А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

На полу были постелены ковры, на одной стене тоже висел ковер ручной работы… На столе стояла в рамочке фотография молодой красивой, весело улыбающейся женщины, лежала недочитанная книга Булгакова «Собачье сердце.»
— Ну, дела…, — покачал головой председатель.
— Что-то не нравятся мне такие метаморфозы, — решил употребить ученое слово студент-заочник юрфака Владимирского университета Юртайкин. — Когда, говоришь, она пропала?
— Чтобы не соврать тебе, скажу так — в середине октября прошлого года… Как раз в тот день, когда тут был Филипп Рыльцев. Ну я тебе рассказывал, помнишь?
— Помню, — помрачнел Юртайкин. — Что какой-то алкаш нашел рано утром труп, а потом труп этот исчез… А не правда ли это была, Михалыч, между нами, девочками?
Председатель молчал, насупившись глядел на участкового… — Где сейчас этот алкаш? — спросил Юртайкин. — Дома… Недавно из психушки выписался, лечился в райцентре…
Юртайкин взял со стола фотографию молодой женщины в рамочке и стал внимательно вглядываться в нее…
— Не знаешь, кто это? — спросил он.
Председатель в свою очередь изучил фотографию и вернул её Юртайкину. — Понятия не имею, — ответил он. — Вроде похожа на какую-то актрису…
Впрочем, со зрительной памятью у Михалыча было как известно плоховато, и вспомнить человека он мог и спустя несколько месяцев…
Юртайкин обследовал книжный шкаф, в котором обнаружил немало русской и зарубежной классики… Но его больше интересовали хоть какие-нибудь документы, способные раскрыть загадку личности внезапно исчезнувшей Совы. Однако, ни в шкафу, ни в каком другом месте он ничего не нашел. Очевидно, Сова забрала все это с собой… — А ты сам-то её документы видел? — спросил Юртайкин. — Когда она поселилась здесь, в Дорофееве… — Вообще-то это скорее твоя компетенция, — возразил Михалыч. — А документы её видел наш покойный председатель Хабалкин Агей Ерофеевич. Он умер недавно, где-то под Новый Год. Но давно был на пенсии. А Сова, что Сова? Приехала, поселилась в заброшенном доме Дрючкина, нищенствовала, смешила людей, и никто особенно ей не интересовался. Кстати, в том числе и ты…
— Ей не интересовались прежние участковые, — возразил суровый Юртайкин. — А я приступил к исполнению своих обязанностей в сентябре прошлого года. И не начал работу прежде всего с того, что проверял документы у всех, живущих на вверенном мне участке. А до вашего Дорофеева просто не доехал. А как ты, председатель поссовета, не знал, кто проживает годами в твоем поселке, это совершенно непонятно… — А что, собственно говоря, произошло? — возмутился Михалыч нотациями в свой адрес такого молодого человека, как участковый Юртайкин. — Никакого состава преступления нет… Жила старуха, построила себе подвал, обставила его, нищенствовала, что, кстати, законом не воспрещается, а прибыль дает изрядную, а потом уехала… Дом теперь этот никому не принадлежит, и мы имеем право его продать, а деньги положить в поселковую кассу… — А труп Сапрыкина? — возразил Юртайкин.
— Какой труп? Кто его видел, кроме этого алкаша Дресвянникова? О чем вообще речь? Что ты ерундой занимаешься? Сколько краж, хулиганства всякого в округе, дома грабят, людей избивают, вот этим и занимайся! А я буду заниматься своим! И катись ты со своими придирками к едреной бабушке! — обозлился Михалыч и полез из загадочного подвала восвояси…
Но суровый Юртайкин не обратил никакого внимания на пустобайство Михалыча. Он продолжал рыться в вещах исчезнувшей Совы.
Собственно, искать можно было только в книгах. Потому что больше ничего не было. Только там, наверху — гора тряпья, а здесь в цивилизованном подвале — книги, и больше ничего… Юртайкин стал перебирать книги… Бальзак, Стендаль, Достоевский, Гюго… Роман Гюго «Собор Парижской Богоматери» был особенно зачитан. Юртайкин стал тщательно перелистывать эту книгу… И нашел… Из книги выпало затрепанное письмо.
«Дорогая подружка Ника!» — читал Юртайкин. — «Как ты там? Дай тебе Господь сил физических и душевных. Я не представляю, как можно вынести такое, что предстоит вынести тебе… Какой страшный срок, это даже трудно себе представить… А прошло всего-то полгода… Я стараюсь следить за всем, что происходит ТАМ, по мере сил и возможностей. Короче, он женился. Его избранницу зовут Надежда. Ей двадцать лет. Она студентка какого-то технического вуза, и, очевидно, большая поклонница его творчества. Я заходила туда и видела её. Хочу тебя обнадежить, она произвела на меня хорошее впечатление. По крайней мере, она очень тепло относится к малышке, меня трудно провести… Так что, не переживай так сильно и страшно, дорогая… Все образуется, как писал Лев Толстой. Я помню тебя в зале суда, и сердце мое обливается кровью. Я люблю тебя, мой Ленечка тоже любит тебя, мы считаем тебя самой талантливой актрисой нашего времени, хоть и совершенно невостребованной. И мы знаем, благодаря кому невостребованной. Всем хорошо известно, какой глыбой лег на твоем пути этот бездарный паук Рыльцев…» — Ага! — крикнул сам себе Юртайкин. — Рыльцев!!! Как все сходится! А Михалыч ещё мне лепит… Раскрутим, все раскрутим…
Выкрикнув этот победоносный клич, Юртайкин продолжил чтение.
«Держись, дорогая моя Ника… Вспомни, какие сроки заключения получали в совсем ещё недавнее время талантливейшие люди нашей страны… Я не могу советовать, я могу только умолять тебя — держись… И я верю — ты сильная, ты мужественная женщина. И ты одержишь победу! И ты обнимешь свою малышку… Целую тебя! Ленечка шлет тебе пламенный привет! Твоя Наташа.»
И в этот момент Валерий Юртайкин почувствовал себя сыщиком, напавшим на след. И ощутил огромное желание раскрыть тайну пропавшей Совы, её связи с владельцем кирпичного дома Рыльцевым и, возможно с исчезнувшим трупом Владимира Сапрыкина.
Повидался он и с вышедшим из психушки алкоголиком Дресвянниковым по кличке Дристан. Тот был какой-то вялый и осовевший, равнодушный ко всему и говорил неохотно. — Не поверил мне никто тогда, Валерий Борисович, — усмехнулся Дристан. — А ить зря… Может быть, и алкаш я, спору нет, люблю я это дело и омерзительным запоям подвержен, но то, что я не сумасшедший, я хорошо знаю… Видел я труп Вована Сапрыкина, как сейчас помню — куртка защитного цвета, брюки темные, сапоги… И голова вся в крови… И мертвый, с места не сойти — мертвый… Хоть совсем ещё не окоченел, видать, не так давно его ухандокали… — И, значит, ты говоришь, эта самая Сова его видела…
— Видела так же, как я вас вижу сейчас, Валерий Борисович, святой истинный крест, — перекрестился Дристан. — Заявила, что желает по-старушечьи помянуть усопшего и пригласила меня к себе, поскольку по её словам имелось у неё в наличии две поллитровочки и соответствующий к ним закусон… Она вообще баба была хлебосольная, врать не стану, и поила, и в долг давала, когда просили, да и обратно не сильно спрашивала… Нормальная казалась старуха, и не ожидал я от неё такой подлости, чтобы перед всем поселком острамотить, сумасшедшим выставить, якобы, никакого трупа не было и все это мне спьяну и сдуру привиделось. — Ладно, — нахмурился Юртайкин. — Гуляй пока, ежели что, вызовут куда нужно и показания дашь…
Сам же прямиком направился к кирпичному дому, чтобы поговорить с проживающими там супругами Ивановыми. Все меньше и меньше начинала нравиться ему эта история… — Здравствуйте, — приветствовал временного хозяина кирпичного дома Юртайкин, строго глядя ему в лицо. — Участковый милиционер старший лейтенант Юртайкин Валерий Борисович. Могу я ознакомиться с вашими документами? — Да, разумеется, — тихо и спокойно ответил высокий сутуловатый мужчина лет сорока пяти. — Проходите, пожалуйста, в дом…
Юртайкин прошел в уютный теплый дом, сел на предложенное ему место в мягком кресле, а хозяин вышел в другую комнату. Принес паспорт и показал его участковому. — Иванов Родион Петрович, уроженец города Саратова, тысяча девятьсот пятьдесят второго года рождения, русский, так… прописан: Москва, улица Чайковского, дом… так… так…, — читал документ Юртайкин. — Понятно… А документ вашей жены? Она дома? — Дома, дома, только она себя плохо чувствует, лежит в постели, а паспорт пожалуйста. Вот он.
— Садовникова Наталья Николаевна, уроженка Москвы, тысяча девятьсот пятьдесят первого года рождения, прописана… там же… Понятно… А здесь значит дом снимаете у Рыльцева? — Да не то, чтобы снимаем, мы ничего не платим, только за свет, за газ… Просто следим, чтобы все было в порядке… — Рыльцева давно знаете? — Довольно давно… Я работал в техническом отделе киностудии, а Наташа художником по костюмам. Ну а у Рыльцева отец знаменитый кинорежиссер, сами знаете… — А почему решили бросить Москву? — уточнял Юртайкин. — Надоело, Валерий Борисович, — вздохнул Иванов. — Шум, гам, суета, нервотрепка… Вот предложил нам Филипп, мы и согласились… — А квартиру в центре Москвы продали, что ли?
— Это не квартира, а комната в коммуналке на улице Чайковского, хорошая, правда, комната, большая, двадцать пять метров площади… Комнату сдаем, за эти деньги живем…
Все было настолько просто, что дальнейшие вопросы были бесполезны… — А когда сам хозяин собирается в наши края? — спросил напоследок Юртайкин. — Полагаю, что в августе, — уверенно произнес Иванов. — Отпуска ему не дают, он теперь на телевидении работает… — Значит, ваша жена больна? — переспросил Юртайкин. — Да, больна, а что? Случилось что-нибудь? — Да нет…, — пожал плечами Юртайкин. — Ничего пока не случилось, плановая работа…
Встал и направился было к выходу. Вышел на свежий воздух, пошел было к калитке, не обращая внимания на рвущуюся с цепи желтоглазую, чудовищных размеров собаку. Но тут досада от бесполезного посещения и пустейшего разговора охватила его до такой степени, что он резко остановился, повернулся кругом и пошел обратно. Иванов стоял на пороге, он слегка отстранился и пропустил Юртайкина в дом. И участковый столкнулся нос к носу с невысокого роста женщиной в спортивном костюме. Вид её был вполне здоровый, она была причесана и в небольшом макияже. Однако, новое появление Юртайкина заставило её побледнеть и вздрогнуть. — Здравствуйте, — сказал Юртайкин. — Вам стало лучше? — Да, стало лучше, — тихо ответила Иванова. — Пошла выпить лекарство. А что?
— Мной произведен обыск одного из здешних домов, в котором проживала некая старая нищенка Сова, — с места в карьер начал Юртайкин. — И там я обнаружил массу интересного, Родион Петрович и Наталья Николаевна — такого, чего там никак не предполагалось… Вы ничего по этому поводу не имеете мне сообщить?
Бледность Ивановой стала уже совсем очевидна. Она с мольбой в глазах поглядела на мужа, словно ища у него защиты. — Н-нет, — произнес Иванов. — Абсолютно ничего по этому поводу мы сообщить вам не можем, товарищ старший лейтенант.
В его голосе слышалось явное раздражение настырностью участкового. — Нет, так нет, — пожал плечами Юртайкин. Он уже прекрасно понял, что супруги Ивановы хорошо знакомы с пропавшей Совой.
А когда участковый, наконец окончательно покинул непонятно кому принадлежащий дом, Наталья Николаевна внимательно поглядела в глаза мужа. — Этот суровый молодой человек, кажется что-то понял, — тихо произнесла она. — Да, видимо, так и есть, как я предполагал. Не зря же они поперлись с председателем в тот дом. Видимо, обшарили его вдоль и поперек и нашли то, что не положено… Да и то, Наташа, сколько времени прошло… Другие на их месте давно бы кое-что разведали… — Ну и что теперь делать? — Что делать? Да ничего не делать. Жить как жили… Не по зубам этому молодому человеку наша старая Ника… Не достать ему ее… — Это как сказать, — усомнилась Наталья Николаевна. — Сообщить о визите ей, однако, надо… — Конечно, сообщи, Наташа… А она сама разберется, что ей делать дальше. После того, что произошло, у неё словно выросли крылья… Одного не могу понять, почему она не уехала от греха подальше за кордон… — Эх, Родик, Родик, — вздохнула Наташа. — Тебе этого не понять… Это, как ни странно, называется патриотизмом… Не хочет она туда… Ей хорошо здесь, на воле, с родным языком, с его солеными оборотами, с приключениями… В этом вся её жизнь… Недаром она выбрала себе такой странный образ, такую роль… — Да, — покачал головой Родион Петрович. — Имидж она поменяла капитально… Вот уж актриса милостью божьей… И все же ради… других могла бы уехать… Эгоизм какой-то во всем этом, фарс… Они же пропадут без нее, не дай Бог что… — Нет, Родик, не понять тебе… Вспомни покойного Леню, он же спился там, в Париже и пропал… Его одолевала тоска, лютая тоска… Но он-то вынужден был… — И она вынуждена, — холодно заметил Иванов. — Чем рискует… — А потом на такой переезд у неё и денег нет, ты полагаешь, что она столько заработала, что может себе позволить переехать в Европу? Там нужны другие деньги, и если они у неё будут, возможно она так и поступит… А пока наше с тобой дело сообщить ей об этом визите… Она должна быть в курсе…
И супруги Ивановы стали собираться… Звонить со своего телефона они не рискнули…
5.
… — Вот оно как…, — усмехнулась Ника, услышав от подруги любопытное сообщение. — Однако, в нашей стране можно дела делать, пока раскачаются, годы пройдут… Ничего, Наташенька, прорвемся… Разве это для нас проблемы? Разве какой-то Юртайкин для нас представляет опасность? Это для нас мелочи, дорогая подружка… — Не надо никого недооценивать, Ника, — возразила Наташа. — В том числе и провинциального участкового. Мужик он, по-моему дотошный и занудный. И настроен как-то агрессивно…
— А я ничего не боюсь, — засмеялась Ника. — Я свое отбоялась, устала бояться…
— За себя не боишься, за близких бойся. Пропадешь — что они без тебя смогут?
— Во-первых, я не пропаду, а во-вторых, даже если и так, тут найдется кому о них побеспокоиться…
— Ника, дорогая… Меня так тревожат твои сомнительные друзья… Как ты можешь доверять подобным людям? Это же звери, лютые звери, они только о своей выгоде и беспокоятся…
— Знаешь что?! — разозлилась Ника. — Нечего мне лепить всякую ерунду! И не трогай моих друзей, они мне здорово помогали, если бы не они, вряд ли я вообще бы выжила. Да и вам с Родионом, между прочим, тоже помогли, извини за напоминание, Наташка… Не тебе бы про это говорить… А звери лютые это не они, это другие… Это режиссер Рыльцев, это его чудесный сыночек, это поганый Вадим Петрович… Вот уж кто зверье, так зверье, проб негде ставить… И они ответят за все, по полной программе… Так вот, Наташенька. Живи себе в своем доме и не тревожься ни о чем. Вас-то никто не тронет… Конечно, что-то они в моей хибарке нашли, возможно, кстати, твое письмо, в котором есть упоминание про Рыльцева. Никак я не могу его найти, наверное, там забыла впопыхах… Видимо, прочитав его, этот участковый и сопоставил старую Сову с владельцем кирпичного дома Рыльцевым… И фотографию свою на столе забыла, хотела в последний момент в рюкзак сунуть, но… Забыла, короче говоря… Ладно, Наташка, не паникуй, бояться нам с тобой нечего, а все равно тебе спасибо за информацию, буду осторожнее… — Как у тебя-то? — спросила Наташа.
— У меня? — блаженно произнесла Ника. — Да замечательно, изумительно… Воистину, кто не ведал горя, не знает и настоящего счастья… Кто не сидел в тюрьме, никогда не поймет, что такое свобода… Недавно мы ездили на море… И я по-другому смотрю и на море, и на все вокруг. Я счастлива, Наташка, безумно счастлива… Пока… Целую. Родьке пламенный привет! Как он там, в глуши? Не засох ещё от скуки? — Что ты? Тоже наслаждаемся тишиной и покоем… После всей этой истории с квартирой, нам здесь так хорошо… — И дай-то Бог… Нравится — живите. А ваш квартирный вопрос мы тоже уладим, все будет по справедливости. Ты, коренная москвичка, лишилась своего города из-за этого мерзавца Рыльцева, этого не должно быть…
— Это уже не мой город, — с грустью возразила Наташа. — Это город, оккупированный всякой нечистью… И не хочу я туда возвращаться…
— Ладно, и это поимеем в виду… О, кто-то звонит в дверь, пойду открывать! Пока, подружка!
Ника открыла дверь дома. На пороге стоял пожилой почтальон. — Вам телеграмма, — сказал он. — Распишитесь, пожалуйста.
Она расписалась заковыристой росписью, поблагодарила почтальона и захлопнула дверь.
«Срочно нужно твое присутствие в Москве. Дело начинается. Роман.»
— Начинается, так начинается, — произнесла Ника, положила телеграмму на стол, закурила папиросу и задумалась… Далекое прошлое частенько прокручивалось у неё в мозгу, как кинопленка, заставляя сердце биться чаще и в гневе сжимать кулаки…
«Звери, лютые звери», — прошептала Ника, глубоко затягиваясь крепким беломорным дымом…
… Шло лето восемьдесят первого года… И шел ей в ту пору тридцать второй год… Какой счастливой и безмятежной была она тогда… Полтора года назад она стала матерью, и только что была утверждена на главную роль в новом фильме кинорежиссера Рыльцева, всемогущего, известного, народного…
Казалось, что перед ней открыты все дороги… И в голову не могло ей прийти, какие страшные испытания уготовила ей жизнь… И не когда-нибудь, а немедленно, завтра, послезавтра…
— Поехали, Ника, подвезу, — произнес своим красивым бархатным голосом Игнат Рыльцев, элегантный, кудрявый мужчина, лет пятидесяти двух, в самом, что называется, расцвете сил, открывая перед ней дверцу темно-синей «Тойоты».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19