Он собирается время от времени возвещать нам, что происходит на корабле, должно произойти или не должно произойти. Без него судно просто остановилось бы. Пассажиры извелись бы от скуки. Каждый второй покончил бы жизнь самоубийством и порешил соседа, так что к концу плавания некому было бы сходить на берег. Видите, насколько все важно и серьезно. Я помышляю переместиться в первый класс и отобедать с капитаном.Уважаемый Док Уильямс, это вот насчет вашей «Повести и другой прозы», которой я просто упиваюсь. Насчет «Нежных кнопок» note 61 Note61
Дружба с Пикассо подвигла американскую писательницу Гертруду Стайн на творческое соревнование, результатом стала серия словесных «портретов» и, по существу, «кубистских» воплощений предметов, еды и помещений, опубликованных под названием «Нежные кнопки» (Tender Buttons, 1914).
и непристойности Джеймса Джойса note 62 Note62
Джойс Джеймс (1882 — 1941) — ирландский писатель, прославившийся романами «Улисс» (1922), «Портрет художника в юности» (1916), «Поминки по Фин-негану» (1939), книги рассказов «Дублинцы» и др.
. Читая вас, я одновременно осилил Кайзерлинга note 63 Note63
Кайзерлинг Герман, граф (1880 — 1940) — немецкий философ и писатель, автор книг «Творческое понимание», «Символические фигуры» (с главами об Иисусе), «Дневник путешественника» (об Индии и Китае). Миллер восторженно отзывался об «этом Викинге». В ответ на приглашение сестры Кайзерлинга баронессы фон Штернберг принять участие в сборнике, посвященном 60-летию философа, он посвятил ему эссе «Философ философствующий», где называет его «авантюристом духа», «быком Аписом, бодающимся со Святым Духом». Эссе вошло в книгу «Мудрость сердца» (1941).
— Графа Германа, «Америка освобожденная». Тоже нежная кнопка, а не книга. Граф Герман — философ, хочу, чтоб вы уяснили. Он в том смысле философ, что постоянно философствует. Есть и еще одно произведение, которым я наслаждаюсь между названными двумя, мое собственное. Чувствую, все мы говорим одно и то же: Америка — большая куча дерьма. Граф, тот уже видит ростки пробивающихся роз. Вы — только асфальт дорог! А я ничего не вижу, во всяком случае, вдали. Прошу помнить, где я сейчас нахожусь. Океан проникает прямо в мысли, от него невозможно избавиться. Его чересчур много, а воды и неба недостаточно. Вот почему матросы всегда подшофе. С утра и до ночи. Круглые сутки напролет. От избытка океана. Вуаля! А я-то хотел заняться на борту новой книгой. Как бы не так! Чтобы написать хоть строчку на борту корабля, нужно быть еще более одиноким и более обширным, чем сам океан.Что меня особенно изумило в вашей «Повести», это слова о Ван Гоге. «Когда Ван Гог осознал свет, то слепо начал сражаться, чтобы рисовать его и жить им. Но, разумеется, умер. Песком нельзя питаться — а мир не позволит съесть себя». Почти таким же языком я писал о Лоренсе note 64 Note64
Лоренс Даррелл, английский писатель, друг Генри Миллера и Анаис Нин.
. Знаете, эти рассуждения о том, кто что ест… Не думаю, чтобы в наши дни кто-нибудь понимал их. Во всяком случае, меня впечатлило еще кое-что: фрагменты у вас всегда больше целого. Ваша проза состоит из законченных поэм, а поэзия кажется отрывочной. Зато вы прекрасно выражаете чистое, незапятнанное стремление, отрыв от земли: вот взгляд спокойно фокусируется, и мы, ничего не зная, семимильными шагами дерзновенно рвемся в новые измерения, за каждым из которых — новый мир и вечная угроза совершенного успеха! Похоже, вы проникли в самую природу скелета, изведали структуральную гармонию противоречивого мира. Вы все время пишете о мясе, белой кромке мира, что никогда не усваивается до конца, вызывая отрыжку, дремоту и метеоризм. Не помню точно, на какой странице, но где-то там, в книге, речь об этом шла. Вы говорите диаметрально неверные вещи, и я отлично понимаю это, ибо всякий раз вы начинаете с белого листа и углубляетесь в самую суть. Ваши строчки упираются в тупик, словно пуля, которая прошивает мозг, но плющится о затылочную кость. Слова прожигают сознание, происходит взрыв, раздается глухой хлопок — и остановка. Праздничные фейерверки утомляют глаз, Версаль, где плещутся фонтаны и воркуют голубки, навевает скуку, но ваши книги не таковы. Кажется, вы ухватили сущность традиций благодаря изучению причудливых разломов. Энзимы вырываются на свободу, очищая поле для разложения.Конец письма Доку Вильямсу.
Особенность плавания на голландских судах в том, что на борту обязательно окажется лунатик. А сумасшедший голландец — это тебе не простой сумасшедший. У «нашего» психа настолько съехала крыша, что на днях он наставил синяков самому Консулу и теперь путешествует в особом трюме для арестованных. Примерно каждый час парень шлет капитану записки: «Сегодня утром мой завтрак был доставлен с опозданием… Требую сигару…» И т. д. и т. п. Глядя в маленький, зарешеченный иллюминатор, лунатик читает сводки погоды. Он курит дорогие сигары за счет правительства. И постоянно улыбается — отчасти из-за своего происхождения, отчасти потому что безумен. На борту полно несумасшедших голландцев, и они тоже все время скалятся. А чего им еще делать? Плотины прочны, тюльпаны посажены. Ergo note 65 Note65
Итак, следовательно (лат.).
, улыбайся! И не забудь, когда садишься завтракать, первым долгом сделай себе бутерброд с сыром и тмином. Прояви заботу о своем желудке! Нужно сказать, красноватые семечки голландского тмина легко усваиваются организмом. Если бросить их в кружку с пивом «Хайнекен», напиток превратится в кислоту. Возникает отрыжка, при которой высвобождаются газы, заключенные прежде в толстой кишке. Писсуары тут сплошь оборудованы бронзовыми поручнями, что натираются до блеска к десяти утра, когда капитан делает свой обычный обход. Сразу после этого наступает время чистить картошку. И еще ровно в десять принимается играть струнный оркестр в сопровождении фортепиано. Голландская музыка: ни тебе небес, ни воды, сплошной океан от начала до конца. Ее можно употреблять в качестве легкого слабительного. Первая пьеска, что мы слышим, именуется «Всегда иль никогда»; с таким названием любое утро приобретает необходимый налет духовности. Помни: сначала сырный бутерброд, затем медные поручни, а после «Всегда-лабуда». Следом звучит вальс «Голубой Дунай». Вкус голландцев интернационален — другими словами, строго нейтрален. И они очень много улыбаются…Просто ужас, как много на корабле книг. Спасу нет. Будто бы колония муравьев переселилась на палубу, и каждый притащил с собой достаточно припасов, чтобы пережить кругосветный вояж. Если ты не догадался захватить чтиво, то Мисс Пфайфер, библиотекарша Голландско-Американской Линии, легко исправит это недоразумение. От книг некуда деваться. Читают все, даже псих за решеткой. Никто не разговаривает. Похоже, людям боязно остаться в обществе себе подобных. На борту есть парочка разумных с виду личностей, с которыми я был бы не прочь перекинуться словцом, но и те слишком пугливы. Заметив, что к тебе приближаются, ты должен учтиво растянуть губы и произнести: «Здравствуйте!» Будь уверен: тебя тут же оставят в покое. И так целый день напролет, стоит кому-нибудь пройти мимо: «здрасте, здрасте, здрасте…» Двадцать, тридцать, сорок раз кряду. Вежливость и обходительность — лучший способ держать ближнего своего на расстоянии. Его это парализует. Шах и мат, голубчик! А точнее, пат, безвыходная ситуация.Интересное наблюдение: просыпаясь по утрам, я забываю, что плыву на «Виндаме». Всякий раз воображаю себя на борту «Шамплейна». Увиденные полгода назад лица не стираются из памяти в отличие от тех, что мелькают перед глазами каждый день! Ну и правильно, ведь то были приятные, веселые попутчики. По большей части, разумеется, французы. Они неустанно смеялись, танцевали, подтрунивали друг над дружкой. На столиках не было цветов, зато не переводилось хорошее вино. Здесь же самый дешевый алкоголь обходится в полдоллара за маленькую бутылочку, что по американским меркам составляет одну пинту. Голландцы не употребляют горячительного за едой. И лишь после разрешают себе кружку пива, так мне объяснили.А сейчас, Джои, позволь рассказать тебе об американских лицах на корабле, и почему США уже скоро будет не отличить от Нидерландов, с букетами в каютах и коровой в трюме, откормленной такой, с тяжелым выменем, набрякшим от жирных сливок. Легче всего изучать среднего американца на примере молодых людей, которые этим летом путешествовали по Европе. Большинство из них, подобно немцам, коротко острижены, однако сперва — прошу помнить — дезинфицированы и надушены одеколоном. Главное для них — как можно дольше проваляться на пляже, дабы приобрести цвет кожи заядлого туриста. Хочешь стать таким же — не забудь костюм из твида и ботинки на каучуковой подошве; по возможности таскай с собой трубку. Губы должны быть плотно поджаты, глаза холодны и бесцветны, а лицо пусть застынет, как хороший портланд-цемент. Время от времени скупая (а лучше вымученная) улыбка может еле заметно приподнять кончики губ, но не более. Постоянно делай вид, будто бы твой ум занимают чрезвычайно серьезные вопросы: жребий рода человеческого, стоимость пшеницы, новые расценки на океанские перевозки. Глубокомысленно взирай на морские дали, иногда презрительно оглядывайся вокруг и непременно крути большими пальцами. Когда к тебе приближаются с явным намерением поболтать (и если вдруг тебе наскучила собственная ледяная чопорность), нужно резко вскочить с места, выбросить вперед правую руку и выпалить: «Меня зовут так-то и так-то… А вас??» И лишь после описанного ритуала все пойдет как по маслу. Даже не пытайся начать без этого подпрыгивания и конвульсий — спусковой механизм не сработает, и ты, чего доброго, скажешь неверные слова не тому собеседнику, и мир погибнет в катаклизмах…Я понял, почему столь восхитительно трудно писать книги в Америке: она похожа на океан. Ее слишком много. Ты перестаешь видеть небо и воду. Один сплошной океан. Плывешь себе по воле бесконечных волн десять, двенадцать дней. Люди приходят и уходят. Судовая компания распланировала твою жизнь по минутам. Все расписано, урегулировано до отвращения. В конце концов тобой овладевает чувство хаоса. Словно находишься посреди стада, охваченного стихийным бегством. Никто не знает, куда его несет нелегкая, но жмется ближе к соседу — так надежнее, спокойнее. Попробуй кто-нибудь остановиться, не следовать за всеми! Страшно подумать, какие бедствия случились бы. К счастью, на борту есть оркестр. При первых же признаках неорганизованного поведения раздается громкая музыка, пассажиры принимаются кружить друг друга в танце, и ты получаешь расчудесный конфитюр, как зовется джем в голландском меню, вторая строчка снизу, между хлебом и маслом. Доплачивать за бутерброды не надо. Они дармовые, как музыка. Или океан, который при всем желании не вытеснить из головы.И вот мы выходим на Северный Полярный круг, будто в доказательство того, что кратчайшее расстояние между двумя точками — кривая. В воздухе промозгло, на волнах полно белых барашков. Со стороны Северного Ледовитого океана дует пассат.Ненадолго прерываюсь, пока оркестрик сыграет «Парад Кайзера» в ритме dreivierteltakt note 66 Note66
три четверти (нем.).
. Только что закончилась мазурка «Полярная звезда». В паузах скрипач квохчет курицей, должно быть, откладывает кое-что к следующему круизу. В четыре пополудни к нам из туристического класса спустится джаз-бэнд. Лично я предпочитаю голландцев. В их музыке хотя бы есть овцы, заливные луга, журчащие ручейки, столы, ломящиеся от ветчины и джема. И пусть все это немного попахивает: лучше притерпеться к душку, чем слушать, как воет и каплет на нервы команда бравых студентов из Гарварда. В конце концов струнный оркестрик очень даже сюрреалистичен. Стоит налаженной системе на миг сбиться с ритма, музыканты заводят свой Вальс Венского Шницеля, составленный из увядших цветов со вчерашнего столика, тминных семечек, безвкусного голландского сыра и вставной челюсти виолончелиста, которая, к слову, крепится на проволочках, будто у театральной марионетки. Если этот симпатяга желает одарить вас улыбкой, то вначале, как бы предупреждая заранее, скалит зубы и уж потом постепенно распахивает весь рот, предъявляя взгляду обложенный язык, миндалины и верхнее небо. Другое дело — джазисты. Да что они знают о тминных семечках, журчащих овечках, увядших цветах и вставных зубах! Барабанщик лупит по ударным железными щетками — они похожи на обычные щетки, только изрядно ощипанные. У музыки нет направления: она просто выдавливается наружу подобно зубной пасте. Даже ноты не требуются. Лишь тюбик и металлическая щетка.Как я уже говорил, нынче довольно промозгло. Именно сегодня капитану взбрело в голову заставить команду надраивать оснастку. И вот уже матросы снуют повсюду с ведрами и мокрыми тряпками. Как же, приказ капитана. Сам-то, подлец, сидит на кормовой палубе, беседует со светскими дамами из первого класса и поглядывает в свой театральный бинокль. На руках — теплые белые перчатки. А матросы, бедолаги, выплясывают хорнпайп note 67 Note67
английский матросский танец.
от холода. Их голые ладони похожи на вареные бифштексы. Зато судно становится все белоснежнее и белоснежнее. К чему это? Кому это нужно? Произвести впечатление? На кого? По-моему, оснастка и прежде сияла чистотой. Куда уж, черт побери, чище? Или мы ожидаем с визитом какого-нибудь важного альбатроса? А может, это часть суровой морской дисциплины, что делает из новобранцев закаленных мужчин, дабы те не дрочили друг друга по трюмам? Не исключено. Но сколько здесь тоски и тщеты! Думаю, корень зла в том, что заняться-то нечем. А когда нет настоящей работы, приходится мыть, выскабливать, драить палубу добела и еще белее. На сем лживом, гнилом основании зиждется оплот порядочности и трезвости. Сделаем судно белоснежным! Плевать, что завтра оно снова запачкается. Чистый корабль — хорошо плавающий корабль. Океанская логика!Один занятный чудик на борту — оперный певец из Армении, что делит со мной каюту. Каждое утро он осведомляется по-французски: «Какой сегодня день?» И если я говорю: «Вторник», он отзывается: «Хорошо. Значит, завтра воскресенье». Еще каждое утро он интересуется, опять же по-французски, сколько дней осталось до конца путешествия. И если я отвечаю: «Пять», он кивает: «Хорошо. Значит, завтра будем на месте». Оставаясь в одиночестве, он распаковывает и запаковывает свои чемоданы, перекладывая их содержимое из одного саквояжа в другой. Затем проверяет ключи, открывая и закрывая каждый замочек по очереди. Затем готовится побриться. Когда ни посмотри, он вечно готовится побриться. Видишь ли, у армян борода отрастает очень быстро. Любому встречному-поперечному мой сосед задает один и тот же вопрос: «Vous parlez francais, Madame ou Monsieur?» note 68 Note68
Говорите ли вы по-французски, мадам или мосье? (искаж. фр.)
Даже к матросу-голландцу пристал: «Vous parlez francais, Monsieur?» Поверишь ли, ему действительно интересно. Соль шутки в том, что сам-то горе-полиглот ни слова не петрит по-французски, зато обожает слушать, как изъясняются другие. Вскоре мы все научились этой фразе: «Vous parlez francais, Monsieur?» Да ладно, «фее ф порятке», как выражаются голландцы. На завтрак нынче селедка маатьес. На обед — фрикадельки. Никакого вина. Никакого шампанского. Вообще без крепких напитков. Только пиво «Хайнекен», самый светлый и пенистый сорт. Напоминает прокисшие взбитые сливки.Как бы там ни было, мачты судна уже отмыты, плевательницы прочищены, на столиках постелены свежие коричневые скатерти. Вечером смотрим «Проживем эту ночь!» с Лилиан Харвей. Честное слово, будь у меня выбор, я скорее пошел бы на порнографию sans suite. « Vous parlez francais, Monsieur?»
Четверг, на борту «Виндама». Все утро беседовал с герром Шпеком из Роттердама, он тоже плывет третьим классом. Разговор лишний раз напомнил мне о трудностях межнационального общения. Герр Шпек прибыл из Роттердама двадцать лет тому назад и устроился в компанию «Фишер Боди», не то мастером, не то старшим рабочим. Каждый день мой попутчик просто обязан узнавать нечто новое, чтобы понять наконец, что такое мир. Стоит бедняге присесть на минутку и призадуматься, он боится, что потеряет рассудок, поэтому со страху кидается играть в карты или болтать с женой, которая по-своему больше похожа на американку, иными словами, более романтиш. Мы стояли у поручней и глядели на волны, когда герр Шпек сообщил мне, что долго изучал цвет океанской воды, почему она такая зеленая, и вот наконец пришел к выводу: все из-за мусора, который кидают за борт, и грязи, сливаемой туда же после мытья посуды. Вот что, по его мнению, делает воду жирной и соответственно зеленой на вид. Это как болезнь, при которой нечистая жидкость поднимается у вас типа из желудка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
Дружба с Пикассо подвигла американскую писательницу Гертруду Стайн на творческое соревнование, результатом стала серия словесных «портретов» и, по существу, «кубистских» воплощений предметов, еды и помещений, опубликованных под названием «Нежные кнопки» (Tender Buttons, 1914).
и непристойности Джеймса Джойса note 62 Note62
Джойс Джеймс (1882 — 1941) — ирландский писатель, прославившийся романами «Улисс» (1922), «Портрет художника в юности» (1916), «Поминки по Фин-негану» (1939), книги рассказов «Дублинцы» и др.
. Читая вас, я одновременно осилил Кайзерлинга note 63 Note63
Кайзерлинг Герман, граф (1880 — 1940) — немецкий философ и писатель, автор книг «Творческое понимание», «Символические фигуры» (с главами об Иисусе), «Дневник путешественника» (об Индии и Китае). Миллер восторженно отзывался об «этом Викинге». В ответ на приглашение сестры Кайзерлинга баронессы фон Штернберг принять участие в сборнике, посвященном 60-летию философа, он посвятил ему эссе «Философ философствующий», где называет его «авантюристом духа», «быком Аписом, бодающимся со Святым Духом». Эссе вошло в книгу «Мудрость сердца» (1941).
— Графа Германа, «Америка освобожденная». Тоже нежная кнопка, а не книга. Граф Герман — философ, хочу, чтоб вы уяснили. Он в том смысле философ, что постоянно философствует. Есть и еще одно произведение, которым я наслаждаюсь между названными двумя, мое собственное. Чувствую, все мы говорим одно и то же: Америка — большая куча дерьма. Граф, тот уже видит ростки пробивающихся роз. Вы — только асфальт дорог! А я ничего не вижу, во всяком случае, вдали. Прошу помнить, где я сейчас нахожусь. Океан проникает прямо в мысли, от него невозможно избавиться. Его чересчур много, а воды и неба недостаточно. Вот почему матросы всегда подшофе. С утра и до ночи. Круглые сутки напролет. От избытка океана. Вуаля! А я-то хотел заняться на борту новой книгой. Как бы не так! Чтобы написать хоть строчку на борту корабля, нужно быть еще более одиноким и более обширным, чем сам океан.Что меня особенно изумило в вашей «Повести», это слова о Ван Гоге. «Когда Ван Гог осознал свет, то слепо начал сражаться, чтобы рисовать его и жить им. Но, разумеется, умер. Песком нельзя питаться — а мир не позволит съесть себя». Почти таким же языком я писал о Лоренсе note 64 Note64
Лоренс Даррелл, английский писатель, друг Генри Миллера и Анаис Нин.
. Знаете, эти рассуждения о том, кто что ест… Не думаю, чтобы в наши дни кто-нибудь понимал их. Во всяком случае, меня впечатлило еще кое-что: фрагменты у вас всегда больше целого. Ваша проза состоит из законченных поэм, а поэзия кажется отрывочной. Зато вы прекрасно выражаете чистое, незапятнанное стремление, отрыв от земли: вот взгляд спокойно фокусируется, и мы, ничего не зная, семимильными шагами дерзновенно рвемся в новые измерения, за каждым из которых — новый мир и вечная угроза совершенного успеха! Похоже, вы проникли в самую природу скелета, изведали структуральную гармонию противоречивого мира. Вы все время пишете о мясе, белой кромке мира, что никогда не усваивается до конца, вызывая отрыжку, дремоту и метеоризм. Не помню точно, на какой странице, но где-то там, в книге, речь об этом шла. Вы говорите диаметрально неверные вещи, и я отлично понимаю это, ибо всякий раз вы начинаете с белого листа и углубляетесь в самую суть. Ваши строчки упираются в тупик, словно пуля, которая прошивает мозг, но плющится о затылочную кость. Слова прожигают сознание, происходит взрыв, раздается глухой хлопок — и остановка. Праздничные фейерверки утомляют глаз, Версаль, где плещутся фонтаны и воркуют голубки, навевает скуку, но ваши книги не таковы. Кажется, вы ухватили сущность традиций благодаря изучению причудливых разломов. Энзимы вырываются на свободу, очищая поле для разложения.Конец письма Доку Вильямсу.
Особенность плавания на голландских судах в том, что на борту обязательно окажется лунатик. А сумасшедший голландец — это тебе не простой сумасшедший. У «нашего» психа настолько съехала крыша, что на днях он наставил синяков самому Консулу и теперь путешествует в особом трюме для арестованных. Примерно каждый час парень шлет капитану записки: «Сегодня утром мой завтрак был доставлен с опозданием… Требую сигару…» И т. д. и т. п. Глядя в маленький, зарешеченный иллюминатор, лунатик читает сводки погоды. Он курит дорогие сигары за счет правительства. И постоянно улыбается — отчасти из-за своего происхождения, отчасти потому что безумен. На борту полно несумасшедших голландцев, и они тоже все время скалятся. А чего им еще делать? Плотины прочны, тюльпаны посажены. Ergo note 65 Note65
Итак, следовательно (лат.).
, улыбайся! И не забудь, когда садишься завтракать, первым долгом сделай себе бутерброд с сыром и тмином. Прояви заботу о своем желудке! Нужно сказать, красноватые семечки голландского тмина легко усваиваются организмом. Если бросить их в кружку с пивом «Хайнекен», напиток превратится в кислоту. Возникает отрыжка, при которой высвобождаются газы, заключенные прежде в толстой кишке. Писсуары тут сплошь оборудованы бронзовыми поручнями, что натираются до блеска к десяти утра, когда капитан делает свой обычный обход. Сразу после этого наступает время чистить картошку. И еще ровно в десять принимается играть струнный оркестр в сопровождении фортепиано. Голландская музыка: ни тебе небес, ни воды, сплошной океан от начала до конца. Ее можно употреблять в качестве легкого слабительного. Первая пьеска, что мы слышим, именуется «Всегда иль никогда»; с таким названием любое утро приобретает необходимый налет духовности. Помни: сначала сырный бутерброд, затем медные поручни, а после «Всегда-лабуда». Следом звучит вальс «Голубой Дунай». Вкус голландцев интернационален — другими словами, строго нейтрален. И они очень много улыбаются…Просто ужас, как много на корабле книг. Спасу нет. Будто бы колония муравьев переселилась на палубу, и каждый притащил с собой достаточно припасов, чтобы пережить кругосветный вояж. Если ты не догадался захватить чтиво, то Мисс Пфайфер, библиотекарша Голландско-Американской Линии, легко исправит это недоразумение. От книг некуда деваться. Читают все, даже псих за решеткой. Никто не разговаривает. Похоже, людям боязно остаться в обществе себе подобных. На борту есть парочка разумных с виду личностей, с которыми я был бы не прочь перекинуться словцом, но и те слишком пугливы. Заметив, что к тебе приближаются, ты должен учтиво растянуть губы и произнести: «Здравствуйте!» Будь уверен: тебя тут же оставят в покое. И так целый день напролет, стоит кому-нибудь пройти мимо: «здрасте, здрасте, здрасте…» Двадцать, тридцать, сорок раз кряду. Вежливость и обходительность — лучший способ держать ближнего своего на расстоянии. Его это парализует. Шах и мат, голубчик! А точнее, пат, безвыходная ситуация.Интересное наблюдение: просыпаясь по утрам, я забываю, что плыву на «Виндаме». Всякий раз воображаю себя на борту «Шамплейна». Увиденные полгода назад лица не стираются из памяти в отличие от тех, что мелькают перед глазами каждый день! Ну и правильно, ведь то были приятные, веселые попутчики. По большей части, разумеется, французы. Они неустанно смеялись, танцевали, подтрунивали друг над дружкой. На столиках не было цветов, зато не переводилось хорошее вино. Здесь же самый дешевый алкоголь обходится в полдоллара за маленькую бутылочку, что по американским меркам составляет одну пинту. Голландцы не употребляют горячительного за едой. И лишь после разрешают себе кружку пива, так мне объяснили.А сейчас, Джои, позволь рассказать тебе об американских лицах на корабле, и почему США уже скоро будет не отличить от Нидерландов, с букетами в каютах и коровой в трюме, откормленной такой, с тяжелым выменем, набрякшим от жирных сливок. Легче всего изучать среднего американца на примере молодых людей, которые этим летом путешествовали по Европе. Большинство из них, подобно немцам, коротко острижены, однако сперва — прошу помнить — дезинфицированы и надушены одеколоном. Главное для них — как можно дольше проваляться на пляже, дабы приобрести цвет кожи заядлого туриста. Хочешь стать таким же — не забудь костюм из твида и ботинки на каучуковой подошве; по возможности таскай с собой трубку. Губы должны быть плотно поджаты, глаза холодны и бесцветны, а лицо пусть застынет, как хороший портланд-цемент. Время от времени скупая (а лучше вымученная) улыбка может еле заметно приподнять кончики губ, но не более. Постоянно делай вид, будто бы твой ум занимают чрезвычайно серьезные вопросы: жребий рода человеческого, стоимость пшеницы, новые расценки на океанские перевозки. Глубокомысленно взирай на морские дали, иногда презрительно оглядывайся вокруг и непременно крути большими пальцами. Когда к тебе приближаются с явным намерением поболтать (и если вдруг тебе наскучила собственная ледяная чопорность), нужно резко вскочить с места, выбросить вперед правую руку и выпалить: «Меня зовут так-то и так-то… А вас??» И лишь после описанного ритуала все пойдет как по маслу. Даже не пытайся начать без этого подпрыгивания и конвульсий — спусковой механизм не сработает, и ты, чего доброго, скажешь неверные слова не тому собеседнику, и мир погибнет в катаклизмах…Я понял, почему столь восхитительно трудно писать книги в Америке: она похожа на океан. Ее слишком много. Ты перестаешь видеть небо и воду. Один сплошной океан. Плывешь себе по воле бесконечных волн десять, двенадцать дней. Люди приходят и уходят. Судовая компания распланировала твою жизнь по минутам. Все расписано, урегулировано до отвращения. В конце концов тобой овладевает чувство хаоса. Словно находишься посреди стада, охваченного стихийным бегством. Никто не знает, куда его несет нелегкая, но жмется ближе к соседу — так надежнее, спокойнее. Попробуй кто-нибудь остановиться, не следовать за всеми! Страшно подумать, какие бедствия случились бы. К счастью, на борту есть оркестр. При первых же признаках неорганизованного поведения раздается громкая музыка, пассажиры принимаются кружить друг друга в танце, и ты получаешь расчудесный конфитюр, как зовется джем в голландском меню, вторая строчка снизу, между хлебом и маслом. Доплачивать за бутерброды не надо. Они дармовые, как музыка. Или океан, который при всем желании не вытеснить из головы.И вот мы выходим на Северный Полярный круг, будто в доказательство того, что кратчайшее расстояние между двумя точками — кривая. В воздухе промозгло, на волнах полно белых барашков. Со стороны Северного Ледовитого океана дует пассат.Ненадолго прерываюсь, пока оркестрик сыграет «Парад Кайзера» в ритме dreivierteltakt note 66 Note66
три четверти (нем.).
. Только что закончилась мазурка «Полярная звезда». В паузах скрипач квохчет курицей, должно быть, откладывает кое-что к следующему круизу. В четыре пополудни к нам из туристического класса спустится джаз-бэнд. Лично я предпочитаю голландцев. В их музыке хотя бы есть овцы, заливные луга, журчащие ручейки, столы, ломящиеся от ветчины и джема. И пусть все это немного попахивает: лучше притерпеться к душку, чем слушать, как воет и каплет на нервы команда бравых студентов из Гарварда. В конце концов струнный оркестрик очень даже сюрреалистичен. Стоит налаженной системе на миг сбиться с ритма, музыканты заводят свой Вальс Венского Шницеля, составленный из увядших цветов со вчерашнего столика, тминных семечек, безвкусного голландского сыра и вставной челюсти виолончелиста, которая, к слову, крепится на проволочках, будто у театральной марионетки. Если этот симпатяга желает одарить вас улыбкой, то вначале, как бы предупреждая заранее, скалит зубы и уж потом постепенно распахивает весь рот, предъявляя взгляду обложенный язык, миндалины и верхнее небо. Другое дело — джазисты. Да что они знают о тминных семечках, журчащих овечках, увядших цветах и вставных зубах! Барабанщик лупит по ударным железными щетками — они похожи на обычные щетки, только изрядно ощипанные. У музыки нет направления: она просто выдавливается наружу подобно зубной пасте. Даже ноты не требуются. Лишь тюбик и металлическая щетка.Как я уже говорил, нынче довольно промозгло. Именно сегодня капитану взбрело в голову заставить команду надраивать оснастку. И вот уже матросы снуют повсюду с ведрами и мокрыми тряпками. Как же, приказ капитана. Сам-то, подлец, сидит на кормовой палубе, беседует со светскими дамами из первого класса и поглядывает в свой театральный бинокль. На руках — теплые белые перчатки. А матросы, бедолаги, выплясывают хорнпайп note 67 Note67
английский матросский танец.
от холода. Их голые ладони похожи на вареные бифштексы. Зато судно становится все белоснежнее и белоснежнее. К чему это? Кому это нужно? Произвести впечатление? На кого? По-моему, оснастка и прежде сияла чистотой. Куда уж, черт побери, чище? Или мы ожидаем с визитом какого-нибудь важного альбатроса? А может, это часть суровой морской дисциплины, что делает из новобранцев закаленных мужчин, дабы те не дрочили друг друга по трюмам? Не исключено. Но сколько здесь тоски и тщеты! Думаю, корень зла в том, что заняться-то нечем. А когда нет настоящей работы, приходится мыть, выскабливать, драить палубу добела и еще белее. На сем лживом, гнилом основании зиждется оплот порядочности и трезвости. Сделаем судно белоснежным! Плевать, что завтра оно снова запачкается. Чистый корабль — хорошо плавающий корабль. Океанская логика!Один занятный чудик на борту — оперный певец из Армении, что делит со мной каюту. Каждое утро он осведомляется по-французски: «Какой сегодня день?» И если я говорю: «Вторник», он отзывается: «Хорошо. Значит, завтра воскресенье». Еще каждое утро он интересуется, опять же по-французски, сколько дней осталось до конца путешествия. И если я отвечаю: «Пять», он кивает: «Хорошо. Значит, завтра будем на месте». Оставаясь в одиночестве, он распаковывает и запаковывает свои чемоданы, перекладывая их содержимое из одного саквояжа в другой. Затем проверяет ключи, открывая и закрывая каждый замочек по очереди. Затем готовится побриться. Когда ни посмотри, он вечно готовится побриться. Видишь ли, у армян борода отрастает очень быстро. Любому встречному-поперечному мой сосед задает один и тот же вопрос: «Vous parlez francais, Madame ou Monsieur?» note 68 Note68
Говорите ли вы по-французски, мадам или мосье? (искаж. фр.)
Даже к матросу-голландцу пристал: «Vous parlez francais, Monsieur?» Поверишь ли, ему действительно интересно. Соль шутки в том, что сам-то горе-полиглот ни слова не петрит по-французски, зато обожает слушать, как изъясняются другие. Вскоре мы все научились этой фразе: «Vous parlez francais, Monsieur?» Да ладно, «фее ф порятке», как выражаются голландцы. На завтрак нынче селедка маатьес. На обед — фрикадельки. Никакого вина. Никакого шампанского. Вообще без крепких напитков. Только пиво «Хайнекен», самый светлый и пенистый сорт. Напоминает прокисшие взбитые сливки.Как бы там ни было, мачты судна уже отмыты, плевательницы прочищены, на столиках постелены свежие коричневые скатерти. Вечером смотрим «Проживем эту ночь!» с Лилиан Харвей. Честное слово, будь у меня выбор, я скорее пошел бы на порнографию sans suite. « Vous parlez francais, Monsieur?»
Четверг, на борту «Виндама». Все утро беседовал с герром Шпеком из Роттердама, он тоже плывет третьим классом. Разговор лишний раз напомнил мне о трудностях межнационального общения. Герр Шпек прибыл из Роттердама двадцать лет тому назад и устроился в компанию «Фишер Боди», не то мастером, не то старшим рабочим. Каждый день мой попутчик просто обязан узнавать нечто новое, чтобы понять наконец, что такое мир. Стоит бедняге присесть на минутку и призадуматься, он боится, что потеряет рассудок, поэтому со страху кидается играть в карты или болтать с женой, которая по-своему больше похожа на американку, иными словами, более романтиш. Мы стояли у поручней и глядели на волны, когда герр Шпек сообщил мне, что долго изучал цвет океанской воды, почему она такая зеленая, и вот наконец пришел к выводу: все из-за мусора, который кидают за борт, и грязи, сливаемой туда же после мытья посуды. Вот что, по его мнению, делает воду жирной и соответственно зеленой на вид. Это как болезнь, при которой нечистая жидкость поднимается у вас типа из желудка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11