За те два года, когда он вместе с Мэнни занимался делами, ему часто представлялся случай встретиться с Гордоном, и хотя он никогда не упускал возможности продемонстрировать Дженни свою подчеркнутую услужливость, Он всегда игнорировал Гордона. Он обменивался с ним лишь натянутыми вежливыми фразами, почти снисходительными, что вполне устраивало Гордона; личность Корнелла его не привлекала. Однако впервые Корнелл, казалось, заинтересовался им.
– Мне очень жаль... – повторил Гордон с потерянным видом, который был одной из его привлекательных черт и который быстро разжалобил Дороти. – Я должен был повидать двоюродного брата, он был в Париже только утром...
– Успокойся, бэби, – сказала она с хриплым смешком. – Мой пилот немного говорил по-английски. Еще немного, и он включил бы меня в список своих жертв. Он просто очаровашка! А тут он заплатил по счету. У "Фуке"!
– Где Дженни? – внезапно спросил Мэнни.
– Не знаю, – ответил Гордон. – Я несколько раз пытался позвонить ей... И все напрасно.
Каждый из них вел довольно независимую жизнь, но на этот раз его не покидало чувство обеспокоенности.
– А не сегодня она репетирует с Белькиром? – спросил Мэнни.
– Нет, обычно она не репетирует по понедельникам.
– А как их балет для семи участников, дело движется? – спросила в свою очередь Дороти.
– Да, движется...
– Мне говорили, что Белькир с Дженни составляют прекрасную пару, – сказала Дороти.
– Да, пару женщин, – добавил Мэнни с сарказмом. – Надо признать, что у Билли хороший вкус.
Как если бы он только и ждал этих слов, Билли появился на углу улицы в компании Эрика.
– Уж этот-то во всяком случае совершенно не похож на женщину, – прошептала Дороти. – Где он его откопал?
– Я не знаю, – ответил Мэнни. – Просто человек, который стремится сниматься в кино. Чтобы добиться этого, он сделает, что угодно, даже будет спать с Билли!
Когда Эрик не позировал в качестве презрительного ковбоя, его взгляд выражал холодную жестокость. Этому взгляду не хватало лишь немного изощренности, чтобы стать воплощением разврата.
Билли без ложного стыда открыто разгуливал со своими котятками, но требовал, чтобы они держались в сторонке, когда он встречал знакомых. На вечеринках они усаживались где-нибудь в уголке, как послушные дети, внимательно наблюдая за своим хозяином. Когда он шел в кафе или ресторан, то его спутники заходили в заведение по соседству, где и ждали его. Будучи взбалмошным, Билли иногда покидал собравшихся, чтобы присоединиться к своим спутникам. Иногда он не возвращался.
– Я присоединюсь к вам у Хейнса, идет? – бросил им Вилли на ходу.
Хейнс, чернокожий актер, неизменно носил тенниску, а его многословное радушие было так же хорошо известно, как его жареный бараний бок и мясо по-чилийски. На улице Клозель у него был американский ресторан, самый модный в Париже.
Билли с Эриком свернул на улицу Сэн-Бенуа, конечно, чтобы зайти в "Монтану", завсегдатаем которой он был.
Мэнни снова заказал выпивку.
– Ты пообедаешь с нами? – спросил он Гордона.
– Я думаю, что вернусь домой...
– Я не представляю, что ты будешь делать дома, если Дженни там нет... Старик, оставайся лучше с нами!
– Я пойду позвоню еще раз.
Гордон выпил стакан, который ему только что принесли, и поднялся. Лицо Дороти, улыбавшейся ему, показалось ему нечетким, как бы окутанным вуалью.
Корнелл посмотрел вслед Гордону, который направился к телефонной кабинке.
Как раз тогда, когда Гордон проходил мимо одного из столиков, какая-то женщина, смеясь, расставила руки, и Гордон не смог избежать столкновения. К несчастью, у нее в руке был бокал вина, содержимое которого вылилось на ее кремовую юбку. Женщина возмущенно закричала, в то время как Гордон рассыпался в извинениях, которые, к сожалению, не могли ее утешить.
Внезапно Гордон смертельно побледнел, на лице его выступил пот. Он видел на юбке лишь пятно крови. Кровь растекалась по ткани и медленно капала на пол.
Раньше, чем обычно в его втором состоянии, он понял, что падает.

* * *

Гордону послышался звонок телефона, но, может быть, это у него звенело в ушах: как будто какое-то насекомое копошилось в его голове, упрямо и неустанно наталкиваясь на перегородки черепа.
Гордон попробовал пошевелиться, открыть глаза, но тело не повиновалось ему. Он был весь в поту. Намокшая одежда досаждала ему, как будто ему смазали кожу клеем. Итак, он спал одетым, или, вернее, не спал, а как инертная и бессознательная масса, погрузился в то, что называл своим несовершенным королевством. Своим адом, мог бы он сказать сейчас.
Сквозь голубые шторы проникали солнечные лучи, которые, согревая неподвижный воздух, превращали спальню в теплицу.
"Дженни будет довольна, – подумал он. – Наконец-то в Париже хорошая погода". Его рука поднялась, чтобы встретить тело Дженни, но ощутила лишь пустые и скользкие простыни. Он подумал, что заснул не дома, а, возможно, у Мэнни. В его состоянии он никогда не смог бы вернуться домой самостоятельно.
Однако он действительно слышал телефонный звонок. Он и не думал отвечать. С пересохшим горлом, со слипшимися губами, он не мог произнести ни звука. Даже не мог застонать. Он попытался сначала приоткрыть глаза, но их окутал красный туман.
Настойчивость телефона вывела его из оцепенения. Он протянул руку. Если он вдруг находится дома, то должен сейчас найти трубку справа, на ночном столике.
Острая боль пронзила его плечо, как если бы оно было вывихнуто. Он взял трубку.
– Гордон?
Совершенно очевидно, что он лежал у Мэнни, так как именно его голос звучал на другом конце провода, немного охрипший, с неистребимым нью-йоркским акцентом.
– Ну, как ты, получше?
– Почему ты звонишь мне так рано? – почти беззвучно пробурчал Гордон.
– Рано? Ты знаешь, что уже полдень?
– Должно быть, я поздно лег спать...
– В пять часов утра! Я это точно знаю, так как сам доставил тебя домой. Ты был совершенно пьян!
– Я ничего не помню...
Он не мог бы четко припомнить ни одного лица, увиденного вчера после семи часов вечера. Запутанные события, обрывки фраз, отрывочные воспоминания, вот что представляла собой половина его жизни, его раскрошенной жизни.
– Ты мне скажешь, как это у тебя выходит. Твоя способность все забывать могла бы мне при случае пригодиться... А как Дженни, в порядке? Спорю, что она еще спит, а?
– Нет, она уже встала, – процедил сквозь зубы Гордон, внезапно обеспокоенный тем, что не слышит ни звука, говорящего о ее присутствии в квартире.
Трубка молчала. На этот раз Мэнни, казалось, не знал, что еще сказать.
– Поцелуй ее за меня, – сказал он через несколько мгновений. – Кстати, я звоню тебе, чтобы сказать, что тут рядом со мной сидит Дороти.
Гордон ударил себя по лбу. Он снова подвел ее. Он должен был встретиться с ней сегодня утром в десять часов, вместо не состоявшейся накануне встречи.
– Она очень рассержена?
– Даже больше, чем рассержена. Хочешь поговорить с ней? – предложил Мэнни с садистскими нотками в голосе.
– Вовсе нет! Скажи ей, что я сейчас же приеду!
Гордон положил трубку и вскочил с постели.
– Дженни! – Резкая боль в правом плече заставила его замолчать.
Он поспешил в гостиную, потирая больное плечо. Затем бросился на кухню. Дженни не было. "Возможно, она вышла за покупками", – сказал он себе, чтобы успокоиться. Он снял с себя смявшиеся брюки, набрякшие от пота, и направился к ванной. Душ поможет ему освежить тело и разум.
В ванной он обнаружил Дженни.
Войдя туда, он мог бы подумать, что она принимала ванну.
Затем он заметил, что ее намыленные волосы на самом деле были сухими.
Сделав еще один шаг, он целиком увидел ее тело, погруженное в беловатую клейкую жижу.
Затем он увидел ее лицо с еще свежей язвой, разъевшей глаза и губы, так, что местами была видна кость.
Он бросился к ней с безумным криком, вытянув руки, чтобы уничтожить эту ужасную язву, чтобы поднять и вытащить ее из этой бойни.
Ему не хватило сил дойти до нее.

Глава 3

– Итак, после семи часов вы уже ни о чем не помните?
– Нет...
Гордон постоянно растирал свое ушибленное плечо. Без этой боли он бы забыл, что состоит из плоти и крови. Разумом он этого не сознавал; он был еще погружен в ужас, как тело Дженни, в нескольких метрах от него, было погружено в негашеную известь.
Двое мужчин, сидевших перед ним, непрерывно атаковали его вопросами. Один был грубым и горластым, другой – скрытным, более умным. Рядом с ними кто-то стучал на пишущей машинке со скоростью, опережающей человеческую речь.
Другие люди озабоченно ходили по квартире, делали измерения, фотографировали, перешептывались между собой, как конспираторы, что-то писали в записные книжки.
– Мой друг, господин Шварц, сможет рассказать вам...
– Ты... Вы нам об этом уже говорили, и мы его вызвали. Ну, а что еще? Может быть, мосье сможет поднапрячься и что-то вспомнить?
У него была квадратная фигура, но, по иронии судьбы, его фамилия была Леже по-франц. – легкий. (Прим. перев.)

. Ему было около пятидесяти. С коротко подстриженными волосами, крикливый, он с недовольным видом обращался к Гордону на «вы». «Ты» сорвалось с его губ, как плевок, и неуместно изысканные манеры Гордона, больше, чем его американский акцент, заставили его неохотно проглотить оскорбление.
Леже в течение августа заменял главного комиссара, который тоже уехал в отпуск. Однако он выглядел младшим по званию рядом с другим полицейским – Жераром Дебуром. Дебур, которому было около 35 лет, стройный, породистый, элегантный, выглядел более импозантно, чем его начальник по званию.
– Я жду! – сказал Леже, потеряв терпение.
Гордон потер руками глаза, как будто это движение могло помочь ему стереть запечатлевшуюся в их глубине жуткую картину.
– Ну, а что же делали до этого?
Безличное местоимение избавляло Леже от обращения на "вы", слишком противного для него.
– Можно же вспомнить хоть это, по крайней мере?
– Утром я уехал из дома.
– В каком часу?
– В девять двадцать-двадцать пять. Я опоздал на поезд, отходящий в Париж в девять тридцать, и сел на поезд в девять сорок пять... У меня должна была состояться встреча в десять часов.
– Где?
– В отеле "Пон-Руайяль".
– С кем?
– С мадам Мерфи... Дороти Мерфи.
Гордон короткое мгновение колебался, затем выпалил:
– Так как я опаздывал, то позвонил ей, когда приехал на вокзал Сэн-Лазар. Мы договорились встретиться позднее, в половине седьмого, у "Двух макак".
Дебур теперь предоставил возможность Леже одному задавать вопросы. Он предпочитал изучать Гордона, следить за его малейшим движением.
– Что было потом? – продолжал Леже.
– Я пошел прогуляться.
– Где?
– По бульвару Сэн-Мишель.
– Все это трудно проверить. А потом?
– Я купил газеты и зашел выпить стаканчик на террасу "Майе".
– Один стаканчик?
– Два или три... Я не знаю!
– И сколько это заняло времени?
– Полтора часа, может быть, два...
– А потом?
– Я зашел в закусочную напротив, чтобы съесть сэндвич.
– Больше не было двух-трех стаканчиков?
Гордон испытывал к полиции отвращение, которое с годами превратилось в интеллектуальное убеждение. Внезапно это в основном внутреннее раздражение, которое он испытывал, когда мальчишкой его ругали полицейские, как только он решался сунуться в белые кварталы, возникло с прежней силой. Гордон почувствовал, как напряглись мускулы под кожей.
– Это знание не поможет вам пролить свет на убийство моей жены!
– Это поможет нам узнать, сколько стаканчиков необходимо мосье, чтобы потерять память. А что потом?
– Я ушел из закусочной в два часа и пошел в кино.
– Час прогулки, три часа в кафе и в закусочной, которые переполнены, как шестичасовое метро, и это в квартале, полном... людей вашего цвета! Никакой официант не припомнил бы вашу рожу! Для алиби этого скорее недостаточно.
– Я не нуждаюсь в алиби!
Кроткий Гордон готов был задушить Леже.
– Лучше было бы иметь хотя бы одно!
– Но это безумие! Как вы можете!..
– Точно, это было бы безумием, – внезапно произнес Де-бур. – Это случается иногда, когда теряют память...
– Продолжим, иначе мы никогда не закончим, – поспешил заявить Леже, заботясь прежде всего о том, чтобы сохранить инициативу действий. – А потом?
Гордон не ответил. Однако за несколько мгновений он постарался приспособиться к той роли, которую они хотели заставить его играть, почувствовать всю горечь человека, оказавшегося в роли преступника. Разве Общество Белых не сделало его виноватым с момента его рождения? Оно осудило его быть Чернокожим, а не таким, как другие, взвалив на него столько преступлений, что теперь это было совсем легко – сделать из него убийцу своей жены. Слишком легко, чтобы он согласился с такой ролью.
– Я знаю, что вы делаете свою работу, но, как большинство людей, вы делаете ее плохо.
Гордон решил, что для него настало время взбунтоваться. Он удивился тому, что может говорить спокойно, что больше не дрожит, что у него даже пропало желание выпить.
– Не тебе меня учить! – рявкнул Леже.
– Вы сказали, что затем пошли в кино? – спросил Дебур с равнодушным видом, не потому, что он считал эту подробность важной, а чтобы немного помочь Гордону, избавить его от напористости Леже.
Гордон считал его еще более опасным, чем Леже.
– Да, я пошел в кинотеатр "Буль Миш", посмотреть "Разрыв", фильм Шаброля. Но у меня нет никаких доказательств, так как я выбросил билет и заснул с самого начала фильма, – сказал он, не скрывая ни своей ярости, ни своего презрения.
– Когда мосье не забывает, он засыпает! – прорычал Леже, вновь обретая уверенность. – А что потом?

* * *

Дебур, считая, что при таком допросе из него нельзя извлечь ничего существенного, спустился, чтобы расспросить консьержку. На одной из ступенек лестницы он заметил почти целый окурок великолепной сигары.
– Герэн! – позвал он.
Красное и толстощекое лицо жандарма показалось над перилами верхнего этажа.
– Подбери эту сигару. И посмотри, не найдешь ли чего-нибудь еще на лестнице.
Он постучал в дверь мадам Бертран. Она открыла ему, принял самый достойный и суровый вид.
– Когда вы убирались на лестнице, мадам? – внезапно спросил он.
– Я убираюсь каждый день! – выкрикнула она оскорбленно. – Что и говорить, дом содержится очень чисто!
– В каком часу, мадам? Это очень важно. Из-за этого у людей могут быть неприятности.
– Позавчера утром, – призналась она, подумав.
Когда он вернулся в квартиру, Леже продолжал изводить Гордона вопросами. Не имело значения, были ли эти вопросы связаны с преступлением или нет. Главное – это привести Гордона в разваренное состояние. Это была испытанная тактика. Для Леже проводить допросы с пристрастием буквально – "стряпать" (Прим. перев.)

было не метафорой, а надежным средством. Доказательством этого – чтобы не оставлять гастрономическую лексику – было то, что почти всегда дело кончалось тем, что допрашиваемый начинал говорить, выдавал сообщников В прямом смысле: сесть за стол, съесть кусочек чего-либо. (Прим. перев.)

.
– Уже двадцать лет живут в Париже и не имеют вида на жительство?
– Я постоянно путешествую, – солгал Гордон без малейшего угрызения совести.
Многие американцы, подобно ему, уклонялись от этой формальности. Не регистрироваться ни в полиции, ни в налоговой, инспекции, ни в многочисленных обязательных кассах, свирепствующих во Франции, представляло собой вид свободы, будь это даже свобода от бумажной волокиты. Эта последняя пугала Гордона больше, чем полиция.
– Месье путешествует? И с каким горючим?
– Не понимаю... Вы хотите сказать, какая у меня машина. У меня ее нет. Впрочем, я не умею водить машину.
Раздался смех Леже. Он на короткое время стал славным папашей, каким, вероятно, бывал дома, после сытного семейного обеда, сидя перед телевизором. "Ничто так, как смех, не может обнаружить умственный уровень человека", – подумал Гордон.
– Я не говорю о машинах. На какие деньги? алее говорит с ошибками по-английски: "Какие деньги" (Прим. перев.)


Это был первый действительно затруднительный вопрос, который он ему задал.
– Я работаю... Я писатель, – пробормотал он с равнодушным видом, как будто это само собой разумелось.
– Позднее рассмотрят источники доходов месье.
Гордон был удивлен, что Леже упустил такой прекрасный случай помучить его.
– У вашей жены тоже документы не в порядке!
– Вы сможете за это привлечь ее к суду, – ответил Гордон с мрачной иронией.
Дебур прошел в спальню, чтобы позвонить. Первый звонок был к судебно-медицинскому эксперту. Его жена ответила, что он уехал более часа назад.
– Должно быть, он заблудился, тут всего десять минут пути, – сказал Дебур, которого раздражало это опоздание.
Затем он набрал другой номер. Его губы под усами сами собой сложились в чарующую улыбку.
– Мадемуазель Надин Бланшар, пожалуйста...
На его лице выразилась досада:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18