То, что снизу казалось Айгерским Пташкам наиболее отчаянно-смелым, на самом деле было значительно проще, чем медленное, утомительное продвижение по снежникам. Начинался вечер, и они не стали тратить время и выбирать веревку Андерля.
Спустя многие месяцы ее можно было видеть там, сгнившей наполовину.
Оставалось пройти еще один снежник, и они окажутся прямо над окошками станции. И вновь начался мучительный цикл. Теперь, когда солнце садилось, стало еще холоднее. Джонатан сжал зубы и отключил рассудок. Он рубил ступень за ступенью, и каждый удар ледоруба отдавался прямо в затылок. Хрясь. Шаг вниз. Наклон вперед. Хрясь. И дикая дрожь, пока подтягиваются остальные. Минуты тянулись мучительно долго, а часы... часы были уже за пределами человеческих представлений о времени.
Время текло мучительно медленно и для Бена. Действие принесло бы хоть какое-то облегчение, но он сдерживал свой порыв - окончательной уверенности в том, каким путем они спускаются, еще не было. Когда он увидел, как последний из них спустился на стременах с утеса и вышел на крайний, относительно неширокий снежник, он оторвался от телескопа.
- Так,- спокойно сказал он. - Пошли.
Спасательная команда направилась в железнодорожное депо, обогнув отель на значительном расстоянии, чтобы не вызвать интереса у репортеров и зевак. Однако некоторые газетчики были оповещены руководством железной дороги, заинтересованным в хороших отношениях с прессой, и ждали на платформе. Бен уже устал разбираться с ними, поэтому даже не возражал, чтобы они поехали с отрядом, но чрезвычайно ясно дал понять, что именно произойдет с первым, кто начнет путаться под ногами.
Несмотря на предварительную договоренность, еще некоторое время пришлось потратить на то, чтобы убедить швейцарских чиновников, что специальный поезд будет действительно оплачен клубами, организовавшими восхождение. Наконец они двинулись. Молодежь тихо сидела рядком в тряском вагоне, медленно въезжавшем в черный тоннель. Через тридцать минут они были на месте.
Звяканье "слесарни" и стук ботинок эхом разносились по искусственно освещенному тоннелю, когда группа шла с платформы Айгервандской станции по наклонной поперечной галерее, выходящей на окошки. Настроение у группы было такое, что даже репортеры перестали задавать глупые вопросы и вызвались нести запасные мотки веревки.
Без лишних слов группа приступила к работе. Деревянные перегородки в конце галереи были выворочены ледорубами (представитель администрации дороги не преминул напомнить Бену, что и за это придется заплатить), и первый молодой альпинист вылез на склон, чтобы вбить систему страховочных крюков. Встретивший их поток морозного воздуха несколько усмирил их рвение. Они представили себе, как же холод должен высасывать силы из тех, кто сейчас наверху.
Бен отдал бы что угодно, лишь бы самому повести группу спасателей, но опыт подсказывал ему, что эти молодые люди, у которых целы все пальцы на ногах и которые полны юной энергии, сделают дело лучше, чем он. И все же ему приходилось подавлять в себе желание постоянно лезть с советами - ему казалось, что они все делают чуточку неверно.
Когда разведчик осмотрел местность, он заполз обратно в галерею. Доклад его воодушевления не прибавил. Скала была прочно покрыта льдом в полдюйма толщиной - ледового крюка такой лед не выдержит, а все трещины, подходящие для крюка скального, под ним не видны. Придется сбивать лед ледорубами в каждом месте, где будет вбит крюк.
Но самое неприятное заключалось в том, что отряд не сможет подняться вверх, к штурмовой группе, выше чем на десять метров. Дальше начинался непроходимый нависающий склон. Скорей всего, подготовленный человек мог бы продвинуться футов на сто вправо или влево от окошка, но только не наверх.
Делая свой доклад, разведчик постоянно прихлопывал ладонями по коленям, чтобы восстановить кровообращение. Он был на скале всего двадцать минут, но от холода его пальцы занемели. С заходом солнца в самой галерее стало заметно холоднее. Этой ночью будет побит рекорд холода.
Установив систему страховки сразу за окошком, они стали ждать. Вероятность того, что альпинисты смогут спуститься на веревке прямо над окном, была крайне мала. Даже если предположить, что сам по себе спуск получится, сверху было никак не определить, где именно находится окошко. Сверху выступ, значит, первый спустившийся будет болтаться в нескольких ярдах от скалы. Им придется дюйм за дюймом приблизиться к нему, каким-то образом передать ему веревку и втащить его в окошко. Как только веревку удастся закрепить внизу, достать остальных будет легче... если у них хватит сил спуститься... если у них хватит веревки, чтобы перебраться через выступ... если холод не лишил их рассудка... если веревку не заклинит... если страховка сверху достаточно надежна.
Через каждые несколько минут один из спасателей выходил на скалу и кричал так называемым йодлем - вибрирующим тирольским кличем. Но ответа не было. Бен ходил по галерее взад-вперед, а репортеры благоразумно прижимались к стенам, пропуская его. Как-то, на обратном пути к окошку, он выругался и сам полез на склон, не подвязавшись веревкой, держась за крюк одной рукой и подавшись вперед со свойственной ему когда-то отчаянной лихостью.
- Давай, Джон! - крикнул он вверх. - Кончай мозолить задницу об эту горку!
Ответа не было.
Но нечто другое показалось Бену необычайно странным. Эхо. Потрясающе громкое эхо. На Айгере не было ветра. Стояла небывалая тишина. И молчаливым зловещим призраком опускался холод. Он вслушивался в эту жуткую тишину, которая лишь иногда нарушалась грохотом случайного обломка скалы, катящегося по склону.
Когда Бен забрался через окошко обратно в галерею, он съехал спиной по стене и сел на корточки среди ожидающих спасателей, поглаживая колени, пока не унялась дрожь, и нализывая ладонь в том месте, где кожа сошла от соприкосновения со стальным крюком.
Кто-то разжег переносную плитку, и началась раздача неизбежного, но живительного чая.
Дневной свет в конце галереи переходил из голубого в темно-синий. Холодало.
Один молодой человек в устье тоннеля крикнул йодлем, подождал и издал еще одну трель.
И сверху послышался ответный крик!
В галерее поднялся возбужденный ропот, потом все затихли, когда молодой альпинист вновь зайодлировал. И вновь получил совершенно отчетливый ответ. Один из репортеров посмотрел на часы и что-то зачиркал в блокноте. В это время Бен вышел на выступ окошка с теми тремя, которых он отобрал для встречи штурмовой группы. Снова крикнули и снова получили ответ. В безветренной тишине невозможно было сказать, с какого расстояния кричали. Йодлист постарался еще раз, и голос Андерля с невероятной отчетливостью отозвался:
- Что тут у вас, конкурс?
Молодой австриец из группы спасателей ухмыльнулся и подтолкнул локтем соседа. Вот такой наш Андерль Мейер! Но в звуке голоса Андерля Бен уловил нотки отчаяния гордого и вконец обессиленного человека. Он поднял руку, и стоявшие рядом с ним на выступе замолчали. Кого-то спускали через свес скалы, далеко слева, в ста двадцати футах от окошка. По звуку щелкающих карабинов Бен понял, что кто-то спускается на импровизированных стременах. Потом в поле зрения показались ботинки, и вниз медленно заскользил Джонатан, вращаясь на веревке футах в десяти от поверхности скалы. Быстро опускалась сумерки. Пока Джонатан продолжал медленно спускаться, вращаясь, трое спасателей двинулись навстречу ему, скалывая предательскую ледяную броню и вбивая крюки всякий раз, когда обнаруживали подходящую трещину. Бен, оставаясь на выступе у окна, руководил действиями тройки.
Для всех остальных, которые рвались на помощь, там просто не было места.
Бен не стал кричать и подбадривать Джонатана. По тому как тот скрючившись сидел на подвеске, Бен понял, что он находится на последнем пределе, после того как с самого рассвета прокладывал путь остальным, и у него на слова не хватило бы дыхания. Бен молил, чтобы у Джонатана не произошло того эмоционального срыва, который так часто возникает у альпинистов, когда спасение уже почти пришло.
Трое молодых спасателей быстрее двигаться не могли. Склон был почти вертикальный, и для зацепа ногами имелся только обледеневший выступ в три дюйма. Если бы у них не было опыта в прохождении сложных траверсов без страховки спереди, они вообще не могли бы двигаться.
Потом Джонатан остановился посреди спуска. Он посмотрел наверх, но из-за выступа ничего не мог увидеть.
- Что там случилось? - крикнул Бен.
- Веревка! - Андерль скрежетал зубами. - Заклинило!
- Можете высвободить?
- Нет. Джонатан может зацепиться за скалу и дать немного слабины?
- Нет!
Джонатан ничем не мог помочь себе. Он медленно крутился на веревке, и под ним было шестьсот футов пропасти. Больше всего ему хотелось спать.
Хотя Бен стоял намного ниже, он четко слышал голоса Карла и Андерля в безветренном морозном воздухе. Слов он не мог разобрать, но по интонациям было похоже на перебранку.
Трое спасателей продолжали двигаться, они прошли уже полпути к Джонатану и начали рисковать, реже вживая крюки, чтобы увеличить скорость.
- Ладно! - послышался голос Андерля. - Сделаю, что смогу!
- Нет!- закричал Карл.- Не двигайся!
- Страхуй меня!
- Не могу -Карл всхлипнул. - Не могу, Андерль!
И Бен увидел, как вначале посыпался снег, перелетая через край выступа великолепным облаком, золотым в последних лучах заходящего солнца. Он инстинктивно прижался к скале. И тут, как мгновенная врезка в кинофильме, в дымке падающего снега и льда мимо него пронеслись две темные фигуры. Одна из них с отвратительным хлюпающим звуком ударилась о выступ окошка. И они исчезли внизу.
Снег с шипением проносился мимо. Потом перестал.
И на склоне воцарилась тишина.
Трое спасателей были невредимы. Но они замерли, не в силах пошевелиться под впечатлением того, что они только что увидели.
- Дальше идите! - рявкнул Бен. Они собрали чувства в кулак и пошли.
Первый удар перевернул Джонатана в его стременах, и он повис вниз головой, бешено раскачиваясь, и разум его вертелся в каком-то бессознательном водовороте. Потом его снова что-то ударило, и кровь хлынула у него из носа. Он хотел спать, он не хотел, чтобы это снова ударило его. Больше ему от жизни ничего не надо было. Но они столкнулись в третий раз, удар получился по касательной, и их веревки переплелись. Инстинктивно Джонатан ухватился за то, что его ударило. Это был Жан-Поль, который наполовину вывалился из своего спальника-савана, закоченевший от холода и от смерти. Но Джонатан вцепился в него.
Когда сорвались Андерль и Карл, веревка, соединявшая их с мертвецом, лопнула, Жан-Поль перекатился через край и рухнул на Джонатана. Он спас Джонатана от падения, сыграв роль противовеса на веревке, которой он был привязан к Джонатану и которая была продернута наверху через карабин и крюк. Бок о бок они раскачивались в холодной тишине.
- Подтянись и сядь!
Джонатан услышал голос Бена - тихий, далекий, призрачный.
- Сядь!
А почему бы не повисеть вниз головой? Все. С него хватит. Дайте поспать. Зачем "сядь"?
- Подтянись, черт тебя дери!
"Они не оставят меня в покое, пока я не сделаю то, чего они хотят. Какая разница?" Он попытался подтянуться по веревке Жан-Поля, но пальцы не хотели сжиматься. Они совсем онемели. Ну и что?
- Джон! Ради Бога!
- Оставь меня в покое, - пробормотал он. - Уходи. Долина внизу была темная, и ему больше не было холодно. Ему вообще никак не было. Спать.
"Нет, это не сон. Это что-то другое. Ладно, попробуем сесть. Может, тогда они отстанут. Дышать не могу. Нос кровью забит. Спать".
Джонатан попробовал еще раз подтянуться, но пальцы его дрожали, толстые, бесполезные. Он высоко поднял руку и обвил ее вокруг веревки. Ему наполовину удалось подняться, но веревка выскальзывала. Ничего не сознавая, он начал пинать Жан-Поля, пока ему не удалось обвить его ногами и отжаться вверх, выпрямляя ноги - затем его собственная веревка ударила его по лбу.
"Вот, сижу. Теперь отстаньте. Глупая игра. Какая разница?"
- Попробуй поймать это!
Джонатан с силой зажмурил глаза, чтобы убрать с них пелену. Их было трое. Совсем близко. Вжались в стену.
"Какого черта им теперь надо? Почему они не отстанут?"
- Лови и обмотайся!
- Уходи, - пробормотал он.
Голос Бена ревел издалека.
- Обмотайся, черт возьми!
"Не надо злить Бена. Он плохой, когда злится". Ничего не соображая, Джонатан влез в петлю лассо. "Ну все. Ничего больше не просите. Дайте поспать. Да кончайте вы из меня воздух выжимать!"
Джонатан услышал, как кто-то взволнованно кричал Бену:
- Мы не можем подтянуть его. Веревка слишком тугая.
"Вот и хорошо. Отстаньте от меня".
- Джон? - Голос Бена не был сердитым. Он словно уговаривал ребенка. Джон у тебя ледоруб к руке примотан?
"Ну и что?"
- Обрежь веревку над собой.
"Бен сошел с ума. Ему надо поспать".
- Режь веревку, старик. Падать совсем недалеко. Мы тебя держим.
"Ну, давай же, режь. Пока не обрежешь, они не отстанут". Он вслепую рубил нейлоновую веревку над собой. Снова и снова, слабыми ударами, которые редко попадали в одно и то же место. Тут в его затухающее сознание вкралась некая мысль, и он остановился.
- Что он сказал? - крикнул Бен спасателям.
- Сказал, что если он перережет веревку, Жан-Поль упадет.
- Джон? Слушай меня. Можешь резать. Жан-Поль умер.
"Умер? Да, я помню. Он здесь, и он умер. Где Андерль? Где Карл? Их здесь нет, потому что они не умерли, как Жан-Поль. Правильно? Я ничего не понимаю. Но не все ли равно? Что это я делал? Да. Резал чертову веревку".
Он рубил снова и снова.
И вдруг она лопнула. Секунду оба тела падали вместе, потом Жан-Поль полетел дальше один. Когда ребра Джонатана затрещали под дернувшимся и крепко стиснувшим его лассо, он потерял сознание от боли. И в этом было милосердие судьбы, потому что удара о скалу он не почувствовал.
ЦЮРИХ, 6 АВГУСТА
Джонатан лежал в кровати в своей стерильной каморке в огромном, похожем на лабиринт, ультрасовременном больничном комплексе. Ему было до смерти скучно.
- ...Семнадцать, восемнадцать, девятнадцать вниз. Вверх - одна, две, три, четыре, пять...
Терпеливо и сосредоточенно он высчитывал среднее число дырок в каждом квадратике акустической плитки, которой был выложен потолок. Удерживая эту цифру в памяти, он начал считать плитки вдоль и поперек, затем перемножать, чтобы получить общее число плиток. Это общее число он намеревался умножить на число дырок в каждой плитке, чтобы получить, в конце концов, общее число дырок во всем потолке!
Ему было ужасно скучно. Но скука эта длилась всего несколько дней. Большую же часть своего пребывания в больнице он был слишком погружен в страх, боль и благодарность за то, что остался в живых. Лишь однажды за время поездки вниз от окошка станции, он в тумане выплыл на поверхность сознания. Раскачиваясь и скрежеща, поезд катил по тоннелю, и Джонатан испытал почти дантовское смешение света и движения. Сквозь рябь более или менее отчетливо проступало лицо Бена, и Джонатан, еле ворочая языком, проговорил:
- Я ничего не чувствую ниже пояса.
Бен пробубнил что-то утешительное и растворился.
Когда Джонатан вновь соприкоснулся с действительностью, Данте уступил место Кафке. Над ним пробегал белейший потолок, а механический голос перечислял врачей по фамилиям. Накрахмаленный белый женский торс, перевернутый вниз головой, склонился над ним и покачал головой, похожей на яблоко в тесте. Его еще быстрее повезли дальше. Потолок остановил свой головокружительный бег, и где-то поблизости мужские голоса заговорили быстро и серьезно. Он хотел сказать им, что ничего не чувствует ниже пояса, но это, похоже, никого не интересовало. Они срезали шнурки с его ботинок и стали стягивать с него штаны. Медсестра зацокала языком и сказала, мешая сострадание со рвением:
- Это, вероятно, придется отрезать.
Нет! Это слово мгновенно родилось в мозгу Джонатана, но он потерял сознание, так и не успев сказать им, что предпочел бы умереть.
В конце концов, они спасли тот палец на ноге, о котором говорила медсестра, но до того Джонатан пережил несколько дней сильной боли, привязанный к кровати под пластиковым тентом, где его обмороженные конечности пребывали в чистом кислороде. Единственное облегчение, которое он получал в эти дни мучительной неподвижности, заключалось в ежедневном обтирании ваткой, смоченной спиртом. Но даже и в этой передышке были моменты продуманного унижения - мужеподобная медсестра, проделывавшая эту процедуру, неизменно обходилась с его гениталиями так, будто это были дешевые побрякушки, под которыми надо вытереть пыль.
Его ранения были многочисленны, но несерьезны. В дополнение к обморожению, у него был сломан нос от удара о труп Жан-Поля, два ребра от сдавливания лассо, и еще он получил легкое сотрясение при ударе о скалу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34