мужчины тоже вышли к дверям, соколиными глазами наблюдая за чужеземцем, а страж не преминул напомнить своему спутнику, чтобы тот поглядывал по сторонам и приветствовал обитателей домов. «Ласковый поклон, – сказал он, – располагает к нам сердца, а вскоре, ты можешь иметь нужду в благосклонности соседей».
Между тем мальчик прибежал в господский дом. Князь Ансвальд сидел в деревянной беседке, тенистой передней пристройке дома. То был высокий, широкоплечий мужчина с открытым лицом под седыми волосами; поверх рубахи на нем была домашняя шерстяная куртка, отороченная бобровым мехом; его кожаные чулки были перевязаны разноцветными ремнями – и только его важная осанка да почтительность, с какой все обращались к нему, указывали, что он хозяин дома. Он сидел, окруженный своими застольниками, с удовольствием, глядя на двух откормленных быков, приведенных служителями и предназначенными для жертвоприношения на предстоящем торжественном обеде. Проворно протиснувшись к одному пожилому, с умным лицом человеку, стоявшему по левую руку от начальника и вежливо отвечавшему на слова своего господина, мальчик шепотом сообщил ему предмет своего посольства.
– Вольф привел чужеземца, – сказал старый Гильдебранд. – Одиноко пришел человек этот, без провожатых, без коня и воинских доспехов и просит он гостеприимства.
– Устройте ему привет в светлице, – равнодушно приказал Ансвальд и знаком удалил своих ратников. – Неспокойно смотрю я на чуждых проходимцев, – сказал он своему наперснику. – С той поры, как на Рейне возгорелась война с римлянами, горячие искры прыскают по стране, и не один молодец, потерпевший от насилия, бродит по земле и в горьком озлоблении сам совершает преступления.
– Если он бежал с юга, то может доставить нам вести о римской войне.
– И занести в страну римское коварство. Итальянский обычай, словно зараза, крадется по нашим долинам и наполняет высокомерием замки королей. Нашим правителям тоже хотелось бы красоваться в пурпуровой одежде и откармливать тунеядцев-телохранителей, которые вонзают ножи в спину свободному человеку, не понравившемуся их повелителю. Однако ж пойдем, кто бы ни был незнакомец, но подобающее нуждающемуся человеку он получит, а ты попытайся посредством разумных речей проникнуть в его тайну.
Войдя в дом, начальник сел на хозяйское, из дубового дерева кресло, обтянутое черной шкурой молодого медведя. Ноги его покоились на скамеечке, в руке он держал белый посох.
Всадники сошли с коней перед воротами, и прислонив свое копье к косяку, незнакомец молча сел у ворот. Появившийся наперсник князя с важным поклоном пригласил его к вождю, и выпрямившись во весь рост, незнакомец подошел к порогу; он и князь пытливо взглянули друг на друга, при этом обоим понравилось увиденное ими.
– Благо тебе, князь Ансвальд, сын Ирмфрида!
– И тебе тоже! – раздалось с княжеского кресла.
– Утомленному путнику дай воды из колодца твоего, плодов полей твоих и защиту крова твоего. Я пришел к твоему очагу без друзей, лишенный отечества и защиты; подай мне, что дозволяется гостеприимством твоего народа.
Гильдебранд выступил вперед и сказал:
– По обычаю народа, в течение трех дней князь предлагает тебе отдых и пищу, затем он спросит о молве людской. А вы, юноши, подвиньте ему скамейку к очагу и предложите дары богов.
Один из юношей принес скамейку, на которой сел незнакомец, другой – две миски с хлебом и солью, а третий – деревянную кружку, наполненную темным пивом. Затем, по знаку Гильдебранда, они оставили залу.
– А теперь, – ласково начал Гильдебранд, садясь у ног князя, – когда ты, путник, находишься в безопасности, поведай нам, насколько это для тебя возможно, не видел ли ты или не слышал чего-нибудь за горами, что было бы нам на пользу, а тебе не во вред. Время теперь смутное, и предусмотрительный хозяин старается получать сведения от знающих людей. Если дано тебе от богов, чтобы охотно сложились речи в устах твоих, то рассказывай; или же должен я спрашивать о том, что знать нам необходимо?
Незнакомец поднялся.
– Я приношу вести, волнующие сердца мужей, не знаю только, радость или горе они готовят вам. Произошла битва, страшнее которой не помнят люди. Волки воют на поле сражения и вороны носятся над костями аллеманов, которым бог наш отказал в победе. Франки отдали победу римлянам, в плену короли аллеманов, Гундамар и Атанарих, и многие дети королей; войска кесаря жгут все в долинах Шварцвальда до самого Майна и гоном гонят толпы пленников. Кесарь усилился в пограничных землях, и говорят, катты шлют к нему послов, прося союза.
Глубокое молчание настало вслед за этими словами. Князь Ансвальд мрачно потупил глаза, а Гильдебранд с трудом скрывал свое волнение.
– Мы в мире с римлянами и аллеманами, – осторожно начал он наконец, – и туринги не боятся могущества кесаря. Я вижу, что ты был недалеко от поля битвы и с той поры избегал поселений каттов, которые, по твоим словам, расположены к римлянам. Не спрашиваю тебя, кому ты желал победы.
– Отвечу и не спрошенный! – вскричал незнакомец. – Не получал я жалованья от римлян.
Луч благосклонности сверкнул в очах начальника.
– Ты не аллеман, – сказал он, – заключаю по говору твоему, ты от сынов бога нашего, живущих далеко на востоке.
– Вандал с берегов Одера, – быстро ответил незнакомец.
– Далеко от родины твоей до поля битвы на Рейне, путник. Твой народ тоже посылал на войну ратников своих?
– Я прибыл на Рейн без соотечественников. Горькая судьбина удалила меня с родных полей.
– Судьбу устроят боги или строптивый дух мужа. Да не сокрушается, однако ж, сердце твое тем, что было причиной удаления твоего с родины.
Незнакомец с благодарностью склонил голову.
– Забота гостя – быть угодным хозяину; прости, если я изыскиваю, что может сделать тебя благосклонным к чужеземцу. На родине я слышал мелодию певца, будто давно уже один витязь из страны турингов ратовал против римлян в числе воинов моего народа, далеко на юге, на Дунае, и имя ему было Ирмфрид.
Князь поднялся с кресла и сказал:
– Рука его, благословляя, лежала на моей голове: то был мой отец!
– Он кровью побратался с одним воином моего народа и, уезжая, князь могучей рукой разломал надвое золотую римскую монету, оставив одну половинку, да послужит она грядущим поколениям знамением гостеприимства. Если одна половина золотой монеты твоя, то другая – моя.
И он подал золотую пластинку князю. Ансвальд быстро встал во весь рост и при свете стал разглядывать монету.
– Молчите! – повелительно вскричал он. – Никто да не смеет произнести ни одного слова. Ступай, Гильдебранд, и отнеси монету госпоже твоей. Пусть она приложит ее к другой половинке, да скажи, чтобы она была одна, когда я приведу к ней незнакомца.
Гильдебранд поспешно ушел, а хозяин приблизился к гостю и изумленно оглядел его с головы до ног.
– Кто ты, приносящий в дом мой столь высокий привет? Нет надобности в знаке: ты взволновал мое сердце, явясь на порог моего дома. Пойдем, витязь, и объяви мне свое имя там, где совпадут обе половинки таинственного знака.
Он быстро пошел впереди, а за ним незнакомец. Княгиня Гундруна стояла в своем покое, приложив одну к другой обе половинки золотой монеты.
– Вот два колоса от одного стебля! – вскричала она супругу. – Присланное тебе – знак короля Ингберта.
– А подошедший к колену твоему – Инго, сын короля Ингберта, – сказал незнакомец.
Наступило продолжительное молчание; хозяйка дома робко смотрела на горделивого воина, на его благородный облик и царственную осанку – и низко поклонилась она, но озабоченно вскричал князь:
– Нередко хотел я видеть лицо гостеприимца, знаменитого витязя из рода богов, ибо отец рассказывал мне о богатом дворе и могучей дружине в блестящих стальных кольчугах. Но высшие силы иначе устроили свидание. В одежде путника, просящим странником вижу я сына великого короля и ужас ощущаю я в сердце. Да будет хорошим предвозвестником час, в который я узрел лицо твое, а со своей стороны я не забуду честно доказывать тебе мою верность.
– Не счастливцем я пришел к тебе и жене твоей, – сурово сказал Инго. – Я изгнанник и не хочу обманом добиться твоей защиты. Дядя прогнал меня с родины, похитив у ребенка, по смерти его отца, царский венец, и с трудом укрывали меня верные сообщники, доколе я не сделался мужем. Опасность – мой удел; послы дяди следовали за мной от народа к народу, предлагали дары и требовали моей головы. С небольшим отрядом верных людей отправился я на войну вместе с аллеманами, великие короли которых были ко мне благосклонны, и в день битвы я предводил отрядом их народа. Но гордый победой кесарь разыскивает теперь тех, кто босой не изъявил ему покорности. Далеко простирается власть его в королевских замках; я видел послов твоих соседей, каттов, и ехали они на Рейн со знамением мира. Поэтому шесть дней и столько же ночей крался я волчьим ходом по их владениям; удивительно, как я убежал от них. Это должен ты знать, прежде чем скажешь: «Добро пожаловать, Инго».
В нерешительности стоял хозяин и старался уловить взор хозяйки, которая сидела в кресле, опустив в землю глаза.
– Я сделаю то, чего требуют честь и наши обеты, – сказал наконец Ансвальд, и лицо его просветлело. – Добро пожаловать, Инго, сын королевский!
– Благородные чувства выказываешь ты, витязь, – начала княгиня, – опасаясь навлечь невзгоду на дом твоего гостеприимца. Но нам следует поразмыслить, каким образом доказать тебе наше расположение и, вместе с тем, оградить от опасности собственные дворы. Далеко по странам гремит имя короля, и многие недруги окружают венценосного витязя: ты сам испытал это. Поэтому я полагаю, что только осторожность может быть во благо и тебе, и нам. Если могу я молвить верное слово супругу моему, то хорошо было бы, если бы гость твой не узнанным находился в доме твоем и никто не знал о его роде, кроме тебя и меня.
– Неужели придется прятать у себя в доме достойного гостя? – с неудовольствием вскричал хозяин. – Я не слуга ни кесарю, ни каттам.
– Король турингов охотно ест с золотых блюд, изготовляемых римлянами, – продолжала княгиня, – не возбуждай подозрений короля.
Неподвижно стоял гость, и тщетно старалась княгиня узнать его мысли.
– Трудно скрывать доблестную кровь под одеждой слуги, – сказал Ансвальд.
– Витязь Зигфрид, воспеваемый бардами, тоже стоял у наковальни в одежде ремесленника.
– И в конце концов сокрушил как наковальню, так и самого кузнеца! – вскричал князь. – Скажи, Инго, как нам обходиться с тобой?
– Я проситель, – с трудом ответил гость, – и высоко ли, низко ли посадишь ты меня между застольниками твоими, гневаться я не должен. Я не хвастаюсь именем моим, но и не скрываю его, а к низкой работе ты меня не приставишь.
– Он мыслит так же, как и я! – воскликнул князь.
– Витязи постоянно опасаются умаления своей чести, – улыбнулась княгиня. – Но просьба моя легко может быть исполнена: только в течение короткого времени не брезгуй одеждой, которую мы предлагаем чужеземцам, а повелитель мой между тем постарается снискать тебе благосклонность народа. Не вечно же на границах будет раздаваться бранный клич; у кесаря не будет недостатка в новых войнах, через несколько месяцев утихнет шум, а между тем удастся, быть может, задобрить короля.
– До вечера я поразмышляю над этим, – сказал Ансвальд, – потому что всегда разумны советы жены моей, и нередко мне приходилось убеждаться в этом. Но до той поры прими на себя, о витязь, смиренный вид и поверь, мне, что с сокрушенным сердцем жду я времени, когда в открытой храмине можно будет возвестить то, что требуется твоей и моей честью.
И мужчины оставили покои княгини. Когда же вечером Ансвальд сидел рядом с ней на своем ложе, то с неудовольствием воскликнул:
– Тяжко сердцу моему, что должен я видеть его на нижнем конце скамьи!
Но княгиня тихо ответила:
– Сначала испытай, достоин ли он твоего покровительства, потому что необычно свойство чужеземца и безотрадна его участь. А тайну его мы скроем ото всех, и даже от Ирмгарды, дочери нашей.
2. Пир
Во дворе князя устраивался пир. Хозяйка ходила со своими служанками по помещениям, где хранилась кухонная провизия, – длинными рядами висели там окорока, круглые колбасы и копченые бычьи языки; она радовалась хорошим припасам, выдавала их на кухню и приказывала служанкам отмечать лучшие куски особым знаком, чтобы стольник подавал их на стол старейшин. Затем они отправились в прохладный погреб; сложенный из камня, покрытый землей и дерном, он находился в укромном месте, куда не проникал солнечный свет. Там выбирала она бочки с хмельным пивом и ендовы с медом, беспокойно поглядывая на чужеземные глиняные сосуды, которые стояли в углу, наполовину зарытые в землю.
– Не думаю, чтобы мой повелитель захотел вина, – сказала хозяйка, – но если он потребует его, то прикажите подающему взять сосуды поменьше: другие слуги пусть стоят и ждут большого торжества. Да присмотрите сами, чтоб неуклюжие парни не повредили драгоценной посуды. Легко может случиться, что по неловкости опьяневших юношей длинный путь окажется напрасным для утвари, которую с таким трудом, в соломе, на лошадях доставили из италийских стран.
И еще раз заботливо оглядев обширное помещение, она продолжила:
– Довольно здесь запасов для княжеского дома, и многие годы еще мед будет веселить сердца мужей; дали бы только боги, чтобы витязи наши все осушили, весело и честно. Послушай, Фрида: что потребуется мужам – это известно, но как бы ни был обилен выбор напитков, это всегда обманчиво. Поэтому прикажи вынести в кладовую еще три ендовы старого меду и скажи подчашему, что если гости будут спокойно заняты честной беседой, то под конец можно им предложить и этого меду; если же раздражившись друг на друга они станут враждовать, то пусть он наливает с предосторожностью, чтобы не приключилось нам великое несчастье.
Княгиня отправилась на поварню, где на каменных плитах пылал огромный огонь. Перед домом юноши рассекали жертвенных животных, больших оленей и трех диких кабанов, и натыкали мясо на длинные вертела. Бесконечными рядами сидели девушки, ощипывая живность или скатывая в большие шары пряное пшеничное тесто, а деревенские ребятишки, улыбаясь, ждали той поры, когда они начнут крутить вертела, чтобы и им перепал лакомый кусок со стола витязей. Между тем дружина начальника была занята делом возле большой храмины. Посреди двора стояло большое здание, срубленное из толстых сосновых бревен, лестница вела к растворенной двери; внутри, на двух рядах деревянных столбов лежали стропила кровли, от столбов до стен, с трех сторон, тянулись высокие подмостки; посредине, напротив двери, находились почетные места для начальника и самых важных гостей, и тут же – нарядно украшенное, подобно беседке, помещение для женщин, чтобы они могли сколько угодно глядеть на пир мужей. Младшие из воинов украшали беседку цветущими ветвями, а Вольф привез большую телегу душистой травы для посыпки пола.
– Хорошо тебе здесь живется, – начал Вольф, поклонившись Инго. – Видно, госпожа благосклонна к тебе: ты ходишь в новой одежде, сотканной нашими женами. Как носится сукно, изготовленное девами Турингии?
– Что охотно предложено, то впору получившему, – с улыбкой ответил чужеземец. – Я рад слышать твой голос, потому что целыми днями ты бываешь в отсутствии.
– Мы, челядинцы, с собаками добывали в лесу дичь для пиршественного стола. Помоги-ка, Теодульф! – крикнул он одному из своих товарищей. – Неужто мне одному придется опростать телегу?
Теодульф, гордый дружинник, крепкой рукой схватил ситник и через плечо обронил, обращаясь к чужеземцу:
– Кто привык выпрашивать чужое платье, тот не должен стоять праздно, когда люди, поблагороднее его, шевелят руками.
Мрачно взглянул Инго на говорившего – высокого, широкоплечего воина, с длинным рубцом на щеке. Тем же ответил чужеземцу ратник князя; гнев одного воспламенился взорами другого, и глаза противников метнули друг в друга огненные стрелы. Но Инго преодолел свое раздражение и спокойно ответил:
– Скажи ты это мне ласково, и я охотно последовал бы твоему наставлению.
Но Вольф шепнул ему:
– Не раздражай его, он брюзга и при первом удобном случае хватается за железо. Происходит он от дружественного княгине рода и служит не так, как мы. Теодульф благородного происхождения и обязался служить только временно, но впоследствии он отправится в богатое наследие своих отцов. Поэтому неудивительно, что ситник, который он обязан таскать, жжет ему руки.
– Коли служит, то пусть и таскает, – мрачно ответил Инго.
Девушки тоже внимательно разглядывали нарядную одежду чужеземца.
– Посмотри, как гордо расхаживает чужеземец в кафтане, подаренном ему княгиней, – сказала Фрида Ирмгарде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Между тем мальчик прибежал в господский дом. Князь Ансвальд сидел в деревянной беседке, тенистой передней пристройке дома. То был высокий, широкоплечий мужчина с открытым лицом под седыми волосами; поверх рубахи на нем была домашняя шерстяная куртка, отороченная бобровым мехом; его кожаные чулки были перевязаны разноцветными ремнями – и только его важная осанка да почтительность, с какой все обращались к нему, указывали, что он хозяин дома. Он сидел, окруженный своими застольниками, с удовольствием, глядя на двух откормленных быков, приведенных служителями и предназначенными для жертвоприношения на предстоящем торжественном обеде. Проворно протиснувшись к одному пожилому, с умным лицом человеку, стоявшему по левую руку от начальника и вежливо отвечавшему на слова своего господина, мальчик шепотом сообщил ему предмет своего посольства.
– Вольф привел чужеземца, – сказал старый Гильдебранд. – Одиноко пришел человек этот, без провожатых, без коня и воинских доспехов и просит он гостеприимства.
– Устройте ему привет в светлице, – равнодушно приказал Ансвальд и знаком удалил своих ратников. – Неспокойно смотрю я на чуждых проходимцев, – сказал он своему наперснику. – С той поры, как на Рейне возгорелась война с римлянами, горячие искры прыскают по стране, и не один молодец, потерпевший от насилия, бродит по земле и в горьком озлоблении сам совершает преступления.
– Если он бежал с юга, то может доставить нам вести о римской войне.
– И занести в страну римское коварство. Итальянский обычай, словно зараза, крадется по нашим долинам и наполняет высокомерием замки королей. Нашим правителям тоже хотелось бы красоваться в пурпуровой одежде и откармливать тунеядцев-телохранителей, которые вонзают ножи в спину свободному человеку, не понравившемуся их повелителю. Однако ж пойдем, кто бы ни был незнакомец, но подобающее нуждающемуся человеку он получит, а ты попытайся посредством разумных речей проникнуть в его тайну.
Войдя в дом, начальник сел на хозяйское, из дубового дерева кресло, обтянутое черной шкурой молодого медведя. Ноги его покоились на скамеечке, в руке он держал белый посох.
Всадники сошли с коней перед воротами, и прислонив свое копье к косяку, незнакомец молча сел у ворот. Появившийся наперсник князя с важным поклоном пригласил его к вождю, и выпрямившись во весь рост, незнакомец подошел к порогу; он и князь пытливо взглянули друг на друга, при этом обоим понравилось увиденное ими.
– Благо тебе, князь Ансвальд, сын Ирмфрида!
– И тебе тоже! – раздалось с княжеского кресла.
– Утомленному путнику дай воды из колодца твоего, плодов полей твоих и защиту крова твоего. Я пришел к твоему очагу без друзей, лишенный отечества и защиты; подай мне, что дозволяется гостеприимством твоего народа.
Гильдебранд выступил вперед и сказал:
– По обычаю народа, в течение трех дней князь предлагает тебе отдых и пищу, затем он спросит о молве людской. А вы, юноши, подвиньте ему скамейку к очагу и предложите дары богов.
Один из юношей принес скамейку, на которой сел незнакомец, другой – две миски с хлебом и солью, а третий – деревянную кружку, наполненную темным пивом. Затем, по знаку Гильдебранда, они оставили залу.
– А теперь, – ласково начал Гильдебранд, садясь у ног князя, – когда ты, путник, находишься в безопасности, поведай нам, насколько это для тебя возможно, не видел ли ты или не слышал чего-нибудь за горами, что было бы нам на пользу, а тебе не во вред. Время теперь смутное, и предусмотрительный хозяин старается получать сведения от знающих людей. Если дано тебе от богов, чтобы охотно сложились речи в устах твоих, то рассказывай; или же должен я спрашивать о том, что знать нам необходимо?
Незнакомец поднялся.
– Я приношу вести, волнующие сердца мужей, не знаю только, радость или горе они готовят вам. Произошла битва, страшнее которой не помнят люди. Волки воют на поле сражения и вороны носятся над костями аллеманов, которым бог наш отказал в победе. Франки отдали победу римлянам, в плену короли аллеманов, Гундамар и Атанарих, и многие дети королей; войска кесаря жгут все в долинах Шварцвальда до самого Майна и гоном гонят толпы пленников. Кесарь усилился в пограничных землях, и говорят, катты шлют к нему послов, прося союза.
Глубокое молчание настало вслед за этими словами. Князь Ансвальд мрачно потупил глаза, а Гильдебранд с трудом скрывал свое волнение.
– Мы в мире с римлянами и аллеманами, – осторожно начал он наконец, – и туринги не боятся могущества кесаря. Я вижу, что ты был недалеко от поля битвы и с той поры избегал поселений каттов, которые, по твоим словам, расположены к римлянам. Не спрашиваю тебя, кому ты желал победы.
– Отвечу и не спрошенный! – вскричал незнакомец. – Не получал я жалованья от римлян.
Луч благосклонности сверкнул в очах начальника.
– Ты не аллеман, – сказал он, – заключаю по говору твоему, ты от сынов бога нашего, живущих далеко на востоке.
– Вандал с берегов Одера, – быстро ответил незнакомец.
– Далеко от родины твоей до поля битвы на Рейне, путник. Твой народ тоже посылал на войну ратников своих?
– Я прибыл на Рейн без соотечественников. Горькая судьбина удалила меня с родных полей.
– Судьбу устроят боги или строптивый дух мужа. Да не сокрушается, однако ж, сердце твое тем, что было причиной удаления твоего с родины.
Незнакомец с благодарностью склонил голову.
– Забота гостя – быть угодным хозяину; прости, если я изыскиваю, что может сделать тебя благосклонным к чужеземцу. На родине я слышал мелодию певца, будто давно уже один витязь из страны турингов ратовал против римлян в числе воинов моего народа, далеко на юге, на Дунае, и имя ему было Ирмфрид.
Князь поднялся с кресла и сказал:
– Рука его, благословляя, лежала на моей голове: то был мой отец!
– Он кровью побратался с одним воином моего народа и, уезжая, князь могучей рукой разломал надвое золотую римскую монету, оставив одну половинку, да послужит она грядущим поколениям знамением гостеприимства. Если одна половина золотой монеты твоя, то другая – моя.
И он подал золотую пластинку князю. Ансвальд быстро встал во весь рост и при свете стал разглядывать монету.
– Молчите! – повелительно вскричал он. – Никто да не смеет произнести ни одного слова. Ступай, Гильдебранд, и отнеси монету госпоже твоей. Пусть она приложит ее к другой половинке, да скажи, чтобы она была одна, когда я приведу к ней незнакомца.
Гильдебранд поспешно ушел, а хозяин приблизился к гостю и изумленно оглядел его с головы до ног.
– Кто ты, приносящий в дом мой столь высокий привет? Нет надобности в знаке: ты взволновал мое сердце, явясь на порог моего дома. Пойдем, витязь, и объяви мне свое имя там, где совпадут обе половинки таинственного знака.
Он быстро пошел впереди, а за ним незнакомец. Княгиня Гундруна стояла в своем покое, приложив одну к другой обе половинки золотой монеты.
– Вот два колоса от одного стебля! – вскричала она супругу. – Присланное тебе – знак короля Ингберта.
– А подошедший к колену твоему – Инго, сын короля Ингберта, – сказал незнакомец.
Наступило продолжительное молчание; хозяйка дома робко смотрела на горделивого воина, на его благородный облик и царственную осанку – и низко поклонилась она, но озабоченно вскричал князь:
– Нередко хотел я видеть лицо гостеприимца, знаменитого витязя из рода богов, ибо отец рассказывал мне о богатом дворе и могучей дружине в блестящих стальных кольчугах. Но высшие силы иначе устроили свидание. В одежде путника, просящим странником вижу я сына великого короля и ужас ощущаю я в сердце. Да будет хорошим предвозвестником час, в который я узрел лицо твое, а со своей стороны я не забуду честно доказывать тебе мою верность.
– Не счастливцем я пришел к тебе и жене твоей, – сурово сказал Инго. – Я изгнанник и не хочу обманом добиться твоей защиты. Дядя прогнал меня с родины, похитив у ребенка, по смерти его отца, царский венец, и с трудом укрывали меня верные сообщники, доколе я не сделался мужем. Опасность – мой удел; послы дяди следовали за мной от народа к народу, предлагали дары и требовали моей головы. С небольшим отрядом верных людей отправился я на войну вместе с аллеманами, великие короли которых были ко мне благосклонны, и в день битвы я предводил отрядом их народа. Но гордый победой кесарь разыскивает теперь тех, кто босой не изъявил ему покорности. Далеко простирается власть его в королевских замках; я видел послов твоих соседей, каттов, и ехали они на Рейн со знамением мира. Поэтому шесть дней и столько же ночей крался я волчьим ходом по их владениям; удивительно, как я убежал от них. Это должен ты знать, прежде чем скажешь: «Добро пожаловать, Инго».
В нерешительности стоял хозяин и старался уловить взор хозяйки, которая сидела в кресле, опустив в землю глаза.
– Я сделаю то, чего требуют честь и наши обеты, – сказал наконец Ансвальд, и лицо его просветлело. – Добро пожаловать, Инго, сын королевский!
– Благородные чувства выказываешь ты, витязь, – начала княгиня, – опасаясь навлечь невзгоду на дом твоего гостеприимца. Но нам следует поразмыслить, каким образом доказать тебе наше расположение и, вместе с тем, оградить от опасности собственные дворы. Далеко по странам гремит имя короля, и многие недруги окружают венценосного витязя: ты сам испытал это. Поэтому я полагаю, что только осторожность может быть во благо и тебе, и нам. Если могу я молвить верное слово супругу моему, то хорошо было бы, если бы гость твой не узнанным находился в доме твоем и никто не знал о его роде, кроме тебя и меня.
– Неужели придется прятать у себя в доме достойного гостя? – с неудовольствием вскричал хозяин. – Я не слуга ни кесарю, ни каттам.
– Король турингов охотно ест с золотых блюд, изготовляемых римлянами, – продолжала княгиня, – не возбуждай подозрений короля.
Неподвижно стоял гость, и тщетно старалась княгиня узнать его мысли.
– Трудно скрывать доблестную кровь под одеждой слуги, – сказал Ансвальд.
– Витязь Зигфрид, воспеваемый бардами, тоже стоял у наковальни в одежде ремесленника.
– И в конце концов сокрушил как наковальню, так и самого кузнеца! – вскричал князь. – Скажи, Инго, как нам обходиться с тобой?
– Я проситель, – с трудом ответил гость, – и высоко ли, низко ли посадишь ты меня между застольниками твоими, гневаться я не должен. Я не хвастаюсь именем моим, но и не скрываю его, а к низкой работе ты меня не приставишь.
– Он мыслит так же, как и я! – воскликнул князь.
– Витязи постоянно опасаются умаления своей чести, – улыбнулась княгиня. – Но просьба моя легко может быть исполнена: только в течение короткого времени не брезгуй одеждой, которую мы предлагаем чужеземцам, а повелитель мой между тем постарается снискать тебе благосклонность народа. Не вечно же на границах будет раздаваться бранный клич; у кесаря не будет недостатка в новых войнах, через несколько месяцев утихнет шум, а между тем удастся, быть может, задобрить короля.
– До вечера я поразмышляю над этим, – сказал Ансвальд, – потому что всегда разумны советы жены моей, и нередко мне приходилось убеждаться в этом. Но до той поры прими на себя, о витязь, смиренный вид и поверь, мне, что с сокрушенным сердцем жду я времени, когда в открытой храмине можно будет возвестить то, что требуется твоей и моей честью.
И мужчины оставили покои княгини. Когда же вечером Ансвальд сидел рядом с ней на своем ложе, то с неудовольствием воскликнул:
– Тяжко сердцу моему, что должен я видеть его на нижнем конце скамьи!
Но княгиня тихо ответила:
– Сначала испытай, достоин ли он твоего покровительства, потому что необычно свойство чужеземца и безотрадна его участь. А тайну его мы скроем ото всех, и даже от Ирмгарды, дочери нашей.
2. Пир
Во дворе князя устраивался пир. Хозяйка ходила со своими служанками по помещениям, где хранилась кухонная провизия, – длинными рядами висели там окорока, круглые колбасы и копченые бычьи языки; она радовалась хорошим припасам, выдавала их на кухню и приказывала служанкам отмечать лучшие куски особым знаком, чтобы стольник подавал их на стол старейшин. Затем они отправились в прохладный погреб; сложенный из камня, покрытый землей и дерном, он находился в укромном месте, куда не проникал солнечный свет. Там выбирала она бочки с хмельным пивом и ендовы с медом, беспокойно поглядывая на чужеземные глиняные сосуды, которые стояли в углу, наполовину зарытые в землю.
– Не думаю, чтобы мой повелитель захотел вина, – сказала хозяйка, – но если он потребует его, то прикажите подающему взять сосуды поменьше: другие слуги пусть стоят и ждут большого торжества. Да присмотрите сами, чтоб неуклюжие парни не повредили драгоценной посуды. Легко может случиться, что по неловкости опьяневших юношей длинный путь окажется напрасным для утвари, которую с таким трудом, в соломе, на лошадях доставили из италийских стран.
И еще раз заботливо оглядев обширное помещение, она продолжила:
– Довольно здесь запасов для княжеского дома, и многие годы еще мед будет веселить сердца мужей; дали бы только боги, чтобы витязи наши все осушили, весело и честно. Послушай, Фрида: что потребуется мужам – это известно, но как бы ни был обилен выбор напитков, это всегда обманчиво. Поэтому прикажи вынести в кладовую еще три ендовы старого меду и скажи подчашему, что если гости будут спокойно заняты честной беседой, то под конец можно им предложить и этого меду; если же раздражившись друг на друга они станут враждовать, то пусть он наливает с предосторожностью, чтобы не приключилось нам великое несчастье.
Княгиня отправилась на поварню, где на каменных плитах пылал огромный огонь. Перед домом юноши рассекали жертвенных животных, больших оленей и трех диких кабанов, и натыкали мясо на длинные вертела. Бесконечными рядами сидели девушки, ощипывая живность или скатывая в большие шары пряное пшеничное тесто, а деревенские ребятишки, улыбаясь, ждали той поры, когда они начнут крутить вертела, чтобы и им перепал лакомый кусок со стола витязей. Между тем дружина начальника была занята делом возле большой храмины. Посреди двора стояло большое здание, срубленное из толстых сосновых бревен, лестница вела к растворенной двери; внутри, на двух рядах деревянных столбов лежали стропила кровли, от столбов до стен, с трех сторон, тянулись высокие подмостки; посредине, напротив двери, находились почетные места для начальника и самых важных гостей, и тут же – нарядно украшенное, подобно беседке, помещение для женщин, чтобы они могли сколько угодно глядеть на пир мужей. Младшие из воинов украшали беседку цветущими ветвями, а Вольф привез большую телегу душистой травы для посыпки пола.
– Хорошо тебе здесь живется, – начал Вольф, поклонившись Инго. – Видно, госпожа благосклонна к тебе: ты ходишь в новой одежде, сотканной нашими женами. Как носится сукно, изготовленное девами Турингии?
– Что охотно предложено, то впору получившему, – с улыбкой ответил чужеземец. – Я рад слышать твой голос, потому что целыми днями ты бываешь в отсутствии.
– Мы, челядинцы, с собаками добывали в лесу дичь для пиршественного стола. Помоги-ка, Теодульф! – крикнул он одному из своих товарищей. – Неужто мне одному придется опростать телегу?
Теодульф, гордый дружинник, крепкой рукой схватил ситник и через плечо обронил, обращаясь к чужеземцу:
– Кто привык выпрашивать чужое платье, тот не должен стоять праздно, когда люди, поблагороднее его, шевелят руками.
Мрачно взглянул Инго на говорившего – высокого, широкоплечего воина, с длинным рубцом на щеке. Тем же ответил чужеземцу ратник князя; гнев одного воспламенился взорами другого, и глаза противников метнули друг в друга огненные стрелы. Но Инго преодолел свое раздражение и спокойно ответил:
– Скажи ты это мне ласково, и я охотно последовал бы твоему наставлению.
Но Вольф шепнул ему:
– Не раздражай его, он брюзга и при первом удобном случае хватается за железо. Происходит он от дружественного княгине рода и служит не так, как мы. Теодульф благородного происхождения и обязался служить только временно, но впоследствии он отправится в богатое наследие своих отцов. Поэтому неудивительно, что ситник, который он обязан таскать, жжет ему руки.
– Коли служит, то пусть и таскает, – мрачно ответил Инго.
Девушки тоже внимательно разглядывали нарядную одежду чужеземца.
– Посмотри, как гордо расхаживает чужеземец в кафтане, подаренном ему княгиней, – сказала Фрида Ирмгарде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35