— Жена, наверное, — подумал Геннадий. Хозяин разразился цветистым приветствием в восточном стиле и пригласил в дом. Сам пошел первым, а женщина посторонилась, давая дорогу. Обернуться он не успел, голова взорвалась болью, а сознание померкло. Очнулся уже привязанный к стулу и, отплевываясь от воды, которой его щедро окатили. Голова раскалывалась, и порядком поташнивало. Геннадий проморгался и осмотрелся по сторонам. Перед ним сидели двое, еще один расположился за спиной. Вооружены. — Духи?— Что, неверный, очухался? — дружелюбно поинтересовался один из сидящих на ломаном русском языке. — Поговорим? А то мы уже ждать устали. Если будешь говорить — умрешь легко, а если нет, то грешникам в аду успеешь позавидовать.— Вляпался, — пронеслось в голове, — эти живыми не выпустят. — В животе появилась сосущая пустота. — Пока хватятся, пока пошлют проверить, меня успеют на ленточки порезать. А эти узкоглазые физиономии будут последним, что я увижу в этой жизни.— Понял, собака, — вступил в разговор второй из сидящих. Этот говорил почти без акцента. — Вижу, понял. Давай, говори. Кто ты? Что делаешь в городе? Только не ври, что промышленность к нам восстанавливать приехал. Мы следили за тобой, фиксировали связи. Правду говори. Что за ведьма с тобой? У нас много вопросов.Геннадий сидел молча, но мозги работали с предельной нагрузкой, изыскивая способ подольше потянуть время. — Рахим, поторопи-ка его! — Человек за спиной шевельнулся. — Ну, все, — обречено подумал Геннадий, — сейчас начнется. — Тут у сидящих перед ним боевиков удивленно расширились глаза, а руки потянулись к оружию. За спиной раздался странный свистящий звук, потом хлюпанье, потом ударил выстрел, и голова одного из духов взорвалась. Геннадию опалило затылок близким выбросом пороховых газов. Второй начал поднимать автомат, еще выстрел и опять попадание в голову. Из-за спины выскользнула Сима, подняла стул, освобожденный одним из покойников, и уселась на него, с интересом разглядывая связанного командира.— Что уставилась? Развяжи скорее, — потребовал Геннадий. — Тут могут быть еще люди. — Сима отрицательно покачала головой. — Больше никого нет, был еще хозяин и какая-то боевая дамочка, но они уже держат ответ перед Аллахом. И еще одна странная личность. Этого я оглушила, связала и сунула под кровать.— Все равно развяжи. — Геннадий чувствовал себя весьма неудобно.— Успеется, когда еще выпадет возможность лицезреть начальство в виде мокрой курицы?— Хватит валять дурака! Я приказываю!— Есть! — Сима встала и подошла поближе. Наклонилась, обняла за шею. — Видишь, как удобно, а ты и пошевелиться не можешь. — И впилась в губы горячим поцелуем.Геннадий застыл, не в состоянии сказать ни слова, но на поцелуй ответил. У него уже почти кончилось дыхание, когда Сима неожиданно отпрянула и переместилась за спину. Он почувствовал холод лезвия ножа, который перерезал ремни. — Да ты еще и извращенка! Садомазохистка! — Спасительница весело рассмеялась. — А может, я просто ждать устала, когда ты инициативу проявишь?— Так я тебе и поверил, — проворчал Геннадий, поднимаясь и разминая руки. Сильно затечь они не успели, времени прошло не так уж и много. За спиной, в луже крови, лежал третий участник «беседы» У него было перерезано горло. Наскоро обыскал всех троих. Искал не столько документы, сколько свой пистолет. Объясняться с начальством по поводу утери личного оружия совершенно не хотелось. Пистолета в комнате не оказалось.— Серафима, ты мой ствол не видела?— Видела, он у этой фурии ислама в руках был. В соседнем помещении валяется.— Сразу сказать не могла? Видела же, что ищу.— Вот она — мужская благодарность, — картинно всплеснула руками Сима. — Спасаешь его, жизнью рискуешь, а вместо «спасибо» слышишь одни упреки и необоснованные претензии.— Спасибо! Но дело еще не закончено, сюда могут прийти, мы должны поторопиться. — Геннадий подошел к двери. — Заперто! Ключ в замке. Когда это она успела его повернуть? — Осмотрев дом и найдя свой пистолет, он немного успокоился. — В самом деле, больше никого нет. Одни покойники и этот, который под кроватью. — Вернулся в комнату, где Сима копалась в документах хозяев. — Все чисто, мы тут одни!Боевая подруга хмыкнула. — Я тебе об этом десять минут назад говорила.— Лишняя проверка никогда не помешает. А теперь скажи, как ты тут оказалась? За мной следила?— Разумеется! Я же тебе сказала, что чувствую опасность, а ты не внял. Вот и пришлось идти следом. Выговор объявишь? — в глазах у нее была ирония.— Следовало бы! Да только толку-то? — Геннадий решительно подошел к Симе, которая стояла с независимым видом, и обнял. Та прошептала, — мокрый весь, — но ответила с неожиданной страстью. Они еще самозабвенно целовались, когда послышался шум подъехавшей машины и голоса.— Десантники, — сожалением сообщила Сима, отрываясь. — Я назначила им время, полчаса, а теперь они истекли. Пойдем встречать?— Ничего, мы еще найдем время, — пообещал Геннадий, наскоро приводя себя в порядок. Он подошел к окну и махнул рукой командиру группы. — Давай, заходи, тут для вас есть работенка.— И что тут у вас произошло? — поинтересовался лейтенант, разглядывая комнату.— В засаду попал, — с досадой сообщил Геннадий. — Ждали они меня. Та подруга, что лежит в соседней комнате, саданула чем-то по затылку. Понимаешь, не ожидал атаки от женщины. Очнулся… привязанным к стулу. Думал, что хана настала, но тут Сима появилась и… сам видишь.— Не ожидал от женщины? — хохотнул лейтенант. Уж кому-кому, а тебе-то следовало этого ожидать! — Он со значением покосился в сторону Симы. — Ладно, мы тут сами приберем, может, что полезное обнаружим. Допросить их, как я понимаю, уже не удастся. — Он повернулся к Симе. — Не могла хоть одного в живых оставить, чтобы было с кем побеседовать?— Специально для тебя оставила, ты в спальне под кровать загляни.— Дельно, — обрадовался десантник, — все претензии снимаются.Он быстро вышел из комнаты, но вскоре вернулся, волоча за собой связанного человека с кляпом во рту. С помощью одного из бойцов его усадили на стул, к которому ранее был привязан Геннадий, и тоже привязали. Теперь появилась возможность внимательно рассмотреть добычу. Перед ними сидел мужчина лет тридцати с европейскими чертами лица, блондин. Он явно находился в сознании, а в его взгляде читалась жгучая ненависть.— Та-а-к, — протянул лейтенант, — кто это тут у нас? Европеец? Американец?— Поляк он, — проинформировала Сима, — похоже, что из этих… новообращенных. По крайней мере, когда я с ним разбиралась, то матерился он по польски.— Поляк, говоришь, — недобро усмехнулся десантник, — да еще и мусульманин? Убойный коктейль, ишь как глазки-то горят. Сержант, принеси-ка из машины плоскогубцы. Клиент нам, похоже, попался несговорчивый. Придется повозиться. Сержант кивнул и вышел. Геннадий одобрительно кивнул.Может, без третьей степени обойдемся? — встряла Сима. Лейтенант посмотрел на нее с явным раздражением. В его взгляде явственно читалось, мол, привыкли вы у себя в Системе в белых перчатках работать. А мы парни простые, армейские, у нас нет времени на психологические изыски. Вот и плющим фаланги, если понадобится. Как говорится, может и не эстетично, зато дешево, надежно и практично. Геннадий давно заметил, что Сима имеет привычку отвечать на незаданные вопросы и невысказанные претензии. Вот и в этот раз она сразу оценила ситуацию.— Не хочу утверждать, что являюсь непримиримой противницей подобных методов, но в данном случае есть неплохая альтернатива. Оставьте этого парня на полчасика мне, и обещаю, что дело надолго не затянется. А вы погуляйте пока….Геннадий с десантником переглянулись и синхронно кивнули. Геннадий подошел к пленнику и дружески похлопал его по щеке. — Извини, пшек, тебе не повезло. Мы хотели проявить гуманизм и воспользоваться плоскогубцами, но у этой пани другие планы на твой счет. Вы тут покохайтесь, а мы другими делами займемся.Сима вышла через полчаса. — Поговорили. Он действительно поляк — Марек Кольчицкий из Лодзи. Мусульманин ваххабитского толка. Получил подготовку в организации «Зеленый орел» под Краковом. Тут он представляет Халифат, нечто вроде офицера связи. Миссия — общая дестабилизация обстановки. С тобой хотели побеседовать из чистой любознательности, никакой конкретной информации на наш счет у них нет. — Сима вручила Геннадию листок, который держала в руке. — Вот, тут его основные контакты. Интересная личность, надо будет еще разок с ним пообщаться, но это успеется.— Так он еще и жив остался? — усмехнулся лейтенант, кивнув на дверь.— Ну, не такие мы и звери. Жить будет.— А любить нет?— Он-то да, если доживет, конечно. А вот ваша, товарищ лейтенант, сексуальная жизнь может резко измениться в худшую сторону, если пошлеть не перестанете.— Я бы на твоем месте отнесся к этой угрозе весьма серьезно, — делано-сочувственно сообщил Геннадий.— Все, больше не буду, я хороший. Это была невинная шутка. Вы мне лучше вот что скажите, ведь более ярых католиков, чем поляки, в мире найти было трудно. А теперь? Приняли мусульманство, как будто всю жизнь ждали. Даже большим числом, чем странах, где с религией было поспокойнее.— А куда бы они делись? — пожал плечами Геннадий. — Выбор у них был не очень.— Выбор у них у всех был не очень, — продолжал гнуть свою линию лейтенант, — но почему именно из этих получились самые фанатики?— Смена религии «на зло врагу» — не такое уж редкое событие в истории, — сообщила Сима. — Взять, например, ирландцев. Они несколько веков яростно сопротивлялись католицизму, который у них внедряли англичане. А когда Англия сама отложилась от Ватикана, быстро стали правоверными католиками, чтобы был лишний повод пособачиться с заклятыми недругами. Так и поляки. С русскими и немцами у них резко отрицательная комплиментарность. У русских Православие, у немцев Протестантизм, вот они и держались папского престола. После распада Варшавского договора предпочли союз с Американцами — лишняя шпилька Германии и России. Помните, с какой готовностью они в Ирак войска посылали, наперекор прозрачным намекам из Бонна, Парижа и Москвы? Да они бы и с чертом союз заключили, лишь бы продолжить эту вендетту. Вот вам и мусульманский фанатизм под бело-красными знаменами. Все логично.Домой добирались на армейском вездеходе. — Серафима, тебе не кажется, что вокруг нас сгущаются тучки? Мы постоянно влипаем в неприятности.— А что тут удивительного? Мы ведь сами вызвали огонь на себя. Наши скромные фигуры приобрели в этих краях зловещее величие. Можно даже сказать инфернальное величие. Правда, больше в узком кругу заинтересованных лиц, но, тем не менее. Представляешь, что они там могут подумать? Эти, которых я успокоила сегодня, не последние. Самое интересное еще впереди!— Считаешь, что это меня успокоит?— Нет, но заставит быть осторожнее. Серьезно, сегодня ты был слишком беспечен. Вот и попался. Слушай, по поводу этого поляка, ты можешь договориться, чтобы его вывезли из Узбекистана в Столицу? Есть тут у меня одна мыслишка, а эти костоломы все испортят. Основную информацию о местных делах я уже выудила, больше трясти его на этот счет бессмысленно.— А зачем он тебе? А, понимаю, это к тому проекту, которым мы озадачили начальство? Фальшивая резидентура и все такое…?— Именно, умный мальчик. Я напишу сопроводиловку, в части перспектив использования, а ты реши принципиальные проблемы. И объясни десантуре, что никакого поляка мы сегодня не захватывали. Не было его, не было, померещился он им!Дома их встретил Григорий Григорьевич, видно полковой эскулап счел его состояние удовлетворительным. Старик и в самом деле выглядел неплохо, даже шутил. Предложил выпить вечерком в честь его возвращения. Отказываться, разумеется, не стали. Только вместо плова, в этот раз решили приготовить манты. На крошение мяса, крутить его в мясорубке — только портить, Сима мобилизовала двух бойцов. Сама же занялась тестом. А Григорий Григорьевич вытащил из сарая огромную мантовницу. — Серафима, а тебе не кажется, что мы подвергаем хозяина слишком большой опасности? — тихо спросил Геннадий, наблюдая хлебосольной суетой старика. — Охрана, конечно, вещь хорошая, но выходить в город ему опасно. После всего, что мы тут устроили. Да и охрана не навсегда. Наша командировка закончится, охрану снимут. Как он будет жить? И долго ли проживет?— Ты считаешь, что в роли домашнего раба ему было лучше? Не надо, не отвечай, я и так знаю, что ты скажешь. На самом деле, дело обстоит еще хуже. Всех здешних русских, которые еще остались, надо или эвакуировать, или временно укрыть в расположении воинских частей. Когда начнется заваруха, а она начнется обязательно, они первыми попадут под удар. Надо хоть попытаться спасти, кого сможем. Имущество-то у них неизбежно разграбят, может, и дома сожгут. Но это поправимо, после чистки останется довольно много выморочной собственности, передадим пострадавшим.— Стоп! Стоп! Какое такое выморочное имущество? Допустим, подметем мы эту, как ты выражаешься, «элиту». Но ведь у них семьи останутся. Выселять будем? Так они озлобятся, мстить начнут. Людям, которые вселятся в такие дома — не позавидуешь.— Не начнут, некому будет. Один раз страна уже обожглась на «Дети за отцов не отвечают», хватит. Знаем мы этих «детишек»! Перестройку тоже возглавили всякие «детки», «внучки». Старое, доброе — «Яблоко от яблони недалеко падает» — вернее будет. Супротив генетики не попрешь.Геннадий внимательно посмотрел Симе в глаза. — Знаешь, девочка, ты не перестаешь меня удивлять. Всегда очень трудно понять твои побуждения. То ты крутая интернационалистка, готовая облагодетельствовать все народы, сколько их там есть, то, вдруг, становишься не менее крутой националисткой, если не фашисткой. То проявляешь проявляешь странную мягкость, если не сентиментальность, то выдаешь такие перлы, что сам Эйхман от зависти в гробу переворачивается. Это, случаем, не раздвоение личности? У тебя с психикой все в порядке?— Нет!— "Нет", в смысле, не в порядке?— В смысле, что не мог Адольф Эйхман в гробу переворачиваться. Не было никакого гроба. Его тело кремировали, а пепел развеяли над морем. А до этого агенты Моссад выкрали соавтора холокоста из Аргентины, а израильский суд приговорил к повешению. Кстати, по легенде, когда великого инквизитора вели на эшафот, то он сказал: «Валяйте, вешайте, одним жидом на земле меньше станет».— Ну, ты, и зануда! Зубы заговариваешь, в сторону уводишь! А по существу ответить можно?— Если ты настаиваешь, то я отвечу. Ты не понимаешь моих «побуждений» потому, что пользуешься иной системой критериев добра и зла. Устаревшей системой, я бы сказала. Если, как ты это делаешь, считать, что стабильность и сытая жизнь есть безусловное добро, а каждая человеческая жизнь имеет самостоятельную, независимую от своего народа и человечества ценность, тогда да. В этой системе ценностных ориентиров мои действия действительно выглядят непоследовательно. А вот если предположить, что наивысшей ценностью является выживание и развитие человечества, а все остальное сохраняет смысл только тогда, когда этой высшей ценности не препятствует…. В такой системе координат эти самые действия вполне логичны и оправданны. Что, кстати, совершенно не мешает мне защищать тех, кто мне близок, дорог или просто симпатичен. Я ведь тоже человек и имею на это право.Геннадий задумался. — Хм, логика в этом есть. Но ведь так можно докатиться до оправдания убийства детей и стариков. От стариков нет толку, а дети путаются под ногами. Это, по-твоему, нормально?— Вполне можно представить реальность, когда это оправданно. Все зависит от жесткости ситуации, в которой находится конкретный социум. В дикой жизни так и было. Зима, люди голодают, для спасения основного ядра племени приходится избавиться от детей и стариков. Это жестоко, но оправданно. Род будет жить, а детей женщины новых нарожают. Или правильнее, чтобы за компанию загнулись все? Сейчас, слава богу, в таких штуках нет необходимости. А если появится?— Вот и попалась! Сейчас, как ты только что сказала, необходимости в убийстве детей нет, а до этого предлагала чистить элиту семьями. Я согласен, что этих толстопузых баев следует прижать к ногтю, но зачем трогать их семьи? Дети ведь не виноваты и не могут защитить себя! Как ты знаешь, мне уже приходилось стрелять в безоружных. Не могу сказать, что эти воспоминания не дают мне спать, но это было неприятно. Но они, в конце концов, сами выбрали свою судьбу, придя на ту площадь.— Как я уже говорила, это вопрос цены. Ведь заранее известно, что эти детки причинят массу кровавых неприятностей. Кто будет платить по счетам, которые мы создадим свои чистоплюйством? Самые беззащитные: дети, женщины, старики. А уж они, в отличие от этих, которые вскормлены человечиной, точно ни в чем не будут виноваты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18