А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Но его неожиданная критика сбила меня с мысли.
– Ты сказал, это вроде некоей демонстрации шторма? – спросил я, поворачиваясь к прозрачному контейнеру.
– Да, – ответил он.
– Но я ничего не вижу.
– Просто сейчас установка выключена, – произнес Порнярск. – Но если хочешь, я могу ее включить.
Он подошел к пульту управления у стены и коснулся кончиками своих плечевых щупалец нескольких кнопок и тумблеров.
– То, что ты увидишь, на самом деле не является изображением шторма времени. В действительности это его отображение, производимое оборудованием из депо. Посмотри в контейнер. Только смотри не на него, а внутрь него.
Теперь я понял свою ошибку. Я смотрел на него так же, как разглядывал бы аквариум с рыбками. Но установка, очевидно, требовала – а она действительно требовала, поскольку сейчас она, очевидно, уже разогревалась, и я чувствовал, как она буквально физически, как веревкой притягивает меня, – чтобы наблюдатель смотрел в глубины наполняющей ее жидкости.
Первые мгновения активации установки были ничем не примечательны. Все, что я видел, – миниатюрные вспышки, мельчайшие искорки света, когда закрываешь глаза и надавливаешь пальцами на глазные яблоки. Эти крохотные огоньки мелькали в толще серовато-синеватой жидкости – или уж не знаю что это там было, – наполнявшей танк, и тут я совершенно неожиданно сделал для себя открытие: то, что я поначалу принял за жидкость, на самом деле таковой вовсе не является. Это было нечто совсем другое, скорее – какой-то тяжелый газ. Кроме того, субстанция была совершенно бесцветной. Точнее, она была такого цвета, какой воспринимал ее смотрящий. Например, для меня она сейчас выглядела совершенно черной, как беззвездная ночь, и я внезапно полностью затерялся в этой черноте, как будто это была бескрайняя вселенная, а я, невидимый, стоял в самом ее центре.
Крошечные огоньки представляли собой силы шторма времени в действии. Чем пристальнее я вглядывался в глубины контейнера, тем больше их становилось, и теперь они заполняли всю его толщу целиком, перемещаясь в самых разных направлениях. Число их, разумеется, было конечным, но таким большим, что я не в состоянии был охватить взглядом их все. И тогда я понял, что наблюдаю сразу все векторы полномасштабного шторма времени за работой, и, вглядываясь в них, я постепенно начал замечать закономерности их движения.
Я напоминал дикаря, наблюдающего, как на стене пещеры возникает текст послания, и мало-помалу обретающего способность читать и понимать язык, на котором он написан. Бессмысленные закорючки начали превращаться в несущий информацию код. Наблюдая за картиной шторма времени, я понял, что она начинает приобретать смысл, но я не мог постичь его целиком. Я мог теперь прочитать послание, но в нем говорилось о вещах, выходящих за рамки моего разумения и опыта.
Насколько я мог понять, имели место два процесса. По-прежнему распространяющийся шторм характеризовался двумя разными видами движения. Одно представляло собой нечто вроде волнового фронта и было похоже на расходящиеся по воде круги от брошенного камня, которые взаимонакладывались и расходились во все стороны, другое же – на трещины, разбегающиеся по какой-то кристаллической матрице. Оба процесса происходили одновременно, и оба имели чрезвычайно сложный характер. Волновые фронты были многочисленными и проявлялись на нескольких уровнях и с разной интенсивностью. В определенных точках вдоль их собственной оси движения – там, где они сталкивались с массами твердого веществ или им встречались на пути космические тела с высоким уровнем гравитации, вроде звезд или планет, – образовывались силовые вихри, как вокруг Земли. Нам удалось привести в динамическое равновесие силовые линии только на этом небольшом участке.
Эффект растрескивания также усиливался вокруг гравитационных колодцев. Именно это явление и могло привести к страшному результату, о котором предупреждал Порнярск, – к ситуации, когда каждая частица оказывается в своем собственном времени, отличном от того, в котором находится каждая из всех остальных. Растрескивание пространства продолжалось, деля вселенную на все меньшие и меньшие участки, и со временем всей материи предстояло распасться на неделимые элементы.
Вот то, что я сумел увидеть и понять. Но, стараясь понять происходящее, мое сознание, очевидно, столкнулось с непосильной проблемой и дало сбой. Меня внезапно пронзило ощущение, что вселенную охватывает пламя и она начинает вращаться вокруг меня все быстрее и быстрее... А потом я очнулся уже на полу, чувствуя себя так, будто меня отходили железным прутом. В нескольких дюймах от моего лица маячила массивная уродливая голова Порнярска.
– Теперь ты понимаешь, почему следует развивать свои способности? – спросил он. Я попытался привстать.
– Лежите спокойно, – тут же раздался голос Билла, и, скосив глаза, я увидел, что он стоит возле меня. – Теперь у нас есть настоящий врач. Я могу вызвать его по радио из центра связи, и через двадцать минут он будет здесь.
– Я в полном порядке...
На ноги я поднялся с большим трудом, тут же обернулся на пульты и увидел скорчившуюся на полу груду черной шерсти. На голове лежащего Старика по-прежнему был надет шлем.
– Старик! – Я бросился к нему. Порнярск и Билл поспешили за мной.
Когда я подбежал к Старику, он все еще находился без сознания. Я нагнулся, стащил с него шлем – он уже приходил в себя. Его карие глаза открылись и были устремлены на меня.
– Ну да, – сказал Порнярск, – естественно. Ведь он сейчас был одной монадой с тобой.
После того как я снял со Старика шлем, он еще с секунду непонимающе смотрел на меня, затем вскочил так, будто ничего и не случилось. Я легонько покачал головой – если он и вправду перенес то же, что и я, что легко «отключило» нас обоих от окружающего мира, значит. Старик сколочен из более крепкого материала, чем я. Лично у меня до сих пор дрожали колени.
– Мне необходимо присесть, – сказал я.
– Пойдемте, – отозвался Билл.
Поддерживая меня под руку, он вывел меня в коридор, Старик потащился следом за нами без посторонней помощи. Мы подошли к массивной, на вид очень тяжелой, двери. Прежде я ее не замечал. Билл вытащил ключ, застенчиво на меня посмотрел, отпер дверь, распахнул.
– Прошу, – сказал он.
Я вошел – Старик следовал за мной буквально по пятам – и остановился как вкопанный.
Комната, куда привел меня Билл, была длинной и узкой. Одна из длинных стен представляла собой сплошное окно. То есть это были двойные окна, протянувшиеся в два ряда и создававшие впечатление, что стена целиком стеклянная. За ней открывался просто захватывающий вид. Конечно, я все это уже видел, но сейчас был просто поражен.
Стоя посреди комнаты, я мог охватить одним взглядом начинающийся почти от самого дворца склон, верхушки окружающих деревню экспериментален деревьев и раскинувшийся чуть дальше поселок. Но за всем эти открывались необозримые просторы, простирающиеся до самого горизонта и рассеченные дорогой, которой полтора года назад не было. Теперь же дорога, похожая на проведенную по линейке коричневую линию, уходила вдаль, исчезая за горизонтом – там, где встречались земля и небо. Вдалеке виднелась совсем крошечной машина, движущаяся по направлению к поселку. Поднимаемые ею клубы пыли походили на беличий хвост, который она тащила за собой.
– Как вам? – спросил Билл, стоявший за моей спиной.
– Великолепно! – абсолютно искренне ответил я. С этими словами я повернулся и внимательно изучил обстановку комнаты. Пол был застелен ковром, а вдоль стен стояло с полдюжины кресел, мягких и удобных. Мне стало до боли в пояснице понятно, что я уже много месяцев не видел удобной мебели. До сих пор в окрестных городках искали и привозили в поселок лишь самые легкие и практичные для седалищ стулья с прямыми спинками; или деревянные, а лучше металлические столы. Одним словом, везли то, что легче было возить. Кресла же, стоящие в этой комнате, были массивными, пышными и явно предназначенными для долгих часов приятного вре-мя-про-вож-де-ни-я.
Но было здесь и еще кое-что помимо мебели. Большая часть свободного пространства была завалена книгами или заставлена коробками с книгами. В общей сложности здесь было, наверное, несколько тысяч томов. Стопки книг высились между креслами, тянулись до находящегося у стены напротив окон камина. Камин, как я мог судить, пока еще ни разу не топили, но заготовленная впрок растопка и явно сухие дрова лежали наготове. Тут я увидел, где предстоит расположиться книгам: за камином были установлены два первых вертикальных – от пола до потолка – стеллажа и частично заставлены книгами. Рядом стояли заготовки, говорящие о том, что и остальные три стены будут полностью заставлены книгами.
– Присаживайтесь, – сказал Билл.
Я выбрал кресло – одно из тех, которые стояли лицом к стене с окнами, чтобы и дальше иметь возможность наслаждаться открывающимся видом. Машина, небольшой пикап, уже добралась до поселка. И тут комнату наполнила музыка – «Великие Киевские ворота» из «Картинок с выставки» Мусоргского.
– Я подумал, – объяснил Билл, – что совсем неплохо обустроить место, где можно просто посидеть...
Он явно чувствовал себя не в своей тарелке. В его голосе слышались то ли извиняющиеся нотки, то ли невысказанная вслух просьба похвалить его за проделанную работу, вслух подтвердить, что мне понравилось увиденное.
– Это просто замечательно, Билл, – признался я и, повернувшись, увидел, что он подошел к одному из окон и смотрит куда-то вдаль. – Кто же все это строил?
– Я все делал сам, – ответил он.
Я бросил на него внимательный взгляд. Я знал, что он был человеком разносторонним, но никогда не считал его способным выступать в роли плотника, каменщика или любого другого человека, умеющего хоть что-то делать своими руками.
– Я хотел устроить сюрприз нашим людям, – сообщил он. – Но вы только что пережили серьезное потрясение, вот я и решил... Видите ли, я не собирался ничего никому не говорить до тех пор, пока не закончу – не расставлю книги по полкам и все такое.
– Честное слово, Билл, я считаю, что эта комната – лучшее, что только можно.
И я не шутил. Господи, если кто и любил читать, так это я. Сейчас, забыв о пейзаже за окнами, я жадно разглядывал книги, чувствуя, как при одном их виде во мне поднимается волна возбуждения, чего со мной не случалась очень давно. Книги сулили мне миллион разных разностей, звали меня миллионом голосов. Возможно, лишь горстка голосов могла поведать о вещах, которые мне по-настоящему необходимо было знать, но это ровным счетом ничего не значило. Я противостоял шторму времени, и я был частью человечества, и в этих строчках черных значков на белой бумаге, которые когда-то наполняли библиотеки по всему миру, тоже были частички человечества.
Неожиданно я почувствовал, что мне хочется узнать миллион вещей, притом желание это было совершенно неодолимым. В горле у меня пересохло, а в голове появилась лихорадочная легкость, как у путника, умирающего от жажды в пустыне.
Глава 25
Я читал последний абзац рассказа Джойса «Мертвые» из сборника «Дублинцы»:
«...Снег шел по всей Ирландии. Он ложился повсюду – на темной центральной равнине, на лысых холмах, ложился мягко на Алленских болотах и летел дальше, к западу, мягко ложась на темные мятежные волны Шаннона. Снег шел над одиноким кладбищем на холме, где лежал Майкл Фюрей. Снег густо намело на покосившиеся кресты, на памятники, на прутья невысокой ограды, на голые кусты терна. Его душа медленно меркла под шелест снега, и снег часто ложился по всему миру, приближая последний час, ложился легко на живых и мертвых».
В этом, сказал я себе, есть какая-то окончательная определенность. В этом что-то есть. Нечто очень важное о человечестве и обо всем. Нечто, возможно, и крайне незначительное, но все же нечто.
Я отложил книгу, нашел томик Хемингуэя, и в первом абзаце его «Прощай, оружие» прочел:
«В тот год поздним летом мы стояли в деревне, в домике, откуда видны были река и равнина, а за ними горы. Русло реки устилали голыш и галька, сухие и белые на солнце, а вода была прозрачная и быстрая и совсем голубая в протоках. По дороге мимо домика шли войска, и пыль, которую они поднимали, садилась на листья деревьев. Стволы деревьев тоже были покрыты пылью, и листья рано начали опадать в тот год...»
Что-то. Я продолжал искать.
Хю Нандзу за двести лет до Рождества Христова писал:
«До того как Небо и Земля обрели форму, все было неопределенным и бесформенным. А посему и называлось Великим Началом. Великое Начало породило пустоту, а пустота породила вселенную... Объединенные сущности небес и земли стали Инь и Ян...»
Зигмунд Фрейд:
«Ни один из тех, кто, подобно мне, вызывает самых злобных из полуприрученных демонов, обитающих в человеческой груди...»
И наконец...
Эйнштейн, «Во что я верю»:
«Недостаточно овладеть прикладной наукой, имея целью расширить горизонты человеческих возможностей. Целью всех технических достижений должна являться забота о человеке и его судьбе.., чтобы плоды нашего ума были благословением, а не проклятием человечества. Никогда не забывайте об этом, зарывшись в свои чертежи и уравнения...»
– Чувствуешь? – спросил я, взглянув на Старика, с которым мы сидели в библиотеке Билла. – Ты тоже чувствуешь, что это где-то.., здесь?
Он, естественно, ничего не ответил, а лишь взглянул на меня своими бездонными дикими карими глазами. Разумеется, он не был мне товарищем в моих поисках. Старик лишь тянулся за мной, как на буксире, или, возможно, скакал на мне верхом в надежде, что я когда-нибудь доставлю его в такое место, где он сможет наконец-то удовлетворить свой интеллектуальный голод – голод, проснувшийся в нем с тех пор, как он стал частью монады. Его проклятием стало то, что он был не совсем человеком – и, в то же время, не просто животным, как, например, Санди, который способен был без всяких вопросов любить, страдать и даже умереть. И, насколько я видел, осознание того, что в этом отношении он полностью зависит от меня, давило на него тяжелым грузом. Но через секунду он легко дотронулся своей длинной рукой до моего колена тем едва ли не умоляющим жестом, который в последнее время стал привычным для него и каждый раз трогал меня до глубины души.
Поэтому мы продолжали: он просто находился при мне, а я копался в книгах, уже стоящих на полках в библиотеке и в тех, что Билл постоянно привозил из экспедиций по окружающим территориям. Что именно мне следует искать, я точно пока так и не определил, поэтому руководствовался исключительно ощущением того, что в них обязательно должно найтись нечто, таящееся в обширной кладовой человеческой философии и литературы. Вот я и продолжал искать отдельные намеки, обрывки и кусочки мыслей, подобные крупицам золота и драгоценным камням, просыпающимся на дорогу из каравана знаний, за которым я следовал.
В первые дни после своего возвращения я особенно не задумывался о своей роли в жизни нашего маленького сообщества. Но через неделю или две мне вдруг с удивлением пришло в голову, что почему-то никто – ни Мэри, ни Билл, ни даже Эл-лен – не просит меня снова взять на себя руководство коммуной. Вместе с удивлением пришло и беспокойство, но в то же время и чувство тайного облегчения. Меня, конечно, беспокоило, что они больше не нуждаются в моей помощи, но в то же время я нутром чувствовал: то, чем я занят, во всех отношениях является гораздо более важным, чем административная деятельность. Поэтому летние цвета за окном постепенно выцвели и превратились в яркие цвета осени, сменившиеся бурым цветом жухлой травы и белым цветом снега, оживляемого лишь отдельными мазками вечнозеленых растений, и я наконец понял, что мое присутствие в основном необходимо, так сказать, лишь на торжественных мероприятиях.
Одним из них было празднование так называемого Дня Благодарения, который для удобства устраивали десятого декабря, а после него начинались три недели общего веселья, заканчивающиеся в Новый год. На обеде в честь Дня Благодарения, как почетные гости, у нас в летнем дворце присутствовали руководители и предводители соседствующих с нами групп, которые перечислял мне Билл.
Сами вожаки являли собой весьма разношерстную компанию. Весельчаку Уотеру из Потерянного Колена было двадцать с небольшим; он был худым и сутулым негром и всегда оставался настороже. Уотер производил впечатление человека, который в любой момент может легко впасть в ярость, действительно – три его жены и пятеро детей, которых он прихватил с собой, буквально ходили вокруг него на цыпочках. Он был единственным по-настоящему молодым человеком среди присутствующих лидеров, и, по словам Билла, все остальные члены его полукоммуны были его ровесниками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54