыленной, как из многодневного похода по пустыне. Я, ненавидящий нечищеную обувь, перестал брать в руки сапожную щетку. Нам теперь ничего не стоило позволить себе самый лучший санаторий в Крыму, но мы не могли удалиться от центра событий. Мы ловили и обсуждали все слухи.
В Москве стояла жара, но возле банка «Чара» и на Варшавке всегда толпился народ. С каждым днем народу становилось все больше. Желание быстро разбогатеть заставляло десятки тысяч людей каждый день покупать акции и нести деньги в банк. Москвичи продавали все, что у них было: квартиры, дачи, машины.
Люди часами выстаивали в очередях, чтобы отдать свои деньги.
Главным нашим удовольствием стало составление проектов на будущее. Домик в Крыму ушел на второй план. Мы с папой задумались о строительстве загородного дома. Под Москвой стали продаваться участки. Днем мы скупали рекламные издания, а вечерами изучали предложения.
Папа всю жизнь мечтал построить дачу своими руками. А теперь, когда появилась реальная возможность для осуществления подобного плана, папа ушел в затею с головой. По мере увеличения нашего капитала план менялся. Проект дачи перерастал в замысел загородного дома для проживания круглый год.
Снова мы сидели до ночи на кухне и спорили. Мама только успевала выбрасывать окурки из пепельницы.
Дым стоял коромыслом. Каким должен быть наш дом? Вокруг все больше бандитов. Загородный дом лучше построить как крепость. Огромный забор вокруг. Крепкие стальные ворота. Первый этаж папа предлагал лишить окон, а еще надежнее засыпать грунтом. Получится, что на пригорке стоит одноэтажный дом. На первом этаже, скрытом под землей, расположить кухню, ванную с бассейном, гараж и все хозяйственные службы.
Я убеждал отца, что сидеть в бункере целыми днями глупо. Если нас захотят ограбить, никакой грунт не поможет. Я понимал, что папа не так боится разбойничьих набегов, тут достаточно хорошей собаки, он подсознательно желает спрятать себя от глаз государства. Дом большой, а кажется маленьким. Для этого хорошо спрятать один этаж под грунт.
– Папа, перестань дрожать. Ты уже живешь на проценты, как капиталист, а мыслишь, как забитый советский служащий. Ты привык, что вам разрешали строить курятники на шести сотках. Вся страна отдыхала в курятниках. Что можно спросить с человека, если у него психология курицы? Сиди и жди, пока тебе отрежут голову и засунут в суп. Тебе непонятно, что этим власть давила в человеке чувство собственного достоинства?! Вот и добились. Работать по-настоящему и жить красиво народ боится. Лучше тихо украсть и скромно спрятаться.
Папа злился, говорил, что я не понимаю, где живу. Ему, засекреченному ученому, лучше знать, что к чему…
Мы ложились спать раздосадованные друг на друга. Папа злился на меня, я на него и на себя. Упрекая отца в трусости, я ловил себя на мысли, что спорю больше с собой. Я, может, в меньшей степени, но тоже испытывал страх и беспомощность перед принятием серьезных решений.
Но один из поступков, который я совершил неделю назад, давал повод для оптимизма. Папа этого сделать не мог, а я совершил – дал взятку чиновнику. Не знаю, как это получилось! Телефон на общих основаниях нам полагался через полтора-два года. Так официально значилось в открытке. Открытка пришла в ответ на наше заявление с просьбой о телефоне. Живя в стране не первый год, мы все понимали, что верить этому условному сроку надо с большими поправками.
Я набрался смелости и позвонил Вадику. В моем представлении Вадик мог все. Выслушав мои жалобные сентенции, Вадик спросил:
– Ты сколько предлагал?
Я не понял:
– Что – сколько?
– Сколько денег ты предложил начальнику узла? – повторил Вадик. В его голосе я услышал нотки раздражения.
– Там есть расценки. Деньги принимают только перед установкой. А этого надо ждать полтора года…
– Пацан! – рассердился Вадик. – Иди к начальнику узла. В конверт положи пятьсот долларов. Через три дня у тебя будет телефон.
– Вадик, я не смогу добиться приема. Там запись на три месяца вперед.
– У тебя в голове мозги или сено? Скажи, что ты из редакции пришел. Пришел брать интервью. – Вадик бросил трубку.
Когда я вошел в кабинет начальника телефонного узла, у меня тряслись ноги.
– Из какой газеты вы, молодой человек? – спросил меня чиновник с заплывшим глазом. У меня выступил холодный пот, и я лишился дара речи. Собрав все силы, я протянул конверт и прошептал:
– Там все написано.
Чиновник взял конверт, заглянул туда краем глаза и тихо, как будто разговор шел о давно понятном деле, спросил:
– Адрес?
Через неделю у нас связь с внешним миром состоялась. Папа пожал мне руку и долго расспрашивал.
Историю посещения чиновника мне пришлось пересказывать раз десять. Теперь телефон в нашей квартире звонил беспрерывно.
1 2 3 4 5 6