— говорил дед Никита, задыхаясь от быстрого бега.
Опустив Андрейку на землю и продолжая держать его одной рукой, Степан другой обнял деда за плечи и прижал его так, что тот охнул.
— Отпусти, костолом, — крикнул он сердито, но все видели, что дед не сердится, а только пыхтит и трёт глаза, будто в них что-то попало. И Степан тоже не испугался, потому что, опустив Андрейку, опять обнял деда Никиту крепче прежнего…
— Знаю, Николай с Федоской говорили. Один он у меня остался, — сказал Степан дрогнувшим голосом. — Сохранил же мне сына, дед! — И тут он так прижал к себе деда Никиту, что тот уже по-настоящему закричал и забарахтался.
— Отстань, полоумный, — отбивался дед. — Это же не я, не я! То его Сашок из лесу на спине приволок, даром старые рёбра ломаешь!
Саша взглянул в голубые глаза Степана, так похожие на Андрейкины, и растерялся.
— Я только, я только его похоронить хотел, — забормотал он. — И лопату взял. А как же его хоронить, когда он живой?..
Степан не выдержал, рассмеялся. Смеялись и дед Никита, и молодой разведчик, а Саша покраснел и опустил голову.
Наконец Степану стало жалко мальчика.
— Ну, довольно, — скомандовал он шутливо. — Там разберёмся. Марш до хаты, голытьба!
— А мамка моя не пришла? — раздался около них низкий детский голос.
Степан обернулся. Маленькая фигурка в рубашке с забинтованными руками стояла перед ним. Широко раскрытые глаза смотрели с такой тоской, что все замолчали и опустили головы.
Молодой разведчик опередил Степана: нагнулся и осторожно взял за локти маленькие дрожащие руки.
— Ты, Гришака? — серьёзно спросил он. Мальчик кивнул головой, не отводя взгляда от его глаз.
— Мы твоё письмо нашли, — объяснил разведчик. — Вот и пришли. Твоя мамка тоже… — голос его дрогнул, — тоже вот так, может, придёт. Ты… ты, Гришака, надейся, ладно? — добавил он и почувствовал, что руки мальчика перестают сопротивляться, поддаваясь ласке.
— Я-то надеюсь… даже ночью, — тихо ответил Гришака и опустил голову, но, почувствовав, что разведчик осторожно поднимает его на руки, сразу выпрямился и отступил. — Маринку возьми, — сказал он отрывисто. — Она маленькая. А я, я сам большой. — И, повернувшись, зашагал к дому. По тому, как он осторожно приподнимал вытянутые руки, можно было понять, как они мучительно болят.
Бабушка Ульяна плакала, припав к груди Степана, точно всё её спокойствие и мужество сломились от радости неожиданной встречи.
— Стёпа, Стёпушка, вот как довелось свидеться! — повторяла она.
— Не плачь, бабуся, — тихо сказал Степан. — Вы вон сколько птенцов от смерти спасли. Этим утешайтесь. Ещё-то кто есть с вами?
— Наталкин Ванюшка, — отвечала бабушка Ульяна. Она вытерла глаза и выпрямилась: напоминание о детях сразу возвратило ей силы. — Да вот, кого видишь, все мы тут. А ты-то как тут оказался?
— По заданию, бабушка. Потом расскажу. А в Малинку начальник разрешил наведаться. Не терпелось узнать, как вы там. И вот узнал… — Степан опустил голову, замолчал. Между тем молодой разведчик, подхватив на руки близнецов, бегом донёс их до избушки и поставил на нары. Шёпот в углу заставил его обернуться. Гришака опередил его и теперь, нагнувшись к самому уху Маринки, говорил:
— Дядя Степан пришёл и ещё… По письму пришли. Значит, и мамка по нему придёт. Поняла?
— Поняла, — также тихо ответила Маринка и взглянула на брата сияющими глазами.
Глава 14
«МЫ СКОРО ВЕРНЁМСЯ»
Малыши давно уже заснули на нарах, заснул и измученный болью Гришака, а Саша и Андрейка, притащив два чурбака, сели рядом и, чуть дыша, слушали рассказ Степана.
Оказывается, в лесу жили партизаны. Они взрывали мосты и рельсы, нападали на немецкие обозы. А теперь из Москвы им пришлют самолёты с оружием и лекарствами, а раненых бойцов увезут в тыл.
— Нужно только ровное место, где самолёт может приземлиться, — договорил Степан и, свернув козью ножку, оглянулся: где бы прикурить?
Саша и Андрейка так и рванулись к коптилке, стоявшей на печке.
— Я!
— Нет я! — заговорили оба, одновременно хватаясь pа черепок с фитилём в медвежьем жире. Но тут же вскрикнули от огорчения: огонёк заколебался, пустил тонкую струйку дыма и погас…
В темноте раздался весёлый смех, какое-то чирканье, и огонёк зажигалки осветил Сашу и Андрейку, в полной растерянности продолжавших держаться за края черепка.
— А ну, давайте сюда вашу стосвечовую, — смеялся разведчик, — или примёрзли к краям?
Огонёк в черепке снова засветился.
— Вот я и думаю, что на Лебяжьем озере лучше всего, — продолжал Степан, когда все успокоились. — Ровно, и озеро большое, и место глухое. Таких мест немцы боятся, а партизанам они — родной дом. В разведку я сам вызвался идти: места родные, знакомые и… — тут Степан ласково потрепал Андрейкины светлые волосы, — об нём душа болела. Слышали мы, пропала Малинка, а всё думалось, хоть посмотреть, где мой хлопчик лежит…
— Я и лежал, — отозвался Андрейка. — Я и лежал. И даже не слышал, как меня Сашок тащил. Только помню, как они конфеты на траву покидали и нам велели поднимать. И я — тоже…
Степан сжал руки так, что пальцы громко хрустнули, и встал, головой почти упираясь в потолок.
— Спать пора, — отрывисто сказал он. — Нет, бабуся, мы не на нарах, а на полу, там свободнее.
Андрейка уже крепко спал и во сне продолжал держать руку отца, а Саша лежал рядом с ним и смотрел в темноту, пока золотые искры не запрыгали у него перед глазами, и думал.
Там, где-то за лесами, может быть, и мама тоже узнала про Малинку, и тоже думает, где её мальчик лежит. И тоже плачет, как бабушка Ульяна. А может быть, и сама тоже…
Перевернувшись, Саша уткнулся лицом в медвежью шкуру и крепко зажал руками рот.
Дрова в печке потрескивали так уютно, по-домашнему, и так аппетитно пахло в хате горячими лепёшками, что Степан, проснувшись, долго протирал глаза и вздыхал. Ему не верилось, что вот два шага до двери, а за ней холод, темнота и дальше чёрные трубы Малинки на белом снегу…
Он быстро овладел собой и тихонько толкнул спавшего товарища. А ещё через несколько минут лепёшки и горшок с кислым молоком стояли на столе, и бабушка Ульяна наливала в чашку горячую заячью похлёбку.
— Кушайте, кушайте, — ласково приговаривала она. — Мои хлопчики зайцев не ленятся таскать. Мешки ваши где? Я вам ещё лепёшек и зайчатины положу.
Разведчик пристально посмотрел на бабушку Ульяну.
— Цены вы себе не знаете, — неожиданно тепло сказал он, встал, подошёл к бабушке и крепко её поцеловал. — Мать у меня есть, на вас, бабушка, похожа, — точно извиняясь, добавил он. — Как бы ей тяжело на было, а около неё всегда люди греются.
Бабушка Ульяна ласково посмотрела на него.
— На то мы, старые люди, и на свете живём, чтобы молодым около нас тепло было, — просто ответила она.
Андрейка сидел возле отца, крепко держа его за руку. Он провожал глазами каждый кусок, который Степан брал с тарелки, и каждый раз только вздыхал.
— Тебе уж не жалко ли, что отец лепёшки ест? — весело спросил его разведчик.
— Жалко, — грустно отвечал Андрейка.
— Что?.. — Степан отодвинул тарелку с зайчатиной.
— Жалко, — так же грустно повторил Андрейка. — Потому что всё съешь и уйдёшь. Ты бы всё ел, ел, а я бы на тебя всё смотрел…
— Бабка, клади Степану целого зайца, — распорядился дед Никита. — Пускай на него Андрейка ещё полюбуется.
Но разведчики уже надевали топырившиеся сумки.
— Ну, не реветь, — строго сказал Степан, но ему и самому, Андрейка видел, было нелегко. — На днях опять тут будем и подарков принесём всем вам… — Обернувшись, он слегка подтолкнул Сашу и добавил: — А тебе, Сашок, за сына особый подарок будет. Соответствующий.
Саша не успел спросить, что это означает, как дверь открылась, и разведчики, наклонясь, чтобы не удариться о притолоку, шагнули через высокий порог и исчезли в темноте.
Андрейка по строгому приказу отца не посмел бежать за ним и только, прильнув к неплотно притворённой двери, долго смотрел в щёлочку, хотя там ничего не было видно.
— Хату выстудишь, — заворчал дед Никита. — Дверь закрой! Но и он поглядывал на дверь и тяжело вздыхал. — Точно окошко в свет открылось и опять закрылось, — проговорил он угрюмо и опустился на лавку.
А Саша, сидя на нарах, думал: что это за особый подарок обещал ему дядя Степан.
Глава 15
КОГДА ЖЕ?
Андрейка даже похудел за эту неделю, а Гришаку нельзя было оторвать от окна. Он дышал на тусклое замёрзшее стекло, пока на нём не появлялось светлое пятнышко, и сидел, припав к нему глазом.
— Гляди, нос к стеклу приморозишь! — ворчал дед Никита. Он старался делать вид, что ничего особенного не произошло, и часами очищал от коры тонкие ивовые прутики. Но корзинку из них сплёл такую кособокую, что было ясно: и дедовы мысли далеко-далеко.
Бабушке Ульяне задумываться было некогда. Малыши и хозяйство требовали много заботы, что порой не хватало дня. Но наступал вечер, угомонившаяся детвора засыпала, я тогда под тихое жужжание веретёна думы не давали покоя и бабушке.
— До чего только люди додумались! — вздыхала она. — Андрейка, а ну, как отец говорил-то?
— Через неделю ждите! — без запинки отвечал мальчик, так крепко затвердивший эту фразу. И уже от себя спрашивал: — Бабушка, а ведь они могут и раньше прийти, а?..
— Могут, — соглашалась бабушка Ульяна, подхватывая на нитке поющее веретено. — Если человек до неба добрался, то он уж всё может.
Страшное нетерпение, в котором дети жили изо дня в день, заслонило от них все другие интересы.
— Раньше спать ложитесь, полуношники, — ворчал дед Никита. — Сном время скорей пройдёт. — Но сам до позднего вечера перебирал связки лык или разминал заячьи шкурки, то и дело нагибаясь к замёрзшему оконцу: слух у деда был преострый и во многом заменял ему глаза.
— Я вот загадаю, чтобы во сне тятю увидеть, — сказал Андрейка, укладываясь на нары. — А ты кого?
— И я, — живо ответил Саша. — Маму! — добавил он и смутился, он не хотел напоминать Андрейке о его горе.
Саша открыл глаза и приподнялся на нарах: ещё темно, а бабушка Ульяна почему-то особенно суетится около печки с горящей лучиной в руке и что-то приговаривает.
— Мальчик мой родной! — услышал он.
Мама! Мама! Как живая, только в белом полушубке и шапке, наклонилась над ним, плачет и смеётся. Но Саша, нырнув под заячье одеяло, закутался в него о головой.
— Саша, Саша, да что же это! — услышал он встревоженный милый голос и закутался ещё больше.
— Пустите! — крикнул он, отбиваясь сквозь одеяло. — Я спать хочу! Я маму хочу видеть!
— Что же, тебе сквозь одеяло разве лучше видно? — услышал он чужой весёлый голос.
Одеяло полетело на пол, и Саша стремительно вскочил и кинулся к матери на шею.
— Я думал — ты во сне! — кричал он со слезами. — Я думал — ты во сне! И не хотел просыпаться!
Бабушка Ульяна долго не могла зажечь огоньком лучины фитилёк коптилки, так дрожали её руки. Дед Никита топтался рядом и, доставая из кармана свой верный кочедык, смотрел на него с удивлением, то прятал его обратно.
— Значит, так, — бормотал он, — значит, того… Да где ж это я его? Значит, так, дело-то какое!
А Саша плакал и плакал и не мог остановиться. Он прижимался к матери изо всех сил, точно боялся, что вот оторвётся, и она исчезнет.
Все были так взволнованы, что не заметили, как в дверь вошёл невысокий человек, тоже в полушубке и белой шапке, из-под которой выглядывали седые волосы. Он стоял и взволнованно смотрел на встречу матери с сыном. Потом внимательно оглядел всю избушку и спящих на нарах малышей.
— Детский сад! — весело заговорил он и, повернувшись к деду Никите, схватил его руку и крепко пожал её.
— Молодцы вы, болотные робинзоны, — сказал он и сам засмеялся удачно найденному слову. — Подумать только: какую кучу малышей уберегли!
Рука у него была маленькая, но от её пожатия дед Никита охнул и помахал онемевшими пальцами.
— Коли ты так и немцев жмёшь, старый… — проворчал он. — И ничего я тех ребят не спасал, то всё Сашок, что зараз ревёт, как блажной. Он это про Андрюшкин остров удумал. А ребят бабка Ульяна полный подол насобирала.
— Сашок? — переспросил старик. — А ну, постой, надо очки надеть да на него посмотреть. Эх, Верушка, ну какой из меня, старого филина, партизан? Без очков немца от берёзы не отличу!
Бабушка Ульяна наконец справилась с фитильком и, поставив коптилку на полочку около печи, подошла к дочери.
— Дай-ка и я, Веруша, на тебя посмотрю, — проговорила она взволнованно. — Сколько лет я тебя не видела. И вот где довелось свидеться!
Вера Николаевна отстранила Сашу и, обеими руками обняв бабушку Ульяну, крепко целовала её залитое слезами лицо.
— Мама, милая, спасибо, — сказала она.
Старик, довольный, кивнул головой:
— Хорошо, Вера Николаевна. Очень хорошо. Все видели, всё знаем. А теперь извольте собираться. Впереди неблизкий путь.
— Куда собираться? — крикнул Саша и, побледнев, схватил мать за руку. — Мама, ты опять уходишь? Я с тобой!
— Все вы с нами, — ответила Вера Николаевна, обнимая его, и, повернувшись к старикам, сказала: — Самолёт прилетит сегодня и заберёт вас всех.
— Я не хочу! — крикнул Саша. — Я с тобой!
— А я и сама с вами, — ответила Вера Николаевна, и голос её дрогнул. — Видишь? Левая рука почти не сгибается, я уже на фронте не гожусь. Буду работать в тыловом госпитале.
Саша осторожно взял руку матери.
— Совсем не сгибается? — спросил он. — И никогда не будет?
— Будет, — успокоила его Вера Николаевна. — Но нужно время и леченье. Вот Сергей Ильич, наш командир, меня и отправляет. — И она головой показала на старика, который в углу о чём-то оживлённо говорил с дедом Никитой.
— Чей командир? — спросил Саша.
— Нашего отряда. Партизанского. В тылу у немцев. Раненых мы на самолёте отправляем в госпиталь. А я вот в этот отряд попросилась, чтобы… — Вера Николаевна опять крепко обняла Сашу и шепнула ему на ухо: — искать моего мальчика.
— Да, и сегодня пришла сюда больная, сладу с твоей матерью нет! — откликнулся из угла Сергей Ильич, который, казалось Саше, мог всё сразу видеть и слышать. — Сегодня же вечером самолёт заберёт вас всех и её вместе с вами. А я вот тоже не утерпел посмотреть на ваше житьё, очень уж интересно.
Саша с матерью не заметили, что в хату вошёл Степан и с ним ещё несколько бойцов. Андрейка кинулся целовать отца. Маринка, босая, в одной рубашонке, забралась на скамейку и тихо сидела у стола, подпирая рукой румяную от сна щёчку, точь-в-точь как бабушка Ульяна в минуты отдыха. Сама бабушка Ульяна, отойдя в угол, что-то ласково шептала на ухо Гришаке. Тот стоял молча, потупившись, и упрямо качал головой.
— Куда ещё она за самолётом погонится? — расслышал Саша. — Не поеду и всё! — Голубые глаза мальчика казались тёмными, так глубоко они ушли под нахмуренные брови.
— Это Гришака? — тихо спросил Сергей Ильич деда Никиту и, подойдя к бабушке Ульяне, сказал: — Бабушка, на сборы вам два часа, до рассвета. Кто не умеет ходить на лыжах, повезём на санках. Нет их? Сейчас смастерим.
Лицо бабушки Ульяны побледнело.
— Скотина у нас, — проговорила она растерянно. — На погибель останется?
— В вашей хате мы устроим здравпункт, — объяснил Сергей Ильич. — Раненые будут лежать. Место удобное, немцы сюда не доберутся. Корова и коза нам пригодятся, раненых молоком поить будем. Что? Бык ещё? Ну, быка на мясо можно.
Гришака поднял голову.
— Мишку резать? Не дам! — Вся его маленькая фигурка ощетинилась. Он сжал кулаки и с вызовом шагнул вперёд.
Около глаз Сергея Ильича собрались весёлые морщинки. Протянув руку, он взял было Гришаку за плечо, но тот вырвался и попятился.
— Мишка медведя забодал! Медведь Сашка заломать хотел и вон тех! — Гришака пренебрежительно мотнул головой в сторону нар, на которых близнецы, проснувшиеся от шума, удивлённо таращили глаза на гостей. — Вот он какой, Мишка! И меня слушает, как… как человек. Не дам! — договорил он и даже притопнул босой ногой.
Сергей Ильич повернулся к Вере Николаевне.
— Мы с вами ещё половины здешних чудес не знаем, — сказал он. — Ну, малыш, покажи мне своего Мишку. Подумаем, что с ним делать.
Гришака, морщась от боли в руках, натянул заячьи чулки и лапти, надел полушубок и быстро подошёл к двери.
— Пойдём!
Сергей Ильич махнул рукой деду Никите и открыл дверь.
— С Гришакой будет заботы, — задумчиво проговорила бабушка Ульяна, — мать всё ждёт, — пояснила она Вере Николаевне и, показав глазами на Маринку, замолчала. — Верушка, помогай собираться, родная моя. — А сама взялась за подойник. — В последний раз деток тут молоком напою.
В эту минуту дверь отворилась и Сергей Ильич проворно переступил через порог.
— А ведь Гришака-то прав, — весело заговорил он. — Такого быка резать руки не поднимутся. — И, повернувшись к Гришаке, серьёзно сказал: — Не бойся, твоего Мишку сохраним для вашего же колхоза, а тебе, видно, быть животноводом. При такой любви к животным из тебя толк будет.
Глава 16
ПРОЩАЙ, АНДРЮШКИН ОСТРОВ
Сборы были недолги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
Опустив Андрейку на землю и продолжая держать его одной рукой, Степан другой обнял деда за плечи и прижал его так, что тот охнул.
— Отпусти, костолом, — крикнул он сердито, но все видели, что дед не сердится, а только пыхтит и трёт глаза, будто в них что-то попало. И Степан тоже не испугался, потому что, опустив Андрейку, опять обнял деда Никиту крепче прежнего…
— Знаю, Николай с Федоской говорили. Один он у меня остался, — сказал Степан дрогнувшим голосом. — Сохранил же мне сына, дед! — И тут он так прижал к себе деда Никиту, что тот уже по-настоящему закричал и забарахтался.
— Отстань, полоумный, — отбивался дед. — Это же не я, не я! То его Сашок из лесу на спине приволок, даром старые рёбра ломаешь!
Саша взглянул в голубые глаза Степана, так похожие на Андрейкины, и растерялся.
— Я только, я только его похоронить хотел, — забормотал он. — И лопату взял. А как же его хоронить, когда он живой?..
Степан не выдержал, рассмеялся. Смеялись и дед Никита, и молодой разведчик, а Саша покраснел и опустил голову.
Наконец Степану стало жалко мальчика.
— Ну, довольно, — скомандовал он шутливо. — Там разберёмся. Марш до хаты, голытьба!
— А мамка моя не пришла? — раздался около них низкий детский голос.
Степан обернулся. Маленькая фигурка в рубашке с забинтованными руками стояла перед ним. Широко раскрытые глаза смотрели с такой тоской, что все замолчали и опустили головы.
Молодой разведчик опередил Степана: нагнулся и осторожно взял за локти маленькие дрожащие руки.
— Ты, Гришака? — серьёзно спросил он. Мальчик кивнул головой, не отводя взгляда от его глаз.
— Мы твоё письмо нашли, — объяснил разведчик. — Вот и пришли. Твоя мамка тоже… — голос его дрогнул, — тоже вот так, может, придёт. Ты… ты, Гришака, надейся, ладно? — добавил он и почувствовал, что руки мальчика перестают сопротивляться, поддаваясь ласке.
— Я-то надеюсь… даже ночью, — тихо ответил Гришака и опустил голову, но, почувствовав, что разведчик осторожно поднимает его на руки, сразу выпрямился и отступил. — Маринку возьми, — сказал он отрывисто. — Она маленькая. А я, я сам большой. — И, повернувшись, зашагал к дому. По тому, как он осторожно приподнимал вытянутые руки, можно было понять, как они мучительно болят.
Бабушка Ульяна плакала, припав к груди Степана, точно всё её спокойствие и мужество сломились от радости неожиданной встречи.
— Стёпа, Стёпушка, вот как довелось свидеться! — повторяла она.
— Не плачь, бабуся, — тихо сказал Степан. — Вы вон сколько птенцов от смерти спасли. Этим утешайтесь. Ещё-то кто есть с вами?
— Наталкин Ванюшка, — отвечала бабушка Ульяна. Она вытерла глаза и выпрямилась: напоминание о детях сразу возвратило ей силы. — Да вот, кого видишь, все мы тут. А ты-то как тут оказался?
— По заданию, бабушка. Потом расскажу. А в Малинку начальник разрешил наведаться. Не терпелось узнать, как вы там. И вот узнал… — Степан опустил голову, замолчал. Между тем молодой разведчик, подхватив на руки близнецов, бегом донёс их до избушки и поставил на нары. Шёпот в углу заставил его обернуться. Гришака опередил его и теперь, нагнувшись к самому уху Маринки, говорил:
— Дядя Степан пришёл и ещё… По письму пришли. Значит, и мамка по нему придёт. Поняла?
— Поняла, — также тихо ответила Маринка и взглянула на брата сияющими глазами.
Глава 14
«МЫ СКОРО ВЕРНЁМСЯ»
Малыши давно уже заснули на нарах, заснул и измученный болью Гришака, а Саша и Андрейка, притащив два чурбака, сели рядом и, чуть дыша, слушали рассказ Степана.
Оказывается, в лесу жили партизаны. Они взрывали мосты и рельсы, нападали на немецкие обозы. А теперь из Москвы им пришлют самолёты с оружием и лекарствами, а раненых бойцов увезут в тыл.
— Нужно только ровное место, где самолёт может приземлиться, — договорил Степан и, свернув козью ножку, оглянулся: где бы прикурить?
Саша и Андрейка так и рванулись к коптилке, стоявшей на печке.
— Я!
— Нет я! — заговорили оба, одновременно хватаясь pа черепок с фитилём в медвежьем жире. Но тут же вскрикнули от огорчения: огонёк заколебался, пустил тонкую струйку дыма и погас…
В темноте раздался весёлый смех, какое-то чирканье, и огонёк зажигалки осветил Сашу и Андрейку, в полной растерянности продолжавших держаться за края черепка.
— А ну, давайте сюда вашу стосвечовую, — смеялся разведчик, — или примёрзли к краям?
Огонёк в черепке снова засветился.
— Вот я и думаю, что на Лебяжьем озере лучше всего, — продолжал Степан, когда все успокоились. — Ровно, и озеро большое, и место глухое. Таких мест немцы боятся, а партизанам они — родной дом. В разведку я сам вызвался идти: места родные, знакомые и… — тут Степан ласково потрепал Андрейкины светлые волосы, — об нём душа болела. Слышали мы, пропала Малинка, а всё думалось, хоть посмотреть, где мой хлопчик лежит…
— Я и лежал, — отозвался Андрейка. — Я и лежал. И даже не слышал, как меня Сашок тащил. Только помню, как они конфеты на траву покидали и нам велели поднимать. И я — тоже…
Степан сжал руки так, что пальцы громко хрустнули, и встал, головой почти упираясь в потолок.
— Спать пора, — отрывисто сказал он. — Нет, бабуся, мы не на нарах, а на полу, там свободнее.
Андрейка уже крепко спал и во сне продолжал держать руку отца, а Саша лежал рядом с ним и смотрел в темноту, пока золотые искры не запрыгали у него перед глазами, и думал.
Там, где-то за лесами, может быть, и мама тоже узнала про Малинку, и тоже думает, где её мальчик лежит. И тоже плачет, как бабушка Ульяна. А может быть, и сама тоже…
Перевернувшись, Саша уткнулся лицом в медвежью шкуру и крепко зажал руками рот.
Дрова в печке потрескивали так уютно, по-домашнему, и так аппетитно пахло в хате горячими лепёшками, что Степан, проснувшись, долго протирал глаза и вздыхал. Ему не верилось, что вот два шага до двери, а за ней холод, темнота и дальше чёрные трубы Малинки на белом снегу…
Он быстро овладел собой и тихонько толкнул спавшего товарища. А ещё через несколько минут лепёшки и горшок с кислым молоком стояли на столе, и бабушка Ульяна наливала в чашку горячую заячью похлёбку.
— Кушайте, кушайте, — ласково приговаривала она. — Мои хлопчики зайцев не ленятся таскать. Мешки ваши где? Я вам ещё лепёшек и зайчатины положу.
Разведчик пристально посмотрел на бабушку Ульяну.
— Цены вы себе не знаете, — неожиданно тепло сказал он, встал, подошёл к бабушке и крепко её поцеловал. — Мать у меня есть, на вас, бабушка, похожа, — точно извиняясь, добавил он. — Как бы ей тяжело на было, а около неё всегда люди греются.
Бабушка Ульяна ласково посмотрела на него.
— На то мы, старые люди, и на свете живём, чтобы молодым около нас тепло было, — просто ответила она.
Андрейка сидел возле отца, крепко держа его за руку. Он провожал глазами каждый кусок, который Степан брал с тарелки, и каждый раз только вздыхал.
— Тебе уж не жалко ли, что отец лепёшки ест? — весело спросил его разведчик.
— Жалко, — грустно отвечал Андрейка.
— Что?.. — Степан отодвинул тарелку с зайчатиной.
— Жалко, — так же грустно повторил Андрейка. — Потому что всё съешь и уйдёшь. Ты бы всё ел, ел, а я бы на тебя всё смотрел…
— Бабка, клади Степану целого зайца, — распорядился дед Никита. — Пускай на него Андрейка ещё полюбуется.
Но разведчики уже надевали топырившиеся сумки.
— Ну, не реветь, — строго сказал Степан, но ему и самому, Андрейка видел, было нелегко. — На днях опять тут будем и подарков принесём всем вам… — Обернувшись, он слегка подтолкнул Сашу и добавил: — А тебе, Сашок, за сына особый подарок будет. Соответствующий.
Саша не успел спросить, что это означает, как дверь открылась, и разведчики, наклонясь, чтобы не удариться о притолоку, шагнули через высокий порог и исчезли в темноте.
Андрейка по строгому приказу отца не посмел бежать за ним и только, прильнув к неплотно притворённой двери, долго смотрел в щёлочку, хотя там ничего не было видно.
— Хату выстудишь, — заворчал дед Никита. — Дверь закрой! Но и он поглядывал на дверь и тяжело вздыхал. — Точно окошко в свет открылось и опять закрылось, — проговорил он угрюмо и опустился на лавку.
А Саша, сидя на нарах, думал: что это за особый подарок обещал ему дядя Степан.
Глава 15
КОГДА ЖЕ?
Андрейка даже похудел за эту неделю, а Гришаку нельзя было оторвать от окна. Он дышал на тусклое замёрзшее стекло, пока на нём не появлялось светлое пятнышко, и сидел, припав к нему глазом.
— Гляди, нос к стеклу приморозишь! — ворчал дед Никита. Он старался делать вид, что ничего особенного не произошло, и часами очищал от коры тонкие ивовые прутики. Но корзинку из них сплёл такую кособокую, что было ясно: и дедовы мысли далеко-далеко.
Бабушке Ульяне задумываться было некогда. Малыши и хозяйство требовали много заботы, что порой не хватало дня. Но наступал вечер, угомонившаяся детвора засыпала, я тогда под тихое жужжание веретёна думы не давали покоя и бабушке.
— До чего только люди додумались! — вздыхала она. — Андрейка, а ну, как отец говорил-то?
— Через неделю ждите! — без запинки отвечал мальчик, так крепко затвердивший эту фразу. И уже от себя спрашивал: — Бабушка, а ведь они могут и раньше прийти, а?..
— Могут, — соглашалась бабушка Ульяна, подхватывая на нитке поющее веретено. — Если человек до неба добрался, то он уж всё может.
Страшное нетерпение, в котором дети жили изо дня в день, заслонило от них все другие интересы.
— Раньше спать ложитесь, полуношники, — ворчал дед Никита. — Сном время скорей пройдёт. — Но сам до позднего вечера перебирал связки лык или разминал заячьи шкурки, то и дело нагибаясь к замёрзшему оконцу: слух у деда был преострый и во многом заменял ему глаза.
— Я вот загадаю, чтобы во сне тятю увидеть, — сказал Андрейка, укладываясь на нары. — А ты кого?
— И я, — живо ответил Саша. — Маму! — добавил он и смутился, он не хотел напоминать Андрейке о его горе.
Саша открыл глаза и приподнялся на нарах: ещё темно, а бабушка Ульяна почему-то особенно суетится около печки с горящей лучиной в руке и что-то приговаривает.
— Мальчик мой родной! — услышал он.
Мама! Мама! Как живая, только в белом полушубке и шапке, наклонилась над ним, плачет и смеётся. Но Саша, нырнув под заячье одеяло, закутался в него о головой.
— Саша, Саша, да что же это! — услышал он встревоженный милый голос и закутался ещё больше.
— Пустите! — крикнул он, отбиваясь сквозь одеяло. — Я спать хочу! Я маму хочу видеть!
— Что же, тебе сквозь одеяло разве лучше видно? — услышал он чужой весёлый голос.
Одеяло полетело на пол, и Саша стремительно вскочил и кинулся к матери на шею.
— Я думал — ты во сне! — кричал он со слезами. — Я думал — ты во сне! И не хотел просыпаться!
Бабушка Ульяна долго не могла зажечь огоньком лучины фитилёк коптилки, так дрожали её руки. Дед Никита топтался рядом и, доставая из кармана свой верный кочедык, смотрел на него с удивлением, то прятал его обратно.
— Значит, так, — бормотал он, — значит, того… Да где ж это я его? Значит, так, дело-то какое!
А Саша плакал и плакал и не мог остановиться. Он прижимался к матери изо всех сил, точно боялся, что вот оторвётся, и она исчезнет.
Все были так взволнованы, что не заметили, как в дверь вошёл невысокий человек, тоже в полушубке и белой шапке, из-под которой выглядывали седые волосы. Он стоял и взволнованно смотрел на встречу матери с сыном. Потом внимательно оглядел всю избушку и спящих на нарах малышей.
— Детский сад! — весело заговорил он и, повернувшись к деду Никите, схватил его руку и крепко пожал её.
— Молодцы вы, болотные робинзоны, — сказал он и сам засмеялся удачно найденному слову. — Подумать только: какую кучу малышей уберегли!
Рука у него была маленькая, но от её пожатия дед Никита охнул и помахал онемевшими пальцами.
— Коли ты так и немцев жмёшь, старый… — проворчал он. — И ничего я тех ребят не спасал, то всё Сашок, что зараз ревёт, как блажной. Он это про Андрюшкин остров удумал. А ребят бабка Ульяна полный подол насобирала.
— Сашок? — переспросил старик. — А ну, постой, надо очки надеть да на него посмотреть. Эх, Верушка, ну какой из меня, старого филина, партизан? Без очков немца от берёзы не отличу!
Бабушка Ульяна наконец справилась с фитильком и, поставив коптилку на полочку около печи, подошла к дочери.
— Дай-ка и я, Веруша, на тебя посмотрю, — проговорила она взволнованно. — Сколько лет я тебя не видела. И вот где довелось свидеться!
Вера Николаевна отстранила Сашу и, обеими руками обняв бабушку Ульяну, крепко целовала её залитое слезами лицо.
— Мама, милая, спасибо, — сказала она.
Старик, довольный, кивнул головой:
— Хорошо, Вера Николаевна. Очень хорошо. Все видели, всё знаем. А теперь извольте собираться. Впереди неблизкий путь.
— Куда собираться? — крикнул Саша и, побледнев, схватил мать за руку. — Мама, ты опять уходишь? Я с тобой!
— Все вы с нами, — ответила Вера Николаевна, обнимая его, и, повернувшись к старикам, сказала: — Самолёт прилетит сегодня и заберёт вас всех.
— Я не хочу! — крикнул Саша. — Я с тобой!
— А я и сама с вами, — ответила Вера Николаевна, и голос её дрогнул. — Видишь? Левая рука почти не сгибается, я уже на фронте не гожусь. Буду работать в тыловом госпитале.
Саша осторожно взял руку матери.
— Совсем не сгибается? — спросил он. — И никогда не будет?
— Будет, — успокоила его Вера Николаевна. — Но нужно время и леченье. Вот Сергей Ильич, наш командир, меня и отправляет. — И она головой показала на старика, который в углу о чём-то оживлённо говорил с дедом Никитой.
— Чей командир? — спросил Саша.
— Нашего отряда. Партизанского. В тылу у немцев. Раненых мы на самолёте отправляем в госпиталь. А я вот в этот отряд попросилась, чтобы… — Вера Николаевна опять крепко обняла Сашу и шепнула ему на ухо: — искать моего мальчика.
— Да, и сегодня пришла сюда больная, сладу с твоей матерью нет! — откликнулся из угла Сергей Ильич, который, казалось Саше, мог всё сразу видеть и слышать. — Сегодня же вечером самолёт заберёт вас всех и её вместе с вами. А я вот тоже не утерпел посмотреть на ваше житьё, очень уж интересно.
Саша с матерью не заметили, что в хату вошёл Степан и с ним ещё несколько бойцов. Андрейка кинулся целовать отца. Маринка, босая, в одной рубашонке, забралась на скамейку и тихо сидела у стола, подпирая рукой румяную от сна щёчку, точь-в-точь как бабушка Ульяна в минуты отдыха. Сама бабушка Ульяна, отойдя в угол, что-то ласково шептала на ухо Гришаке. Тот стоял молча, потупившись, и упрямо качал головой.
— Куда ещё она за самолётом погонится? — расслышал Саша. — Не поеду и всё! — Голубые глаза мальчика казались тёмными, так глубоко они ушли под нахмуренные брови.
— Это Гришака? — тихо спросил Сергей Ильич деда Никиту и, подойдя к бабушке Ульяне, сказал: — Бабушка, на сборы вам два часа, до рассвета. Кто не умеет ходить на лыжах, повезём на санках. Нет их? Сейчас смастерим.
Лицо бабушки Ульяны побледнело.
— Скотина у нас, — проговорила она растерянно. — На погибель останется?
— В вашей хате мы устроим здравпункт, — объяснил Сергей Ильич. — Раненые будут лежать. Место удобное, немцы сюда не доберутся. Корова и коза нам пригодятся, раненых молоком поить будем. Что? Бык ещё? Ну, быка на мясо можно.
Гришака поднял голову.
— Мишку резать? Не дам! — Вся его маленькая фигурка ощетинилась. Он сжал кулаки и с вызовом шагнул вперёд.
Около глаз Сергея Ильича собрались весёлые морщинки. Протянув руку, он взял было Гришаку за плечо, но тот вырвался и попятился.
— Мишка медведя забодал! Медведь Сашка заломать хотел и вон тех! — Гришака пренебрежительно мотнул головой в сторону нар, на которых близнецы, проснувшиеся от шума, удивлённо таращили глаза на гостей. — Вот он какой, Мишка! И меня слушает, как… как человек. Не дам! — договорил он и даже притопнул босой ногой.
Сергей Ильич повернулся к Вере Николаевне.
— Мы с вами ещё половины здешних чудес не знаем, — сказал он. — Ну, малыш, покажи мне своего Мишку. Подумаем, что с ним делать.
Гришака, морщась от боли в руках, натянул заячьи чулки и лапти, надел полушубок и быстро подошёл к двери.
— Пойдём!
Сергей Ильич махнул рукой деду Никите и открыл дверь.
— С Гришакой будет заботы, — задумчиво проговорила бабушка Ульяна, — мать всё ждёт, — пояснила она Вере Николаевне и, показав глазами на Маринку, замолчала. — Верушка, помогай собираться, родная моя. — А сама взялась за подойник. — В последний раз деток тут молоком напою.
В эту минуту дверь отворилась и Сергей Ильич проворно переступил через порог.
— А ведь Гришака-то прав, — весело заговорил он. — Такого быка резать руки не поднимутся. — И, повернувшись к Гришаке, серьёзно сказал: — Не бойся, твоего Мишку сохраним для вашего же колхоза, а тебе, видно, быть животноводом. При такой любви к животным из тебя толк будет.
Глава 16
ПРОЩАЙ, АНДРЮШКИН ОСТРОВ
Сборы были недолги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11