А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


— Насчет серебра, — говорит Уилл, — его бы я живо пристроил, да вот только не должны меня видеть среди старых моих друзей; на меня ведь уж донесли, так что любой теперь выдаст. Но, если хочешь, я скажу, куда пойти, чтобы сбыть его, вопросов там задавать не станут, только скажи им заветное словцо, какое я тебе открою.
И он сказал мне пароль и направил к ростовщику, что жил возле Суконного ряда; а пароль был такой — «Чистой Тауэрской пробы»; наставив меня, Уилл сказал:
— Я уверен, Полковник Джек, что ты меня не выдашь, и я тебе обещаю, если меня схватят и решат повесить, я твоего имени им не открою; сейчас я пойду в один кабак, который называется Кабачок-на-Бромли-возле-Дуги, мы с тобой там не раз бывали, — говорит он, — там я отсижусь до темноты, а позднее переберусь ближе к городу и проведу ночь под стогом сена — место тоже нам с тобой известное; если ты не успеешь обделать дело и застать меня там, я вернусь к Дуге.
Я пошел домой, взял драгоценный товар и отправился с ним в Суконный ряд; услышав заветное: «Чистой Тауэрской пробы», они без лишних слов забрали у меня все серебро, взвесили его и заплатили из расчета два шиллинга за унцию; с этим я ушел и поспешил на встречу, но было уже слишком поздно, чтобы застать его в первом месте, поэтому я пошел прямо к стогу сена, где и нашел его крепко спящим.
Вручив ему его богатство, размеров которого я в точности не знал, так как не считал эти деньги, я вернулся к себе на квартиру уже затемно и совершенно измученный. Я сразу лег спать, однако, несмотря на ужасную усталость, долго не мог заснуть, а если и спал, то очень неспокойно; только я заснул по-настоящему, как тут же проснулся от стука в дверь, такого, словно ее хотели вышибить, и от криков: «Эй, люди, вставайте, откройте констеблю, мы пришли за вашим жильцом с чердака».
Я до смерти перепугался и сел на постели, но, когда совсем очухался, все было тихо, только два ночных сторожа стучали своими колотушками по дверям, — значит, три часа уже пробило и приближалось дождливое утро. Я понял, что это был сон, и, счастливый, снова лег, но вскоре меня опять разбудил тот же шум и те же слова. На этот раз я проснулся быстрее, соскочил с кровати и, подбежав к окну, обнаружил, что прошел еще только час, так как сторожа выстукивали «четыре», после чего все быстро стихло; я снова улегся и остаток ночи проспал уже спокойно.
Большого значения таким пустякам, как этот сон, я не придавал, да и вообще до самого последнего времени в сны я не верил. Поднявшись на другое утро и выйдя из дому с твердым намерением повидать моего дружка Уилла, кого бы, вы думали, я повстречал? Бывшего моего братца Капитана Джека, вот кого. Увидев меня, он прямиком подходит ко мне и говорит:
— Слыхал новости?
— Нет, ничего не слыхал, — говорю я. — Какие такие новости?
— Твоего закадычного друга и учителя сегодня утром забрали и отправили в Ньюгет.
— Не может быть! — говорю я. — Сегодня утром?
— Да, — говорит он, — сегодня утром, в четыре часа. Ему хотят пришить ограбление с убийством где-то в районе Брентфорда. Дело дрянь, потому как один из их шайки, чтобы спасти свою шкуру, выдал его и согласился выступать свидетелем, так что ты поразмысли, — говорит Капитан, — что тебе делать.
— А что мне делать? — говорю я. — Что ты, собственно, хочешь этим сказать?
— Ну, ну, Полковник, — говорит он, — только не злись, тебе же лучше знать, угрожает тебе что или нет. Нет, так тем лучше, только я-то не сомневаюсь, что ты был с ними.
— Да не был я, — говорю я, — слово даю, не был.
— Что ж, — говорит он, — коли в этот раз не был, то был в другой, а это все одно.
— Да не был я, — повторяю, — ты ошибаешься, я в их шайке не состою, они птицы более высокого полета.
Поговорив так еще немножко, мы расстались, и Капитан Джек ушел; но, уходя, он покачал головой, и я заметил, что он озабочен сильнее, чем мне показалось вначале; он и в самом деле был необычайно встревожен, и тревожила его именно моя судьба, а почему, вы еще узнаете, и очень скоро.
Я сильно перетрухнул, услыша, что Уилл в Ньюгетской тюрьме, и знай я, куда скрыться, пустился бы без оглядки, а там — давай бог ноги; колени у меня подгибались, я вздрагивал от малейшего шороха, словом, весь этот вечер и последующую за ним ночь я находился в самом плачевном состоянии; я ни о чем не мог думать, кроме тюрьмы и виселицы; вот повесят меня — и по заслугам, говорил я себе, хотя бы даже за то, что отобрал у бедной старой нянюшки двадцать два шиллинга.
Первая мысль, какая возникла в моем смятенном разуме, была о деньгах: они лежали в карманном компасе, который я всюду таскал с собой; там уже набралось, как вы, может быть, помните, по последним подсчетам более шестидесяти фунтов, поскольку я ничего не тратил и, куда их девать, я не знал. Наконец мне пришло в голову, что я мог бы отнести их моему покровителю, чиновнику из таможни, если сумею разыскать его и он согласится оставить на хранение еще и эти деньги; единственная трудность была придумать правдоподобную историю, чтобы он не удивился, откуда у меня взялась такая сумма.
Однако тут пришла на помощь смекалка: в одном из наших тайных притонов хранилось платье на случай, если кому-нибудь из шайки потребовалось бы вдруг изменить свой облик. Там была зеленая ливрея, украшенная красным галуном и на красной подкладке, шляпа, окантованная тесьмой, пара башмаков и кнут. Я пошел и переоделся в ливрею, а потом отправился к моему покровителю домой на Тауэр-стрит, где и нашел его в добром здравии и все таким же истинным джентльменом, как прежде.
Я встретился с ним в самых дверях, и он с удивлением поглядел на меня; я несколько раз ему поклонился, зажав шляпу под мышкой, он, повторяю, воззрился на меня и, так и не узнав, спросил:
— У вас ко мне разговор, молодой человек?
Я ответил:
— Да, сэр. Вижу, ваша милость (я уже успел выучиться хорошим манерам) не узнает меня. Ведь я тот бедный мальчик Джек.
Он внимательно вглядывается в меня и, наконец вспомнив, говорит:
— Неужели Полковник Джек! Где же ты пропадал столько времени? Уже, верно, лет пять-шесть мы не виделись.
— Разрешите вам заметить, больше шести лет, ваша милость, — говорю я.
— Где же ты все это время был? — спрашивает он.
— Я находился в деревне, сэр, — говорю я, — в услужении.
— А знаешь, Полковник Джек, — говорит он, — выходит, ты очень терпеливый кредитор. Но по какой же, интересно, причине ты так долго не приходил за деньгами или хотя бы за процентами? Чего доброго, ты так разбогатеешь с одних процентов, что скоро не будешь знать, куда девать деньги.
На это я ничего не ответил, а снова ему поклонился.
— Так идем же, Полковник Джек, — говорит он, — войдем в дом, и я отдам тебе твои деньги и проценты в придачу.
Я склонился в низком поклоне и сказал, что пришел к нему не за деньгами, что сменил за это время одно-два хороших места и в деньгах не нуждаюсь.
— Скажи, Полковник Джек, — говорит он, — а у кого ты служишь?
— У сэра Джонатана Локсэма, сэр, — говорю я, — в Сомерсетшире, к вашим услугам, сэр. — Такое имя я действительно слыхал, но знать не знал ни самого господина, ни тех мест.
— Ну так что, Джек, — говорит он опять, — хочешь забрать свои деньги?
— О нет, ваша милость, — говорю я, — с вашего позволения, сэр, у меня хорошее место, сэр.
— А чего ты хочешь, с моего позволения? Деньги твои тебя ждут.
— Ах нет, не надо, сэр, — говорю я, — у меня хорошее место.
— Тогда о чем же ты, Джек? Я что-то не пойму.
— Если позволите, сэр, мой старый господин, сэр, отец Джонатана, завещал мне перед смертью тридцать фунтов и траурное платье, и…
— Ты хочешь, стало быть, сказать, Джек, что принес мне новые деньги? — Наконец он стал понимать, к чему я клоню.
— Да, сэр, — говорю я, — если ваша милость любезно согласится взять их и положить вместе с теми, да я тут еще откладывал кое-что из моего жалованья.
— Я же сказал, Джек, — говорит он, — что ты скоро разбогатеешь. Сколько же тебе удалось отложить? Давай посмотрим.
Короче говоря, я выложил все свои деньги, и он с удовольствием их принял, дав мне расписку, с учетом процентов, на всю сумму, которая составляла теперь девяносто четыре фунта, а именно:
25 ф. — первый вклад
9 ф. — проценты за шесть лет
60 ф. — вновь принесенные деньги
Итого: 94 фунта
Я ушел от него премного довольный, отвешивая поклон за поклоном и расшаркиваясь, потом немедля отправился переодеться в мое старое платье и решил надолго покинуть Лондон, чтобы глаза мои на него не глядели. Однако на другое утро меня ждал сюрприз: переходя Розмэри-Лейн в том месте, которое называется Лоскутным рядом, я услыхал, как кто-то позвал меня: «Джек!» Перед этим было сказано еще что-то, только я не расслышал что. Я оглянулся и увидел трех мужчин, приближавшихся ко мне с решительным видом, а за ними констебля. Я в полном замешательстве бросился бежать, но один из них поймал меня и держал крепко, пока остальные не окружили нас; я спросил, что они от меня хотят и что я такого сделал. Они ответили, что это не место для подобных разговоров, однако показали мне приказ о взятии меня под стражу и предложили прочитать его, заметив, что остальное мне станет известно, когда я предстану перед судом, и велели поторапливаться.
Я взял приказ, но, к великому моему огорчению, ничего не узнал из него, так как не умел читать, пришлось просить их прочитать его мне; они прочли, что им предписывается схватить известного вора, одного из трех Джеков с Лоскутного ряда, обвиняемого под присягой в том, что он принимал участие в знаменитом ночном ограблении со взломом и в убийстве, совершенном так-то и так-то, в таком-то месте, такого-то числа.
Я все отрицал и говорил, что ничего об этом деле не знаю, — но все было напрасно, их это не касается, сказали они, спорить будешь в суде, сказали они, там тебе представят показания, данные под присягой, и тогда, может быть, ты перестанешь отпираться.
Мне оставалось только терпеливо ждать, сердце мое разрывалось от ужаса и чувства вины, под их тяжестью я готов был умереть тут же в дороге, поскольку отчетливо сознавал свою долю участия в первом деле, хотя к последнему никакого касательства не имел. Я ни минуты не сомневался, что меня отправят в Ньюгет, а значит, обязательно повесят; по моим представлениям, эти два события — отправка в Ньюгетскую тюрьму, а потом на виселицу — всегда следуют одно за другим.
Однако прежде, чем дошло до этого дело, со мной произошла неожиданная история, и случилась она, когда я предстал перед судьей. Меня доставили в суд, констебль ввел меня в зал, и судья спросил, как меня зовут. «Впрочем, обождите, молодой человек, — сказал он, — прежде чем спрашивать ваше имя, справедливости ради, я должен сказать вам, что вы не обязаны отвечать, пока не вызовут ваших обвинителей». И, обращаясь к констеблю, попросил показать приказ об аресте.
— Значит, так, — говорит судья, — вы привели сюда этого молодого человека на основании этого приказа, а является ли этот молодой человек именно тем лицом, какое здесь указано?
Констебль. Надеюсь, так, ваша честь, если позволите.
Судья. Надеюсь? А почему вы не говорите, что уверены?
Констебль. С вашего разрешения, ваша честь, я не уверен. Люди сказали, когда я брал его.
Судья. Это необычный приказ, он предписывает арестовать молодого человека, известного под именем Джек, фамилия отсутствует, сказано только — по кличке Капитан Джек или что-то в этом роде. Так как же, молодой человек, Капитан Джек — это ваше имя или ваша кличка?
Тут я смекнул, что эти люди вовсе не знали меня, когда забирали, и констебль арестовал меня понаслышке, поэтому я набрался храбрости и сказал судье, что, по моему мнению, вопрос, как меня зовут, несвоевремен, поскольку, как бы меня ни звали, сначала надо установить, в чем состоит обвинение.
Судья улыбнулся. «Верно, молодой человек, — сказал он, — совершенно верно, я согласен, что, если они забрали вас, не зная, кого забирают, и не могут представить вашего обвинителя, значит, они совершили ошибку, за которую понесут наказание».
Тут я сказал судье, что надеюсь, я могу не называть своего имени, пока в суд не явится мой обвинитель, а тогда, что ж, я своего имени скрывать не стану.
«Вполне справедливо, — сказал его честь и, поворотившись к страже, спросил: — Господин констебль, уверены ли вы, что это тот человек, который значится в приказе об аресте? Если нет, вы должны послать за обвинителем, со слов которого под присягой составлен этот приказ об аресте». Было потрачено много слов, чтобы доказать, что я именно тот, кто нужен, о чем и сам прекрасно знаю, и должен назвать свое имя.
Я же настаивал на несправедливости этого требования, говорил, что нельзя заставить признать себя виновным, если ты невиновен; судья тоже не скупился на слова, объясняя, что не может принуждать меня к этому, разве что я признаюсь добровольно. «Сами видите, — сказал судья, — он слишком хорошо разбирается в деле и не даст себя провести». Словом, после часового препирательства с ними перед лицом его чести, когда мне пришлось отвечать на нападки всех четверых, судья наконец объявил им, что они должны представить суду обвинителя, иначе он будет вынужден освободить меня из-под стражи.
Мне это придало смелости, и я еще энергичнее продолжал отстаивать свои права. Наконец обвинитель был доставлен прямо из тюрьмы как был в кандалах, и до чего же я обрадовался, когда увидел его и убедился, что знать его не знаю и что он не из тех двоих мошенников, с которыми я находился в ту ночь, когда мы ограбили бедную старушку.
Узника ввели в зал и посадили прямо против меня.
— Знаете вы этого молодого человека? — спрашивает его судья.
— Нет, сэр, — отвечает колодник, — в жизни своей не видел его.
— Хм, — говорит судья, — разве вы не предъявляли обвинения человеку, известному под именем Джек, или Капитан Джек, принимавшему участие в ограблении и убийстве, за которое вы сами взяты под стражу?
Узник. С вашего разрешения, да, ваша честь, — говорит узник.
Судья. Это тот человек или не тот?
Узник. Не тот, сэр, этого я никогда раньше не видел.
— Прекрасно, господин констебль, — говорит судья, — что же мы теперь должны делать?
— Я крайне удивлен, — говорит констебль, — я находился в одном заведении, которое так и называется Заведение, когда молодой человек проходил мимо, и эти люди закричали: «Вон Джек, вон он, ваш голубчик», — и побежали за ним, чтобы задержать его.
— Так, — говорит судья, — имеют эти люди что-нибудь сказать ему? Могут они доказать, что он и есть нужное лицо?
Один сказал «нет», другой тоже сказал «нет», короче, все сказали «нет».
— Ну так что же теперь делать? — говорит судья. — Молодого человека следует из-под стражи освободить, но должен вам сказать, господин констебль, и вы, господа, потрудившиеся привести его сюда, что он может доставить вам серьезные неприятности, если сочтет нужным взыскать с вас за вашу прыть. Однако, по чести говоря, молодой человек, — говорит судья, — вы все же не очень пострадали, и констебль, хотя и был неправ, поступил так не по злому умыслу, а из верности своему служебному долгу, так что, я думаю, вы можете предать забвению случившееся.
На это я ответил его чести, что готов по его совету предать случившееся забвению, однако хотел бы, чтобы констебль и остальные потрудились вернуться со мной на то место, где они оскорбили меня, и объявить там во всеуслышание, что я с честью оправдан и не являюсь тем, кого разыскивают. Его честь согласился, что такое желание мое вполне законно, на что констебль и его подручные сказали, что обещают выполнить его, и мы все вместе как добрые друзья отправились назад к Заведению, и я был там торжественно оправдан.
Замечание: Именно тогда судья в разговоре со мной и сказал, как я уже упоминал выше, что я рожден для лучшей жизни и что, судя по моей умелой самозащите, он убежден, хотя и не спрашивал меня, что я получил хорошее образование, и ему жаль, что со мной случилось подобное недоразумение, однако он надеется, что этот случай не принесет мне бесчестья, поскольку я так блестяще оправдан.
Хотя его честь и заблуждался насчет моего образования, однако слова его возымели на меня то весьма положительное действие, что я решил, поелику будет возможно, научиться читать и писать, чтобы не чувствовать себя беспомощным настолько, что не уметь даже прочитать приказ об аресте и убедиться своими глазами, кого предписано задержать, меня или не меня.
Однако в деле этом была и другая сторона, всю важность которой я не сразу оценил, а коротко — вот что: мой братец Капитан Джек был готов считать меня соучастником преступления, не интересуясь, соответствует это истине или нет, тогда как выходит, он сам был в нем замешан, и если у кого и была причина для опасений и для бегства, то именно у него, а он еще мне советовал, как вывернуться.
Когда эти мысли пришли мне в голову, я счел своим долгом поскорей разыскать его и предупредить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39