— Да нет же! Отродясь в Красных песках не бывал и врать о тамошней жизни не буду. А вот шел я как-то в большую сушь к Голубому озеру и встретил по дороге женщин из племени кукусат, ловивших змеерыб в пересохшем русле Уллы.— Так в воде ловили или в земле? — нетерпеливо уточнил кто-то, пока Эврих усаживался на свободное место у костра.— В иле. Улла в тот год совсем пересохла, и женщины, идя по руслу её, даже ног не замочили. Они тоже шли к Голубому озеру с бурдюками для воды. И все время высматривали что-то под ногами, а я поначалу не мог понять, чего они ищут. Потом гляжу, одна нагибается и длинным ножом вырубает из сухой грязи высокий такой брусок. Срезает с него верхушку, с дырой посредине. А брусок этот внутри пустой и сырой. Женщина хихикает, глянь, говорит, кто-то там шевелится! Переворачивает взрезанный брусок, и из него вылетает и шлепается на потрескавшуюся от жары землю премерзкая тварь. Извивается и шипит, как змея, вот только не ползет, а подпрыгивает. — Пацалат показал рукой, как подпрыгивал гогосергал, прежде чем женщина отсекла ему голову и сунула добычу в заплечную корзину.Слушая про похожую на угря рыбу, которая во время засухи роет в вязком иле нору и засыпает в ней до наступления сезона дождей, пришедшие с Газахларом воины недоверчиво качали головами, но один из деревенских стариков, вступившись за рассказчика, подтвердил, что в верховьях Уллы действительно водится такое существо. Кожа его выделяет много слизи, которая, застывая коркой, склеивает ил, и вокруг гогосергала образуется что-то вроде кокона или скорлупы. А дышит диковинная тварь через выходящую на поверхность дыру, через которую залезала в нору. По этим-то дырам в сухом иле их и обнаруживают новоявленные рыболовы.— Вам так же трудно поверить в гогосергала, как многим моим соплеменникам — в существование каменных домов, самые большие из которых превышают размерами нашу деревню, — миролюбиво обратился старик к Серекану и ещё нескольким молодым воинам, продолжавшим утверждать, что их разыгрывают. — Послушайте-ка лучше, какая история произошла из-за недоверия в нашей деревне в дни моей юности.Глядя, как весело заблестели маленькие, утонувшие в морщинах стариковские глазки, Эврих приготовился услышать нечто забавное и пожалел, что не захватил с собой чернила и бумагу для заметок. Рассказанные у вечернего костра байки быстро забывались за дневными заботами, а между тем некоторые из них стоили того, чтобы он включил их в свои «Дополнения» к Салегриновым «Описаниям стран и земель».— Еще не так давно люди из далекого и славного Города Тысячи Храмов редко появлялись в этих местах. Они предпочитали добираться до Голубого озера неведомыми нам дорогами, по которым ослы и волы могли тащить тяжелогруженые телеги, которые я не раз видел в Озерной крепости. И если мы хотели наменять на крокодильи шкуры или перья пестрых птиц соль или хорошие железные ножи, нам приходилось отправляться либо к Голубому озеру, либо к слиянию Уллы с Великой рекой — Матерью рек, — называемой вами Гвадиа-рой. — Старик огладил куцую, состоящую из дюжины волосков бородку, которую, судя по всему, считал лучшим своим украшением и, неодобрительно посмотрев на Газахларовых воинов, весело обменивающихся мнениями по поводу товарищей, слишком рано вернувшихся со свидания, на которое их якобы пригласили здешние девицы, продолжал;— И вот однажды Куцара — мой дядя по матери, вернувшись от слияния Уллы с Гвадиарой, привез с собой очень дорогую, никогда прежде не виданную в наших краях вещь — маленькое зеркало, сделанное из чудесного серебристого стекла. Он отдал за него все, что повез на обмен, и очень им дорожил. Ему страшно нравилось открывать плетеную корзиночку и смотреться в дивное стекло, которое он почитал величайшим сокровищем. Так оно и было, ибо потом у нас появились зеркала из бронзы и меди, но такого ясного и чистого — стеклянного — никто из нас с тех пор не видал.— Ой, не томи, старик! — поторопил рассказчика Аджам. — Ты дело сказывай, а то пока солнышко взойдет, роса очи выест.— Так я и говорю: никому не доверил своей тайны Куцара. То ли боялся, что все будут просить у него посмотреться в волшебное стекло и разобьют его, то ли опасался, что главный колдун заберет зеркало себе, дабы увеличить силу вещего танца. Но, как бы то ни было, никому он о нем ни словечком не обмолвился, а сам так часто украдкой посматривал в него, что заметила это жена Куцары. Выбрала время, когда не было его поблизости, и заглянула в заветную корзиночку. Увидела в зеркале молодую красивую женщину и заплакала: «Купил Куцара новую жену на торгу и прячет в колдовской корзинке! Весь день она отдыхает, пока я не покладая рук тружусь, а ночью, когда я с ног от усталости падаю и засыпаю, ублажает его!»Рассказчик сделал паузу, и слушатели вежливо заулыбались.— Услышала жалобы Куцаровой жены его мать, прибежала, заглянула в корзиночку и как завопит:«Это ещё что за старая карга! Уж коли притащилась в мою хижину со своей дочкой, изволь вылезать и работать, у нас тут каждая пара рук на счету!» Голос у матери моего дяди был такой, что его и на том берегу Уллы услышишь. Вот и услышал её отец Куцары, взобрался по лесенке в дом, заглянул в корзинку и, почтительно поклонившись хмурому морщинистому старцу, произнес: «Пожалуй в наш дом, уважаемый. Недостойно поступил мой сын, утаивая от нас новых родичей, да и вашему семейству тесновато небось в маленькой корзине, даже если она и волшебная».Старик из зеркала промолчал, и отец Куцары хотел повторить свое любезное предложение, ведь новый его родич был богат годами и вполне мог оказаться тугим на ухо, но тут в корзинку заглянул сын моего дядюшки. Увидел идущий поперек лба таращившегося на него из зеркала мальчишки шрам, означавший, что тот первый ребенок от первой жены и с криком: «Вор! Самозванец!» — ударил его в лицо зажатым в кулаке наконечником гарпуна, который обтачивал, сидя в тени хижины.Зеркало разлетелось вдребезги. Куцара очень из-за этого убивался, но ему некого было винить в случившемся кроме себя и своего недоверия. И тогда, чтобы загладить вину перед соплеменниками, он раздарил им все до единого осколки чудесного зеркала. — С этими словами рассказчик указал на висящее у себя на шее ожерелье из изящно обточенных позвонков крокодила, в один из которых был вставлен крохотный осколок зеркала, изрядно помутневшего и потемневшего от времени и влаги.— А я бы хотел послушать Гжемпа, — вызывающе поглядывая на Эвриха, произнес Серекан, когда сидящие у костра отсмеялись и в наступившей тишине стало отчетливо слышно, как потрескивают раскаленные уголья. — Как смеет он ловить змей, созданных Тахмаангом на погибель грабителям, ворам и клятвопреступникам?Поскольку натрудившийся за день змеелов давно ушел спать в хижину одного из своих старинных знакомцев, Серекану никто не ответил, и он с обличающим выражением лица ткнул пальцем в сторону арранта:— Нынче ты охотился вместе с ним за ндаггамв. Так, может, тебе есть что сказать в его и свое оправдание?Оправдываться перед безусым наглецом у Эвриха не было никакого желания, но оставить его выпад без ответа он тоже не мог. Ежели таких задир время от времени не одергивать, они запросто на шею сядут и много пакостей натворят. Да и собравшихся у костра негоже разочаровывать, ведь даже те из них, кто присоединился к Газахлару по распоряжению императора, начали привыкать, что у арранта всегда сыщется в запасе смешная или поучительная история и слов для разумного ответа он за море искать не поплывет.— Оправдываться мне перед тобой вроде бы не к чему — невелик кулик, — лениво протянул Эврих, окидывая Серекана нарочито оценивающим взглядом. — Однако ежели ответишь на мой вопрос, так и я скажу, почему не вижу в ловле змей ничего кощунственного.— Ну спрашивай, — милостиво разрешил юнец, прямо-таки раздуваясь от гордости и не замечая, как Аджам с Хамданом и другие знавшие Эвриха ещё по «Мраморному логову» воины перемигиваются и обмениваются понимающими взглядами.— Позволь узнать, где, по-твоему, больше клятвопреступников, воров и убийц: в Городе Тысячи Храмов или в здешних лесах?Серекан был не настолько глуп, чтобы торопиться с ответом, но сидящие у костра и не собирались его дожидаться.— Конечно, в столице! У нас вор на воре, грабитель на грабителе! Каждый лавочник, каждый трактирщик только о том и мечтает, как бы в чужой кошель руку запустить! — зашумели они, и Эврих с сокрушенным видом покачал головой.— Да уж, с этим поспорить трудно. Но тогда почему змеи, ежели и впрямь созданы Тахмаангом, дабы карать злодеев, предпочитают жить в этой глуши, а не в Городе Тысячи Храмов?— Те, которые здесь живут, просто от работы отлынивают! — крикнул кто-то с противоположной стороны костра, и аррант, радуясь вовремя поданной реплике, совершенно серьезно заявил:— Ну так вот лентяек Гжемп и отлавливает, дабы напомнить другим об их долге!Хотя Серекан смеялся вместе со всеми, брошенный им на Эвриха взгляд был полон неприкрытой злобы, и аррант подумал, что так вот, невзначай, люди и обзаводятся врагами, однако задерживаться на этой не слишком-то приятной мысли не стал.— В разных странах — разные обычаи, разные верования. Причем каждый, разумеется, считает свою веру истинной. Если хотите, я расскажу вам легенду о змее и голубке, которую мне не раз доводилось слышать во время путешествия по Вечной Степи.— Расскажи, расскажи! — раздалось сразу несколько голосов, и Эврих, отхлебнув из протянутой ему чаши, сделанной из половинки кокосового ореха, чуть хмельной, сладковатый напиток, начал рассказ:— В приморских городах Фухэй, Умуката и Дриза, возведенных на восточном краю Вечной Степи ещё до Последней войны, издавна верили в то, что колокольный звон, предупреждавший горожан о приближении врага, способен также отгонять всевозможную нечисть и нежить. А кое-кого из слуг и приспешников Ночного Пастуха, коего считают тамошние жители прародителем мирового зла, звук колокола может и вовсе лишить жизни. Потому-то вешают в том краю колокола испокон веку не только на вершинах дозорных башен, но и в маленьких деревенских храмах. Кочующие по Вечной Степи скотоводы посмеиваются над верой в очистительную силу колокольного звона, ибо поклоняются другим богам, и все же, разграбляя прибрежные деревни, не осмеливаются разрушать чужие храмы и снимать звонкоголосые колокола. После ухода кочевников разоренные деревни обычно отстраиваются заново, но случается, если большая часть их жителей пала в неравном бою или была угнана лихими людьми в рабство, от богатого селения остается только стоящее на холме святилище, и лишь ветер с моря заставляет иногда висящий на его башне колокол звенеть тихо и печально…— Этак ты нас всех, чего доброго, разрыдаться заставишь! — прервал Эвриха Жилоиз — приятель Серекана, выделявшийся среди других воинов обилием мускулов и полным отсутствием мозгов. — Ты нам про змея да про голубку сказывай, а не про плачущие колокола!— Дай срок, будет и про них, — пообещал аррант и, переждав, пока заинтересованные слушатели перестанут шикать на туповатого здоровяка, продолжал:— Шел как-то берегом моря одинокий путник. Возвращался из плена в родную деревню, и только-то у него добра и было, что похищенный во время бегства от кочевников лук да колчан, в котором с каждым днем становилось все меньше стрел. Даже имени он в плену лишился, получив вместо него кличку — Нань, что значит «добряк».Долог был путь Наня, и здорово парень отощал. Удавалось ему иногда зайца или суслика подстрелить, а чаще съедобными кореньями, водорослями или ракушками приходилось пробавляться, ибо стрелы он берег. Но как ни береги, а настал момент, когда осталось их у него всего две, и тут-то он и увидел, как вьется с жалобным криком над дикой вишней голубка, а по стволу дерева змея к гнезду подбирается, дабы малых птенцов сожрать.Жалко было расставаться Наню с предпоследней стрелой и все ж таки натянул он тетиву, прицелился и пригвоздил ею змею к дереву. Поглядел, как голубка, радостно воркуя, в гнездо к деткам своим опустилась, и побрел дальше. Высоко стрела его в ствол вонзилась, не достать ему её, не выдержат Наня тонкие ветви.Долго ли коротко ли шел путник, но вот сумерки начали сгущаться, и пришлось ему заночевать у подножия холма, на котором стояло заброшенное святилище — все, что осталось от большого и богатого селения. Закутавшись в плащ, заснул он, и приснился ему скверный сон: будто кто-то душит его. С криком открыл он глаза и понял, что не может шевельнуть ни рукой, ни ногой. Громадный змей опутал его своими кольцами, а сидящая на соседнем дереве голубка напрасно кричала, стараясь предупредить Наня о смертельной опасности.— О Великий Дух, — едва шевеля губами, прохрипел несчастный, — за что наслал ты на меня этого ужасного змея?— Я выследил тебя и умертвлю за то, что ты убил мою жену! — ответил ему змей человеческим голосом.— Ну что ж, поделом мне, — промолвил Нань и, закрыв глаза, приготовился к смерти, но тут змей, вместо того чтобы сжать свои страшные кольца, неожиданно распустил их и прошипел:— Я должен тебя убить, но помилую, если выполнишь ты мое условие. Был я некогда злым и жестоким человеком. За это Великий Дух после смерти моей заключил мою душу в тело гигантского змея. Много столетий томится она в змеином теле, и суждено ей пребывать в нем до тех пор, пока в полночь не зазвонит ради меня храмовый колокол. Если хочешь сохранить жизнь, поспеши ударить в него, ибо времени до полуночи осталось мало.Страх за себя и жалость к тому, кто столь страшно принужден был расплачиваться за совершенные злодеяния, заставили Наня пообещать змею, что он позвонит в колокол высящегося на холме храма. Едва освободившись от опутывавших его колец, он со всех ног бросился к древнему святилищу и, к ужасу своему, обнаружил, что ведущая на вершину деревянная лестница давно сгнила и обрушилась. В отчаянии Нань попытался вскарабкаться на колокольню по выщербленным от времени каменным стенам храма, но сорвался, не поднявшись и на десяток локтей. Снова и снова принимался он взбираться по каменным блокам, но тщетны были его усилия. А змей гневно шипел за его спиной, и жалобно вскрикивала кружившая над храмом голубка.И тогда Нань вспомнил, что у него осталась ещё в колчане стрела. Одна-единственная, последняя. Обрадовавшись, он решил, что колокол зазвонит, если попасть в него железным наконечником. Пусть тихо, но зазвонит! Вскинув лук, Нань натянул тетиву, прицелился и метнул стрелу в колокол.Змей замер, замер человек, и замолкла кружившая над храмом голубка. Густо прогудела тетива, свистнула стрела, но колокол не издал ни звука. То ли от волнения, то ли из-за темноты промахнулся Нань. А змей за его спиной разинул пасть и яростно прошипел:— Наступила полночь. Человек, готовься к смерти!Бросился он на несчастного Наня, и в тот же миг где-то высоко-высоко, тонко, чуть слышно, коротко пропел свою светлую песню храмовый колокол.И тотчас же с радостным возгласом исчез гигантский змей. Истаял, словно туман под жаркими солнечными лучами. Со вздохом облегчения опустился Нань на землю у подножия святилища, недоумевая, почему же зазвонил колокол. И долго бы пришлось ему гадать, если бы выглянувшая из-за туч луна не осветила лежащую подле его ног голубку с разбитой грудью. Тогда-то и догадался он, кто избавил его от неминуемой смерти, кто ценой собственной жизни заставил ровно в полночь запеть колокол старого храма…Воцарившуюся у костра тишину нарушил Жилоиз, сырым голосом произнесший:— Здорово горазд врать, аррант! Выдавил-таки слезу, негодяй!С тех пор как возглавляемый Газахларом отряд миновал пригороды Мванааке, Эвриху казалось, как это часто случалось и прежде, что он вступил в новый период жизни, подведя под старым толстую жирную черту. Ощущение было приятным — такой же обновленной, вероятно, чувствует себя сменившая кожу змея. Длилась, однако, эта иллюзия недолго и нынешним утром окончательно развеялась. Причин тому было несколько, но все пустяковые, а вот поди ж ты — и тех оказалось достаточно, чтобы сердце защемило от тревожного непокоя.Началось все с того, что проснулся он ранним утром в жарком поту, со слезами на глазах и неподъемной тяжестью на душе. Эврих редко помнил привидевшиеся ему сны, этот же продолжал стоять перед его внутренним взором даже после того, как он окунулся в прохладные воды Уллы и, разбудив Тартунга, попрыгал с мечом в руках, дабы освежить в памяти подзабывшиеся приемы и обучить юнца обращению с новым для него видом оружия. Купание и упражнения со специально вырезанными для этой цели деревянными мечами лишь чуть-чуть пригасили невесть с чего всплывшие из небытия картины сражения, происшедшего едва ли не два года назад, далеко-далеко, на границе Вечной Степи…Снова, будто наяву, вздымались перед ним желто-красные утесы, похожие на странно искривленных, изломанных и застывших в невообразимых позах великанов, усеявшие пологий каменистый склон, по которому двигалась лавина повозок со сновавшими между ними верховыми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44