А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


– Мойся, чисть зубы и ложись, – сказала мама. – Больно молод твой Андрей Николаевич для пенсии.
– Что ты, мам! – удивился я. – Он и не молод совсем. Он такой же, как ты. Ему тоже тридцать восемь...
– Долго ты будешь возиться? – крикнула мама. – Марш немедленно мыться!..
Когда я вернулся из ванной, мама стояла у зеркала и, как-то странно разглядывая себя, бормотала:
– Бог знает что такое!..
– Ты чего, мам? – спросил я.
Мама повернулась и посмотрела на меня. Она стояла и смотрела на меня, и я вдруг увидел, что она грустная и очень красивая, как икона Мишкиной бабушки.
– Ты чего, мам? – тупо повторил я. Мама вздохнула и отвела глаза в сторону.
– Ничего... – тихо сказала она. – Раздевайся, пожалуйста.
Я разделся, залез под одеяло и стал ждать, когда мама подойдет поцеловать меня. Если она дома, она всегда целует меня, когда я ложусь спать. Мама убрала со стола, включила торшер, погасила верхний свет и только тогда подошла ко мне.
– Спокойной ночи, ма, – сказал я и натянул одеяло до подбородка.
Мама поправила подушку, поцеловала меня и, легонько щелкнув меня по носу, сказала:
– Бестактное ты существо, Вовка. Мне не тридцать восемь, как твоему Андрею Николаевичу, а тридцать три. Ясно?
– Мам, но ты же сама говорила, что, когда я родился, тебе было двадцать два! – завопил я.
– Правильно, – сказала мама. – А сколько тебе сейчас?
– Одиннадцать.
– Теперь сложи, – улыбнулась мама. Я сложил, и получилось тридцать три.
– Тридцать три, – сказал я.
– А откуда же ты взял тридцать восемь?
– А черт его знает, – растерянно сказал я.
– Не чертыхайся, – сказала мама. – Спи. И поцеловала меня еще раз.

Глава пятая
Мы идем в цирк

В детстве, когда мне было лет пять-шесть, я несколько раз был в цирке. Я всегда проходил сквозь широко открытые двери цирка и, ужасно волнуясь, сам предъявлял билеты контролершам, похожим на адмиралов в парадной форме. Я сейчас вспоминаю, что в цирке меня тогда все волновало. Звуки настраивающегося оркестра, красный барьер вокруг арены, запах цирка, маленькие-маленькие зрители на галерке и тетки с лотками, на которых стояли стаканчики с мороженым...
Особенно у меня замирало сердце тогда, когда оркестр вдруг переставал пробовать свои инструменты и настороженно затихал. Купол вспыхивал морем света, оркестр взрывался знакомым красивым маршем, и на арену быстрыми шагами выходил человек во фраке.
Потом тоже было все очень здорово и интересно, но уже как-то совсем по-другому. Мне нравились все номера, все клоуны и все звери. Мне в цирке все нравилось. Все представление от начала до конца. Но больше всего мне нравилось время от предъявления билета до выхода на арену человека во фраке.
И поэтому, когда Андрей Николаевич сказал:
– А что, братцы, не сходить ли нам с вами в цирк? – я вдруг ужасно разволновался.
Мишка, тот просто закричал «ура!» и помчался отпрашиваться у бабушки, а я стоял и думал, что бы мне такое сказать Андрею Николаевичу, чтобы он меня понял, как я ему благодарен.
– Ну, что ты молчишь? – спросил меня Андрей Николаевич. – Может быть, ты сегодня занят, тогда пойдем в следующий раз.
– Нет, – ответил я. – Для цирка я совершенно свободен.
– Тогда пойди спроси разрешения у мамы и собирайся.
– Мама на студии и вернется очень поздно. У них сейчас монтажно-тонировочный период, – сказал я.
– А что это такое? – спросил Андрей Николаевич.
– А это когда фильм весь уже отснят, его начинают склеивать и озвучивать, и мама всегда возвращается очень поздно. Но я ей обычно звоню на студию и сообщаю, что пришел из школы, или что разогрел обед, или сделал уроки, или ложусь спать... В общем, держу ее в курсе...
– Прекрасно, – сказал Андрей Николаевич. – Вот и введи маму в курс нашего похода в цирк.
Я снял трубку телефона, набрал номер студии и попросил монтажную.
– Монтажная, – ответил кто-то.
– Попросите, пожалуйста, Цветкову! – крикнул я.
– Одну минуточку, – ответила монтажная, и я услышал, как чей-то голос прокричал: – Катюша, вас, кажется, Вовка требует! – И потом опять громко в трубку: – Вовка, это ты?
– Я.
– Привет! Сейчас мама подойдет...
Кто это был, понятия не имею. Но тут трубку взяла мама. Она могла бы даже ничего не говорить и молчать как рыба, а я все равно бы узнал, что это она. Я ее дыхание знаю.
– Мам! – сказал я и вдруг ужасно испугался, что она мне не разрешит пойти в цирк. – Можно мне пойти в цирк с Мишкой и с Андрей Николаевичем?
– А обедать? – спросила мама.
– Я уже.
– А уроки?
– Все в порядке...
– Ох, Вовка... – с сомнением протянула мама.
– Клянусь! – сказал я.
– Иди, – сказала мама.
– Спасибо, ма!!!
– Дай мне только на секунду Андрея Николаевича.
– Сейчас.
Я положил трубку на столик и крикнул:
– Андрей Николаевич! Вас мама на секунду к телефону просит.
Андрей Николаевич подошел и взял трубку:
– Екатерина Павловна? Добрый день. Вы отпускаете Вовку?.. Хорошо... Обязательно... Конечно!.. Нет... Да... А он знает, где эти брюки? Хорошо... Не волнуйтесь, всего хорошего!
Он положил трубку и повернулся ко мне:
– Иди помойся, особенно шею, надень синие брюки и серую шерстяную рубашку и не забудь почистить ботинки. Понял?
– Понял! – ответил я и побежал в ванную. Но если говорить честно, то понял я всего наполовину. Про синие брюки и серую рубашку могла сказать только мама, а вот про шею и ботинки?.. От кого же я все-таки получил указание вымыть шею и вычистить ботинки? Неужели?.. Занятно...
Андрей Николаевич купил нам программу и апельсины, усадил нас в ложу и сказал:
– Вы, братцы, посидите немного, а я смотаюсь к директору цирка. Он меня зачем-то просил зайти. Я к концу пролога освобожусь и прибегу к вам.
– Какого пролога? – спросил Мишка.
– Увидишь, – ответил Андрей Николаевич и ушел.
– Вовка, – сказал Мишка, – давай поменяемся местами. Мне оркестр плохо видно...
– Перебьешься, – ответил я. – Тут тебе не филармония, тут тебе цирк. Тут тебе на арену смотреть нужно, а не на оркестр.
Мишкина бабушка один раз водила нас в филармонию, и мне там было ужасно скучно, а Мишка после этого даже свинкой заболел. Сегодня – филармония, назавтра – свинка.
– Ладно-ладно, – засопел Мишка. – Попросишь что-нибудь у меня!..
– Не ной, нюня... – сказал я и уступил ему свое место.
Не потому что боялся, что он мне когда-нибудь в чем-нибудь откажет, а просто я знал, как у Мишки из-за ерунды может испортиться настроение. Вот я ему и уступил свое место.
И как раз в это время потух весь свет и оркестр как рявкнул, как рявкнул. Такой красивый-красивый марш, я его в каком-то кино слышал. И сразу же включился свет, но не такой, как был раньше, а яркий до того, что все показалось мне белым.
Распахнулся занавес, и на арену быстрыми шагами вышел человек во фраке. Как только он остановился, оркестр замолчал.
– Акробаты-эксцентрики! – крикнул человек во фраке. – Артисты Почиваловы!!! – И оркестр заиграл уже не марш.
– Что он сказал? – повернулся ко мне Мишка. Я не ответил.
И до самого антракта было много интересных номеров, и Мишка все время вертелся и спрашивал меня: «Ну как? Здорово, да?!» И я иногда говорил: «Здорово!» – а иногда и совсем не отвечал ему, потому что было действительно так здорово, что можно было не спрашивать.
Правда, перед самым концом первого отделения случилась маленькая неприятность. Мишка довертелся и нечаянно уронил программку вниз, в партер. Кому-то на голову. То, что на голову, это точно. Потому что мы слышали, как внизу под нашей ложей кто-то возмущенно произнес:
– Хулиганство какое!..
– Подумаешь, «хулиганство»!.. – шепнул я Мишке. – Программка же...
Мишка осторожно промолчал.
Мы сделали вид, что это программка не наша, и стали громко аплодировать одной девчонке, лет двенадцати, которую в этот момент на арене перебрасывали трое взрослых. Мне ужасно захотелось узнать, как называется этот номер и фамилию артистов, но я вспомнил, что программки у нас уже нет, и с досады щелкнул Мишку по затылку.
– Чего ты?! – обиженно повернулся ко мне Мишка.
– Растяпа!.. – зашипел я. – Уронил программку!..
– Да она вее равно испорченная была... – виновато пробормотал Мишка.
– Чем же это она испорченная была? – не поверил я ему.
– Я в нее с самого начала корки от апельсина завернул... – испуганно оглядываясь, прошептал Мишка.
А я-то думал, чего там этот внизу ругается!.. И тут как раз объявили антракт. Пришел Андрей Николаевич и говорит:
– Ну, как вы здесь?
Мишка посмотрел на меня, и я решил насчет программки Андрею Николаевичу ничего не говорить, а только сказал:
– Порядок!
Мишка обрадовался и тоже сказал:
– Здорово, Андрей Николаевич! Очень здорово!
Андрей Николаевич поправил мне воротник рубашки и сказал:
– Ну вот и прекрасно! А теперь, мои дорогие юные зрители, я приглашаю вас за кулисы!.. Вперед! «Молодым везде у нас дорога», – пропел Андрей Николаевич и подтолкнул нас к выходу.
Мне стало удивительно хорошо и весело, и я тоже пропел:
– «Старикам везде у нас почет»!.. – И тут же понял, что сморозил глупость! Права мама, бестактное я существо... – Это я не про вас... – тихо сказал я Андрею Николаевичу и взял его за руку. – Это я вообще...
– Я так и понял, – тоже тихо сказал Андрей Николаевич и громко крикнул идущему впереди Мишке: – Осторожней, Мишка! Там за поворотом еще ступеньки!..

Глава шестая
А вы бывали за кулисами?

За кулисами было ужасно интересно! Как только мы там очутились, начали происходить чудеса. Я с трудом, например, узнал разные цирковые аппараты, которые только что видел на арене. Здесь, при тусклом освещении, они уже не были такими сказочно красивыми и таинственными, как там во время выступления. Там они сочетались с яркими костюмами и красивыми лицами артистов и, что самое главное, с музыкой. Здесь всего этого не было, аппаратура лежала разобранная и какая-то усталая, с провисшими веревками и тросами. И конечно, ни о какой сказочности речи быть не могло! Дерево казалось деревом, сталь сталью, а пеньковая веревка – обыкновенной пеньковой веревкой...
И артисты очень изменились. Во-первых, на них были надеты халаты. У кого махровые, у кого простые черные сатиновые, как у Кирилла Степановича, нашего преподавателя по труду. А во-вторых, они оказались не такими уж красивыми. Обыкновенные люди. Тоже усталые, как и их аппаратура. У всех были очень грубо подведены глаза и рот, и от этого вблизи они казались грустными-грустными. Мы с Мишкой просто удивились, как мы всего этого не заметили на арене!
И все были заняты. Кто водил запыхавшихся лошадей, кто укрывал свои аппараты чехлами, а кто-то ругался на весь полукруглый закулисный коридор:
– Из-за тебя, из-за тебя трюк завалили! Такой трюк!.. Да его со сна делать можно! Не нужно и глаз открывать!..
И чей-то голос виновато бубнил в ответ:
– Вот ты и ловишь с закрытыми глазами...
А тот снова взрывался:
– Я?! Ну, знаешь! Теперь ты у меня не будешь как сонная муха ползать на репетиции!.. По двести сальто-морталей крутить заставлю, чтобы ты один научился как следует делать!.. Пижон!
– А сам-то...
Но по-видимому, тот, который нападал, уже ушел, и поэтому неуверенное «а сам-то...» осталось без ответа.
С Андреем Николаевичем все здоровались и спрашивали, что он теперь собирается делать. Андрей Николаевич отвечал, что еще пока и сам не знает, и знакомил нас со всеми. Так мы познакомились с жокеями Красовскими. Оказалось, что у них у всех совершенно разные фамилии, а Красовский – это их руководитель. И они вовсе не родственники, а просто так – партнеры. Потом с нами разговаривала воздушная гимнастка Валерия Михайловна. Андрей Николаевич называл ее Лера. Она как только нас увидела, так сразу же подбежала и поцеловала Андрея Николаевича, а он ее. Не по-настоящему, а так просто. Но Мишка все равно скривился и презрительно отвернулся. Он этого страшно не любит... Но в общем, она оказалась вполне приличной теткой. Она повела нас с Мишкой к себе в комнатку и рассказала, как она выступала на воздушном параде в Тушине. Трапецию подвешивали под вертолетом, и они вместе с Андреем Николаевичем – Андрей Николаевич был ее партнером – поднимались на высоту сто метров и там делали все, что они делали обычно в цирке. А сто метров – это в четыре раза больше, чем любой самый высокий цирк. И еще ветер.
Андрей Николаевич заглянул в дверь и сказал:
– Лера, у тебя очень милая гардеробная. Ты здесь одна?
А Валерия Михайловна ответила:
– Нет. Со мной еще Машка Цукетти одевается. Андрюша, у тебя сохранились фотографии воздушного парада?
– Сохранились, а что?
– Ты покажи их мальчишкам. Им это будет интересно.
– Покажу как-нибудь. А где Машуня?
– На колечках.
– Молодец. Прощайтесь, братцы! Лера, я к тебе завтра или послезавтра загляну.
Мы попрощались и пошли вслед за Андреем Николаевичем. На ходу мы познакомились с клоуном. Его звали Женя Томилин. Ничего такой парень... Совершенно несмешной. Андрей Николаевич спросил, как у него дела в институте, и Женя ответил, что осталось сдать историю западноевропейского театра, и с хвостами третьего курса будет покончено.
Когда Женя ушел, мы спросили Андрея Николаевича, что такое хвосты третьего курса. И Андрей Николаевич объяснил нам, что Женя учится на четвертом курсе театрального института, а один предмет, эту самую историю, не сдал еще на третьем курсе. И это называется «хвост». И тут раздался звонок.
Андрей Николаевич остановился и сказал:
– Сейчас начнется второе отделение. Жаль, что я не успею познакомить вас с одним человечком. Пошли в ложу.
Но мне вдруг показалось здесь, за кулисами, гораздо интереснее, и я сказал:
– А может быть, не пойдем смотреть львов, Мишка? Здесь так интересно...
Мишка, наверное, подумал то же самое. Он рассмеялся, махнул рукой и сказал:
– Пошли знакомиться с Человечком!
– Ладно, – сказал Андрей Николаевич. – Львы в следующий раз!
И мы пошли знакомиться.

Глава седьмая
Хищная лошадь

Когда мы проходили мимо лошадей, я немножко отстал от Мишки и Андрея Николаевича и загляделся на здоровенную лошадь. У этой лошади была спина как диван. Такая широкая. В последнем номере на ней жокеи выступали. Они по два человека ей на спину запросто прыгали. И вот я стою и смотрю на эту лошадь. А лошадь смотрит на меня. А я кручу на пальце ключ от нашей квартиры. И вдруг ключ как сорвался, как полетел прямо в стойло, до самой задней стенки! Лошадь оглянулась назад, на ключ и опять на меня смотрит. Что делать, ума не приложу! И как назло, никого из взрослых рядом нет. Куда они все запропастились? А лошадь на меня все смотрит и смотрит. Голову набок склонила, губу верхнюю приподняла и ухмыляется. А чего, думаю, бояться? Нужно пролезть между лошадью и боковой стенкой стойла и поискать ключ в районе задних ног лошади. Хорошенькое дело – в «районе задних ног»! А если она как шарахнет этими самыми задними ногами? Но что меня больше всего возмутило, это то, что ни Мишка, ни Андрей Николаевич не заметили моего отсутствия. Это все Мишка! Он кому хочешь голову закрутит. Как начнет, начнет!.. И тут меня такое зло взяло! Не на Мишку. На себя. Я все понял. Я просто ужасно боялся лошади. А она на меня смотрит и все-все понимает. Тогда я набрал полную грудь воздуха и тихонько стал пролезать в стойло. А лошадь – все-таки какое это умное и благородное животное – отодвинулась и так аккуратненько пропустила меня к задней стенке стойла. И я уже почти спокойно принялся искать ключ. Лошадь повернула голову в мою сторону и с таким любопытством стала меня разглядывать, что я невольно ей сказал:
– Сейчас, одну секундочку... Извините, что я вас беспокою!
Так обычно по телефону говорят. Но я же не знал, как нужно с лошадью разговаривать... И тут я нашел ключ! Я так обрадовался, что погладил эту чудесную лошадь по задней ноге и сказал:
– Спасибо, лошадь!
И стал протискиваться между ней и стенкой. И вот тут-то лошадь повела себя удивительно странно! Как только я хотел выйти из стойла, она привалилась боком к стенке и, продолжая разглядывать меня и ухмыляться, загораживала мне выход. Сначала я подумал, что она любезно хочет пропустить меня с другой стороны. Я пролез у нее под животом и тут же понял, что более коварного животного нет во всей зоологии! Эта гнусная лошадь прижалась к другой стенке стойла. Я опять нырнул под нее, и опять эта тварь закрыла мне выход! Я чуть не плакал от отчаяния! Я стал уговаривать лошадь разными ласковыми словами. Если бы я хоть знал, как ее зовут!
– Жучка!.. – говорил я. – Бобик! Тобик!.. Полканчик!.. Джек!.. Джульбарсик!..
Но лошадь была неумолима. Каждый раз, когда я хотел выйти, она прижималась к той стенке, мимо которой я пытался проскользнуть, и не выпускала меня из стойла.
И в это время я услышал голос Андрея Николаевича:
– Вовка!
И Мишкин голос:
– Цветков! Ты где, Вовка!..
Мне так не хотелось, чтобы они видели, в какое глупое положение я попал! Так не хотелось!.. Может быть, я еще и сам бы выбрался.
1 2 3 4