Их лица кривились от бешенства, разочарования и отчаяния. Связанные песней, они могли только страдать. Может быть так же, как страдали человеческие хозяева этих тел.Круг замкнулся. Меня окружали пламя, песня и лица. Необыкновенные, нечеловеческие лица. Пушистые гребешки, окрашенные огнем, стояли ото лба до шеи и дрожа, говорили на своем языке. До этого момента я видел только мастера песни. Теперь я увидел остальных. Я услышал их пение.Я не из тех, кого берет за душу музыка, я глух к ее сложностям. Я уже говорил: музыка это шум, издаваемый с разными целями. Но на этот раз я слышал не просто шум. Не просто песню. Звук, который наполнил каньон, был силой.Ноги подогнулись, я сел. Так же как другие: Дел рухнула рядом со мной, безвольно свесив руки, расслабившись, уронив рядом меч, неуклюжая от неожиданной потери контроля над телом. То же происходило с локи: один за другим, они превращались в комки плоти, как глина, ожидающая, что из нее что-то слепят.Я открыл рот, чтобы заговорить, спросить Дел что происходит, что они собираются делать и что хотят от нас – она Северянка, разумеется она знала– но я ничего не спросил, потому что не мог. Потому что песня стала моим миром.Пламя растеклось, слилось, образовало круг. Я видел свет, только свет и сиял он так, что я не мог его вынести. Я мог сделать только одно и сделал это. Я убежал.Но пламя пошло за мной. Как и песня.– Песня рождения? – спросил кто-то.Песня рождения. Песня рождения? Я тупо смотрел на свет.Молчание.Имя при рождении?Имя при рождении. Это уже другое дело. Фраза имела смысл.Я нахмурился, задумался и понял, что у меня нет ответа.Мать или отец дают ребенку имя. Я родителей не знал, а значит при рождении у меня имени не было.Я просто покачал головой.Песня немного изменилась.– Имя при рождении? – настаивала она.Мастер песни? Я задумался. И снова только покачал головой.Песня стала еще настойчивее. Это было невыносимо. Что-то разрывало мой череп.А потом вдруг мелодия задрожала. Я почувствовал след удивления, которое ко мне не имело отношения.– Как тебя называют? – спросили мягко.На этот вопрос я мог ответить.– Песчаный Тигр, – сказал я.Песня задержалась у меня в голове в поисках правды или фальши, нашла ответ и позволила мне удалиться.Удалиться. Я нахмурился. Уставился в пламя. Потом понял: от меня хотели, чтобы я прошел сквозь него.Я поднялся, глубоко вздохнул и вышел из круга.Я прислонился к стене каньона, чувствуя только что истощен умом и телом. Я уже не сомневался в рассказах Дел о магии в музыке Кантеада. Эта музыка прошла через мою душу и теперь я понимал ее.Я повернулся. За кругом света сидела Дел, глядя, как раньше я, в кольцо пламени. Красный свет застыл на ее лице и жестко обозначил глубокие линии – следы утомления и напряжения. Я видел кровь, синяки, грязь. У Дел почти не оставалось сил, я чувствовал, что она близка к срыву.Я хотел подойти к ней. Хотел вернуться в круг и вывести ее из пламени, из кольца, из песни Кантеада, но побоялся. Я узнал слишком много, чтобы выступать против такой силы.Подошла очередь Дел.– Имя при рождении? – спросил мастер песни.Она смотрела в пламя.Он повторил вопрос мягче.– Дел, – ответил танцор меча.– Имя при рождении? – настаивал мастер песни.– Делила, – прошептала женщина.Я подождал, пока она вышла из круга, ослепленная светом и слезами, взял ее за руку, отвел в сторону и прижал к себе. Ничего не говоря, ничего не спрашивая, я просто стоял рядом с ней. Надеясь, что это ей и нужно.Песня усилилась. Я услышал в ней диссонанс и жесткость. Скрытое требование. Мастер песни не делал поблажек, когда спрашивал имена остальных.Он задал вопрос каждому из них. Адаре, Киприане, Массоу.Все они солгали.Песня усилилась. Я видел десятки раздувающихся горл и боялся, что они разорвутся от напряжения. Я слышал высокие мелодичные стенания, низкое гудение, негромкое отрывистое жужжание. Я ощущал силу в песне и знал, что локи не смогут противиться ей.Ей ничто не могло противиться.Массоу сломался первым.– Шеду! – закричал он. – Шеду, Шеду, Шеду!Мастер песни повторил вопрос.– Шеду! – закричал Массоу слишком низким для ребенка голосом.Я посмотрел на мальчика. Массоу, который больше не был Массоу. Чье имя теперь было Шеду.Очередь Адары. Как и Шеду-Массоу, она сломалась под песней.– Даэва, – прошептала женщина. Я видел в ее глазах ярость, беспомощность, отчаяние.– Даэва, – снова сказала она, закусив губу. Кровь потекла по подбородку.– Даэва, – закричала она и крик эхом отозвался в каньоне.Я перевел взгляд на Киприану. Прямую, честную Киприану. Кокетливую, требовательную Киприану, которая напоминала мне Дел. Которая так старалась соблазнить меня. И которая теперь билась с песней всеми силами ее души.Вопрос был задан.– Киприана, – ответила она.Мастер песни повторил.– Киприана, – выкрикнула она.Ее спросила в третий раз.Светлые волосы встали на голове дыбом, негнущиеся руки взлетели в воздух.– Киприана! – закричала она.Я сделал шаг вперед. Дел удержала меня и молча покачала головой.Я ждал. Песня не менялась, не прерывалась. Мастер песни задал тот же вопрос.Воздух в круге затрещал. Я увидел в голубых глазах бешенство, ненависть, ярость и страх.– Кип… Кип… Кип… – она замолчала. Снова повторила атаку против имени. Ее лицо кривилось. Песня усилилась.– Имя при рождении? – последовал приказ.Губы приподнялись в хищном оскале. Имя вырвалось изо рта яростным шипением.– Ракшаса, – голос больше напоминал змею, чем человека. – Ракшаса, Ракшаса…Сразу после ее слов воздух перестал трещать. Волосы упали на плечи, руки бессильно повисли.– Ракшаса, – повторила она, но это был последний вызов.Шеду. Даэва. Ракшаса. Я никогда не слышал этих имен, но Дел их знала.– Свяжите их, – сказала она, – свяжите. Поставьте вокруг них камни. Запойте их в круг, который никто бы не смог разрушить.Внутренне я вздрогнул, вспомнив, как освободил их.– Запойте их, – шептала Дел, – запойте, – она замолчала, прижав ладонь ко рту и прикусив кожу.Песня изменилась. Я уловил это изменение, хотя оно было совсем тонким и понял, что пожелание Дел будет выполнено. Я не удивился, когда каждый Кантеада, образующий круг, медленно наклонился, положил что-то на землю и снова выпрямился. Не выпуская свечи из рук. Не прекращая песни.На земле лежали камни. Круглые гладкие камни, покрытые руническими узорами, похожими на те, что я видел на стенах пещеры мастера песни. Камни охраны, как лежавшие на вершине холма. Как камень, который я отбросил ногой, открыв круг. Освободив локи.Что-то ударило меня в живот. Изнутри, не снаружи: я вдруг вспомнил день, когда Массоу и Киприана отказались заниматься. День, когда каждый из них объявил, что его больше не интересует танец мечей. Не интересует круг.Теперь они были пойманы в круг такой же как тот, из которого их освободили.– Дел, – сказал я, – а как же остальные? Как же Адара и дети? Они мертвы?Я заметил, как под мокрыми от пота волосами сошлись светлые брови.– Не знаю, – обеспокоенно ответила она. – Их тела живы, но в них локи. Они не могут друг без друга.– А нельзя выгнать локи? Ведь раньше у них не было тел.Дел медленно покачала головой.– Я просто не знаю.Я посмотрел на локи. Нет, я посмотрел на женщину и ее детей. Я знал, хотя сомнения и оставались, что жители Границы живы. Где-то глубоко внутри каждого из них, куда не могли добраться локи, жил твердый дух, который заставлял вдову и ее детей продолжить путешествие, невозможное без помощи мужчины.– Давай спросим, – предложил я, и мы пошли к мастеру песни. Он не стоял в линии круга, он не пел. Его делом было создать песню и передать ее остальным.– Мастер песни, – позвал я, – осталось еще одно дело. Имена, которые ты слышал от локи, это имена настоящих людей. Имена женщины и ее детей. Люди с этими именами достойны жизни.Гребешок задрожал и застыл.Песня ловушки связывает.– Да, – сказала Дел, – мы знаем. Но локи назвали свои настоящие имена и освободили эти. Сила рассеяна. Можно женщине и детям вернуть их собственные имена?Кантеада нахмурился.Я облизнул сухие губы.– Ты мастер песни, – сказал я. – Я не сомневаюсь, что ты можешь создать песню, которая освободит их.Он взглянул на нас с тревогой.Песня грез могущественна. Я посмотрел на знакомые лица, за которыми теперь скрывались локи.– Я думаю, риск того стоит.Он тоже посмотрел на жителей Границы, подумал и взмахнул изящными пальцами, показывая на вход в пещеру. Это был приказ, которому я не посмел перечить.– Баска, – позвал я, – пошли.Она уже бежала. 30 Гаррод стоял перед входом в тоннель, ведущий в пещеру мастера песни. Не скрывая любопытства, он растерянно проводил глазами прошмыгнувшую мимо Дел. Пропустив ее, Северянин повернулся ко мне.– Я слышал крики, – сказал он. – Крики и… пение.– Не сейчас, – отрезал я, отмахнувшись от него. Как и Дел я скользнул в тоннель и Гарроду пришлось последовать за мной.Тоннель был невероятно тесным. Ничего в жизни мне так не хотелось как избавиться от веса камня и снова вырваться на свободу, в пустыню, под Южное небо. Но в глубине души я понимал, что главное сейчас – спрятаться.В конце концов тоннель закончился и я оказался в пещере мастера песни. Меня снова ослепил яркий свет, который отражался от металла и стекла, играл на ярких коврах. Глядя на узоры на стенах, я никогда бы не сказал, что они нарисованы на грубом камне.– Дел… – начал я, но понял, что сказать больше нечего. Она сидела у стены съежившись, закутавшись в серо-голубое одеяло, и заглянув ей в лицо я увидел грязь, кровь и переживания. И страх.Гаррод его тоже заметил.– В чем дело? – резко спросил он. Но ответить ни Дел, ни я не успели, потому что Кантеада запели.Меня зашатало. Меня физически зашатало, заставив потянуться к стене. Я прижался к ней левым плечом, зацепился за неровности одеждой и рукоять меча звякнула о камень. Минуту я стоял так в шоке, потом опустился на колени.Не зная музыки, не интересуясь ею, я никогда не мог понять, что такое гармония. Услышав вырывающееся из горл Кантеада пение, я все понял. Их голоса смешивались, устремлялись вверх, сливались, рассыпались, связывая самые невероятные звуки, высокие и низкие, и всю гамму между ними, соединяя звуки, но делая это так тонко, что ухо улавливало разницу, а каждый звук отдельно узнать не могло.Аиды, это было потрясающе!А потом все изменилось. Это был уже не звук и даже не песня. Я услышал музыку воспоминаний, которые Кантеада яростно вырывали из души. Музыку, которая затекала во все трещины моей жизни и поднимала старательно забытые мною кошмары.Я забыл многое. Но теперь снова все вспомнил.– Мальчик лет шести, зеленоглазый, с каштановыми волосами лежит лицом вниз и рот его полон песка. Он старается не кричать, пока шукар опускает ему на спину плеть в наказание за святотатство: я сказал, что богов не существует. Ведь если бы они существовали, разве я был бы рабом?Тема вопроса заслуживала не меньшего наказания, чем само святотатство.– Теперь двенадцать, и снова избит. На этот раз отцом девушки, на которую мальчишка смотрел слишком долго и страстно. Девушка сама заигрывала с ним, а теперь клянется невинной и слезы катятся по ее лицу. Но сквозь слезы она улыбается.Сквозь кровь ему не до улыбок.– Теперь юноша лет пятнадцати. Он гораздо крупнее большинства мужчин, но постоянные насмешки и унижения заставляют его чувствовать себя совсем крошечным. Глядя на его руки и ноги, можно предположить, что он вырастет еще больше, а жизнь у Салсет обещает в дальнейшем заставить его почувствовать себя полным ничтожеством.Пока своим божеством он не делает ненависть.– Шестнадцать. Он стал мужчиной в глазах и хиортах женщин, у которых есть право использовать его как они используют шкуры зверей, чтобы мягче было спать. И именно в их хиортах, в их постелях, он узнает, что чего-то стоит. Он понимает, что может, хотя и ненадолго, быть не просто игрушкой в руках женщин.И именно в руках одной женщины, не похожей на других, он состряпал план спасения.План, который чуть не убил его.Песня по-прежнему связывала меня, но рука потянулась к лицу. Пальцы искали, нашли, ощупали неровные шрамы, прорезавшие щеку так глубоко, что на них не росла щетина. Песчаный тигр оставил мне глубокие отметки, но в придачу к ним он дал мне свободу. Хотя я украл его жизнь в медленной реке теплой, яркой крови.Не только его, но и моей.– Последнее воспоминание чулы, ставшего человеком. Он больше не безымянная вещь, он может назвать себя. Он – человек, который убил кошку, пожиравшую мужчин и детей Салсет, несмотря на магию шукара. Я совершил достойный поступок. Я заслужил соответствующее имя.Я заплатил почетную дань кошке, которая дала мне возможность спастись.Песчаные тигры, рожденные в Пендже, не принадлежат никому. Ни мужчине. Не женщине. Ни богу.Мои пальцы прижимались к шрамам и я почувствовал, как по щеке текут слезы.А Кантеада продолжали петь.
Совершенно выжатый, я всем своим весом навалился на стену. У меня не оставалось сил на самое простое движение, я не мог даже моргнуть. Поэтому я не стал открывать глаза, я еще сильнее зажмурился и попытался справиться с собой.Песня грез закончилась. Я слышал только хрупкую мелодию песни охраны, не подпускавшей к каньону гончих.Я взглянул на Дел. Она по-прежнему сидела закутавшись в одеяло, обернув им поплотнее плечи, чтобы не причинить себе вреда. Но шерстяная ткань помочь не могла, надеяться можно было только на глухоту, хотя я сомневался, что и ее было бы достаточно, чтобы скрыться от такой могущественной магии.Аиды, я ненавижу магию. Ей нельзя доверять.Я услышал шорох. Не там, где сидела Дел. Гаррод. Я совсем забыл о нем. Посмотрев на него, я понял, что он был пойман как и мы с Дел, а может ему пришлось еще тяжелее – он-то ничего не ожидал. Дел и я по крайней мере были хотя бы частично подготовлены. Говорящий с лошадьми ничего не знал.Как я, как Дел, он сидел скорчившись на полу пещеры мастера песни, но в отличие от нас он двигался, медленно наматывал на руку длинные светлые косы. Наматывал, закручивал, дергал, словно хотел вырвать волосы с корнем.Я вяло понял, что он действительно может остаться с голым черепом.Я пошевелился. Пополз. Добрался до Гаррода. Поймал его за запястье и удержал.– Не надо, – мягко сказал я.Губы раздвинулась. Он смотрел на меня светлыми, льдистыми глазами.– Что я сделал, – прошептал он. – Что я сделал в этом мире.– Не надо, – снова сказал я.– Что я сделал в этом мире!Я кивнул.– Я знаю. Ты думаешь, на мне меньше вины, чем на тебе? Я чище от крови, чем ты? – я отпустил его запястье и показал свою ладонь. – Пятен крови нет, – сказал я, – но я пролил ее больше, чем полагается человеку за жизнь.Он не отпускал косы, но уже не дергал их.– Говорящий с лошадьми, – прошептал он. – Я – Говорящий с лошадьми. Это настоящий дар, особая магия здесь, на Севере, а я был не лучше проститутки, которая продает себя всем, у кого хватает денег. Я шлюха, шлюха, занимающаяся кражей и обманом, готовая на все, лишь бы подзаработать, – его глаза сосредоточились на моем лице. – Я недостоин такого дара. Я опорочил его.Я слабо вздохнул.– Танцор меча, Говорящий с лошадьми… думаешь это имеет значение? Ни один из нас не безгрешен.Гаррод слепо смотрел на меня, затерявшись в своих мыслях, а потом резко встал, подошел к Дел и опустился перед ней на колени.– Я убивал только защищаясь. Я никогда не нападал первым. На моих руках нет крови невинных людей. Я не убил ни женщину, ни ребенка. Я забирал у Аджани одних лошадей и продавал ему других. Я брал у него краденные деньги, получал свою долю и считал себя умником. Но я – Говорящий с лошадьми. Не убийца. Не налетчик. Я не из банды Аджани.Его косы свисали до ковра. Он ждал ответа.Дел подняла на него взгляд.– Имеет значение, что я думаю?Гаррод склонил голову.Дел едва заметно улыбнулась.– Тебе это нужно так же, как и мне, – она очень мягко коснулась его головы. Не знаю, что еще она ему сказала, потому что Дел заговорила на Северном, но поднялся Гаррод успокоенным и быстро вышел из пещеры.Я все еще был слаб, слишком слаб, чтобы стоять. Как и предупреждали Кантеада, песня грез была болезненной, но не физически, а эмоционально, а такая боль переносится тяжелее всего, хотя мужчины редко сталкиваются с ней. Эмоции – мир женщин.Я сидел сгорбившись на ковре и смотрел на Дел. Собравшись с силами, мне удалось медленно добраться до нее и опереться спиной о стену. Сидеть рядом с ней в тишине, ничего не предлагая и не принимая. Достаточно просто быть вместе.Дел пошевелилась, приподняла край одеяла и протянула угол мне. Я взял и придвинулся к ней так, что мы соприкоснулись плечами и бедрами. В тишине мы делили неистовство наших песен и слова нам были не нужны.
Дел наклонила голову и опустила ее на мое плечо. Вес был незначительным, но доверие в движении огромным. Я понял, насколько она открылась мне и готов был идти навстречу.– Я думала, что будет Аджани. Думала, что снова увижу их смерти, – тихо сказала она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40