А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Силин присматривал место, где встать, когда неожиданно столкнулся с мужиком, одетым в брезентовую рыбацкую робу и держащим в руках половинку большого морского бинокля.
-- Это что у тебя такое? -- спросил Михаил, кивая на изрядно потертый оптический раритет.
Мужик с цветом лица под стать серому осеннему небу и закатывающимися от похмельного синдрома глазами с трудом, но оживился.
-- Настоящий цейсовский бинокль, морской, восьмидесятикратный. Батя еще с войны привез. Половину-то я еще в детстве грохнул, а эта вот осталась.
От едкого запаха перегара Силин поморщился, но мужик понял все это по-своему.
-- Да ты не сумневайся! -- зачастил он, время от времени облизывая обветренные губы. -- Знаешь, как он показывает, нынешние по сравнению с ним просто дерьмо!
Да, старая немецкая оптика работала безукоризненно. Галки и вороны, рассевшиеся по деревьям вокруг рынка, неприязненно поглядывали на Силина своими черными глазами-бусинками.
-- Сколько хочешь за него? -- спросил Нумизмат, не отрываясь от окуляра и вертя верньер регулировки резкости.
-- Ну, на пару литров водяры, -- неуверенно начал рыбак.
Силин молча вытащил из кармана деньги и отдал их потрясенному мужику.
-- Дай Бог тебе хорошую невесту, -- пробормотал тот, торопливо пересчитывая деньги и спиной раздвигая толпу. -- Ты не сомневайся, вещь стоящая!
"А удачно начался день", -- подумал Михаил, укладывая в сумку бинокль.
На рынке он задержался еще на часок, выгодно продал две медали -- "За отвагу" и довольно редкую "ХХ лет РККА".
Уже в первом часу дня Силин покинул рынок и отправился к ближайшей автобусной остановке, раздумывая, где ему пристроиться с этим биноклем в районе ипподрома. Эти его раздумья прервал большой черный автомобиль, промчавшийся по дороге совсем рядом с тротуаром и окативший Нумизмата грязной водой. Выругавшись, он отскочил в сторону и перевел взгляд с мокрых брюк на проехавшую машину. Прежде чем та исчезла за углом, он успел разглядеть на номере три одинаковых цифры.
"Пятьсот пятьдесят пять! -- вспыхнуло в голове Нумизмата. -- Та самая машина, про которую говорил Зубанов".
Силин, не раздумывая, рванулся за автомобилем, испугав при этом ветхую старушку, мирно выгуливающую престарелого японского хина. Импортная моська зачастила вслед бегущему истошным, визгливым лаем, в сторону шарахнулась пара молоденьких девчонок, но Михаил ни на кого не обращал внимания. Забежав за угол, он увидел, как в дальнем конце небольшой улицы черная машина свернула влево.
Что и говорить, судьба улыбнулась Нумизмату. Сразу за углом Силин увидел мирно стоящий "чероки". Подойти к нему Михаил не решился, боялся попасться на глаза владельцам машины -- вдруг узнают в нем вчерашнего возмутителя спокойствия! Вернувшись за угол, он прислонился спиной к дереву и долго переводил дух. Отдышавшись, он со всеми мерами предосторожности принялся рассматривать стоящий автомобиль. Хотя окна в джипе были тонированные, Силин все же разглядел, что в салоне сидели трое.
Прошло десять минут, двадцать -- все оставалось по-прежнему. Михаил чувствовал, что он чересчур привлекает к себе внимание, и решил рискнуть, сменить позицию. Опустив голову, он быстрым деловым шагом пересек тупичок, где стояла машина по диагонали и вошел в подъезд трехэтажного старинного здания на противоположной стороне улицы. Поднявшись на лесничную клетку между вторым и третьим этажами он осторожно выглянул наружу и убедился, что все осталось по-прежнему, его демарш никого не встревожил.
Прошло еще сорок минут, лишь затем Силин увидел, как открылись дверцы машины и появились двое коренастых, плотного сложения парней. Один из них остался на крыльце дома, второй прошел в подъезд. Вскоре он вернулся, но не один, а с высоким худощавым человеком. Тут Нумизмат вспомнил, что в сумке лежит бинокль, но, пока он лихорадочно возился с молнией, трое на другой стороне дороги подошли к машине. Худощавый остановился и коротко махнул кому-то наверх рукой. Силин лишь заметил, как колыхнулся в одном из окон четвертого этажа белоснежный тюль. Рука, задернувшая штору, явно принадлежала женщине.
Это было уже кое-что. Михаил не сомневался, что нужный ему человек рано или поздно вернется в этот дом. Оставалось только ждать. ЧЕРНАЯ ТЕТРАДЬ
Андриенко.
"Я, Андриенко Александр Фомич, профессор Санкт-Петербургского университета..."
В тот воскресный день профессор, как всегда, с утра работал в своем кабинете. С тех пор как умерла жена Александр Фомич стал истинным анахоретом. В прежние времена Варвара Никитична непременно бы вытащила его или в церковь, или в гости к многочисленной родне. И хотя Андриенко обожал свою жену -- все-таки прожили вместе тридцать лет, -- спустя год после ее смерти профессор очень полюбил эти спокойные выходные в четырех стенах. Как всегда, он занялся переводами скандинавских саг. Зная шесть языков, в большинстве своем "мертвых": древнегреческий, латынь, языки кельтской группы, Андриенко последние годы мечтал увязать в одно целое древнейшую историю славян, скифов и норманов. Где-то здесь, в переплетении судеб этих народов, и родилась русская нация.
От работы его отвлекло появление слуги. Профессор и сам слышал отдаленное позвякивание древнего колокольчика на входной двери, но надеялся, что "чаша сия" минует его. Увы.
-- Барин, вас там какой-то господин спрашивает, -- объявил Мирон, слуга, вывезенный покойной Варварой Никитичной еще лет за двадцать до отмены крепостного права из ее воронежского имения.
Андриенко с неудовольствием посмотрел на Мирона, толстого, лысоватого человека лет пятидесяти. С тех пор как умерла супруга профессора дворецкий изрядно разъелся и еще больше обленился. Даже неприхотливому, не от мира сего ученому стало казаться, что в доме стало гораздо меньше порядка и чистоты.
-- Что за господин? -- с раздражением спросил Александр Фомич.
-- Какой-то Дергунов.
Андриенко напряг свою незаурядную память, но не припомнил среди знакомых, друзей или родственников никого с подобной фамилией.
-- Что ему надо? -- все более раздражаясь, допытывался профессор.
-- Говорит, что по поводу монеты.
"Очевидно начинающий нумизмат. Наверняка притащил какой-нибудь старый пятак и уверен, что такого ни у кого нет," -- подумал Александр Фомич, со вздохом откладывая в сторону тетрадь с переводами саг.
-- Ладно, зови, только сам побудь рядом. Вдруг это жулик какой.
Вскоре в дверях кабинета показался невысокий молодой человек с тщательно постриженными тонкими усиками над припухлыми, девичьими губами. Одет гость был по последней моде, в укороченный сюртук с широкими лацканами, с подвязанной вместо галстука шелковой косынкой.
-- Честь имею представиться, Дергунов Николай Осипович, уроженец города Саратова, ныне проживаю в столице, подал прошение о приеме на государственную службу.
Профессор также представился. Предложил гостю сесть. Несмотря на свой ухоженный вид, гость ученому мужу не понравился. Смущала развязная манера движений и разговора, а чересчур живые глаза быстро пробежались по всей обстановке кабинета. Кроме того, от гостя нестерпимо несло одеколоном от Роже, а профессор не любил эти искусственные цветочные ароматы.
-- Чем могу служить? -- спросил Андриенко, наблюдая за тем, как молодой щеголь пытается на неудобном старинном кресле принять наиболее изящную позу.
-- Мне порекомендовали вас как самого известного в столице нумизмата, -начал разговор Дергунов.
-- Ну почему же, есть люди куда более известные, например барон Кане или Великий князь Георгий Михайлович. Но я действительно один из соучредителей Санкт-Петербургского археолого-нумизматического общества, -- не без гордости закончил Андриенко.
-- К сожалению, ни барона Кане, ни Великого князя в столице сейчас нет, -- сказал саратовский гость, а затем перешел к делу: -- Полгода назад здесь, в Санкт-Петербурге, умер мой дядя по материнской линии, Обухов Михаил Львович. В наследство он мне оставил квартиру и кое-какие достаточно скромные сбережения. Среди разного рода имущества имелась и небольшая коллекция монет...
Профессор насторожился. Он знал практически всех коллекционеров столицы.
-- Простите, как фамилия вашего дяди? -- переспросил он.
-- Обухов, Михаил Львович.
-- Не припомню такого, -- признался Андриенко.
-- Ну, это понятно, коллекция небольшая, всего-то монет тридцать. К тому же он последние десять лет жутко болел, практически не выходил из дома. А года за три до смерти совсем лишился речи и движений. Так вот, я значительно поиздержался за время проживания в столице и решил продать эти монеты. Они мне, знаете ли, ни к чему. Почти все я сдал антиквару Генрихту, но эту монету он взять не решился, посоветовал отнести к вам на консультацию.
Андриенко кивнул головой. Он хорошо знал старого Генрихта, Франц мог послать к нему только с очень редкостной монетой, в истинности которой сам старый немец сомневался.
-- Дядя мой также выделял эту монету из всей коллекции, даже поместил ее в отдельный футляр, -- заметил Дергунов, подавая хозяину дома черную коробочку.
Пока Александр Фомич искал в ящике стола лупу, молодой человек из внутреннего кармана сюртука достал средних размеров тетрадь в черном коленкоровом переплете и положил ее на край стола.
-- А тут изложена вся история этой монеты, -- пояснил он.
Достав из коробочки монету, профессор несколько секунд разглядывал ее, затем изменился в лице и, подойдя к окну, пошире распахнул бархатные портьеры. Пока он при свете дня внимательнейшим образом исследовал раритет, забытый им гость с видимым любопытством наблюдал за поведением старика, при этом словно решая про себя и еще какую-то сложную математическую задачу.
Наконец Андриенко вернулся за стол, отложил в сторону очки и, огладив рукой свою седую бородку клинышком -- знак явного волнения, спросил:
-- Откуда это у него?
-- Все записано в тетради, я же вам говорил. Можете не сомневаться, монета подлинная.
С полчаса Андриенко внимательно читал тетрадь, затем отложил ее в сторону.
-- Поучительная история. Если это действительно так, как здесь изложено... Сколько вы хотите получить за монету?
-- Пять тысяч рублей серебром.
Профессор с удивлением посмотрел на уроженца Саратова.
-- Вы не шутите? Это же целое состояние.
-- Вот именно поэтому я к вам и пришел. Вы ведь самый богатый из коллекционеров.
Андриенко коротко глянул на Дергунова, высоко поднял брови и хмыкнул.
"А он не так прост, как кажется".
Да, жирные полтавские черноземы Андриенко удачно соединились с капиталами конезаводчиков Финогеновых, и пять тысяч рублей не составили бы большой суммы для старого ученого.
-- А почему вам нужно именно пять тысяч, а не три или десять? -- не удержался и полюбопытствовал нумизмат.
-- Признаться, я еще в Саратове пробовал заняться коммерцией, но прогорел, а тут и в карты проигрался, что сами понимаете, долг чести. Так что до вторника мне надо срочно достать деньги.
-- Хорошо, я согласен, -- откладывая в сторону и тетрадь, и коробочку с монетой, сказал Андриенко. -- Но с одним условием. Я все должен хорошенько изучить. Эта монета для нас пока что "терра инкогнита" -- земля неизвестная. Мы очень мало знаем о том, как она была создана и почему. Лишь немногие видели существующие экземпляры. К тому же сейчас в доме просто нет таких средств, а в воскресенье банк не работает.
-- Да, я знаю. Но вы можете мне дать некий задаток? Хотя бы пятьсот рублей ассигнациями?
Чуть поразмыслив, старый коллекционер решил, что игра стоит свеч. Даже если монета и окажется подделкой, то хорошая подделка тоже стоит таких денег.
-- Хорошо, вы их получите.
Он позвонил в колокольчик и сказал вошедшему Мирону:
-- Принеси, голубчик, пятьсот рублей и отдай вот этому господину.
Пока слуга ходил за деньгами, Александр Фомич с задумчивым видом листал черную тетрадь. Потом он спросил:
-- А почему же вы, молодой человек, не оставили своей записи? Должны оставить.
Тут Дергунов, первый раз за беседу, смутился:
-- Понимаете, господин профессор, я постеснялся. Почерк у меня, знаете ли, не соответствует красоте предыдущих записей. Не дал мне господь такого дара.
-- Здесь не дар нужен, а усидчивость, -- вздохнул Андриенко и пододвинул тетрадь к Дергунову.
-- Ну хоть автограф оставьте на память потомкам.
-- Вот это с удовольствием, -- согласился молодой хват и долго, старательно выводил свою подпись в тетради.
Как раз вернулся Мирон, отдал деньги гостю. Тот их быстро пересчитал, сразу повеселел и откланялся.
-- До вторника, господин профессор. Расписки о передачи монеты я не требую. О вашей честности по Петербургу и так легенды ходят.
Андриенко смутился. В отношении чести старик действительно был педант, в молодости даже дважды дрался по этому поводу на дуэли.
Проводив молодца до двери кабинета, Алесандр Фомич вернулся за стол, по пути успев поморщиться. В комнате остался стойкий запах цветочного одеколона. Но через минуту профессор уже забыл о нем. Он вытащил из книжного шкафа несколько солидных фолиантов, а из бюро пару планшетов с наградными и памятными медалями, монетами и жетонами Николаевской эпохи. Долго и тщательно Андриенко сравнивал свое новое приобретение с этими своеобразными памятниками старины и все более убеждался в подлинности монеты.
-- Без сомнения, рука художника Рейхеля, -- бормотал он себе под нос, разглядывая в лупу полученное богатство, -- совсем как на портрете императора Александра на памятном жетоне с сельхозвыставки в Хельсинки. Или хотя бы вот эта памятная медаль ко дню рождения императора. Хотя... это может быть даже работа Лялина.
И чем больше профессор утверждался в этой мысли, тем большее его охватывало волнение.
-- Монета Шуберта с гладким гуртом, а эта с надписью. Что это значит? Это значит, что монета Шуберта недоделана или даже подделка!
Андриенко больше не мог удержаться. Торопливо написав несколько записок, он звоном колокольчика вызвал к себе заспанного дворецкого.
-- Мирон, возьми извозчика и развези записки по этим адресам.
-- Хорошо, барин, -- согласился слуга, но, уходя, проворчал себе под нос: -- И в воскресенье покоя нет.
Дожидаясь гостей, профессор некоторое время взволнованно ходил по диагонали расстеленного на полу бухарского ковра. Затем ему пришла в голову мысль оставить свою запись в тетради. То, что монета уже его, Андриенко не сомневался. Надо будет, он и десять тысяч отдаст, пятнадцать, за ценой не постоит.
Усевшись за стол, Александр Фомич обмакнул в чернильницу перо и вслед за вихляющей, как походка ее хозяина, росписью Дергунова сделал свою запись, коротко поведав об истории покупки монеты. Окончив писать, он сдвинул в сторону тетрадь, давая чернилам высохнуть, снова открыл шкатулочку с монетой и долго любовался ею. Из этого состояния его вырвал звук хлопнувшей входной двери.
-- Мирон! -- крикнул было профессор, но, вспомнив, что сам недавно отослал его, осекся. К его удивлению, в дверях кабинета действительно показалась круглая фигура Мирона. Лицо дворецкого просто сияло от довольства самим собой.
-- Ты что это так быстро? -- нахмурился профессор.
-- Я сначала на Мойку заехал, а там у профессора Николаева в гостях были и господин Бураев, и барон Корф. Все трое обещали вскорости быть. Затем я на Невский поспешил, князь также обещали прибыть.
-- Ну, молодец! -- успокоился профессор и, потирая левую сторону груди, сказал: -- Вели принести сюда графин с водой.
Спустя минут пятнадцать после этих событий к подъезду дома Андриенко подъехал наемный экипаж. Из него не торопясь вышли три господина. Все трое были хорошо и дорого одеты, состояние усов, бакенбардов и причесок указывало не только на их высокий общественный статус, но и на некоторую щеголеватость и фатовство. Еще бы, все трое, барон Корф, действительный статский советник Министерства финансов, профессор анатомии Николаев и крупный коммерсант Бураев, являлись закоренелыми холостяками. Впрочем, один из них, самый молодой, тридцатилетний Бураев, как раз на днях собирался жениться. С этим сообщением он и заехал к друзьям по холостяцкой жизни и Нумизматическому обществу. Там-то их всех и обнаружил проворный посланник Андриенко.
-- Все-таки вы, Викентий Николаевич, поторопились. В тридцать лет надевать на себя такой хомут... это преждевременно. Мне сорок, а я еще не чувствую себя ломовой лошадью. Лет пять я готов еще по-холостяцки побить копытом у юбок чужих жен, -- весело прогудел своим низким внушительным баритоном барон Корф, самый старший из троих друзей, среднего роста брюнет с роскошными бакенбардами, уже тронутыми сединой. Его товарищ, высокорослый шатен Николаев, в свою очередь также поддел изменившего общему холостяцкому делу Бураева:
-- Ничего, Антон Николаевич. Просто наш дорогой Викентий Николаевич забывает, что вдобавок к золотым цепям Гименея иногда выдаются и роскошные головные костные отростки, именуемые в народе просто рогами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47