выстрелов из 30 винтовок обеих систем, а дополнительные испытания начать 13 марта. Они продолжались всего шесть дней и с очевидностью показали, что мосинская система, представленная конструктивно улучшенными, значительно тщательней отделанными образцами, не только не уступает бельгийской, но и опережает ее по многим пунктам. Таким образом, 18 марта 1891 года закончились войсковые испытания русской и иностранной систем магазинного оружия.
Обсуждение результатов дополнительных опытов можно рассматривать как пример двух подходов к решению важнейших государственных вопросов. Один подход узколобый, основанный на личном интересе, а другой — широкий, ставящий во главу угла прежде всего объективную, всестороннюю, глубокую оценку того же факта, и прежде всего с учетом интересов Отечества.
19 марта комиссия Нотбека собралась в очередной раз, чтобы окончательно решить, какой системе пачечного ружья отдать предпочтение. Состав комиссии был тот же, что и 12 марта, за исключением двух человек, отсутствовавших по разным причинам. Кроме того, на заседание были приглашены крупные авторитеты в области вооружения, в том числе и генерал-лейтенант Владимир Львович Чебышев, служивший тогда профессором Михайловской академии. В журнале комиссии было отмечено, что вновь доставленные ружья Мосина соревновались с ружьями Нагана также последней доставки, которые он к тому времени привез в счет выполнения контракта. В данном случае бельгиец сыграл с собой злую шутку — он так затянул изготовление и сдачу опытной партии винтовок, что у него совершенно не оставалось времени для внесения собственных усовершенствований в систему. Доброхоты постоянно снабжали его сведениями обо всех изменениях в винтовке Мосина, Наган пытался их использовать, но не смог добиться кардинального улучшения всей системы в целом. Когда же на стрельбище в Ораниенбауме солдаты произвели по полторы тысячи выстрелов из обеих винтовок, то оказалось, что у Нагана, кроме неисправностей, замеченных на предыдущих испытаниях, а именно: упирание пули в пенек ствола и коробку магазина, неправильная подача патронов из магазина, вывинчивание при стрельбе многочисленных винтов, обнаружилась и новая — различного рода и довольно многочисленные заклинивания патронов, которые сводили на нет все преимущества магазинной системы.
В винтовке Мосина нового поступления были изменены пазы, по которым обойма входила в ствольную коробку, зуб отсечки конструктор вынес несколько вперед против прежнего образца. Эти усовершенствования способствовали устранению почти всех задержек, связанных с подачей патронов. Мосин внес также верные поправки в конструкцию платформы подавателя, в ствольную коробку и затвор. После этих изменений русская винтовка преобразилась. Но из желания быстрей довести свое детище до совершенства Мосин ошибочно изменил очертания экстрактора и изменил ударник. Это привело к появлению новых, хотя и незначительных задержек в стрельбе.
Но, несмотря на то что ситуация коренным образом изменилась, многие члены комиссии Нотбека остались на прежних позициях, они все еще находились под магией имени Л. Нагана. Иные просто не могли себе представить, что какой-то провинциальный капитан, да еще выходец из крестьян, смог создать винтовку, превосходящую иностранную систему. Для них все иноземное было символом непревзойденного. Кое-кто из противников Мосина, наверное, состоял в интересе с Наганом и потому так рьяно отстаивал его пусть и неплохую, но все-таки не лучшую винтовку.
Заседание 19 марта было бурным, споры возникали по мельчайшим замечаниям, имевшим место во время стрельб, со всех сторон весьма пристрастно рассматривались достоинства и недостатки обеих систем. У сторонников Нагана все-таки больше было шансов, так как бельгийская винтовка, пусть всего на полшага, но опережала русскую по результатам, показанным на основных испытаниях. После того, как высказались все, председатель Нотбек пригласил господ генералов и офицеров голосовать.
В. Л. Чебышев, не состоявший членом Комиссии и не имевший голоса, напряженно ждал результатов, внимательно прислушиваясь к каждому мнению.
За систему капитана Мосина высказались генералы Нотбек и Давыдов, полковники Кабаков и Петров, капитан Погорецкий, поручик Измайловского полка Давыдов и все четыре члена войсковой комиссии Самарского полка. Итого — десять голосов плюс дополнительный голос председателя. Этого было недостаточно, ибо за систему Нагана проголосовали 14 членов комиссии.
За Л. Нагана высказались Чагин и Ридигер, ранее поддерживавшие Мосина. Люди исключительно честные и объективные, они голосовали, исходя из результатов войсковых испытаний, опираясь на объективные данные журналов стрельб. Но оба генерала перед голосованием четко высказались в том смысле, что речь идет не о принятии винтовки Нагана на вооружение, ибо еще не выяснена экономическая и техническая сторона дела, которую необходимо тщательно обсудить с представителями оружейных заводов. Если винтовка Мосина окажется дешевле и проще в производстве, то тогда в нее надо будет внести изменения, ликвидирующие последние причины задержек, и принимать ее на вооружение.
Свое веское слово в защиту русской винтовки высказал и патриарх оружейного дела В. Л. Чебышев. Он выразил категорическое несогласие с итогами голосования, заявив, во-первых, что принятое решение приведет к тому, что русская армия получит несовершенную, далеко не лучшую в Европе винтовку, во-вторых, все дело перевооружения армии обойдется значительно дороже того, если бы комиссия приняла винтовку Мосина. В. Л. Чебышев изложил свое особое мнение в письменной форме и заявил, что если оно не будет принято во внимание, то он доложит его самому императору. Старый профессор, тонко понимавший суть и историю спора между Мосиным и Наганом, ухватился за основную нить — правильность выбора конструкции магазина, точнее говоря, надежность конструкции магазина. Вот что он писал: «Если подсчитать, сколько получилось всех задержек в действиях магазинов, то окажется, что их было: при стрельбе из системы капитана Мосина (217) втрое меньше, чем из системы Нагана (557). Принимая во внимание, что это преимущество оказалось, несмотря на то, что представленные капитаном Мосиным на опыты ружья и обоймы изготовлены были при условиях крайне неблагоприятных и, вследствие того, очень неточно, ружья же и пачки Нагана, напротив того, оказались изготовлены изумительно точно, я не могу согласиться с заключением, что обе испытанные системы одинаково хороши. По моему мнению, ввиду изложенных обстоятельств система капитана Мосина имеет громадное преимущество перед системой Нагана».
Доводы Владимира Львовича возымели действие не только на колеблющихся, но и на самого министра Ванновского. Стараясь застраховать себя от неожиданностей, министр распорядился собрать экстренное заседание оружейного отдела Артиллерийского комитета. Генерал Нотбек на этом заседании заявил, что войсковые комиссии не имели полномочий решать окончательно вопрос о выборе той или иной системы, а могли только определить наилучшие боевые качества однозарядных или пачечных ружей. Теперь же оружейному отделу предстояло высказать свое мнение по техническим вопросам. Вновь началось детальнейшее обсуждение не только конструктивных и тактико-технических достоинств систем, но и их выгодность в производстве. В конце концов было решено, что пачечные ружья обеих систем действовали на опытах вполне удовлетворительно, и в этом отношении трудно отдать предпочтение какой-либо системе. Но ружье иностранца Нагана сравнительно с такими же ружьями капитана Мосина представляет собой «механизм более сложный для выделки и самая стоимость каждого экземпляра ружья несомненно увеличится».
Тут последнее и веское слово в пользу мосинской магазинки сказали Чагин и Ридигер. С учетом мнения оружейного отдела они проголосовали за русскую винтовку, в результате 20 марта голоса распределились 13 на 12 в пользу Мосина. Против русской винтовки голосовали ван дер Ховен, фон Розен, фон Фитингоф, Отмарштейн, Юрлов, Рудановский, Криницкий и другие. С мнением оружейного отдела Артиллерийского комитета полностью согласился генерал Л. П. Софиано, а военный министр наложил на решение Комиссии В. В. Нотбека следующую резолюцию:
«Согласен и я, но решение сего важного вопроса зависит от благоусмотрения государя императора».
Глава 7. МИЛОСТЬ ИМПЕРАТОРА
В Петербурге С. И. Мосин постепенно становится помехой высокопоставленным мошенникам в их стремлении во что бы то ни стало угодить Нагану. Желая избавиться от Сергея Ивановича, генерал Крыжановский 30 марта предписал ему «по исполнению возложенных на него поручений отбыть обратно к месту своего служения». После экстренного заседания Комиссии Нотбека новую русскую винтовку одобрили все столпы оружейного дела, о ней прознали за границей, и кое-где уже готовили гонцов на переговоры с изобретателем. Но русское министерство почему-то медлило и только 29 марта разрешилось следующим выводом: представленное ружье может служить руководством для изготовления на Императорском Тульском оружейном заводе справочных ружей. Но не преминуло застенчиво добавить — при условии, что пачечное ружье капитана Мосина удостоится высочайшего одобрения!
В тот день выстраданная восьмилетними неустанными трудами винтовка в последний раз названа именем автора, так как 30 марта военный министр Банковский, несомненно имевший какие-то обязательства перед Наганом, наложил в журнале оружейного дела Артиллерийского комитета нелепую, до крайности несправедливую резолюцию:
«В изготовленнном новом образце имеются части, предложенные полковником Роговцевым, Комиссией генерала Чагина, капитаном Мосиным и оружейником Наганом, так что целесообразно дать выработанному образцу наименование: русская трехлинейная винтовка образца 1891 года».
И Мосина, истинного изобретателя новейшего ружья, записал министр третьим по счету в этом перечне имен. Хорошо еще, что не после Нагана!
Сергей Иванович, накопивший громадный изобретательский опыт, отчетливо понимал, что его винтовка, как и всякий вновь созданный и принятый на вооружение образец, нуждается в дошлифовке мельчайших конструктивных царапинок в период подготовки к производству. Он вполне бы справился самостоятельно с этим нехитрым делом. Но зачем Ванновский подключил к его, Мосина, работе столько человек?
А случилось так, что 30 марта господин военный министр торжественно сообщил Главному артиллерийскому управлению, что сам государь-император, до крайности заинтересованный в скорейшем принятии магазинной винтовки, изволит самолично присутствовать на сравнительных стрельбах трех испытываемых ружей: двух магазинных и однозарядного.
Смотр имел место 6 апреля в 3 часа дня на Гатчинском военном поле. По сути дела это был третий акт изнурительной пьесы, действующими лицами которой были не только люди, но и вещи. Получалось так, что высшие должностные лица искали малейшую возможность, чтобы предоставить новые шансы на победу бельгийскому конструктору. Иначе нельзя расценивать действия Ванновского, подсказавшего Александру III весьма ценную мысль относительно стрельб в Гатчине.
Стрелковое действо в высочайшем присутствии шло по заранее составленной программе, и в нем участвовали те же роты Измайловского, Павловского и Самарского полков, а также гвардейцы-консерваторы первого стрелкового его величества батальона.
Опыты не отличались особым разнообразием: стрельба залпами в течение одной и полутора минут, учащенный огонь в тех же интервалах, сравнительная стрельба для определения проникновения пуль в пакет из 40-дюймовых досок, стрельба на меткость со станка на 400 шагов. В общем-то, испытания в определенной степени были театрализованы.
6 апреля все роты переехали в Гатчину, где заранее близ вокзала выбрали место и где император вместе с супругой и сыном Михаилом наблюдал за стрельбами. Комментарии давал министр Ванновский. А результат был таков, что вопрос об окончательном выборе винтовки все-таки не разрешился! Оружейный отдел признал необходимым устранить те недостатки, что были обнаружены в ходе войсковых испытаний, и генералу Нотбеку ничего не оставалось делать, как выполнить указание и привлечь к спешной работе полковника Кабакова, генерала Давыдова, а также срочно вызвать из Тулы начальника мастерской оружейного завода штабс-капитана А. К. Залюбовского. Сергей Иванович искренне обрадовался приезду старого товарища по службе.
Мосин, несмотря на все огорчения, трудился самозабвенно, предлагая одно оригинальное техническое решение за другим. Несколько дней шла напряженная творческая работа, и общими усилиями было существенно изменено устройство спускового механизма, для хвоста отсечки-отражателя был сделан паз с левой стороны ствольной коробки, кроме того, конструкторы переделали пазы под обоймы, причем на двух винтовках они были приспособлены под коробчатую обойму Нагана, а на одной под пластинчатую обойму Мосина. Из окончательно отработанных винтовок сделали по сотне выстрелов в тире поверочной комиссии Петербургского патронного завода, а затем еще по 500 выстрелов в Ораниенбауме. Последняя стрельба производилась на скорость. Винтовки Мосина и Нагана показали одинаковую скорострельность.
Магазинный механизм русской винтовки исправно действовал даже в том случае, когда специально вынимали винт отсечки-отражателя.
9 апреля полковник Кабаков (опять странная прихоть! — не Мосин, а Кабаков) доложил обо всех изменениях и результатах. В последующие несколько дней на Ораниенбаумском стрельбище состоялись четвертые испытательные стрельбы, на этот раз только из винтовок Мосина в присутствии автора системы. Было сделано от одной до трех с половиной тысяч выстрелов практически без задержек!
Так закончились мучения для винтовки, но не для ее создателя. Решающее слово осталось за Александром III. Император не стал вникать во все обстоятельства соперничества русского и бельгийского изобретателей, во всем положившись на своего военного министра.
13 апреля Ванновский предоставил Александру III доклад «Об утверждении образца пачечного трехлинейного ружья, предложенного капитаном Мосиным». Министр не мог полностью игнорировать объективные данные последних испытаний, а потому написал, что «система, предложенная капитаном Мосиным, заслуживает во многих отношениях предпочтения перед системой иностранца Нагана, как по более простому устройству и дешевизне валового изготовления, так и по тому, что с принятием ее на вооружение наши заводы скорее могут приступить к валовому изготовлению ружей». Но, отметив высокие качества русской системы, Ванновский не пожелал по достоинству оценить труд изобретателя, оставив не просто лазейку, но огромную дыру для пронырливого Нагана. В заключительном разделе своего доклада он «нижайше» предложил императору:
«Благоугодно ли будет образец пачечного ружья, представленного капитаном Мосиным и усовершенствованного по указанию оружейного отдела, всемилостивейше утвердить, наименовав „Русская винтовка образца 1891 года“, так как в окончательной разработке этой винтовки участвовал не один капитан Мосин».
Император, хорошо запомнив имя бельгийского оружейника, пошел дальше своего министра, он вычеркнул из предложенного наименования слово «русская». В приказе по военному ведомству от 22 мая 1891 года было объявлено:
«Государь император в 16 день прошлого апреля месяца высочайше соизволили утвердить испытанный образец новой пачечной винтовки уменьшенного калибра и патрон к ней, а также и пачечной обоймы к патронам и высочайше повелеть соизволил именовать винтовку эту „3-линейною винтовкой образца 1891 года“. Вместе с тем его императорскому величеству благоугодно было предоставить делать в означенном образце те детальные изменения, какие, по ходу валовой разработки на оружейных заводах, окажутся необходимыми, но не иначе, как с моего (военного министра) разрешения. Об изложенном объявляю по военному ведомству для сведения и должного, до кого касается, исполнения».
Таким образом, утратив имя своего создателя волею русского императора, новая винтовка стала не только безымянною, но и перестала быть русской.
Однако Сергей Иванович продолжал бороться за свое авторство. В нем говорило не только личное честолюбие, оскорбленное достоинство изобретателя, но и горечь за незаслуженное умаление роли отечественной техники, силы и талантливости русских конструкторов. Мосин продолжал борьбу против тех, кто хотел отбросить нашу науку и технику на задворки европейской промышленности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
Обсуждение результатов дополнительных опытов можно рассматривать как пример двух подходов к решению важнейших государственных вопросов. Один подход узколобый, основанный на личном интересе, а другой — широкий, ставящий во главу угла прежде всего объективную, всестороннюю, глубокую оценку того же факта, и прежде всего с учетом интересов Отечества.
19 марта комиссия Нотбека собралась в очередной раз, чтобы окончательно решить, какой системе пачечного ружья отдать предпочтение. Состав комиссии был тот же, что и 12 марта, за исключением двух человек, отсутствовавших по разным причинам. Кроме того, на заседание были приглашены крупные авторитеты в области вооружения, в том числе и генерал-лейтенант Владимир Львович Чебышев, служивший тогда профессором Михайловской академии. В журнале комиссии было отмечено, что вновь доставленные ружья Мосина соревновались с ружьями Нагана также последней доставки, которые он к тому времени привез в счет выполнения контракта. В данном случае бельгиец сыграл с собой злую шутку — он так затянул изготовление и сдачу опытной партии винтовок, что у него совершенно не оставалось времени для внесения собственных усовершенствований в систему. Доброхоты постоянно снабжали его сведениями обо всех изменениях в винтовке Мосина, Наган пытался их использовать, но не смог добиться кардинального улучшения всей системы в целом. Когда же на стрельбище в Ораниенбауме солдаты произвели по полторы тысячи выстрелов из обеих винтовок, то оказалось, что у Нагана, кроме неисправностей, замеченных на предыдущих испытаниях, а именно: упирание пули в пенек ствола и коробку магазина, неправильная подача патронов из магазина, вывинчивание при стрельбе многочисленных винтов, обнаружилась и новая — различного рода и довольно многочисленные заклинивания патронов, которые сводили на нет все преимущества магазинной системы.
В винтовке Мосина нового поступления были изменены пазы, по которым обойма входила в ствольную коробку, зуб отсечки конструктор вынес несколько вперед против прежнего образца. Эти усовершенствования способствовали устранению почти всех задержек, связанных с подачей патронов. Мосин внес также верные поправки в конструкцию платформы подавателя, в ствольную коробку и затвор. После этих изменений русская винтовка преобразилась. Но из желания быстрей довести свое детище до совершенства Мосин ошибочно изменил очертания экстрактора и изменил ударник. Это привело к появлению новых, хотя и незначительных задержек в стрельбе.
Но, несмотря на то что ситуация коренным образом изменилась, многие члены комиссии Нотбека остались на прежних позициях, они все еще находились под магией имени Л. Нагана. Иные просто не могли себе представить, что какой-то провинциальный капитан, да еще выходец из крестьян, смог создать винтовку, превосходящую иностранную систему. Для них все иноземное было символом непревзойденного. Кое-кто из противников Мосина, наверное, состоял в интересе с Наганом и потому так рьяно отстаивал его пусть и неплохую, но все-таки не лучшую винтовку.
Заседание 19 марта было бурным, споры возникали по мельчайшим замечаниям, имевшим место во время стрельб, со всех сторон весьма пристрастно рассматривались достоинства и недостатки обеих систем. У сторонников Нагана все-таки больше было шансов, так как бельгийская винтовка, пусть всего на полшага, но опережала русскую по результатам, показанным на основных испытаниях. После того, как высказались все, председатель Нотбек пригласил господ генералов и офицеров голосовать.
В. Л. Чебышев, не состоявший членом Комиссии и не имевший голоса, напряженно ждал результатов, внимательно прислушиваясь к каждому мнению.
За систему капитана Мосина высказались генералы Нотбек и Давыдов, полковники Кабаков и Петров, капитан Погорецкий, поручик Измайловского полка Давыдов и все четыре члена войсковой комиссии Самарского полка. Итого — десять голосов плюс дополнительный голос председателя. Этого было недостаточно, ибо за систему Нагана проголосовали 14 членов комиссии.
За Л. Нагана высказались Чагин и Ридигер, ранее поддерживавшие Мосина. Люди исключительно честные и объективные, они голосовали, исходя из результатов войсковых испытаний, опираясь на объективные данные журналов стрельб. Но оба генерала перед голосованием четко высказались в том смысле, что речь идет не о принятии винтовки Нагана на вооружение, ибо еще не выяснена экономическая и техническая сторона дела, которую необходимо тщательно обсудить с представителями оружейных заводов. Если винтовка Мосина окажется дешевле и проще в производстве, то тогда в нее надо будет внести изменения, ликвидирующие последние причины задержек, и принимать ее на вооружение.
Свое веское слово в защиту русской винтовки высказал и патриарх оружейного дела В. Л. Чебышев. Он выразил категорическое несогласие с итогами голосования, заявив, во-первых, что принятое решение приведет к тому, что русская армия получит несовершенную, далеко не лучшую в Европе винтовку, во-вторых, все дело перевооружения армии обойдется значительно дороже того, если бы комиссия приняла винтовку Мосина. В. Л. Чебышев изложил свое особое мнение в письменной форме и заявил, что если оно не будет принято во внимание, то он доложит его самому императору. Старый профессор, тонко понимавший суть и историю спора между Мосиным и Наганом, ухватился за основную нить — правильность выбора конструкции магазина, точнее говоря, надежность конструкции магазина. Вот что он писал: «Если подсчитать, сколько получилось всех задержек в действиях магазинов, то окажется, что их было: при стрельбе из системы капитана Мосина (217) втрое меньше, чем из системы Нагана (557). Принимая во внимание, что это преимущество оказалось, несмотря на то, что представленные капитаном Мосиным на опыты ружья и обоймы изготовлены были при условиях крайне неблагоприятных и, вследствие того, очень неточно, ружья же и пачки Нагана, напротив того, оказались изготовлены изумительно точно, я не могу согласиться с заключением, что обе испытанные системы одинаково хороши. По моему мнению, ввиду изложенных обстоятельств система капитана Мосина имеет громадное преимущество перед системой Нагана».
Доводы Владимира Львовича возымели действие не только на колеблющихся, но и на самого министра Ванновского. Стараясь застраховать себя от неожиданностей, министр распорядился собрать экстренное заседание оружейного отдела Артиллерийского комитета. Генерал Нотбек на этом заседании заявил, что войсковые комиссии не имели полномочий решать окончательно вопрос о выборе той или иной системы, а могли только определить наилучшие боевые качества однозарядных или пачечных ружей. Теперь же оружейному отделу предстояло высказать свое мнение по техническим вопросам. Вновь началось детальнейшее обсуждение не только конструктивных и тактико-технических достоинств систем, но и их выгодность в производстве. В конце концов было решено, что пачечные ружья обеих систем действовали на опытах вполне удовлетворительно, и в этом отношении трудно отдать предпочтение какой-либо системе. Но ружье иностранца Нагана сравнительно с такими же ружьями капитана Мосина представляет собой «механизм более сложный для выделки и самая стоимость каждого экземпляра ружья несомненно увеличится».
Тут последнее и веское слово в пользу мосинской магазинки сказали Чагин и Ридигер. С учетом мнения оружейного отдела они проголосовали за русскую винтовку, в результате 20 марта голоса распределились 13 на 12 в пользу Мосина. Против русской винтовки голосовали ван дер Ховен, фон Розен, фон Фитингоф, Отмарштейн, Юрлов, Рудановский, Криницкий и другие. С мнением оружейного отдела Артиллерийского комитета полностью согласился генерал Л. П. Софиано, а военный министр наложил на решение Комиссии В. В. Нотбека следующую резолюцию:
«Согласен и я, но решение сего важного вопроса зависит от благоусмотрения государя императора».
Глава 7. МИЛОСТЬ ИМПЕРАТОРА
В Петербурге С. И. Мосин постепенно становится помехой высокопоставленным мошенникам в их стремлении во что бы то ни стало угодить Нагану. Желая избавиться от Сергея Ивановича, генерал Крыжановский 30 марта предписал ему «по исполнению возложенных на него поручений отбыть обратно к месту своего служения». После экстренного заседания Комиссии Нотбека новую русскую винтовку одобрили все столпы оружейного дела, о ней прознали за границей, и кое-где уже готовили гонцов на переговоры с изобретателем. Но русское министерство почему-то медлило и только 29 марта разрешилось следующим выводом: представленное ружье может служить руководством для изготовления на Императорском Тульском оружейном заводе справочных ружей. Но не преминуло застенчиво добавить — при условии, что пачечное ружье капитана Мосина удостоится высочайшего одобрения!
В тот день выстраданная восьмилетними неустанными трудами винтовка в последний раз названа именем автора, так как 30 марта военный министр Банковский, несомненно имевший какие-то обязательства перед Наганом, наложил в журнале оружейного дела Артиллерийского комитета нелепую, до крайности несправедливую резолюцию:
«В изготовленнном новом образце имеются части, предложенные полковником Роговцевым, Комиссией генерала Чагина, капитаном Мосиным и оружейником Наганом, так что целесообразно дать выработанному образцу наименование: русская трехлинейная винтовка образца 1891 года».
И Мосина, истинного изобретателя новейшего ружья, записал министр третьим по счету в этом перечне имен. Хорошо еще, что не после Нагана!
Сергей Иванович, накопивший громадный изобретательский опыт, отчетливо понимал, что его винтовка, как и всякий вновь созданный и принятый на вооружение образец, нуждается в дошлифовке мельчайших конструктивных царапинок в период подготовки к производству. Он вполне бы справился самостоятельно с этим нехитрым делом. Но зачем Ванновский подключил к его, Мосина, работе столько человек?
А случилось так, что 30 марта господин военный министр торжественно сообщил Главному артиллерийскому управлению, что сам государь-император, до крайности заинтересованный в скорейшем принятии магазинной винтовки, изволит самолично присутствовать на сравнительных стрельбах трех испытываемых ружей: двух магазинных и однозарядного.
Смотр имел место 6 апреля в 3 часа дня на Гатчинском военном поле. По сути дела это был третий акт изнурительной пьесы, действующими лицами которой были не только люди, но и вещи. Получалось так, что высшие должностные лица искали малейшую возможность, чтобы предоставить новые шансы на победу бельгийскому конструктору. Иначе нельзя расценивать действия Ванновского, подсказавшего Александру III весьма ценную мысль относительно стрельб в Гатчине.
Стрелковое действо в высочайшем присутствии шло по заранее составленной программе, и в нем участвовали те же роты Измайловского, Павловского и Самарского полков, а также гвардейцы-консерваторы первого стрелкового его величества батальона.
Опыты не отличались особым разнообразием: стрельба залпами в течение одной и полутора минут, учащенный огонь в тех же интервалах, сравнительная стрельба для определения проникновения пуль в пакет из 40-дюймовых досок, стрельба на меткость со станка на 400 шагов. В общем-то, испытания в определенной степени были театрализованы.
6 апреля все роты переехали в Гатчину, где заранее близ вокзала выбрали место и где император вместе с супругой и сыном Михаилом наблюдал за стрельбами. Комментарии давал министр Ванновский. А результат был таков, что вопрос об окончательном выборе винтовки все-таки не разрешился! Оружейный отдел признал необходимым устранить те недостатки, что были обнаружены в ходе войсковых испытаний, и генералу Нотбеку ничего не оставалось делать, как выполнить указание и привлечь к спешной работе полковника Кабакова, генерала Давыдова, а также срочно вызвать из Тулы начальника мастерской оружейного завода штабс-капитана А. К. Залюбовского. Сергей Иванович искренне обрадовался приезду старого товарища по службе.
Мосин, несмотря на все огорчения, трудился самозабвенно, предлагая одно оригинальное техническое решение за другим. Несколько дней шла напряженная творческая работа, и общими усилиями было существенно изменено устройство спускового механизма, для хвоста отсечки-отражателя был сделан паз с левой стороны ствольной коробки, кроме того, конструкторы переделали пазы под обоймы, причем на двух винтовках они были приспособлены под коробчатую обойму Нагана, а на одной под пластинчатую обойму Мосина. Из окончательно отработанных винтовок сделали по сотне выстрелов в тире поверочной комиссии Петербургского патронного завода, а затем еще по 500 выстрелов в Ораниенбауме. Последняя стрельба производилась на скорость. Винтовки Мосина и Нагана показали одинаковую скорострельность.
Магазинный механизм русской винтовки исправно действовал даже в том случае, когда специально вынимали винт отсечки-отражателя.
9 апреля полковник Кабаков (опять странная прихоть! — не Мосин, а Кабаков) доложил обо всех изменениях и результатах. В последующие несколько дней на Ораниенбаумском стрельбище состоялись четвертые испытательные стрельбы, на этот раз только из винтовок Мосина в присутствии автора системы. Было сделано от одной до трех с половиной тысяч выстрелов практически без задержек!
Так закончились мучения для винтовки, но не для ее создателя. Решающее слово осталось за Александром III. Император не стал вникать во все обстоятельства соперничества русского и бельгийского изобретателей, во всем положившись на своего военного министра.
13 апреля Ванновский предоставил Александру III доклад «Об утверждении образца пачечного трехлинейного ружья, предложенного капитаном Мосиным». Министр не мог полностью игнорировать объективные данные последних испытаний, а потому написал, что «система, предложенная капитаном Мосиным, заслуживает во многих отношениях предпочтения перед системой иностранца Нагана, как по более простому устройству и дешевизне валового изготовления, так и по тому, что с принятием ее на вооружение наши заводы скорее могут приступить к валовому изготовлению ружей». Но, отметив высокие качества русской системы, Ванновский не пожелал по достоинству оценить труд изобретателя, оставив не просто лазейку, но огромную дыру для пронырливого Нагана. В заключительном разделе своего доклада он «нижайше» предложил императору:
«Благоугодно ли будет образец пачечного ружья, представленного капитаном Мосиным и усовершенствованного по указанию оружейного отдела, всемилостивейше утвердить, наименовав „Русская винтовка образца 1891 года“, так как в окончательной разработке этой винтовки участвовал не один капитан Мосин».
Император, хорошо запомнив имя бельгийского оружейника, пошел дальше своего министра, он вычеркнул из предложенного наименования слово «русская». В приказе по военному ведомству от 22 мая 1891 года было объявлено:
«Государь император в 16 день прошлого апреля месяца высочайше соизволили утвердить испытанный образец новой пачечной винтовки уменьшенного калибра и патрон к ней, а также и пачечной обоймы к патронам и высочайше повелеть соизволил именовать винтовку эту „3-линейною винтовкой образца 1891 года“. Вместе с тем его императорскому величеству благоугодно было предоставить делать в означенном образце те детальные изменения, какие, по ходу валовой разработки на оружейных заводах, окажутся необходимыми, но не иначе, как с моего (военного министра) разрешения. Об изложенном объявляю по военному ведомству для сведения и должного, до кого касается, исполнения».
Таким образом, утратив имя своего создателя волею русского императора, новая винтовка стала не только безымянною, но и перестала быть русской.
Однако Сергей Иванович продолжал бороться за свое авторство. В нем говорило не только личное честолюбие, оскорбленное достоинство изобретателя, но и горечь за незаслуженное умаление роли отечественной техники, силы и талантливости русских конструкторов. Мосин продолжал борьбу против тех, кто хотел отбросить нашу науку и технику на задворки европейской промышленности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18