А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


– Вряд ли, – сказала девчонка. – Ни черта ты не засмеешься, обломок. У тебя же сейчас глаза как у влюбленной собаки. Похоже, ты врезался еще сильней, чем я представляла.
Иван покусал неожиданно сухие губы и отвернулся. На душе было странно, хорошо и вместе с тем тревожно. Он, чтобы занять руки, ставшие вдруг чересчур большими и суетливыми – никуда-то их не пристроишь! – попробовал пошатать свежую кладку. Камни в кладку пошли разнородные, уложены были вкривь да вкось, зато раствор оказался что надо, уже схватился.
– И как же нам теперь быть? – сказал он, посмотрев на Сонюшку через плечо.
– Нам?.. – спросила она с изумлением и даже как будто с брезгливостью.


Пиковый интерес

Из-за двери доносилось резкое струнное бренчание, почти не похожее на гитарную игру. Голос, полный боли и страсти, яростно рыдая, выводил:

…Даже имя твое мне презренно,
Но, когда ты сощуришь глаза,
Слышу, воет поток многопенный,
Из пустыни приходит гроза.
Глаз молчит, золотистый и карий,
Горла тонкие ищут персты…
Подойди. Подползи. Я ударю –
И, как кошка, ощеришься ты… А.Блок.



– Это что же, Александр? – шепотом спросил Иван, пораженный неистовой энергией странной песни. Поистине Планид преподносил один сюрприз за другим.
– Ну да, – ответила Сонюшка.
– А кого разумеет под «кошкой с золотистыми глазами»?
– Да есть тут одна красавица… «Номер первый», как ты выражался, – сказала девушка и без церемоний толкнула дверь.
Вошли. Музыка смолкла, точно отрезало.
Комната представлялась обиталищем законченного аскета и книжника. Стол, низенькая скамья, кровать. Вдоль стен книжные шкафы, заполненные разнородными томами. Окно плотно занавешено, газовый рожок прикручен до минимума.
Сгорбленный Александр сидел на скамье, Имя его стояло дыбом, отчего спина привратника сильнее, чем когда-либо, напоминала загривок кабана. Намокшие от пота белые волосы Планида свешивались до самого гитарного грифа. Гитара была непривычной – чересчур крупной, с фигурными прорезями на деке и почему-то шестиструнной. Иван, считавший, что худо-бедно разбирается в инструментах, решил, что гитара контрабандная, извне. Или изготовлена здесь, но по тамошним меркам.
– Ждешь, значит, чтобы она подползла к тебе? – насмешливо спросила Сонюшка и тронула Александра за плечо. – А ты ей по морде, да?
Александр молча отодвинулся, отложил гитару. Головы он не поднимал, и Иван подумал, что на лице привратника очень просто могли обнаружиться слезы.
– Ну прости, – сказала девушка. – Стихи, абстракция. Понимаю.
Планид бережно отложил гитару, поднялся.
– Который час?
– Полдесятого, – ответил Иван. – Стемнело уже. Но если ты сейчас не можешь…
– Он может, – жестко сказала Сонюшка.
– Могу. – Планид взял прислоненный к стене костыль и вышел.
– Почему ты с ним так? – спросил Иван расстроенным голосом. – Будто с безымянным.
– Потому что иначе нельзя. Вовремя не остановить, так он все жилы из себя вытянет по ниточке. Надорвется и сорвется.
– Что ты имеешь в виду?
– В запой уйдет, ясно? – добавила она резко и тоже вышла.
Иван заторопился следом. «Вот оно как, – думал он, шагая за запойным певцом. – Вот, значит, каково оно – быть полноименным. Не только восторг, но и мука. И крик, рвущийся из глотки. Крик, который хочешь донести до всех, но который никто не слушает, потому что он, словно резонатор того потаенного, в чем боишься сознаться даже себе, и слышать его – страдание…»
Додумать мысль или хотя бы привести ее в более толковую форму имяхранитель не успел. Деревья, окружавшие дома храмовой обслуги, расступились, и Иван увидел небо с узким серпиком луны, вымощенную гранитом площадку с разлапистой сосной в центре и бледными молочно-белыми фонарями вокруг. И Цапель.
Назревала заварушка. Три гетеры, объединенные общей целью, энергично размахивая руками и издавая злобные возгласы, с воинственным видом наступали на четвертую. Одеты все четыре были в высшей степени легко, и в другое время Иван раскрыл бы от восторга пасть, но сейчас было не до любования едва прикрытыми прелестями девушек. Потому что при виде этой сцены догадка, будто вовсе не горги представляют здесь главную опасность, превращалась в бесспорный факт. Три Цапли сейчас являлись отнюдь не богинями любви, а хищницами, готовыми калечить и убивать.
Необходимо было что-то предпринять, и немедля, но Иван внезапно растерялся. Бить, крушить, сминать, совершать привычные и действенные телодвижения было совершенно невозможно, а ничего другого на ум не приходило. Расшвырять, рискуя переломать кости? Попытаться вразумить словами? К счастью, его опередил Александр Планид. Привратник распрямился, насколько вообще способен распрямиться горбун, воздел свой чудовищный костыль и прогремел жутким голосом:
– Стоять, стервы! Зашибу!
Атакующие Цапли замерли, попятились. Сонюшка подбежала к их жертве и вдруг воскликнула с удивлением:
– Феодора?
Девушка повернулась, и обломок увидел ту, кого считали главной претенденткой на роль спутницы монарха.
Считали более чем заслуженно, это имяхранитель понял сразу. Луна и фонари давали скудный свет, но и его хватало, чтобы отметить безупречное тело, свежее лицо, невиннее которого трудно представить… и глаза, ради которых не страшно убить или умереть.
Иван подошел ближе и разглядел на щеке Феодоры четыре длинные, плохо зажившие царапины. След когтей горга. Впрочем, о существовании царапин имяхранитель забыл почти сразу, потому что эта девушка была совершенна. Она попросту была воплощением высшей женственности. Красавица Сонюшка рядом с ней выглядела обыкновенной замарашкой.
Александр между тем хмуро и молчаливо надвигался на Цапель. Ни малейшей почтительности в его движениях не наблюдалось, напротив, казалось, он едва сдерживает желание пустить в ход свою страшную клюку. Девушки огрызались, но, видимо, тоже чувствовали исходящую от Планида опасность и мало-помалу отступали. Оттесненные до края площадки, они растворились в зарослях, пожелав на прощание Феодоре поскорее сдохнуть под ее бешеным уродом хахалем, а Планиду – удавиться после этого на гитарной струне.
Почему удавиться после этого? Какой еще урод-хахаль? Какая связь между Александром и Феодорой? Вопросы выпрыгнули одновременно, столкнулись, переплелись… И Иван вдруг сообразил, что нарушение Планидом храмовой субординации, в которой положение привратника однозначно ниже места самой никудышной Цапли, имело вполне разумное объяснение. Причем объяснение это без зазора вмещало также «кошку с глазом золотистым и карим» из его диковато звучащей песни. А возможно, и внезапное появление лунного пса именно в комнате Феодоры
«В конце концов, – подумал Иван, – шрамы на лице возлюбленной – ничто. Особенно если возлюбленная так чарующа, как Феодора. Зато попади она невестой во дворец, о нежных чувствах к ней, потенциальной матери нового наследника короны, можно забыть навсегда…»
Имяхранитель решительно двинулся наперерез Планиду, спешащему к Феодоре, остановил его и предложил вполголоса:
– Отойдем.
Александр попытался оттеснить его плечом, но не тут-то было.
– Отойдем, – повторил Иван требовательно.
Планид утробно рыкнул и поднажал. Изображать античного борца у Ивана не было ни малейшего намерения. Он слегка сместил корпус влево, подсел, а когда продолжающий напирать привратник «провалился» вперед, подловил кисть, сжимающую костыль, повернул и вздернул руку вверх. Локоть у Александра занял неестественное положение, плечо вздулось. Привратник задохнулся от боли.
– Отойдем, – в третий раз сказал Иван и повел скрюченного, матерящегося шепотом Планида в сторону.
Когда имяхранитель решил, что подробности их скромной беседы не достигнут ушей Сонюшки и Феодоры, он остановился и сообщил:
– Сейчас я тебя отпущу. Рекомендация номер один: бросаться на меня не стоит. Ты мужчина сильный, но против профессионала не потянешь, только себе навредишь. На всякий случай уточняю: профессионал здесь – я. Рекомендация номер два: скрытничать и вилять передо мной не стоит тем более. Если решу, что пытаешься меня обдурить, тотчас же без единого слова отправлюсь к настоятельнице и выложу свои подозрения в твой адрес. Доказывать, что не дромадер, будешь сам. Подумай, сумеешь ли. И наконец последнее. Уже не рекомендация, а дружеский совет. Доверься мне, Александр. Вдвоем решить твою проблему гораздо легче. Меня наняли, чтобы охранять Цапель от торгов, а не выбирать невесту для его величества, поэтому семейное счастье царствующего дома мне до лампиона. Зато сохранение здоровья и благополучия девушек, в том числе Феодоры, – мой, образно выражаясь, пиковый интерес. Доходчиво?
Александр с видимым нежеланием кивнул.
Иван разжал хватку – нарочно резко, без компенсирующего движения, которое могло бы смягчить возврат суставов привратника в нормальное положение. Планид невольно охнул и выронил из затекшей руки костыль. Тут же подобрал левой рукой, спросил:
– Кто тебе рассказал о нас, обломок? Сонька?
– Сам догадался, – ответил Иван. – Тут и колон бы сообразил, откуда ветер дует, увидев, как ты на этих девок попер. А тем более услышав, какими словами они огрызаются. Выходит, я прав. У вас связь, и ты не хочешь, чтобы Феодору у тебя забрали. А она, похоже…
– Да какая, к дьяволу, связь! – мрачно перебил его Александр. – Я для нее вроде котенка. Подразнила, поиграла и прости-прощай. Сейчас вот во дворец собралась.
– А ты ей, значит, торга в комнату. Чтобы товарный вид чуток попортить.
Планид посмотрел на Ивана с недоумением:
– Я? Торга?
– Ну не я же.
– Обломок, да ведь ты, оказывается, дурак, – сказал Александр, развернулся и пошел прочь.


Хруст

Других происшествий в первую ночь дежурства, можно сказать, не случилось. Разве что назвать происшествием встречу с парой торгов, один из которых успел-таки скрыться, а второй получил перелом позвоночника и был добит подоспевшей Барой. Однако столкновения с торгами давно перестали быть для Ивана чем-то выдающимся. Его диковинный нюх на этих тварей крепнул и усиливался день ото дня (вернее, ночь от ночи). В последнее время имяхранитель при необходимости мог выйти на точку встречи с лунными псами полностью без участия сознания. Его, что называется, «ноги сами вели». Как ни странно, обратным действием этот феномен не обладал: горги по-прежнему воспринимали Ивана как самого обычного человека и остерегаться его не научились.
Конечно, для сопровождавшей его Сонюшки появление зверей и последовавшая короткая баталия стали событиями незабываемыми. Уже в первый момент напуганная девчонка напрочь забыла о собственном высокомерии, ухватилась за бок имяхранителя совершенно по-бабьи и завизжала – то ли от страха, то ли от неожиданности. Горги, словно приободренные этим визгом, решили вступить в игру. Ощерились и даже сделали вид, что вот-вот бросятся. А может, и в самом деле намеревались броситься? Иван помедлил несколько секунд, наслаждаясь первобытным ощущением воина и защитника, от мужества которого зависит жизнь его женщины. Потом мягко высвободился из Сонюшкиных объятий, сделал гигантский прыжок с места и угостил более крупную тварь по спине кистенем. На горга точно небеса свалились: он рухнул на брюхо – мягкий, как будто бескостный. Вторая зверюга – кажется, самка – в славнейших традициях стаи немедленно дала деру. Преследовать ее Иван не стал, зная, что той будет сейчас не до продолжения охоты.
Сонюшка опасливо подошла ближе, спросила:
– Ты его убил?
– Пока нет, – ответил Иван. – Только хребет перешиб. Но придется.
– Подожди, – сказала Сонюшка. – Пусть лучше это сделает Бара. Для нее полезно и… и я хочу еще немного на него полюбоваться. Фанес всеблагой, как он красив, правда?
– Возможно, – уклончиво сказал Иван.
– Возможно?! – воскликнула возмущенная его безразличием девушка. – Ну ты и пень, обломок. Он невозможно красив!
Иван аккуратно примкнул гибкую часть кистеня к рукоятке, спрятал оружие в рукав.
– Ручаюсь, если бы ты видела, как эти красавцы расправляются с ноктисами, восторгов у тебя поубавилось бы. Кстати, пока ты им любуешься, он жутко мучается. Может быть, стоит сначала прикончить его, а глазеть после, на чучело?
Сонюшка смерила имяхранителя хмурым взглядом, достала из-под одежды маленький стеклянный свисток и сильно в него дунула. Звука Иван не услышал, только неприятно защекотало где-то под ложечкой.
Бара примчалась мгновенно, точно дожидалась беззвучного вызова где-то поблизости.
– Это опасный хищник, – наставительно сказала ей Сонюшка. – Горг. Запомни его название, вид и запах. Он ранен, но еще жив. Мы, я и Иван, сейчас отойдем. Ты медленно сосчитаешь два раза до десяти и тогда убьешь его. Если когда-нибудь встретишь таких зверей, убивай сразу. Ищи и убивай. Бара, повтори!
Та повторила. Голос у нее был, как у всех колонов, тягучий и бесполый. И такая же обычная для безымянных заунывно-восторженная, шепелявая речь.
Когда Иван и Сонюшка уходили, Бара присела над торгом, заинтересованно поводя носом и осторожно, почти ласково прикасаясь к шерсти, ушам, морде животного.
Ровно через двадцать секунд до острого слуха Ивана донесся тошнотворный хруст, выяснять природу которого решительно не было нужды. Курносая девчонка, видимо, тоже что-то услышала, потому что вдруг зажала уши ладонями и ускорила шаг, почти побежала. Иван догнал ее, взял под руку. Сонюшка восприняла это как нечто само собой разумеющееся. Не вырвалась, а, напротив, уткнулась лицом ему в плечо и засопела.
Утро они встретили возле самого дальнего, еще не замурованного пролома.
Страстно, до боли в губах, целующимися.


Шесть пудов оснований

Не иначе как воспоминание о поцелуях направляло Ивана, когда он брел на следующий день в этот отдаленный уголок сада. Брел, потягивая из фляги лимонный сок, разбавленный родниковой водой со льдом, и бросал кусочки вяленого осьминога странному зверю Кусаю. С Кусаем он неожиданно подружился, когда под утро направлялся к себе, проводив Сонюшку.
Горг его знает, что это был за зверь. Он действительно чем-то походил на мангуста, но был значительно крупней и круглее в боках. Над смышлеными крошечными глазками у него имелись белые пятнышки, такое же пятнышко, только покрупнее, обнаружилось у основания сравнительно короткого хвоста, а вообще-то был он кофейно-коричневым, исключая палевое брюхо и подмышки. Двигался Кусай как будто неуклюже, но временами совершал столь стремительные перемещения, что становилось ясно – грузность его лишь мнимая.
Почему он не бросился на Ивана, как обещал Александр, неизвестно. Вместо того чтобы мстить за попавший в бок камешек, зверь вышел на тропинку, сел по-сурочьи, сложив на животе лапки, и просительно пискнул. Иван живо вспомнил, во что превращаются укушенные этим «мангустом» конечности, и в первый момент напрягся. Однако, видя, что немедленная атака не грозит, опустился на корточки и протянул зверю руку, ласково приговаривая какую-то чепуху про хорошего парня и славного песика. Кусай обнюхал пальцы, потом лизнул ладонь… и с того момента сделался с Иваном неразлучным. Это выяснилось, когда вздремнувший часика четыре имяхранитель вышел из отведенной ему каморки (к слову, все той же, где он провел первые полчаса в храме Цапли, только уже оборудованной кроватью и столом) и обнаружил Кусая у порога. Зверь хрюкнул и приветственно ткнулся носом в ногу Ивана. Умилившийся имяхранитель потрепал его по морде.
Моцион после сна они совершали вместе.
Время от времени зверь куда-то ускользал, а когда возвращался, морда его была испачкана в земле, а челюсти что-то аппетитно пережевывали. Иван, растроганный почти собачьей верностью «мангуста», справился на кухне, чем, за исключением молока, любит угощаться Кусай. Оказалось, что моллюсками, рыбой и вялеными осьминогами. Посчитав, что осьминоги предпочтительнее, Иван выпросил у кухарки целый фунт этого лакомства для Кусая, лимонад и бутерброды с сыром – для себя и отправился подальше от посторонних глаз заниматься ежедневной тренировкой.
Тренировки – растяжки, прыжки, изометрическая гимнастика, акробатика, бег, метание различных снарядов, способных быть смертоносными, и прочее в том же духе он ненавидел, как каторжник ненавидит свои кандалы и норму в каменоломне. Но пропускать, за редким исключением, себе не позволял. Дисциплина в отношении этих обязательных упражнений жила у него где-то глубоко внутри, глубже даже, чем ненависть к ним.
Посчитав, что удалился от жилых корпусов достаточно, Иван сбросил сандалии, поставил их под приметное дерево, сверху аккуратно уложил рубашку и брюки. Придавил стопку одежды флягой и мешочком с осьминогами, по привычке поддернул полосатые купальные панталоны, поправил кистень, закрепленный на предплечье, и предложил Кусаю:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52