А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Когда-то в доме жили архитекторы сталинской поры. Сейчас живут все, кому не лень.
Во дворе тянулась своя дворовая жизнь. В песочнице рядом с трансформаторной будкой двое ребят, один смуглокожий, кавказистый, другой белый, что первый снег, сосредоточенно, молча и злобно таскали друг друга за вихры. Их юные мамаши сплетничали, сидя неподалеку. У одной в зубах была настоящая сигара. Огромный бультерьер лежал у их ног, мрачно оглядывая окружающих, будто продумывая, кем он закусит сегодня. Негр в белой рубашке мыл из ведра машину «Альфа-ромео», напевая под нос «Ой, цветет калина». Землекоп копал — в центре двора яму, с уханьем выкидывая землю.
— Натах, — спрашивала сидящая на трубах девица с заколкой в виде медузы в волосах. Она доела «Лакомку» и теперь барабанила ладонями по портфелю, на котором было яркое изображение Тома и Джерри. Ей было лет четырнадцать. — Ты бы Зубовину отдалась?
— Ага, — мечтательно произнесла ее подружка, по виду совсем сопливая и тощая, облизнув со смаком мороженое. Ее взор затуманился.
— А Люська сказала, что он из голубых.
— А ты что ей сказала? — лениво спросила Натаха.
— А я ей портфелем по башке. По башке!
— Жалко, в портфеле гантельки не было…
— Ничего. Ей хватило.
— Вообще-то он правда голубой, — вздохнула Натаха.
— Ну, я бы и с голубым. А, не бывает, чтобы весь голубой был… Я бы… Я бы все отдала… Он такой красивый, пусть страшненький, но все равно красивый, да?
— Я торчу.
— Ну, где же он? Сколько ждем! — девчонка с портфелем шмыгнула обиженно носом. — Может, он совсем пропал?
— Ты чего ? — покрутила пальцем у виска ее подруга.
— Я тогда… Я тогда, если что с ним… Я не знаю, что я сделаю!
— Вспомни, как он пел, — Натаха задрыгала ногой и заголосила:
— Мат, шмат, хват, сват.
Подружка подпела ей:
— Это слово-о-о!
Двое голубых, тоже ждущих кумира, стали целоваться взасос.
— У, нахалье, — крикнула им сверху толстая тетка.
— А пошла ты, — привычно крикнул, отвлекшись от партнера, голубенький и вернулся к своему занятию.
Я побродил по двору, въезжая в ситуацию. Так как я позаботился о своем маскараде и по одежке не сильно отличался от молодняка, а лицо у меня совсем молодое, то вполне мог сойти за своего, И сошел. Ко мне подошел бритоголовый юнец, у которого на макушке осталась длинная косичка — ей он обвязал голову, и осведомился тоскующе;
— Фетиши нужны? Недорого.
— Какие? — спросил я.
— Как какие? Зубовские!
В руках он держал большую синюю сумку. Вжик — оттянул молнию, сумка раскрылась, он положил ее на землю и получился небольшой прилавок.
Чего там только не было. Значки с портретом кумира. Майки с портретом кумира на спине и на груди. Шорты с портретом кумира прямо на заднице. Брелки с головой кумира. И даже гипсовая фигурка кумира, выражение на лице ее почему-то было зверским.
— И видеозаписи есть? — спросил я.
— Есть.
— Могу обменять. У меня редкие записи, — брякнул я, с усмешкой представив, какой бы фурор произвели здесь материалы из лазерного диска.
— У меня почти все есть, — парень все-таки заинтересовался, — Если что-то новое, необычное..
— Потом поговорим.
— Я всегда здесь.
— Где его окна-то? — спросил я.
— Вон, — показал парень.
Стеклопакетные окна шли в ряд на шестом этаже. Они были зашторены плотными шторами Михаил Зубовин занимал семикомнатную квартиру. Фотографии ее убранства были на лазерном диске. Пошлая роскошь. Мебель ампировая, производство Италии, дорогая и совершенно несуразно расставленная, стулья на гнутых ножках, огромное бюро, гигантская кровать, на которой он неизвестно с кем забавлялся, на потолке — зеркало. Я бы не хотел жить в такой квартире. Она не для жизни. Она для того, чтобы было куда деть деньги и было бы перед кем выпендриться.
— Хочу, чтобы мне все завидовали, — сказала однажды мне жена одного очень нового русского.
Это желание, чтобы тебе завидовали другие беспозвоночные, свойственно представителям этого вида.
Я купил у торговца фетишами значок размером с ладонь с ликом кумира.
— Давно самого нет? — осведомился я у торгаша.
— Да за месяц только один раз появился. Недели две назад вышел из машины в сопровождении качков. Прошел в подъезд. Утром уехал. Но бизнес идет. Люди каждый день приходят. Вон, Вика и Танька, — он кивнул на девчушек на трубах, — почти каждый день здесь.
— Может, он другую хату снял?
— Может. Хотя вряд ли.
— От поклонников прячется?
— Тоже вряд ли.
Тут я ощутил непорядок. Почувствовал легкий озноб. Как обычно бывает — будто обруч сдавливает несильно. Это означает опасность.
Я потянулся за сигаретами. Как бы невзначай огляделся.
И понял, чей взгляд только что буравил меня. Мрачный, одетый в джинсы и клетчатую рубашку мужчина появился во дворе. Он отвел глаза, чтобы не встретиться взглядом со мной. Знакомые навыки. Что-то выдавало, что этот человек сейчас на работе. И работа у него схожа с моей.
Это был наблюдатель. И что плохо, я попался ему на глаза. Я ощутил, что он «сфотографировал» меня глазами. И, возможно, фотографировали меня не .только глазами.
Нутром я ощутил, что вокруг стало чуть-чуть теплее, И что-то мне подсказывало, что это тепло может скоро превратиться для меня в адский жар…
— Ну, пока. На неделе загляну, — я потряс руку мелкого барыги. Тот закивал.
Теперь надо быть настороже, чтобы ко мне не привязали хвост. Я же человек, а не обезьяна. Мне хвост ни к чему. Мы хвосты рубим умело и резко.
Глава пятая

Передача «Про то самое» в последнее время, учитывая ее растущую, как на дрожжах, популярность, расползалась, как чума, и вот уже выплеснулась за рамки телевидения. На радио «Сто пятьдесят один» раз в три дня им выделяли час в самое удобное время.
Хатаманга — телеведущая передачи «Про то самое» зачитывала блок новостей.
— Фонд помощи лицам с нетрадиционной сексуальной ориентацией «Голубь» признали благотворительной организацией, наделенной таможенными и налоговыми льготами. Это победа здравомыслящих сил. Решение комментирует приглашенный в студию депутат Государственного собрания от фракции «Ананас» Михаиле Родионович Шульман.
— Это часть проекта «Голубые города» по превращению городов в образцовые места социального жития, — затараторил пулеметом депутат.
— Кто своим авторитетом содействовал претворению в жизнь этой полезной акции?
— О, тут много известных людей. Тут и знаменитый производитель парфюмов Алексей Проквашкин. И несравненный ведущий программы «Стриптиз души» Михаил Зубовин. И потрясающий певец Федор Укоров, — депутат просто лучился восторгом по отношению к жизни вообще и к людям, его окружавшим.
— Вопрос немножко не по теме. Какие отношения связывают великую певицу Алину Булычеву, ее мужа Федора Укорова и производителя парфюмов, известного своей нестандартной сексуальной ориентацией Проквашкина. Это не похоже на любовный треугольник?
— Пусть будет стыдно тому, кто распространяет грязные слухи! — возмутился депутат.
— Но все-таки, это реально?
— Что?
— Что распространителям слухов будет стыдно?
— Ax, — вздохнул депутат, в его голосе была скорбь за несовершенство человечества.
— А сейчас по просьбам радиослушателей песня. Из динамиков заблеяли гнусавым голосом старую песню, обработанную группой «Сто пудов»:
— Снятся людям иногда
Голубые города,
У которых названия нет…
Я выключил радио. Посмотрел на часы. Полез в гардероб и начал принаряжаться. Люблю я это дело.
Нацепил на легкую куртку значок с изображением Михаила Зубовина, купленный вчера у торговца фетишами. Одежда яркая, как у попугая. Пригладил волосы. Чуб подклеил крашеный в синеватый цвет. Волосы завел назад, синей лентой обернул голову, такие бывают у исламистов, объявивших газават, только зеленого цвета. Клипсу на ухо надел — колоть ухо не станешь, но и так нормально. Теперь — очки. Круглые, как у кота Базилио, когда он работал под слепого, Сейчас мода такая.
— Мальчик Вася по кличке «Смотрите, люди, я дурак!», — произнес я, глядя на отражение.
Все личины, которые я нацеплял на себя, чтобы стать каким-то Образом, именовались и характеризовались. Это помогало вживаться в образ и доставляло приятные минуты.
«Мальчик Вася», ошалевший от экстази и дискотек и не мечтающий в жизни ни о чем, лишь бы экстази и дискотек было больше, да группа «Кошачий стон» выпустила бы новый альбом. А остальное провались все, гори синим пламенем…
До телецентра я добрался без приключений. Правда, пришлось на время приобрести приличный вид, иначе меня каждый инспектор движения тормозил бы для выяснения, откуда этот крашеный панк взял машину, пусть и такую разбитую.
Приведя себя в прежнее панковое состояние, я посмотрелся в зеркало заднего вида. И остался доволен происшедшей во мне метаморфозой.
Я вынул из бардачка фальшивый паспорт, пригласительный билет на телепередачу «Стриптиз души». И вылез из машины.
Ввинчивалась в голубое небо, похожая на фотонную ракету, телебашня. Я поежился, представив, как эта махина в пламени поднимается и уносится ввысь, на родину тех инопланетян, которые прибыли на ней.
Тьфу, ну и мысли.
Внизу приглашенных на передачу «Стриптиз души» собирал ассистент режиссера. Это не правду пишут, что все сто процентов участвующих в ток-шоу подсадные. Есть и не подсадные, они придают происходящему естественность и некоторый колорит, являя образцы такой искренней дури, которую ни один сценарист не придумает и ни один артист не сыграет. Ну а коль брякнут чего не то, то всегда можно вырезать. Важно, у кого ножницы и кто нарезает кусками действительность, обращая ее в удобную ему форму. Накладки на телевидении бывают только в прямом эфире.
Ассистент режиссера походил на вороватого, шустрого приказчика из купеческой лавки, готового быстро перейти от «чего изволите-с!» до «прочь, барин не велел»… Он быстро, как покупатель лошадей, осматривал пришедших, кивал, забирал паспорта для бюро пропусков. Он поглядел на меня, и я нагло улыбнулся ему. Его сосредоточенное лицо размягчилось, и он улыбнулся мне в ответ.
Потом ассистент посчитал нас по головам, мы неорганизованной толпой преодолели милицейский пост и устремились к лифту. Наверху нас опять посчитали. Притом ассистент все время сбивался со счета, потому что толпа бесформенно растекалась. Потом он выстроил всех в шеренгу, все сошлось. И нас повели к студии.
Перед входом в студию дылда в белом костюме, при синем галстуке, с цепким вниманием профессионального телохранителя рассматривал всех, Я с неудовольствием отметил зрачок видеокамеры, которая бесцеремонно пялилась на меня сверху. Мне не хотелось, чтобы изображение моей морды попало в чьи-то руки. Но никуда не денешься. Все равно мою физиономию увидят миллионы телезрителей, и нужно только надеяться, что изменил я внешность достаточно кардинально.
— Что? — спросил дылда, указывая пальцем-сарделькой на коробку у меня в руках.
— Да вот, — развязно произнес я, вместе с развязностью демонстрируя некую подавленность в мыслях и движениях, которая всегда возникает у людей, когда рядом с ними находятся дылды, которым они по пояс.
Дылда самодовольно усмехнулся, приняв с удовлетворением мое замешательство. Дылдам нравится ощущать это замешательство в других людях так же, как тем другим не нравится ощущать его в себе. Это чаевые дылд за то, что они вынуждены ежедневно таскать лишние семьдесят-восемьдесят килограммов никому не нужного веса.
— Покажи, — приказал он. Я показал содержимое коробки, дылда не нашел там ничего страшного, провел вдоль моего тела циллиндром металлоискателя и утерял ко мне всякий интерес.
Насколько я знаю, подобных мер безопасности здесь никогда не предпринималось. И уж точно такие дылды не состоят в штате «Останкино». Тогда кто он? Может, из тех новых приятелей телеведущего, которые не отходят от него ни на шаг?
Студия была просторная, оснащенная по последнему слову техники. Из двухсот миллионов долларов кредита, полученных третьим каналом от государства полгода назад, миллионов пятьдесят, на удивление всем, не уперли, а пустили-таки в дело. Наверху ездили, как стрелы башенных кранов, автоматические видеокамеры — не нужны были даже люди, направлялась техника из режиссерской. Юпитеры жарили так сильно, что вышибали пот и вызывали воспоминания о командировке в Сахару, когда мне приходилось уходить по пустыне от преследователей. Ох, когда это было!… Не так давно, но столько всего после этого произошло, от таких воспоминаний нужно освобождать память. Только память — не винчестер в компьютере, ее просто так не освободишь…
Появление в студии Михаила Зубовина было встречено овациями зала, которые не утихали минут десять.
— Все, хватит церемоний, — сказал он, разваливаясь в глубоком кресле на сцене. — Начнем.
Сверху, как какое-то насекомое, наползла на него автоматическая камера, и ток-шоу началось.
Передача «Стриптиз души» делилась на различные разделы. Сегодня снимался раздел «Герой нашего времени».
Гостем был сутенер, промышлявший долгое время у «Интуриста», затем заведший свою фирму с иностранным долевым участием. После этого он прикупил пекарню и стал печь пирожки. Наконец, создал финансовую компанию, обул вкладчиков и сегодня купается в деньгах. Настоящий русский бизнесмен, которому плевать на свою деловую репутацию и на свой имидж, он готов показать себя всего, вывернуться наизнанку с видом «Кому не нравлюсь, катитесь к такой-то матери». Вообще, Россия избавилась от таких западных мифов, как незапятнанная репутация.
Интересно, что в ходе шоу говорили о сутенере действительно, как о герое. Он обладал всеми доблестями современного героя — оборотистостью, напором, полным отсутствием химер совести и, главное, способностью клещом цепляться за выгодные делишки.
— Кто-то может сказать, что источник состояния нашего гостя не праведен, — разглагольствовал Михаил Зубовин, закинув ногу на ногу, подперев голову рукой. — А я отвечу словами Анны Ахматовой: «Если бы вы знали, из какого сора растут стихи», — тут же переврал Михаил Зубовин и цитату, и авторство. — Если бы вы знали, из какого дерьма делаются деньги. Но стихи стихами остаются. А деньги деньгами. И видеть процесс их производства вредно…
— Совершенно верно, — кивнул сутенер.
— Зачем вам столько денег в нашей стране?
— Понимаете, весь вопрос во внутреннем состоянии человека. Кому-то хватает рубля на день. И человек себя ощущает комфортно. Кому-то не хватает и десяти тысяч баксов в месяц, а если его заставить жить на восемь тысяч — он просто умрет. Это негуманно.
— Каждому свое, — закивал Михаил Зубовин.
— Вот именно. Умные слова, — кивнул сутенер. — Хороший девиз.
— На воротах Освенцима висел, — подали голос из зала.
— Наверное, хорошая фирма, — сказал сутенер.
— Это концлагерь немецкий! — заорали из зала.
— О, — на миг замешался сутенер. — Вот не надо тут этого гнилого базара. Мы привержены демократическим принципам…
С момента появления в студии Михаила Зубовина меня не покидало ощущение какой-то неестественности, Вроде держался он обычно. Но говорил как-то пресно. Будто мысли его заняты совершенно другим. Выглядел он внешне ничего, только чуть бледноват, И как-то путали губы — слишком яркие, слишком алые. Такие, по поверьям, бывают у вампиров.
А что, может, я имею дело всего-навсего с заговором вампиров? Я усмехнулся, представив аршинные заголовки; «Коррумпированные нити от банды вампиров с телевидения тянутся в высшие сферы власти!» Звучит!
Передача, которая длится тридцать пять минут, записывалась четыре часа. То ведущему казалось, что он принял недостаточно вольную позу, то это казалось режиссеру. То подставной из зала не успевал вовремя кинуть нужную реплику. То кто-то влезал не к месту, и приходилось начинать все сначала.
Постепенно ощущение не правильности происходящего усиливалось. Телеведущий вроде вел себя нормально, только слова, которые раньше вызывали восторгу почитателей и отвращение у других, но никого не оставляли равнодушными, будто падали в песок. Словно отсутствовала связующая нить между ним и залом.
Занятие было долгое и утомительное. Мне здесь было скучно, скулы сводило от желания сладко зевнуть. Но когда все закончилось, я, к удивлению своему, увидел выражение досады на большинстве лиц. Те, кто не подсадные, сокрушались, что ток-шоу кончилось так быстро, что они не успели выступить или выступили не так. И вообще им было обидно покидать этот храм массовой информации, из которого можно как по волшебству шагнуть в миллионы домов. В глубине души у любого человека живет такое желание — заявиться в каждый дом и требовать от хозяев выслушивать кажущиеся ему самому мудрыми, а на самом деле вполне идиотские поучения и рассуждения.
— Все, — равнодушно закончил Михаил Зубовин.
Люди начали подниматься с мягких кресел, с которыми уже пообвыклись за несколько часов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30