Обед начался с отменных закусок – их ели стоя: астраханской икры, сырокопченого окорока, горячих пирожков с грибами, рыбой и капустой. Как положено, к закускам была подана водка.
Потом все сели за стол. Их ожидали превосходные и разнообразные кушанья: шеф-повар гостиницы был известен на всю Россию. После борща с сырными гренками вынесли кулебяку с осетровой начинкой, блюдо огромных раков, выловленных в Тереке, жареную индейку на большом блюде, окруженных фаршированными трюфелями рябчиков. Само собой разумеется, к столу подавались исключительно кавказские вина, самые знаменитые кахетинские сорта густого цвета, с большим содержанием танина – они быстро ударяли в голову.
Произносились бесчисленные тосты. Пили за Государя Императора и президента Французской Республики, за русскую и французскую армию, за кавалерию обеих стран, за полки, где служили Александр Эдуардович и хозяева. Всякий раз, по кавказской традиции, стакан осушался до дна. После кофе пришел черед и французскому шампанскому.
Наш молодой лейтенант прекрасно переносил эти возлияния. К середине обеда его участники так возбудились, что никто уже внимательно не следил, сколько пьет их гость, который ухитрялся ловко обмануть. Ему, как и многим нашим соотечественникам, сильное опьянение внушало ужас. Он любил выпить, но его трудно было заставить переступить тот предел, который он для себя установил. Кроме того, у него сейчас имелись весьма веские причины соблюдать меру. Он догадался, что вечер не кончится трапезой в гостинице „Лондонская", и намеревался отведать обещанных ему удовольствий.
В сумерки все вышли на террасу над Курой. Грузинский князь, бледный молчаливый молодой человек, все глубже погружался в меланхолию. Он уселся в стоявшее в стороне кресло и, аккомпанируя себе на зурне, затянул как бы сам для себя странную и печальную мелодию, исполнявшуюся в рваном ритме с несколько монотонными модуляциями, постепенно хватающую вас за душу и заставляющую все внимательнее вникать в её сложный замысел.
Наслаждаясь очарованием вечера, Александр парил в мечтах, что с ним случалось не часто. Кавалерийский полковник, которому беспрестанно подливали то шампанское, то ликеры, опустошал бокал за бокалом, что, казалось, никак не могло возыметь на него какого-либо действия. Он не становился ни веселее, ни печальнее, ни красноречивее. Путилов страстно спорил с раскрасневшимся и взмокшим нотариусом. Они затронули вечную, как мир, тему жизни и смерти, столь любимую русскими, особенно когда они хорошо поели и выпили. Что касается высокого лейтенанта, то он молча курил, бросая едва начатую папиросу, чтобы тотчас взять следующую. При некоторых аккордах зурны его ноги начинали сами собой выделывать замечательные па.
Так продолжалось долго, пока опустившаяся ночь не расцветила яркими звездами темно-синий бархат неба. Издалека доносились голоса и звуки флейты; протяжное восточное пение долетало до террасы, где приглашенные наслаждались наконец наступившей вечерней прохладой.
Александр, как бы приятно ему сейчас ни было, начинал понемногу испытывать нетерпение. Он предоставил своим друзьям распоряжаться ходом празднества, но надеялся, что сидение на террасе „Лондонской" не будет длится бесконечно.
Путилов наконец кончил спорить с нотариусом и воскликнул:
– Друзья! Думаю, самое время подышать свежим воздухом на природе!
Все согласились без обсуждения. Было очевидно, что программа вечера намечена заранее, следуя обычному порядку подобных церемоний.
– Надо наконец разбавить нашу мужскую компанию, – продолжил Путилов. – Если наш гость не возражает, мы пригласим поужинать с нами нескольких молодых дам. Сейчас отправимся к нашей старой знакомой на улицу X… Я предупредил ее, что мы заедем этим вечером, и, уверен, она предложит лучшее, что есть в ее распоряжении.
У гостиницы приглашенных ожидали три автомобиля, из которых два принадлежали военному ведомству, с солдатами за рулем. Гость осведомился, куда они направляются.
– Полноте, Александр Эдуардович, вы должны знать подобные дома, – ответил его друг. – Они существуют и в Париже, и в России. Там можно встретить молодых приятных женщин, которых приглашают поужинать.
– Они профессионалки? – спросил Александр, желавший поставить все точки над „i".
– Конечно, дорогой друг, хотя некоторые из них желали бы сойти за светских дам, ищущих вечерних приключений. Такое у вас случается?
Александр согласился, что подобное имеет место и во Франции.
Автомобили остановились на набережной левого берега Куры, на въезде в такой узкий переулок, что дальше можно было идти только пешком. Путилов, сопровождаемый друзьями, вошел в небольшой домик, выходивший окнами на реку. Не первой молодости дама встретила его как старого друга и провела всю компанию в зал, где вокруг круглого стола сидело с десяток женщин, игравших в лото. Они были так увлечены игрой, что даже не подняли глаз, чтобы взглянуть на вошедших. Офицеры обошли стол, обмениваясь рукопожатиями, обнимая и целуя своих приятельниц.
Александр с удовольствием наблюдал эту сцену. Все женщины были молоды, в большинстве своем красивы, одеты по летней моде Тифлиса – в белые полотняные юбки и более или менее элегантные блузы, какие могли себе позволить по прихоти переменчивой фортуны. Многие носили короткие прически. Но, к удивлению Нодэна, ничто в их внешнем виде не выдавало профессионалок, как это бывает в Европе, и встретившему их на улице невозможно было бы угадать род их занятий.
Он ожидал, что будет окружен, обласкан, осыпан комплиментами. Но его ожидал сюрприз: эти очаровательные и едва переступившие порог юношества девицы не обращали на него никакого внимания, хотя видели его впервые.
Между тем девушки начали выходить из-за стола. Путилов, взяв под руку Александра, представил его. Завязался разговор. Нодэн еще раньше обратил внимание на молодую женщину, державшуюся в стороне и не принимавшую участия в игре. Она почти не разговаривала со своими товарками – и понравилась ему. Он подумывал, не выбрать ли ее на вечер. Александр спросил у Путилова ее имя.
– Постойте-ка, я ее не знаю, – сказал тот. – Это новенькая. Она весьма приятная, ей-богу.
Подойдя к ней, Иван Ильич спросил:
– Как вас зовут?
– Надя, – спокойно ответила она.
– Очень приятно, Надя, я представляю вам моего друга Александра Эдуардовича. Как видите, он француз и превосходный парень. Говорит по-русски медленно, но почти без ошибок. Вы поладите с ним сразу же.
Александр пожал протянутую ему Надей руку.
– Не окажете ли вы мне удовольствия отужинать со мной и моими друзьями на свежем воздухе? – спросил он.
Надя посмотрела на француза с некоторым недоверием, мгновение поколебалась, легко пожала плечами и ответила:
– Почему бы и нет?
Между тем нотариус, который после дискуссии о жизни и смерти был полон воодушевления, обнял за талию полную блондинку.
Путилов решительно произнес:
– Нам потребуются еще две молодые красотки.
И, не консультируясь ни с кем, выбрал двух довольно пикантных женщин. Все направились к автомобилям на набережной.
Иван Ильич, еще более вошедший в роль распорядителя, усадил Нодэна на заднее сиденье большого открытого лимузина между Надей и девушкой по имени Маруся. Сам он сел на переднее сиденье, рядом с солдатом, предоставив другим возможность усаживаться в оставшиеся автомобили.
Машины пересекли город и вскоре поехали по сельской местности. Воздух был еще теплым, но после дневной жары показался Александру прохладным, и он выразил опасение, что Надя, одетая в легкую прозрачную блузку, может простудиться. – Ничего, – сказала она. Он посмотрел на нее и в полутьме различил тонкий профиль маленькой головки на длинной хрупкой шее.
Александр решил, что может позволить себе, как бы защищая Надю от тряски автомобиля, едущего по неровной дороге, обнять свою спутницу за талию. Она не воспротивилась, и он с волнением ощутил в руках ее необычно гибкое, казавшееся почти обнаженным тело. В приливе естественной радости он притянул молодую женщину к себе.
Но, к огромному удивлению нашего лейтенанта, Надя освободилась от его объятий и оттолкнула становившуюся слишком настойчивой руку.
„По-видимому, в России все происходит не так быстро, как у нас, и милость этих девушек надо сначала завоевать", – подумал Александр и отложил переход в решающую атаку, хотя чувствовал в себе достаточно сил, чтобы одержать эту не очень трудную победу.
Южное ночное небо все так же светилось молчаливыми звездами. Вскоре машины пересекли по мосту какую-то реку и остановились. Прямо над рекой нависал дом. Это был ресторан „Фантазия", одно название которого заставляло грезить молодых женщин. В его огромном саду, на берегу притока Куры, были разбросаны павильончики, где можно было отлично поужинать.
Молодой француз пришел в восхищение от убранства павильона, заказанного Путиловым. Там было три просторных кабинета, обставленных покрытыми кавказскими коврами диванами. Кабинеты выходили на террасу, нависавшую над садом и рекой, катившей свои воды под непрестанный и веселый шепот. На террасе и был накрыт ужин.
В одном углу расположился небольшой оркестр из четырех кавказцев, по внешности скорее азербайджанцев. Инструменты, на которых они играли, Александр определил как флейту, кларнет и аккордеон, а последний из музыкантов, сидя на корточках, пальцами отбивал ритм на барабане удлиненной формы. Эти четверо, для которых, казалось, не существовало никаких законов гармонии, извлекали из своих инструментов музыку, показавшуюся ни на что не похожей лейтенанту, привыкшему к чудесным простым рефренам песенок, исполняемых в наших кафешантанах. Он прислушивался к протяженной и диковатой мелодии, которая снова и снова воспроизводилась с некоторыми вариациями, вызывавшими его любопытство, но так и не делавшимися понятнее. Было в ритмах оркестра нечто совершенно чуждое ему, нечто пряное, оставлявшее как бы оскомину на языке.
Хотя в городе компания вышла из-за стола часов в семь, а теперь было только десять, опять приходилось есть, и Александр восхитился аппетиту, с которым его друзья отдавали должное предложенным блюдам. Начали с заливной форели. Вин было много, и их смесь становилась опасной. Нодэн, почувствовавший, что пьянеет, решил быть осторожным, чтобы до конца вечера сохранить способность владеть собой. Он поглядывал на свою соседку. Надя выглядела совсем молоденькой и свежей вопреки тому, чем она занималась. Ее бледное лицо не носило следов ни румян, ни губной помады, лишь на щеки был наложен легкий слой рисовой пудры. Она не пыталась понравиться Александру, не строила ему глазки и вообще хранила поразительное молчание. Блеск праздничного застолья, превосходная еда, вино, музыка и сама красота ночи оставляли ее совершенно равнодушной. Однако она не дулась, не проявляла никаких признаков плохого настроения, не протестовала против чего бы то ни было. Она оставалась такой, как есть, и за это невозможно было на нее сердиться. Александр быстро это понял.
Он попытался пару раз взять ее за талию, привлечь к себе, поцеловать в шею, стройную белую шею, линия которой так восхитительно переходила в линию груди, угадывавшейся под прозрачной блузой.
При мысли, что он скоро станет счастливым обладателем всех этих прелестей, Александру с трудом удавалось сохранять хладнокровие. Но Надя не поддерживала предложенную игру: она легонько и молча отталкивала неутомимого лейтенанта, бросая на него взгляд, как бы говоривший: „Так у нас не делается".
И действительно, „так" не делалось за столом никем. Лишь нотариус пару раз звучно приложился к щечке толстушки блондинки, но его поцелуи были скорее родительскими, лишенными чувственного оттенка, и, как бы исполнив формальность, этот достойный человек больше не занимался своей соседкой. Другие офицеры вели себя точно так же, едва удосуживаясь обращаться время от времени к ужинавшим с ними хорошеньким девушкам. В этот вечер они отдавали предпочтение скорее напиткам, нежели женщинам. И вина они поглощали в огромном количестве, удивительным образом мешая сладкое французское шампанское с самыми хмельными кавказскими сортами. Казалось, что высокие ноты, извлекаемые из инструментов, вечные и обволакивающие восточные вариации, слышимые в музыке отчаянные стенания бросали гостей в лихорадочную дрожь и принуждали пить без конца, чтобы приглушить охватывающее их исступление. Нотариус изредка поднимался и принимался широким жестом руки дирижировать маленьким оркестром, а иногда громко запевал народные кавказские песни. Русский лейтенант, услышав звуки лезгинки, не мог удержаться, вышел, пошатываясь, из-за стола и начал танцевать с бутылкой на голове – с такой грациозностью, с такой гибкостью и уверенностью, что Александр был совершенно сражен.
Что до грузинского князя, то он ушел в соседнюю комнату вместе с одной из девушек и, лежа на диване, читал ей глухим, страстным голосом любовную лирику Лермонтова. Один только Нодэн ухаживал как мог за Надей, но так был скован недостаточным знанием языка, что попытки завести с ней беседу всякий раз кончались ничем. Наконец ему удалось, хотя и с большими трудностями, выразить свою мысль.
– Если бы русскому и французу предложили сделать выбор между вечеринкой с вином, но без женщин и вечеринкой с женщинами, но без вина, то русский выбрал бы вино без женщин, а француз – женщин без вина.
Ему понадобилось добрых пять минут, чтобы довести до конца эту сложную фразу и быть понятым.
Надя посмотрела на него с некоторым удивлением и ответила:
– Надо выпить.
И налила ему полный бокал красного кахетинского вина. Это был первый раз, как она занялась им, – казалось, он пробудил в ней интерес. Каким бы странным ни показался ему ответ, Александр расценил его как знак внимания и счел себя обязанным выпить до дна предложенный ею стакан.
Он незаметно поглядывал на часы. Два часа ночи! „Вот уже скоро двенадцать часов, – подумал он, – как мы только и делаем, что едим и пьем. Каждому делу свое время. Я хотел бы закончить ночь как принято у нас – наедине с этой очаровательной девушкой".
Увы, остальные мужчины не проявляли никаких признаков усталости и явно не разделяли того естественного желания, которое охватило француза. В конце концов он сказал об этом своему другу Путилову, лучившемуся прекрасным настроением, ну а удивительный полковник, чем больше пил, тем более становился величественным и холодным, как мрамор.
– О чем вы говорите? – возразил Иван Ильич. – Мы проводим ночь в компании. В такой вечер мы только пьем. Любовь отложена на завтра, если нам этого захочется. К тому же, мой дорогой Александр Эдуардович, сегодня вы наш гость, вы принадлежите нам, и ночь еще не прошла. Мы поедем в Мцхету, в храм, где покоятся останки грузинских царей. Там еще должен быть открыт духан. Это в двадцати верстах отсюда. Свежий воздух пойдет нам на пользу.
Александр пребывал в том счастливом состоянии, когда нет сил противиться столь сердечному приглашению, и через полчаса вся компания покинула „Фантазию". Только грузинский князь остался на диване, заснув в середине самого патетического пассажа из Лермонтова. Нотариус едва держался на ногах. Полковник и Иван Ильич подняли его в машину. Глотнув свежего воздуха, тот забылся глубоким сном. Все спало и в древнем городе Мцхете. Офицеры не без труда заставили подняться духанщика, который подал вина. Русский лейтенант разбудил молодого медведя в наморднике, сидевшего на цепи в глубине двора, и начал бороться с ним, ко всеобщему ликованию компании. Ему удалось повалить медведя на землю, но борьба была нешуточной, и разодранный мундир лейтенанта свидетельствовал, что медведь сумел пустить в ход когти.
Наконец подали сигнал к отъезду. Небо на востоке посветлело, и Венера заблестела над скалистыми холмами, поднимавшимися к северу от Тифлиса. Александр положил голову на плечо соседке и, подбирая слова, отпускал ей комплименты, которые она оставляла без внимания. Свежий ветер, бивший в лицо, рассеял легкие винные пары, которые было уже овладели им, и наш друг почувствовал прилив сил, испытывая острое удовольствие от самого предчувствия, что Надя скоро будет принадлежать ему.
Но, едва вернувшись в Тифлис, он удостоверился, насколько прав Путилов. Мужчины и женщины отправились по домам. Он не в силах был последовать их примеру и спросил Надю, может ли проводить ее до комнаты, в которой она живет.
– Это невозможно, – лаконично ответила она.
– Но тогда пойдемте ко мне, в гостиницу.
– Как вам будет угодно, – равнодушно сказала она. – Я хочу спать.
В гостинице „Лондонская" ночной портье не пожелал впустить их. Нодэн, задетый за живое, спросил, где их могут принять на ночь.
1 2 3 4