Женщины спешно прятались по углам и чуланам, боясь попасться на глаза «басурману», привлечь к себе его внимание. Басурман уходил – а в коридорах еще долго не выветривался кислый запах овчины и никогда не мытого человеческого тела.
Все вокруг было зыбко и сложно. И потому так радовали душу простые и надежные вещи – добрый конь, острый клинок, тугой лук и меткие стрелы. В княжеских семьях сыновей с раннего детства готовили к их будущему назначению. В три года совершали «постриг»: мальчика впервые сажали на коня. В знак первого посвящения в воины ему обрезали прядь волос. Священник совершал подобающий случаю молебен. После этого всем двором шли веселиться и пить хмельной «мед» в обширную приемную палату – гридницу.
После «пострига» мальчик переходил от нянек и кормилиц на попечение воспитателей-мужчин. Его начинали понемногу приучать к суровому и непростому княжескому ремеслу.
С семи лет отрока учили грамоте. Обычно этим занимался священник. Главным учебником служила одна из ветхозаветных книг – Псалтирь. Пение и чтение псалмов составляло значительную часть церковных служб. Отсюда, из Псалтири, которую знали почти наизусть, воспринимали не только формы для обращения к Богу, но и самый дух пламенного благочестия, ощущение личной богоизбранности.
«Господи! как умножились враги мои! Многие восстают на меня; многие говорят душе моей: „нет ему спасения в Боге“. Но Ты, Господи, щит предо мною, слава моя, и Ты возносишь голову мою. Гласом моим взываю к Господу, и Он слышит меня со святой горы Своей. Ложусь я, сплю и встаю, ибо Господь защищает меня. Не убоюсь тем народа, которые со всех сторон ополчились на меня. Восстань, Господи! спаси меня, Боже мой! ибо Ты поражаешь в ланиту всех врагов моих; сокрушаешь зубы нечестивых. От Господа спасение. Над народом твоим благословение Твое» (Псалтирь, 3, 2 – 9).
Страшный мир вокруг грозил новыми и новыми бедствиями. Люди рождались и умирали в страданиях. Но Псалтирь учила молитве, а молитва приносила покой. Постепенно Иван всей душой полюбил Священное Писание. От Псалтири он перешел к другим книгам Ветхого завета. И мудрость веков понемногу стала раскрывать перед ним свои головокружительные глубины. В то время как его беззаботные братья с воплями носились по двору, награждая друг друга синяками и ссадинами в потешных сражениях, Иван молился в пустой часовне или, безмолвно шевеля губами, водил пальцем по страницам старинных книг. А когда ночь расправляла над миром свой черный покров, он любил забраться на какой-нибудь пологий навес и глядеть в бездонное небо, с нетерпением ожидая того момента, когда одна из звезд, падая, вдруг прочертит на черной бесконечности короткий огненный след...
Одним из самых сильных ощущений, испытанных в детстве Иваном, был страх перед «злыми татарами». В раннем детстве он стал свидетелем Дюденевой рати, когда татары захватили Москву, а отец Ивана князь Даниил оказался их беспомощным пленником. Такие впечатления остаются на всю жизнь и порой накладывают неизгладимый отпечаток на характер человека.
Русские летописцы всегда очень сдержанно и лаконично описывают ужасы татарских нашествий. Обычно они используют для этого одни и те же традиционные выражения, восходящие к Священному Писанию. Лишь изредка в летописях можно встретить относительно подробные и реалистичные рассказы о бедствиях того времени.
Страх, от которого, по выражению летописца, «хлеб в уста не идет», страх мучительной смерти под татарским ножом подавлял в человеке все человеческое, превращал его в скота, озабоченного лишь собственным спасением. Еще хитроумный Чингисхан понял великую силу слепого страха и покорил с ее помощью многие народы. Он намеренно посылал впереди своего войска отряды, которые вырезали поголовно все мирное население, сжигали дома, но не захватывали никакого имущества. Казалось, сама смерть, вырвавшись из темных подземелий, справляет повсюду свое свирепое торжество.
Наследники «Потрясателя Вселенной» хорошо усвоили его уроки. Время от времени они по любому поводу (иногда самому пустячному) устраивали покоренным народам кровавую баню. Эти экзекуции должны были подавить в людях чувство собственного достоинства, искоренить всякую мысль о сопротивлении.
Историк В. О. Ключевский в своей знаменитой речи, посвященной младшему современнику Ивана Калиты, Сергию Радонежскому, говорил: «Он родился, когда вымирали последние старики, увидевшие свет около времени татарского разгрома Русской земли и когда уже трудно было найти людей, которые бы этот разгром помнили. Но во всех русских нервах еще до боли живо было впечатление ужаса, произведенного этим всенародным бедствием и постоянно подновлявшегося многократными местными нашествиями татар. Это было одно из тех народных бедствий, которые приносят не только материальное, но и нравственное разорение, надолго повергая народ в мертвенное оцепенение. Люди беспомощно опускали руки, умы теряли всякую бодрость и упругость и безнадежно отдавались своему прискорбному положению, не находя и не ища никакого выхода. Что еще хуже, ужасом отцов, переживших бурю, заражались дети, родившиеся после нее. Мать пугала непокойного ребенка лихим татарином; услышав это злое слово, взрослые растерянно бросались бежать сами не зная куда. Внешняя случайная беда грозила превратиться во внутренний хронический недуг; панический ужас одного поколения мог развиться в народную робость, в черту национального характера» (84, 65).
Словно чудовищные хари из заставок древних книг, стоявших плотным рядком на полке в комнате отца, со всех сторон глядели на княжича Ивана страхи и беды взрослого мира. Господство татар ввергло страну в отчаяние, проявлявшееся глубокими падениями в области морали. Ощущение безысходности, постоянное унижение порождали слепую злобу на того, кто находился рядом.
Страшную картину нравственного оскудения Руси в ту глухую и трудную пору нарисовал в своих «словах» (проповедях) владимирский епископ Серапион (1274 – 1275): «Зависть умножилася, злоба преможе ны, величанье възнесе ум наш, ненависть на другы вселися в сердца наша, несытовьство имения поработи ны, не дасть миловати ны сирот, не дасть знати человечьскаго естьства – но, акы зверье жадають на-сытитися плоть, тако и мы жадаем и не престанем, абы всех погубити, а горкое то именье и кровавое к собе пограбити; зверье едше насыщаються, мы же насытитися не можем: того добывше, другаго желаем!» (13, 448).
Воздействие на людей таких проповедников, как Серапион Владимирский и его последователи, было, несомненно, очень велико. И все же церковная проповедь никогда не имела широкого распространения в русской церкви. Ее развитию препятствовали низкий образовательный уровень большей части духовенства, косность и консерватизм иерархии. В этих условиях на первый план выступал традиционно приоритетный для восточного христианства метод обучения и воспитания: личный пример, безмолвная проповедь совершенного. Естественными центрами такого воспитания должны были стать монастыри, общественное значение которых было очень велико. В частности, оно заключалось в монашеской молитве о спасении мира от гнева Божьего, а также воспроизведении иноческой общиной идеальных, евангельских отношений между людьми.
И потому князья в это темное время стали повсюду строить монастыри и собирать смиренных иноков, которые своими молитвами могли отвести наконец гнев Божий от многострадального народа. Первыми так поступили тверские князья, основавшие в 1265 году у впадения реки Тверцы в Волгу монастырь во имя Трех Отроков в пещи огненной (в просторечии – Отрочь монастырь). Легенда о трех отроках, спасенных ангелом в огненной печи, куда их бросили по приказу вавилонского царя Навуходоносора за отказ поклониться золотому истукану, была широко известна еще в домонгольской Руси. Изображения трех отроков имеются в рельефах Успенского собора во Владимире и Георгиевского собора в Юрьеве-Польском. В церковных песнопениях тема Трех отроков в пещи огненной перекликалась с прославлением Божией Матери (100, 110).
Древняя легенда о трех отроках по-новому зазвучала после порабощения Руси татарами. Судьба их была так схожа с судьбами тысяч и тысяч русских людей того времени! Вавилонский плен иудеев ассоциировался с пленением Руси татарами, а образ грозного царя Навуходоносора явственно напоминал свирепого ордынского хана. Пророк Даниил и его собратья по несчастью отроки Анания, Михаил и Азария побеждали языческих царей не силой оружия, но мудростью и помощью истинного Бога.
Несомненно, князь Даниил не раз беседовал с сыновьями на темы Священного Писания. Эти разговоры глубоко западали в восприимчивую душу княжича Ивана. Память о них он хранил всю жизнь.
Поведение пророка Даниила и отроков Анании, Азарии и Михаила в вавилонском плену стало образцом для русских правителей, оказавшихся в «ордынском плену». Согласно Библии главными принципами этих святых мужей в чужеземном плену стали преданность вере – и добросовестное служение «поганому царю» в качестве советников; мужество – и осторожная уклончивость, хитрость, дальновидность. Оценив способности Анании, Михаила и Азарии, царь Навуходоносор «возвеличил их и удостоил их начальства над прочими Иудеями в его царстве» (Даниил, 3, 97).
Пророк Даниил поднялся еще выше по лестнице чинов. Царь Дарий решил сделать его своим наместником. «Угодно было Дарию поставить над царством сто двадцать сатрапов, чтобы они были во всем царстве, а над ними трех князей, – из которых один был Даниил, – – чтобы сатрапы давали им отчет и чтобы царю не было никакого обременения. Даниил превосходил прочих князей и сатрапов, потому что в нем был высокий дух; и царь помышлял уже поставить его над всем царством. Тогда князья и сатрапы начали искать предлога к обвинению Даниила по управлению царством; но никакого предлога и погрешностей не могли найти, потому что он был верен, и никакой погрешности или вины не оказывалось в нем. И эти люди сказали: не найти нам предлога против Даниила, если мы не найдем его против него в законе Бога его» (Даниил, 6, 1 – 5).
По наущению завистливых сатрапов царь издал указ, которым под страхом смерти запретил в течение тридцати дней молиться чужеземным богам. Даниил по своему обыкновению продолжал три раза в день молиться своему Богу – и был за это брошен в ров с голодными львами. Но чудо спасло пророка от гибели. Посланный Богом ангел «заградил пасть львам», и они не тронули Даниила.
Вся эта история также очень напоминала положение в русских землях. Страной правят многочисленные князья («сатрапы»), среди которых хан («царь») выделяет нескольких наиболее доверенных для общего руководства. Один из самых доверенных людей должен вскоре стать великим князем Владимирским («над всем царством»). Против него плетут интриги все остальные властители; обвиняя его перед царем в экономических или религиозных преступлениях.
Даниилу Московскому не суждено было до конца пройти путем своего библейского тезки. Он умер на год раньше своего старшего брата Андрея Александровича и потому не успел выступить в роли претендента на власть «над всем царством».
Тщетными оказались бесконечные подсчеты людей и денег, которым так часто предавался московский князь в последние годы жизни. Воистину «много замыслов в сердце человека, но состоится только определенное Господом» (Притчи, 19, 21). Им и было определено, что главным наследием Даниила для Руси стал его четвертый сын – смиренный отрок Иоанн...
Под знаменами Юрия
И в наша лета чего не видехом зла? Многи беды и скорби, рати, голод, от поганых насилье...
Серапион Владимирский
В жизни Ивана Калиты огромную роль сыграл его старший брат Юрий. Трагическая судьба Юрия стала для умного и наблюдательного Ивана незабываемым жизненным уроком.
В год смерти отца Юрию исполнилось 22 года. В нем кипела молодая хмельная сила. Мир казался ему огромным ристалищем, где главное – первым нанести удар. Ему нравилась та злая, беспощадная борьба за власть, которую под конец жизни начал Даниил. Однако если отец все же умел остановиться у какой-то незримой черты, за которой обычное зло, неотделимое от власти, превращается в злодеяния, – то Юрий сначала по молодости лет, а позднее по недостатку ума не понимал этой тонкой разницы. Для него не существовало непреодолимых нравственных преград.
Впрочем, Юрий, конечно, не родился злодеем. К несчастью для молодого московского князя, период его умственного и нравственного созревания совпал с самым жестоким временем в истории Северо-Восточной Руси.
Напомним, что в момент смерти отца – 5 марта 1303 года – Юрий находился в Переяславле-Залесском. Отец сам отослал его туда и не велел возвращаться даже на собственные похороны.
Судьбу переяславского княжества после смерти Даниила надлежало решить на съезде князей в Переяславле-Залесском осенью 1303 года. Летопись сообщает: «Съехашася на съезд в Переяславль вси князи и митрополит Максим, князь Ми-хайло Ярославич Тферскыи, князь Юрьи Данилович Московский с братьею своею; и ту чли грамоты, царевы ярлыки, и князь Юрьи Данилович приат любовь и взял себе Переяславль, и разъехашася раздаю» (25, 86).
Из сообщения следует, что вместе с Юрием на берега Трубежа приехали его младшие братья – Александр, Борис, Иван и Афанасий. Присутствие всех братьев должно было придать большую представительность московской делегации.
Съезд в Переяславле-Залесском – первое (если не считать символического присутствия в Новгороде в 1296 году) появление князя Ивана на общерусской политической сцене. Конечно, сам он пока был лишь немым статистом. Однако он смотрел вокруг и запоминал. Здесь он впервые увидел всех главных лиц Северо-Восточной Руси – 32-летнего удальца тверского князя Михаила, звезда которого быстро восходила на политическом небосклоне; усталого и озлобленного великого князя Андрея Александровича; молодых ростовских князей – сыновей Дмитрия и Константина Борисовичей.
Непререкаемым авторитетом, своего рода председателем съезда был старый византиец митрополит Максим. Незадолго перед тем, в 1299 году, он в одночасье совершил то, о чем тщетно мечтал когда-то Андрей Боголюбский: перенес резиденцию главы русской церкви из Киева во Владимир-на-Клязьме. Летопись так объясняет причины этого решения: «Митрополит Максим, не терпя татарскаго насилия, остави митрополию, иже в Киеве, и избеже ис Киева и весь Киев розбежеся, а митрополит иде к Брянску, оттоле в Суждалскую землю, и так седе в Володимери с клиросом и с всем житием своим» (25, 84).
В Переяславль-Залесский Максима привела верность древней традиции. Издавна и в Византии, и на Руси церковные иерархи выступали в роли миротворцев. Их присутствие успокаивало кипевшие страсти, их веское слово порой заставляло соперников одуматься, вспомнить об ответственности перед тем, кто говорил: «У Меня отмщение, Я воздам» (Евр. 10, 30).
В 1297 году первый этап спора между князьями о Переяславле-Залесском завершился на съезде во Владимире, который подготовили владимирский епископ Симеон и саранский владыка Измаил. После переезда во Владимир митрополита владимирский епископ был переведен им на ростовскую кафедру. Теперь сам Максим возглавил миротворческие усилия церкви по прекращению затяжного переяславского спора князей, то и дело выливавшегося в вооруженные столкновения.
Митрополит умел заставить уважать не только свой сан, но и самого себя. Слушая его неторопливую, с легким акцентом речь, наблюдая за исполненными глубокого достоинства жестами, Иван впервые почувствовал пленительное величие Византии – исторической наследницы Римской империи.
Можно думать, что на переяславском съезде в 1303 году именно митрополит Максим нашел компромисс, позволивший хотя бы на время избежать новой войны между князьями. Решено было, что Юрий сохраняет за собой переяславское княжество. Однако, по-видимому, в договоре было одно существенное условие: в случае кончины великого князя Андрея Александровича его преемник во Владимире должен был вместе с другими территориями получить и переяславскую землю. Такое решение устраивало если не всех, то, по крайней мере, Юрия и Михаила. Каждый из них втайне надеялся на то, что именно он станет обладателем великого княжения Владимирского. Что касается самого Андрея, то он, видимо, был уже слаб здоровьем и беспокоился главным образом о будущем своего сына – мачолетнего Михаила (91, 131). После того, как в 1303 году великий князь потерял старшего сына Бориса, Михаил оставался его единственным наследником. Беспокоясь о судьбе сына, Андрей пообещал Михаилу Тверскому получение великого княжения Владимирского после своей кончины. Гарантами были великокняжеские бояре, которым Андрей велел поддержать тверского князя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41