А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z


 

И, наглядевшись, словно надышавшись туманным воздухом столицы Британии, он подошел к Карлу. Законный сидел, опершись подбородком о кулаки.
– Одного еще не хватает, – коротко сказал кассир, заподозрив, что смотрящий не слишком усердно разглядывал посетителей с деньгами.
– Знаю, – ответил Карл.
– Ждать будем? Сколько?
– Сколько надо.
– Понял.
– Чай? Кофе? – спросил хозяин, когда кассир подошел к стойке.
– Минералки. Душновато там.
– Ну что поделаешь, – хозяин наполнил высокий стакан шипящей минералкой.
– Кого ждем? – спросил Бунин, прекрасно зная, что Карл не из тех, кто позволит красть у себя время и станет ждать припозднившегося с платой «бизнесюгу».
Николай не мог понять, почему вор в законе не схватит трубку мобильника или не пошлет пацанов разобраться, чтобы быстро метнулись туда-обратно и вернулись если уж не с деньгами, то с информацией. Карл больше не глядел на часы. Заварка в чайнике уже давно кончилась, законный сидел неподвижно, оцепенев, с полуприкрытыми глазами, словно вспоминал что-то далекое. Иногда на тонких губах пробегала, как ветер по паутинке, волна улыбки и тут же гасла. Если бы Бунину не надо было притворяться слепым, то он взял бы с полки какую-нибудь книжку и принялся читать, не спеша переворачивая страницу за страницей. Но роль слепого музыканта следовало играть до конца. Из всех присутствующих только Карл знал правду.
Николай смотрел на дверь сквозь темные стекла очков, курил, рассматривал руки Карла и его лицо, пытаясь отгадать, к кому же это вор в законе так неровно дышит, что даже опоздание прощает.
«Неужели женщина? – Бунин ухмыльнулся, вспоминая тех женщин Карла, которых знал. – Да уж она, должно быть, красоты и ума невероятного».
Вдруг Карл вздохнул, открыл глаза:
– Замаялся?
– Есть немного, – ответил Бунин.
– Ждать надо уметь. Иногда ждать тяжелее всего на свете, хотя жизнь человека и есть ожидание смерти с момента рождения. И вот что интересно, никто ведь и не спрашивает: хочет человек на белый свет появиться или нет? Хочет он бояться смерти?
Карл взял в руку зажигалку, спрятал ее в кулаке. А когда разжал пальцы, зажигалки на ладони не оказалось. Бунин сделал вид, что ничего не заметил, он ведь слепой.
За дверью бара «Лондон» истерично взвизгнули тормоза, резко и противно. Бунин даже поежился. А законный даже не шелохнулся, не повел головой. Из машины, остановившейся в переулке прямо напротив бара, выскочил мужчина с портфелем, резко захлопнул дверь. За ним следом выбежала девушка, тряхнула копной черных кучерявых волос.
– И я с тобой, – закричала она. – Слышишь, дед, не хочу я одна в машине сидеть, надоело мне!
Блатной метнулся молоденькой девушке наперерез, но пожилой мужчина, широкоплечий, с короткими седыми волосами, белыми, как снег, гаркнул утробным голосом:
– Меня Карл ждет.
Блатной отступился.
– Открой, – сказал Карл хозяину, вставая со стула и потягивая спину.
Мужчина вошел, следом за ним девушка.
– О, да ты не один! – Карл пожал руку пожилому мужчине, похлопал его по спине.
– Прости, невыкрутка, застрял в пробке и ни туда, ни сюда.
– А телефона нет?
– Разрядился, чтоб он неладен был!
– Ладно, присаживайся. А это что за красавица, прямо цыганка? Кармен какая-то. Лицо знакомое.
– Внучка моя Светлана.
Карл отступил на шаг, сощурил глаза, изучая внучку бизнесмена, торгующего сантехникой, Анатолия Ивановича Железовского.
– Не сразу признал. Ребенком еще недавно была. Незадача вышла. Волосы у нее теперь темные и кучерявые. Она же брюнетка, а звать Светлана. Непонятки, Толик, непонятки…
– Да кто ж ее знал, какая она будет, когда вырастет? Родилась, вообще волос не было, пушок светленький, и все.
– Я вас тоже помню. Маленькой на колени меня к себе садили, – Светлана Железовская, ничуть не смущаясь, оглядывалась по сторонам, – и на скрипке я вам играла. Вы еще сказали, что у вас виолончель итальянская дома есть. Вас Олег Карлович зовут, вы приятель моего деда. Почему же вы теперь Карлом называетесь?
– Я и тогда Карлом назывался. А теперь не лезь, Светлана, во взрослые разговоры.
Все казалось девушке удивительным – и мужчина, метнувшийся наперерез деду, и Карл, которого она видела последний раз лет пять тому назад, он стал теперь такой же седой, как ее дед, и красивый парень с бледным лицом в черных очках, и бармен, слишком уж солидный для такого маленького заведения.
Карл не сказал Анатолию Железовскому «садись», не принято это слово у бывших зэков. Он просто кивнул, сделал едва заметный жест рукой, и Анатолий присел за стол, но не за тот, где расположился Бунин, а за соседний. Бизнесмен, приехавший с внучкой, передал пакет кассиру.
– Книги я тебе привез, Карл.
– Книги? – не сразу сообразил смотрящий.
– Те, что должен был сегодня отдать.
– А… да, мой человек их просмотрит.
Кассир с пакетом исчез в задней комнатке, а Светлана подошла и села на место Карла прямо напротив Николая.
– Дед, – обратилась она к Железовскому, – у меня денег нет, а я кофе хочу.
– Мы не долго, – строго произнес Железовский.
– Ну что ты так! Нельзя отказывать молодой красивой девушке. Нельзя ее обижать. Сделай кофе, – Карл говорил тихо, но его все слышали.
– И мне, – вставил Бунин.
Карл и Железовский переговаривались тихо, казалось, они просто сидели и глядели друг на друга. Каждый из них видел что-то свое, но вспоминали они одно и то же.
– Тебя как зовут? – первой спросила Светлана.
– Николай, – ответил Бунин.
– Мое имя ты уже слышал – Светлана.
– Слышал.
– Ты для прикола очки носишь? Или… – девушка замялась.
– Нет, я слепой, – без тени смущения сказал Бунин.
– Извини, я сегодня взбалмошная. Сама не знаю, что говорю.
– Ничего страшного. Я привык к этому, а раньше я видел.
– Совсем-совсем не видишь?
– Я не вижу тебя, только слышу.
– Как интересно! Музон какой-то знакомый, – вдруг сказала Светлана и принялась перебирать пальцами по столу, словно играла на пианино.
– Шуман, попсовая обработка, – сказал Бунин, глядя на тонкие без маникюра пальцы Светланы.
– Похоже, точно, Шуман! А ты меломан? – уже заинтересовавшись Николаем, спросила девушка.
– Люблю музыку.
– Может, ты еще и играешь?
– Немного играю.
– На чем, если не секрет?
– На клавишах, на рояле.
– Я на скрипке, – призналась девушка. – И честно тебе скажу, надоела мне моя скрипка, как горькая редька. Если бы не дед, я бы уже послала всю эту музыку. Но он меня пилит по-черному, каждый день заставляет заниматься.
Бунин смотрел на Светлану и видел, что она не совсем понимает, в какой компании оказалась.
«Наверняка дед ее оберегает, балует, вот и смотрит девчонка на мир через розовые очки».
– Он у тебя музыкант?
– Какой музыкант, сантехникой торгует! Музыканта нашел. Король унитазов, умывальников начальник. Ну, это я шучу. Он просто клевый, суперный дед, я бы без него пропала. Дед меня сегодня брать не хотел, а я увязалась, он мне ни в чем отказать не может. И чего он упирался? Всех-то дел было Олегу Карловичу книги передать. А какие книги, даже не сказал.
Бунин поздновато понял, что девушка ему уже успела понравиться.
«Не так чтобы очень, Светлану красавицей не назовешь, высокая, тонкая и… какая-то нервная. Тонкий нос, большие глаза, чувственный рот и волосы, похожие на черную грозовую тучу», – Бунину захотелось дотронуться до них, на вид они были мягкие. Даже зуд появился на кончиках пальцев.
Светлана красиво держала чашку в длинных чувствительных пальцах, красиво поворачивала голову на тонкой шее, красиво и немного грустно улыбалась. И Бунин понимал, почему ее улыбка немного грустная – она его жалеет. Она свято уверена, что он слепой. Он чувствовал, что девушке хочется спросить у него, но она не решается. Бунин даже вопрос угадал: обычное желание зрячего узнать, как воспринимает мир человек, лишенный зрения.
Но вопрос задать Светлана Железовская не успела, как и не успел спросить у нее номер телефона Бунин. Она в свою очередь подумала, что если напишет телефонный номер на бумаге, то Николай и прочесть его не сможет.
– …если что, не стесняйся. Твое опоздание сегодня – это ерунда. Я ведь тебе по жизни должен, – тихо сказал Карл, глядя в глаза Железовскому. – С тобой мне тяжело рассчитаться будет.
– Ладно, не надо. Мы уже люди в возрасте, видишь, внучка какая? – Железовский повернул голову и помрачнел, увидев, что Светлана болтает с парнем в темных очках.
Кто может сидеть в баре вместе со смотрящим? Молодой жулик. Кому же захочется, чтобы его внучка связала свою жизнь, как поется в песне, с преступным элементом?
Железовский встал:
– Прости, что задержался. Не получилось вовремя приехать, больше не повторится. С другого ты бы шкуру спустил.
Карл покусывал губу. У него на глубоких залысинах поблескивали капельки пота.
– Светлана, пошли.
Федор, хозяин бара «Лондон», подошел к двери и повернул ключ.
– До встречи, – тихо, но так, чтобы услышала Светлана, сказал Николай.
– Надеюсь, – как бы между прочим обронила девушка, тряхнула головой, и ее черные волосы разметались по плечам.
Появился кассир и коротко сказал:
– И тут порядок.
– Тогда едем.
Карл редко кому жал руку, и хозяин бара в число избранных не входил, законный удостоил его еле заметного кивка.
– Ты теперь за девкой побежишь? Девка красивая, – подшучивая над Буниным, сказал Карл. – Я бы за такой красавицей… в твои годы… – законный махнул рукой, дескать, что я тебе рассказываю, у самого глаза есть, хоть и не все об этом знают. И тут же уже для кассира и для хозяина бара громко произнес: – Вот если бы ты ее видел, тогда бы понял, о чем я говорю, в следующий раз попроси лицо пальцами ощупать. На месте не усидишь.
Бунину хотелось выкрикнуть:
«Да видел я, видел! Нравится она мне, согласен я с тобой, и найду я ее, не сегодня, конечно, а завтра или послезавтра, и даже дед ее не отговорит со мной встречаться. Хотя он не простой „бизнесюга“, а, судя по всему, твой кореш, Карл».
Все, кроме хозяина бара, вышли во двор, быстро расселись по машинам. Три автомобиля, словно по команде, сорвались с места и через арку выехали в переулок. Серебристая «семерка» «БМВ» стояла напротив бара «Лондон» с уже работающим двигателем. Она дождалась двух блатных в черном и белом костюмах, которые на удивление быстро перебежали улицу и впрыгнули в автомобиль. Кортеж из четырех машин помчался по переулку.
– Все путем, слава богу, – сказал Карл, посмотрев на часы, – Монголу ждать не придется. Не любит он ждать.
Карл, как всегда, когда вез «филки», сам сидел за рулем «Волги».
– Слушай, а кто это был? – спросил Бунин, глядя на рубиновые огни передней машины.
Карл догадался, о ком спрашивает Николай, но в ответ лишь пожал плечами, словно не понял, кем интересуется крестник.
«Если не отвечает, значит, так надо», – решил Николай, приглаживая волосы.
Через полчаса кортеж был уже за Кольцевой дорогой.
Подобная процедура повторялась два раза в месяц. Деньги сдавались в воровской общак регулярно, как в банк. Вор в законе, носивший погоняло Монгол, уже десять лет сидел на воровском общаке. Он никому не делал скидок. Общаковые «филки» – это серьезно и свято. Монгол год тому назад настоял на том, чтобы один молодой авторитет был раскоронован только за то, что играл в карты на предназначенные для общака деньги. Авторитет не проигрался в минус, ему удалось отыграться и «филки» привез вовремя, но он не имел права рисковать тем, что ему не принадлежало. Случай из ряда вон выходящий, даже старые воры не могли припомнить точно, когда в последний раз была раскоронация. Монгол уже не покидал свой дом-крепость несколько лет, прикованный болезнью к инвалидной коляске, но за делом смотрели его доверенные люди, смотрели строго и поблажек никому не давали.
Так уж сложилось, и Монгол не возражал, что Карл, поставленный смотрящим по одному из центральных районов, неизменно привозил «филки» на час раньше отпущенного срока.
«Я во всем люблю иметь запас», – объяснял законный.
Но уже истекал час с того момента, как в доме Монгола должен был появиться Карл, а того еще не было. Монгол знал, случись что-нибудь серьезное, ему бы дали «звон», поставили бы в известность. Карл не мог просто так сломать годами установившийся ритуал приезжать раньше назначенного. И тем не менее это случилось, казначей занервничал. На Карла он имел серьезные виды. Казначей лучше, чем кто другой, понимал, что сам он не вечен, болезнь съедала его, и он уже много раз просчитывал в уме возможные варианты передачи общака от себя Карлу, более достойного вора на роль казначея он не видел. Монгол подозревал, что Карл постарается отказаться, но, в конце концов, никуда не денется, если братва так решит.
Монгол сидел у балконной двери в гостиной чуть меньше часа. Он даже послал доверенного блатного – Цыгана к «Лондону», посмотреть, не случилось ли беды. Карла все еще не было.
Казначей смотрел в окно на летний закат. Рядом с инвалидной коляской стоял хромированный штатив с капельницей. Игла была воткнута в вену левой руки, и Монгол иногда, скосив зрачки в узких щелках глаз, смотрел на то, как розовая прозрачная жидкость, похожая на молодое вино, капля за каплей втекает в его тело. Жидкости в бутылке становилось все меньше и меньше, а Карл все не появлялся.
Рядом с инвалидной коляской на столике лежал мобильный телефон. Стоило взять его в руку, набрать Карла и узнать, что с ним. Но казначей воровского общака к трубке не притрагивался. Час еще не прошел, и позвонить Карлу – значило показать, что ему не доверяют. Смотрящий был вправе приехать и минута в минуту.
Уже третий год в доме Монгола жил врач. Раньше хватало одного-двух визитов в неделю, а с тех пор как казначею пришлось обзавестись инвалидной коляской, помощь могла понадобиться в любой момент. Монгол до последнего времени цеплялся за жизнь, в душе надеясь, что произойдет чудо и он вновь станет хозяином своему одряхлевшему телу. Но с полгода, как что-то сломалось в нем, он перестал бояться встречи со смертью, смирился с ее неизбежностью. И вот тогда… он не выздоровел, нет. Болезней в его организме скопилось так много, что врач иногда даже терялся, не зная, с какой бороться в первую очередь. Но произошла стабилизация.
«Теперь я мумифицировался и буду жить вечно», – шутил Монгол.
Изредка он позволял себе выбраться из коляски, пройти по комнате, лечь в кровать. Спал Монгол мало. Диагнозами перестал интересоваться.
Окна в доме раньше открывались редко, элементарного сквозняка могло хватить для того, чтобы Монгола свалила пневмония. Тюрьма – не курорт, оттуда здоровыми не выходят. Оттуда выносят тяжелые воспоминания и зачастую неизлечимые болезни. Теперь же казначей позволял себе иногда посидеть у открытого балкона. За решеткой в сырых камерах и холодных бараках Монгол провел немало – четыре ходки было за плечами. Во вторую его короновали. Вспоминать тюрьму и лагеря Монгол не любил, хотя его память хранила все – имена, погоняла, запахи, погоду. Он помнил номера камер, в которых «парился», и если бы захотел, то смог бы восстановить любой из дней, проведенных в тюрьме или лагере или в вагоне на этапе.
Но зачем себя изнурять страшными воспоминаниями? Жизни и так осталось мало.
Дверь в комнату открылась, в балконном стекле отразился лысый блатной с оттопыренными ушами и странным погонялом Чук, тихо произнес одно лишь слово:
– Карл.
Пальцем правой руки Монгол подозвал Чука и показал, чтобы тот переставил капельницу, подкатил кресло к дивану. Карл вошел, черный плащ накинут на плечи, кепка зажата в руке. На одутловатом мучнисто-белом лице Монгола появилась улыбка, не вымученная, не поддельная, а искренняя, так Монгол улыбался редко кому.
Карл приблизился, и они поздоровались. Карл, сжав пальцы Монгола, ощутил, что рука у того влажная, холодная, хотя Монгол постарался, чтобы его рукопожатие оказалось сильным.
– Располагайся, – слабым голосом произнес Монгол. – Проблемы были?
Карл бросил на край дивана плащ, сел, закинул ногу на ногу, провел ладонью по седому ежику волос.
– Не гони, Монгол, я вовремя, – смотрящий постучал ногтем по циферблату часов, – секунда в секунду.
– Все решилось? – не получив ответа на первый вопрос, Монгол задал второй.
Карл кивнул и улыбнулся:
– Знаю, что ты ждал. Рамсы разводил.
– Выпьешь? Закусишь?
– Я не один.
– А с кем? – Монгол наморщил лоб, сдвинул к переносице брови. Пальцы правой руки зашевелились.
– С крестником.
Монгол улыбнулся. Все, что было связано с Николаем Буниным, его радовало.
1 2 3 4 5 6