А вот больших белоголовых тюленей ( Neophoca cinerea) с их желтовато-белыми загривками я так нигде и не встретил, хотя долго искал этих огромных животных, самцы которых достигают в длину от трёх до четырёх метров.
Когда карабкаешься среди прибрежных скал в поисках тюленей или пингвинов, следует быть осторожным; хотя почва под ногами и кажется сухой и твёрдой, это впечатление обманчиво: время от времени на скалы обрушиваются семиметровые волны, которые смывают с берега все живое. Нельзя забывать, что здесь к тому же ещё водятся и акулы.
Однако не все кораблекрушения, происходившие возле этого побережья, кончались трагически. Так, шхуна «Данкау» в полночь 25 мая 1897 года очутилась совсем близко от опасных высоченных скал возле мыса Дюкуэдик. Матросы услышали рёв волнорезов, и, когда за каскадом брызг в темноте мелькнули очертания двух скалистых островков, они бросили сразу два якоря. Утром люди обнаружили, что их корабль качается на волнах всего в 100 метрах от отвесных береговых скал, а ветер гонит его в сторону торчащих из воды диких утёсов. Весь день ветер старался сорвать шхуну с якорей и тащил её в сторону опасных скал, а команда сбрасывала за борт тяжёлый груз — строительный лес, который лежал штабелями на палубе. К вечеру один якорь оборвался, и ночью «Данкау» медленно стало прибивать к волнорезам. К утру шхуну отделяло от них не больше 15 метров. Когда за борт попробовали спустить шлюпку, она была тотчас же раздавлена, как скорлупка. С огромным трудом команда, состоящая из 26 человек, на последней уцелевшей спасательной шлюпке всё же сумела оторваться от борта корабля. На этой перегруженной, трещащей по швам лодке, которую волны швыряли из стороны в сторону, людям удалось добраться до берега, находящегося на расстоянии 90 метров. Подкрепившись в поселении, они отправились пешком до Кингскота, где раздобыли небольшой парусный баркас, и, обогнув северную оконечность острова, поплыли вдоль его западного побережья. Они надеялись подобрать хоть какие-нибудь остатки своего разбитого корабля. И каково же было их удивление, когда, приблизившись к мысу Дюкуэдик, они увидели, что «Данкау» по-прежнему качается на якоре, как и восемь дней назад!
Оказалось, что проходящее здесь вдоль берега течение отогнало корму корабля от смертоносных скал. Так что им удалось снять корабль с якоря целым и невредимым, и все были довольны и счастливы. А вот большое грузовое судно, оборудованное по последнему слову техники, наскочило нынешней весной на риф, невзирая ни на какие радиомаяки и радиопеленгаторы.
В течение следующих дней мне несколько раз встречались ехидны ( Tachyglossus), которые здесь не редкость. Если такого «ежа» напугать, он спешит поскорее закопаться головой в песок, пряча свою мягкую уязвимую морду и выставив наружу защищённую мощными иглами спину. Ехидны испокон веков жили на острове Кенгуру. А вот сорных, или большеногих, кур специально завезли в заповедник с материка.
Гоаны, как здесь называют песчаных варанов, держатся возле кемпингов и проявляют исключительное дружелюбие к туристам. Правда, не совсем бескорыстное: они роются в отбросах, заглатывая мясные и рыбные кости и другие объедки, но иногда просто так, от полноты чувств, подбегают к детям и облизывают им голые ножки…
В отличие от прочих ящериц у этих, почти метровой длины, гоан нет регенерирующего хвоста, т. е. они не могут его сбрасывать в случае опасности. Гоаны отпугивают змей, а поскольку здесь водится ядовитая медноголовая змея, жители этих мест бывают очень рады, когда возле их дома поселяется такой варан.
С трудом я привыкаю к тому, что редчайшие попугаи — крупные какаду и волнистые попугайчики — запросто порхают между деревьями, как у нас дома вороны или галки. А ведь в Европе они стоят больших денег — несколько сот марок каждая птичка!
Мелкие виды кенгуру, такие, как кустарниковый валлаби ( Wallabia eugenii), или, как их здесь называют, «дама Падемелон», увидеть не так-то просто, разве что мёртвых, раздавленных автомашинами на шоссе. А вот живых мне никак не удавалось высмотреть — ни из окна машины, ни во время наших прогулок по лесу. В то же время их здесь много, просто они прячутся. В густых зарослях у них проделаны специальные ходы, в которых они днём скрываются от посторонних глаз. Эти небольшие животные, размером с зайца, почти бесшумно шмыгают по своим лабиринтам, общаясь между собой постукиванием ноги о землю. Такой способ предупреждения «я тут» характерен для всех видов кенгуру, живущих колониями.
Мелкие кенгуру распространены по всей Южной Австралии, так что к зимним похолоданиям они, видимо, вполне приспособлены. Этот вид кенгуру был описан раньше других и из всех сумчатых животных Австралии первым попал в Европу. В европейских зоопарках их часто демонстрируют под названием дерби-кенгуру. На австралийском побережье дерби-кенгуру становится сейчас всё меньше и меньше, что говорит о том, насколько необходимо обеспечить им здесь, на острове, последнее прибежище.
Туристам, подолгу живущим в кемпингах, иногда удаётся настолько приручить маленьких кенгуру, что те разрешают себя гладить по спинке.
Посреди небольшой лужайки сидят большие тёмно-коричневые кенгуру. Я стараюсь как можно тише вытащить фотоаппарат, потому что опасаюсь, что при малейшем неосторожном движении они бросятся врассыпную.
Но я щёлкаю затвором, а они и не думают двигаться с места: сидят как сидели, только косятся в мою сторону. Тогда я подхожу на несколько шагов ближе. На матовом стекле животные отражаются уже совсем крупным планом, но — о чудо! — все ещё не убегают! Более того, они разрешают мне зайти прямо в середину их группы, а наиболее смелая самочка даже обнюхивает мою протянутую руку.
Этот вид ( Macropus major fuliginosus) относится к гигантским кенгуру: они достигают в высоту 1,2—1,4 метра, и голова у них значительно больших размеров, чем у всех прочих видов. Несмотря на то что за последние полторы сотни лет у них успел накопиться достаточно печальный опыт по общению с нами, людьми, они остаются самыми спокойными и доверчивыми среди всех видов кенгуру. Их доверчивость граничит иногда даже с навязчивостью. Кроме того, они ужасно любопытны: живя здесь, нередко можно проснуться от того, что двое или трое из них проникли в палатку и роются в вашем имуществе.
Мне не привелось их видеть ни в одном европейском или американском зоопарке. Эти специфические «островные» кенгуру питаются травой, растущей между эвкалиптовыми кустами на открытых полянах. В жаркое, засушливое лето они становятся совсем худющими и слабыми. Воды они не боятся и, придя на водопой, иногда заходят в неё по пояс; плавают тоже вполне прилично, не страшась даже самых глубоких мест.
Прежний лесничий Ханзен однажды наблюдал, как старый самец кенгуру подрался с преследующей его собачонкой. Кенгуру обхватил собаку передними лапами и прыгнул вместе с нею в глубокий бочажок, намереваясь, по-видимому, её утопить — это обычный их приём. Но вода в бочажке оказалась глубже, чем он ожидал, и оба животных пошли ко дну. Кенгуру, однако, тут же вынырнул и успел ухватиться одной лапой за нависшую над водой ветку, другой же продолжал окунать в воду собаку. Но тут сук обломился, и драчуны снова скрылись под водой. Через несколько минут они оба выбрались на берег — предусмотрительно подальше друг от друга.
Река Роки-Ривер, протекающая через Флиндерс-Чейз, в одном месте образует большое глубокое озеро, сохраняющее прохладную воду даже в самое жаркое лето. Сюда несколько лет назад выпустили утконосов, которые прежде не водились на острове. Через два года их ещё видели в водоёме, но затем они ушли на много километров вверх по течению и затерялись в сплошь заросшей растительностью малоисследованной реке. Последний раз их видели здесь в 1958 году, но предполагают, что они и сейчас ещё живы.
Неожиданно я встретил совершенно незнакомое мне животное. Невдалеке от мыса Борда я заметил поспешно убегающее рогатое длинношёрстное копытное ростом с косулю. Кто бы это мог быть? Я не помню, чтобы такие водились в Австралии. Но лесничий рассеял мои сомнения. Оказывается, это была одна из одичавших коз, которых за последние столетия на острове стало довольно много. Они пугливы и осторожны, как настоящие дикие звери. Ещё более дикими стали потомки удравших с ферм домашних свиней. Тех и вовсе никогда не увидишь среди зарослей кустарников. Козы же всё-таки стараются держаться поближе к побережью и не уходят в глубь острова. Однако и к человеческому жилью они избегают приближаться.
К счастью, на остров никогда не завозили лисиц. Местные жители гордо рассказывают, что у островитян хватило ума запретить привозить сюда и кроликов, опустошивших, как известно, весь Австралийский материк. Я не стал спорить, но знал, что они ошибаются: на остров завозили кроликов. Но было это давно, и они, слава Богу, здесь не прижились. Может быть, причина крылась в том же самом, что целое столетие мешало разводить на острове овец? Ведь только в 30-х годах нынешнего столетия выяснили, почему гибли овцы от знаменитой «береговой лихорадки». Оказалось, что в почве острова не хватало меди и кобальта. Из-за этого же здесь не могли расти многие культурные растения. А с тех пор как в землю стали искусственно вносить эти элементы и удобрять поля суперфосфатом, пшеница и ячмень стали прекрасно произрастать, а овцы перестали гибнуть от лихорадки. Это позволило после последней мировой войны основать на острове 177 ферм для демобилизованных солдат. В настоящее время 38 процентов всей площади острова обработано, а число населяющих его людей быстро выросло до четырёх тысяч. Но в этом заслуга не одних только овец и ячменя. Паромы и самолёты с каждым годом привозят сюда летом все больше отдыхающих, которые стремятся хоть ненадолго убежать из пыльной Аделаиды. Ведь на острове выпадает гораздо больше дождей, чем на всём южноавстралийском побережье, так что там даже в самое жаркое лето температура воздуха на несколько градусов ниже, чем на материке; здесь живительная прохлада и много зелени. А самое главное, конечно, то, что в этих местах можно близко познакомиться С кенгуру, с этими смешными двуногими существами, отнюдь не избегающими человеческого общества. Именно ради этого за последний год сюда приезжало больше восьми тысяч человек. И с каждым годом их становится всё больше — таких желающих совершить «прыжок» на остров Кенгуру.
ГЛАВА ВТОРАЯ
СОРНЫЕ КУРЫ ИЗОБРЕЛИ ИНКУБАТОР ЗАДОЛГО ДО НАС
Одиннадцать месяцев каторжной работы. — Как нам удалось вывести сорную курицу в инкубаторе. — Вместо термометра — язык. — Снесённые яйца стоят вертикально
Для всех нас, принадлежащих к классу млекопитающих, деторождение представляет довольно длительный и тягостный процесс (я, конечно, имею в виду самок!). Что же касается птиц, то им приходится плотно сидеть на яйцах, чтобы вывести своих птенцов. Но у них это занимает всего от двух до четырёх недель, и, как правило, в насиживании деятельное участие принимает самец.
А некоторые самки, как это водится, например, у южно— американских страусов нанду или больших австралийских эму, устраиваются совсем удобно: они заставляют самцов целиком и полностью брать на себя насиживание и в довершение ещё играть роль няньки вылупившихся птенцов… Как хорошо, что я не страус нанду!
Точно так же делают и австралийские сорные куры, или большеноги, как их иногда ещё называют; имеют они и местное название — талегалла. За сотни тысяч лет петухи у них выработали целую систему высиживания яиц, схожую с инкубацией, избавляющую их от непосредственного насиживания. Что первые инкубаторные печи изобрели в древности египтяне и что их в наше время усовершенствовали с помощью электричества, мы знаем давно, а вот как их сооружают большеноги — выяснилось совершенно недавно. Теперь в нашем Франкфуртском зоопарке весной и летом весь этот трудоёмкий процесс можно наблюдать с самого близкого расстояния.
Некоторые виды большеногое откладывают свои яйца возле горячих вулканических источников или ещё не остывшей лавы. Другие идут на морской пляж и используют для этой цели нагретый солнцем песок. Как будто бы все весьма просто, но на самом деле это отнюдь не так. Ведь яйцам необходим равномерный обогрев, в то время как песок днём становится очень горячим, а ночью сильно остывает. Поэтому птицам приходится нагребать над своим гнездом большую кучу песка. Когда жара становится особенно невыносимой, большеноги разбрасывают кучу для охлаждения, чтобы затем обложить яйца сырым и прохладным песком, однако при малейшем понижении температуры воздуха они сейчас же отгребают сырой песок и засыпают кладку тёплым и сухим. Другие виды сорных кур используют тепло, образующееся при гниении прелой листвы.
Все это звучит почти неправдоподобно, и надо сказать, что долгое время никто этому и не верил. Первым эту сказку привёз Антонио Пигафетта, участник неудачного кругосветного плавания Магеллана в 1519—1522 годах. Он утверждал, что видел на южных островах кур, несущих яйца размером больше их самих, причём они зарывают их в кучи перегноя, а сами не насиживают.
Размеры яиц он явно преувеличил, а что касается инкубирования, то это соответствовало действительности. Но в те времена скорей поверили бы в существование русалок или морских драконов, чем в подобные невероятные способности кур…
Когда через несколько столетий на побережье появились первые поселенцы, они приняли эти огромные кучи листьев за игрушечные крепости, построенные детьми аборигенов. А в Северной Австралии их считали могильниками. И так думали до тех пор, пока в 1840 году естествоиспытателю Джону Гилберту не пришла в голову мысль разрыть такую кучу. Внутри оказались яйца, как это всё время и утверждали местные жители, которым, однако, почти никто не верил. Яйца были довольно большими: каждое весило 185 граммов. Такая сорная курица ростом не превышает домашнюю, но если яйца наших кур весят от 50 до 60 граммов, что составляет 4 процента веса тела несушки, то яйцо сорной курицы составляет 12 процентов её веса! На вкус яйца очень хороши. В Австралии почти каждая такая куча имеет своего «хозяина» — кого-нибудь из местных жителей, который регулярно забирает яйца из своего естественного инкубатора.
Итак, петух-большеног нагребает своими большими лапами огромную кучу сухих листьев и трав, достигающую от одного до двух метров в высоту и нескольких метров в диаметре. (У сорных кур рода Megapodius находили инкубаторные кучи высотой до 5 метров, а диаметром 12 метров!) Это самые мощные строения, когда-либо сооружённые птицами. Всё время, пока петух-большеног трудится над своей кучей, голова его сохраняет огненно-красную окраску, а болтающаяся под клювом подвеска — ярко-жёлтую. Несушек он, как правило, от кучи отгоняет. Только время от времени им разрешается подняться наверх, разгрести ямку и снести туда яйцо. Яйца эти всегда стоят вертикально в отличие от всех прочих птичьих яиц, лежащих на боку. Каждая несушка откладывает от 10 до 13 яиц, а для выведения цыплят требуется от 9 до 12 недель.
Живущие сейчас во Франкфуртском зоопарке сорные куры; научное название которых Alectura lathami, родом из Восточной Австралии. Немецкий зоолог профессор Ренш, работающий в тех местах, выяснил, что этих птиц можно даже приручить. Каждое утро они появлялись возле его домика в ожидании корма и позволяли приблизиться к себе на расстояние одного метра. Когда же Ренш встречал их в лесу, они держали себя отчуждённо и моментально убегали, даже если он находился в 15 метрах от них.
Существует 10 видов сорных кур, распространённых как в самой Австралии, так и на Филиппинах, Самоа и других островах.
Каждый ребёнок знает, что навозная куча от происходящих в ней процессов гниения нагревается; зимой от такой кучи частенько даже поднимается пар. (Но тут, простите, я должен оговориться: это прежние дети знали. Теперешние наши дети живут в основном в больших городах и вообще не знают, что такое навозная куча.) Так вот если в такую кучу воткнуть куриные яйца и просто оставить их там лежать, они наверняка протухнут й никаких цыплят из них не выведется. X. Фрис, много занимавшийся сорными курами, провёл в Австралии интересные наблюдения. В перегнойных кучах, воздвигнутых сорными курами, в результате процесса гниения температура часто поднимается до 45°С, что для яиц слишком жарко. Но затем листья как бы «перегорают», и теплоотдача резко снижается. Поэтому петуху приходится неустанно хлопотать вокруг кучи, чтобы поддерживать в ней необходимую для яиц температуру (33,3°С). Для этого он обычно выкапывает на её вершине углубление, в котором скапливается дождевая вода. Он то сбрасывает верхние слои перегноя, то снова сгребает их ногами и нагромождает на кучу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
Когда карабкаешься среди прибрежных скал в поисках тюленей или пингвинов, следует быть осторожным; хотя почва под ногами и кажется сухой и твёрдой, это впечатление обманчиво: время от времени на скалы обрушиваются семиметровые волны, которые смывают с берега все живое. Нельзя забывать, что здесь к тому же ещё водятся и акулы.
Однако не все кораблекрушения, происходившие возле этого побережья, кончались трагически. Так, шхуна «Данкау» в полночь 25 мая 1897 года очутилась совсем близко от опасных высоченных скал возле мыса Дюкуэдик. Матросы услышали рёв волнорезов, и, когда за каскадом брызг в темноте мелькнули очертания двух скалистых островков, они бросили сразу два якоря. Утром люди обнаружили, что их корабль качается на волнах всего в 100 метрах от отвесных береговых скал, а ветер гонит его в сторону торчащих из воды диких утёсов. Весь день ветер старался сорвать шхуну с якорей и тащил её в сторону опасных скал, а команда сбрасывала за борт тяжёлый груз — строительный лес, который лежал штабелями на палубе. К вечеру один якорь оборвался, и ночью «Данкау» медленно стало прибивать к волнорезам. К утру шхуну отделяло от них не больше 15 метров. Когда за борт попробовали спустить шлюпку, она была тотчас же раздавлена, как скорлупка. С огромным трудом команда, состоящая из 26 человек, на последней уцелевшей спасательной шлюпке всё же сумела оторваться от борта корабля. На этой перегруженной, трещащей по швам лодке, которую волны швыряли из стороны в сторону, людям удалось добраться до берега, находящегося на расстоянии 90 метров. Подкрепившись в поселении, они отправились пешком до Кингскота, где раздобыли небольшой парусный баркас, и, обогнув северную оконечность острова, поплыли вдоль его западного побережья. Они надеялись подобрать хоть какие-нибудь остатки своего разбитого корабля. И каково же было их удивление, когда, приблизившись к мысу Дюкуэдик, они увидели, что «Данкау» по-прежнему качается на якоре, как и восемь дней назад!
Оказалось, что проходящее здесь вдоль берега течение отогнало корму корабля от смертоносных скал. Так что им удалось снять корабль с якоря целым и невредимым, и все были довольны и счастливы. А вот большое грузовое судно, оборудованное по последнему слову техники, наскочило нынешней весной на риф, невзирая ни на какие радиомаяки и радиопеленгаторы.
В течение следующих дней мне несколько раз встречались ехидны ( Tachyglossus), которые здесь не редкость. Если такого «ежа» напугать, он спешит поскорее закопаться головой в песок, пряча свою мягкую уязвимую морду и выставив наружу защищённую мощными иглами спину. Ехидны испокон веков жили на острове Кенгуру. А вот сорных, или большеногих, кур специально завезли в заповедник с материка.
Гоаны, как здесь называют песчаных варанов, держатся возле кемпингов и проявляют исключительное дружелюбие к туристам. Правда, не совсем бескорыстное: они роются в отбросах, заглатывая мясные и рыбные кости и другие объедки, но иногда просто так, от полноты чувств, подбегают к детям и облизывают им голые ножки…
В отличие от прочих ящериц у этих, почти метровой длины, гоан нет регенерирующего хвоста, т. е. они не могут его сбрасывать в случае опасности. Гоаны отпугивают змей, а поскольку здесь водится ядовитая медноголовая змея, жители этих мест бывают очень рады, когда возле их дома поселяется такой варан.
С трудом я привыкаю к тому, что редчайшие попугаи — крупные какаду и волнистые попугайчики — запросто порхают между деревьями, как у нас дома вороны или галки. А ведь в Европе они стоят больших денег — несколько сот марок каждая птичка!
Мелкие виды кенгуру, такие, как кустарниковый валлаби ( Wallabia eugenii), или, как их здесь называют, «дама Падемелон», увидеть не так-то просто, разве что мёртвых, раздавленных автомашинами на шоссе. А вот живых мне никак не удавалось высмотреть — ни из окна машины, ни во время наших прогулок по лесу. В то же время их здесь много, просто они прячутся. В густых зарослях у них проделаны специальные ходы, в которых они днём скрываются от посторонних глаз. Эти небольшие животные, размером с зайца, почти бесшумно шмыгают по своим лабиринтам, общаясь между собой постукиванием ноги о землю. Такой способ предупреждения «я тут» характерен для всех видов кенгуру, живущих колониями.
Мелкие кенгуру распространены по всей Южной Австралии, так что к зимним похолоданиям они, видимо, вполне приспособлены. Этот вид кенгуру был описан раньше других и из всех сумчатых животных Австралии первым попал в Европу. В европейских зоопарках их часто демонстрируют под названием дерби-кенгуру. На австралийском побережье дерби-кенгуру становится сейчас всё меньше и меньше, что говорит о том, насколько необходимо обеспечить им здесь, на острове, последнее прибежище.
Туристам, подолгу живущим в кемпингах, иногда удаётся настолько приручить маленьких кенгуру, что те разрешают себя гладить по спинке.
Посреди небольшой лужайки сидят большие тёмно-коричневые кенгуру. Я стараюсь как можно тише вытащить фотоаппарат, потому что опасаюсь, что при малейшем неосторожном движении они бросятся врассыпную.
Но я щёлкаю затвором, а они и не думают двигаться с места: сидят как сидели, только косятся в мою сторону. Тогда я подхожу на несколько шагов ближе. На матовом стекле животные отражаются уже совсем крупным планом, но — о чудо! — все ещё не убегают! Более того, они разрешают мне зайти прямо в середину их группы, а наиболее смелая самочка даже обнюхивает мою протянутую руку.
Этот вид ( Macropus major fuliginosus) относится к гигантским кенгуру: они достигают в высоту 1,2—1,4 метра, и голова у них значительно больших размеров, чем у всех прочих видов. Несмотря на то что за последние полторы сотни лет у них успел накопиться достаточно печальный опыт по общению с нами, людьми, они остаются самыми спокойными и доверчивыми среди всех видов кенгуру. Их доверчивость граничит иногда даже с навязчивостью. Кроме того, они ужасно любопытны: живя здесь, нередко можно проснуться от того, что двое или трое из них проникли в палатку и роются в вашем имуществе.
Мне не привелось их видеть ни в одном европейском или американском зоопарке. Эти специфические «островные» кенгуру питаются травой, растущей между эвкалиптовыми кустами на открытых полянах. В жаркое, засушливое лето они становятся совсем худющими и слабыми. Воды они не боятся и, придя на водопой, иногда заходят в неё по пояс; плавают тоже вполне прилично, не страшась даже самых глубоких мест.
Прежний лесничий Ханзен однажды наблюдал, как старый самец кенгуру подрался с преследующей его собачонкой. Кенгуру обхватил собаку передними лапами и прыгнул вместе с нею в глубокий бочажок, намереваясь, по-видимому, её утопить — это обычный их приём. Но вода в бочажке оказалась глубже, чем он ожидал, и оба животных пошли ко дну. Кенгуру, однако, тут же вынырнул и успел ухватиться одной лапой за нависшую над водой ветку, другой же продолжал окунать в воду собаку. Но тут сук обломился, и драчуны снова скрылись под водой. Через несколько минут они оба выбрались на берег — предусмотрительно подальше друг от друга.
Река Роки-Ривер, протекающая через Флиндерс-Чейз, в одном месте образует большое глубокое озеро, сохраняющее прохладную воду даже в самое жаркое лето. Сюда несколько лет назад выпустили утконосов, которые прежде не водились на острове. Через два года их ещё видели в водоёме, но затем они ушли на много километров вверх по течению и затерялись в сплошь заросшей растительностью малоисследованной реке. Последний раз их видели здесь в 1958 году, но предполагают, что они и сейчас ещё живы.
Неожиданно я встретил совершенно незнакомое мне животное. Невдалеке от мыса Борда я заметил поспешно убегающее рогатое длинношёрстное копытное ростом с косулю. Кто бы это мог быть? Я не помню, чтобы такие водились в Австралии. Но лесничий рассеял мои сомнения. Оказывается, это была одна из одичавших коз, которых за последние столетия на острове стало довольно много. Они пугливы и осторожны, как настоящие дикие звери. Ещё более дикими стали потомки удравших с ферм домашних свиней. Тех и вовсе никогда не увидишь среди зарослей кустарников. Козы же всё-таки стараются держаться поближе к побережью и не уходят в глубь острова. Однако и к человеческому жилью они избегают приближаться.
К счастью, на остров никогда не завозили лисиц. Местные жители гордо рассказывают, что у островитян хватило ума запретить привозить сюда и кроликов, опустошивших, как известно, весь Австралийский материк. Я не стал спорить, но знал, что они ошибаются: на остров завозили кроликов. Но было это давно, и они, слава Богу, здесь не прижились. Может быть, причина крылась в том же самом, что целое столетие мешало разводить на острове овец? Ведь только в 30-х годах нынешнего столетия выяснили, почему гибли овцы от знаменитой «береговой лихорадки». Оказалось, что в почве острова не хватало меди и кобальта. Из-за этого же здесь не могли расти многие культурные растения. А с тех пор как в землю стали искусственно вносить эти элементы и удобрять поля суперфосфатом, пшеница и ячмень стали прекрасно произрастать, а овцы перестали гибнуть от лихорадки. Это позволило после последней мировой войны основать на острове 177 ферм для демобилизованных солдат. В настоящее время 38 процентов всей площади острова обработано, а число населяющих его людей быстро выросло до четырёх тысяч. Но в этом заслуга не одних только овец и ячменя. Паромы и самолёты с каждым годом привозят сюда летом все больше отдыхающих, которые стремятся хоть ненадолго убежать из пыльной Аделаиды. Ведь на острове выпадает гораздо больше дождей, чем на всём южноавстралийском побережье, так что там даже в самое жаркое лето температура воздуха на несколько градусов ниже, чем на материке; здесь живительная прохлада и много зелени. А самое главное, конечно, то, что в этих местах можно близко познакомиться С кенгуру, с этими смешными двуногими существами, отнюдь не избегающими человеческого общества. Именно ради этого за последний год сюда приезжало больше восьми тысяч человек. И с каждым годом их становится всё больше — таких желающих совершить «прыжок» на остров Кенгуру.
ГЛАВА ВТОРАЯ
СОРНЫЕ КУРЫ ИЗОБРЕЛИ ИНКУБАТОР ЗАДОЛГО ДО НАС
Одиннадцать месяцев каторжной работы. — Как нам удалось вывести сорную курицу в инкубаторе. — Вместо термометра — язык. — Снесённые яйца стоят вертикально
Для всех нас, принадлежащих к классу млекопитающих, деторождение представляет довольно длительный и тягостный процесс (я, конечно, имею в виду самок!). Что же касается птиц, то им приходится плотно сидеть на яйцах, чтобы вывести своих птенцов. Но у них это занимает всего от двух до четырёх недель, и, как правило, в насиживании деятельное участие принимает самец.
А некоторые самки, как это водится, например, у южно— американских страусов нанду или больших австралийских эму, устраиваются совсем удобно: они заставляют самцов целиком и полностью брать на себя насиживание и в довершение ещё играть роль няньки вылупившихся птенцов… Как хорошо, что я не страус нанду!
Точно так же делают и австралийские сорные куры, или большеноги, как их иногда ещё называют; имеют они и местное название — талегалла. За сотни тысяч лет петухи у них выработали целую систему высиживания яиц, схожую с инкубацией, избавляющую их от непосредственного насиживания. Что первые инкубаторные печи изобрели в древности египтяне и что их в наше время усовершенствовали с помощью электричества, мы знаем давно, а вот как их сооружают большеноги — выяснилось совершенно недавно. Теперь в нашем Франкфуртском зоопарке весной и летом весь этот трудоёмкий процесс можно наблюдать с самого близкого расстояния.
Некоторые виды большеногое откладывают свои яйца возле горячих вулканических источников или ещё не остывшей лавы. Другие идут на морской пляж и используют для этой цели нагретый солнцем песок. Как будто бы все весьма просто, но на самом деле это отнюдь не так. Ведь яйцам необходим равномерный обогрев, в то время как песок днём становится очень горячим, а ночью сильно остывает. Поэтому птицам приходится нагребать над своим гнездом большую кучу песка. Когда жара становится особенно невыносимой, большеноги разбрасывают кучу для охлаждения, чтобы затем обложить яйца сырым и прохладным песком, однако при малейшем понижении температуры воздуха они сейчас же отгребают сырой песок и засыпают кладку тёплым и сухим. Другие виды сорных кур используют тепло, образующееся при гниении прелой листвы.
Все это звучит почти неправдоподобно, и надо сказать, что долгое время никто этому и не верил. Первым эту сказку привёз Антонио Пигафетта, участник неудачного кругосветного плавания Магеллана в 1519—1522 годах. Он утверждал, что видел на южных островах кур, несущих яйца размером больше их самих, причём они зарывают их в кучи перегноя, а сами не насиживают.
Размеры яиц он явно преувеличил, а что касается инкубирования, то это соответствовало действительности. Но в те времена скорей поверили бы в существование русалок или морских драконов, чем в подобные невероятные способности кур…
Когда через несколько столетий на побережье появились первые поселенцы, они приняли эти огромные кучи листьев за игрушечные крепости, построенные детьми аборигенов. А в Северной Австралии их считали могильниками. И так думали до тех пор, пока в 1840 году естествоиспытателю Джону Гилберту не пришла в голову мысль разрыть такую кучу. Внутри оказались яйца, как это всё время и утверждали местные жители, которым, однако, почти никто не верил. Яйца были довольно большими: каждое весило 185 граммов. Такая сорная курица ростом не превышает домашнюю, но если яйца наших кур весят от 50 до 60 граммов, что составляет 4 процента веса тела несушки, то яйцо сорной курицы составляет 12 процентов её веса! На вкус яйца очень хороши. В Австралии почти каждая такая куча имеет своего «хозяина» — кого-нибудь из местных жителей, который регулярно забирает яйца из своего естественного инкубатора.
Итак, петух-большеног нагребает своими большими лапами огромную кучу сухих листьев и трав, достигающую от одного до двух метров в высоту и нескольких метров в диаметре. (У сорных кур рода Megapodius находили инкубаторные кучи высотой до 5 метров, а диаметром 12 метров!) Это самые мощные строения, когда-либо сооружённые птицами. Всё время, пока петух-большеног трудится над своей кучей, голова его сохраняет огненно-красную окраску, а болтающаяся под клювом подвеска — ярко-жёлтую. Несушек он, как правило, от кучи отгоняет. Только время от времени им разрешается подняться наверх, разгрести ямку и снести туда яйцо. Яйца эти всегда стоят вертикально в отличие от всех прочих птичьих яиц, лежащих на боку. Каждая несушка откладывает от 10 до 13 яиц, а для выведения цыплят требуется от 9 до 12 недель.
Живущие сейчас во Франкфуртском зоопарке сорные куры; научное название которых Alectura lathami, родом из Восточной Австралии. Немецкий зоолог профессор Ренш, работающий в тех местах, выяснил, что этих птиц можно даже приручить. Каждое утро они появлялись возле его домика в ожидании корма и позволяли приблизиться к себе на расстояние одного метра. Когда же Ренш встречал их в лесу, они держали себя отчуждённо и моментально убегали, даже если он находился в 15 метрах от них.
Существует 10 видов сорных кур, распространённых как в самой Австралии, так и на Филиппинах, Самоа и других островах.
Каждый ребёнок знает, что навозная куча от происходящих в ней процессов гниения нагревается; зимой от такой кучи частенько даже поднимается пар. (Но тут, простите, я должен оговориться: это прежние дети знали. Теперешние наши дети живут в основном в больших городах и вообще не знают, что такое навозная куча.) Так вот если в такую кучу воткнуть куриные яйца и просто оставить их там лежать, они наверняка протухнут й никаких цыплят из них не выведется. X. Фрис, много занимавшийся сорными курами, провёл в Австралии интересные наблюдения. В перегнойных кучах, воздвигнутых сорными курами, в результате процесса гниения температура часто поднимается до 45°С, что для яиц слишком жарко. Но затем листья как бы «перегорают», и теплоотдача резко снижается. Поэтому петуху приходится неустанно хлопотать вокруг кучи, чтобы поддерживать в ней необходимую для яиц температуру (33,3°С). Для этого он обычно выкапывает на её вершине углубление, в котором скапливается дождевая вода. Он то сбрасывает верхние слои перегноя, то снова сгребает их ногами и нагромождает на кучу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23