– Пресветлая княжна, – ответил Олег, – со мною ведь только небольшая ватага. А дружина в Киеве. Да и не должен я ждать здесь хозар. Я буду следить за ними на кордонах, может, из Ольжича, а ты… – Он немного помолчал, потом, как бы вспомнив что-то, быстро снял с мизинца бриллиантовый перстень. – Возьми, княжна. Это именной мой перстень. И если что случится, немедля присылай его с гонцом надежным в Киев или в Ольжич. То будет знак: «Я в опасности, торопись».
Князь поднялся, взял ее тонкую руку и осторожно надел перстень на палец.
– Береги его, – сказал он тихо, – и себя береги. А я в Чернигове еще побуду недолго.
Он постоял, любуясь девушкой, ее волнением, радуясь согласным с нею мыслям. Потом нагнулся, поцеловал ее бледную щеку и молча быстро вышел из опочивальни.
Княжна не видела, как он закрыл за собой двери, не слышала, как замер звук его шагов. Потрясенная и счастливая, она зажмурилась, прислушиваясь к сладкому трепету сердца. Потом в наступившей тишине раскрыла глаза, блеснувшие слезами, и, тронув пальцами место на щеке, которого коснулись губы князя, спросила, то ли у тишины опочивальни, то ли у самой себя:
– О боги, неужели это и есть она – любовь?..
XX. СТАРЕЙШИНЫ
Высокий светлый гостиный зал мог вместить почти всех начальных дружинников земли Северянской. Однако сегодня князь позвал сюда не всех, а только наиболее видных и прославленных мужей державных. Больше всего, разумеется, было черниговцев, и все – мужи ратные. Из окольных градов и городищ прибыли лишь тысяцкие, самые влиятельные старейшины и несколько посадников из крепостей, защищенных надежными рвами, высокими земляными валами и стенами, укрепленными крепкими бревнами.
Сев за стол, княэь зорким взглядом обвел своих воинов и, выждав, пока установилась полная тишина, обратился к ним:
– Братья дружинники, храбрые мужи земли Северянской! Кланяюсь вам на этом знаменательном сборе, под этой прадедовской кровлей, в стольном граде Чернигове. Желаю быть здравыми и бодрыми и ныне и присно. – Князь поклонился на все три стороны, взглянул еще раз на своих советников и продолжал; – Дела державные и народные вынудили меня собрать вас сюда со всех окрестных городищ, держать с вами совет. Трудные, братья, настали времена для земли Северянской. За Доном рыскают полчища печенегов. Волчьими стаями носятся они по степям, проникают даже в леса, ища себе легкой наживы и потехи. Огнем пылают славянские городища в Подонье и, увы, даже на Донце. Буйные ветры, стрибожьи внуки, с каждым днем все больше приносят к нам запахи пожарищ – этих вестников неутешного горя народного. В завываниях ночных слышу я крики и зовы братьев наших. Плач и стон идет по земле Северянской. И, кроме нас, братья, некому защищать ее мир и ее благодать…
Советники затаив дыхание слушали своего князя.
– Да беда ходит не одна, а с детками, – уже громче продолжал Черный, чувствуя, что овладел вниманием людей. – Хозарский каганат, что двести лет брал с нас дань и обязался защищать народ и землю Северянскую от вторжения чужеземцев, теперь не только не выполняет долга своего перед Северянщиной, но и сам готовится идти на нас походом ратным.
В гостиной послышался сначала шепот, потом недовольный гул, будто пчел разворошил кто-то в дупле. Наконец один из советников громко крикнул на весь зал:
– Каган против нас походом? Быть того не может! Откуда у князя такие вести?
Черный поднял руку, призывая к тишине.
– Градские люди знают, – ответил он спокойно и значительно, – что днями в Чернигове были нарочные мужи из Итиля. Они сказали: либо я отдам в жены кагану дочь свою княжну Черную, либо хозары двинутся на Чернигов походом ратным.
Среди советников раздались возгласы удивления и гнева, послышались восклицания:
– Как? Мерзкий хозарин силой хочет взять себе в жены нашу княжну? Грозится походом, разорением нашей Северянщины!
Возмущение ширилось и нарастало, как предгрозовой шум в лесу. И князь ощутил большую радость в сердце. Но он не удовольствовался этим, решил воспользоваться настроением советников, подбросить в огонь сухого хвороста.
– Если мужам дорога честь земли Северянской, если они верят в своего князя, им остается одно: поддержать его в борьбе против хозар. Если же не…
– Желаем стать под боевые хоругви князя! – крикнул один из воинов.
– За честь и волю Северянщины! За честь княжны! Не позволим хозарам глумиться над нами!
– Не дадим! Не дадим! – закричали все в один голос, Гулко стуча о пол ножнами мечей.
Но совет на том не закончился. В кругу старейшин, сидевших в стороне от воинов княжеской дружины и тихо говоривших о чем-то, кивая белыми, седыми как лунь головами, поднялся один, помоложе, высокий, сильный и плечистый муж. Выждав, пока стихнет шум, он обратился к Черному:
– То правда, княже: невеселые времена настали для земли Северянской. Не миновать кровавой сечи. И тем, кто жаждет постоять за честь нашей земли, немало придется положить трудов ратных. Но мы, старейшины, хотим сейчас знать: как думает князь справиться с двумя такими многочисленными, опытными и могучими врагами? Какие силы может он выставить против них? Ведь ополчаться нужно будет разом против печенегов и хозар?
Князь вспомнил, что несколько дней тому назад точно такой же вопрос задал он Олегу, и тот не сумел убедить его, что борьба одновременно против двух жестоких и сильных противников может увенчаться победой. Но тут же вспомнил, что Олег собирался идти войной не один, а вместе с князем и войском Северянским. Он рассчитывал выставить против хозар и печенегов соединенные силы славян. А кого выставит он, Черный? Что ответить этому пожилому, умудренному летами и опытом старейшине? Чем убедить его, искушенного вожака рати народной, чем доказать, что Северянщина одна сможет выстоять в сечах с печенегами и хозарами?
В зале воцарилась напряженная тишина.
Князь понимал: молчание сейчас, как никогда, невыгодно и даже пагубно. Нужно немедля ответить, сказать нечто веское и убедительное. Но спасительная мысль ускользала от него.
– Я для того собрал вас на совет, – нашелся он наконец, – чтобы вместе обсудить, как защитить народ и землю Северянскую.
– Но ты наш князь, – не соглашался старейшина, потомок этих древних седобородых старцев, которые вершили некогда судьбу земли на шумных всенародных вечах, – ты первым должен был подумать о доле северян и Северянщины, какими силами должны мы бить врагов.
Черный разгневался.
– Есть у меня думка! – воскликнул он на всю гостиную. – Но я хочу знать и мнение славнейших мужей земли Северянской.
Это был удачный ответ. Гостиная сотряслась от хвалебных восклицаний, покрывших все иные разговоры. Все уставились на князя, ожидая, что скажет он дальше.
– Прежде всего, – приободрился Черный – надо множить и крепить княжескую дружину. Отныне она должна стать достойной соперницей наших врагов и численностью и храбростью своей!
Снова послышались одобрительные возгласы начальных мужей, а старейшины насторожились, ожидая, что нового скажет князь.
– Однако, – продолжал Черный, словно разгадав мысли старейшин, – одна дружина не справится с врагами. Она нуждается в помощи. И помощь эту мы ждем от вас, – обратился он к седобородым старейшинам. – Народное ополчение должно выступить против хозар.
Советники надолго притихли, размышляя над словами князя. Черного смутило их молчание. Он видел: не только старейшин, дружинников не убедил своими доводами.
– Быть может, князь расскажет, как мыслит он ратные походы наши, большой дружины и многочисленного ополчения? – снова спросил старейшина. – Где и как встретимся мы с хозарами и печенегами?
Теперь Черный не замешкался с ответом. Все это он заранее обдумал и мог обстоятельно изложить на совете.
– Хозары пойдут прямо на Чернигов – это наверняка. Тут и будет с ними у нас сеча. Нападения надо ждать со дня на день. Вот почему силы надобно собрать в Чернигове, как можно больше и скорее. Пока дружина будет готовиться, тысяцкие соберут народное ополчение и укроют его в посадских острогах, а всего более – в Чернигове. В нужное время рать ополченская оставит остроги и ударит хозарам в тыл.
Пока князь говорил об ополчении, старейшины стали шептаться между собой, пришли, видно, к согласию и подготовились возражать Черному. Хотя хозары и двинутся раньше всего на Чернигов, старейшинам не понравилось, что князь сводит борьбу со степняками только к защите Чернигова и своей дочери, что он собирается ожидать хозар за Черниговским валом и ни словом не обмолвился о прекращении разбоя печенегов на Дону и Донце. А там живут родичи – северяне. Хозары только собираются напасть, а печенеги уже напали. Подонье пылает в огне и стонет от нестерпимых мук. То правда, что князь – отец Черной, и им, старейшинам, негоже попрекать его за отцовские чувства. Но и согласиться с ним они не могут, ибо такое решение спасает князя, но не спасает северян.
– Мы-то пойдем к народу, – издалека начал тот же старейшина. – Но пойдет ли на это народ?
– Как так? – насторожился Черный, почуяв сопротивление его воле.
– А так… – повысил голос старейшина. – Северяне привыкли решать такие дела на всенародном вече. Без приговора веча они могут и не пойти за князем.
Черный побледнел: именно его, всенародного веча, боялся он теперь. Ведь оно давно уже требовало защитить Подонье. А что он сделал для защиты? Что он скажет северянам? Сошлется на малые отряды, которые отправил для видимости дела? А люди непременно спросят: где дела настоящие, раз печенеги жгут и разоряют северян на Донце? Вече может не пойти за своим князем. Либо принудит его идти в поход против печенегов… Нет, вече созывать нельзя!
– Не до народного веча теперь, – как можно спокойнее ответил Черный. – Хозары вот-вот будут под стенами Чернигова. Ополчение надо быстрей собирать.
Но старейшины еще более возроптали.
– Это не ответ, княже! – воскликнул один из них. – Собранное в Чернигове вече и есть готовое к ратному делу ополчение. Но народ захочет знать, куда его поведут, за что сражаться. На вече надо то сказать!
Князь хотел было возразить, что не время сейчас пререкаться, а несогласие с князем выгодно только врагам. Но побоялся, что люди вновь заговорят о союзе с полянами, и промолчал. Старейшины же воспользовались молчанием и еще теснее сплотились против Черного.
– Повторяем, княже, – заявил еще более твердо один из них, – на ополчение должно быть решение веча. Без него народ не пойдет за тобой. Таков закон северян, таков их обычай!
– Тогда я обойдусь без ополчения! – крикнул Черный, раздраженный упрямством старейшин. – С дружиной выступлю против хозар!
– Воля твоя, княже! – Старейшины поднялись и медленно стали выходить из-за стола.
Черный увидел, что погорячился, но остановиться было уже поздно. Да и не мог он побороть в себе княжеской гордыни.
XXI. НА ЛОВЦА И ЗВЕРЬ БЕЖИТ
Амбал никак не мог разузнать, о чем говорили на совете начальных мужей. Дружинники, которые были в гостиной и слышали те речи, даже под пьяную руку не проговаривались, а трезвыми тем паче. Да трезвыми они вообще с ним, хозарином, княжьим холопом, говорить не хотели.
Но это не останавливало Амбала, наоборот, разжигало в нем желание разведать, что было на совете. Видно, что-то особо важное решалось, если сохраняется в такой строгой тайне. Да и что он за ключник, если не знает всей подноготной княжьего двора.
И Амбала не оставляла надежда. Он искал, прислушивался, пока не напал на след.
Как-то вечером зашли к нему два подвыпивших сборщика мелких налогов – мытники, известные на весь град пьяницы и обиралы. Они стали умолять ключника нацедить им хоть по чаше вина. Амбал не раз гонял этих пройдох от княжеской винокурни, но сегодня ему захотелось поговорить с ними. Такие проныры и плуты всюду бывают и если не первыми, то уж и не последними узнают обо всем любопытном, о тайном и явном, что делается во граде.
Чтоб разговору не помешали посторонние, Амбал позвал мытников в укромный угол и, поставив на стол целый кувшин с янтарным вином, налил сначала по четвертушке, а потом по половине кубка в расчете, что у гостей быстрей развяжется язык.
– Вижу, мытные люди веселы сегодня, – начала он издалека, – наверное, удача сопутствовала вам на переправах?
– Какая там удача! – безнадежно махнул рукой приземистый, крепкий Мстислав, с толстой, как у лесного тура, шеей. – С торговли ныне толку мало. Говорят, печенеги дорогу перекрыли, не пускают торговых гостей ни в Итиль, ни оттуда.
– Ну, значит, вы с горя выпили? – не отставал Амбал, подливая в кубки искристого вина.
– С горя? – переспросил Мстислав и весело подмигнул своему молчаливому спутнику. – Хе-хе! Слышишь, Всеслав, с горя, говорит!.. – И, выпятив широкую грудь, зычно крикнул на всю винокурню: – Хватит уже пить нам с горя! Теперь нам весело! Отныне мы с Всеславом дружинники! Слыхал?
Амбал от удивления даже рот раскрыл.
– Дружинники? А в чьей дружине?
– Не знаешь? – удивился Мстислав. – Слышишь, Всеслав, он не знает. Хе-хе… В княжеской! – пьяно засмеялся Мстислав. – Князь собирает дружину. Огро-ом-ную! И мы со Всеславом теперь дружинники. Понял? Теперь мы пить-гулять будем и горя знать не будем. Понял?.. Одним словом, наливай.
– И давно вы в дружинниках или только собираетесь?
– Собираемся? Всеслав, скажи ему… Да мы уже бочку меда распили, а он – «собираетесь». Сам Славята…
– Славята, говоришь? – не утерпел Амбал. – Начальный муж княжеской дружины?
Мстислав посмотрел на него пьяными глазами и молча кивнул головой.
– А зачем князю дружинники? В поход, что ли, собирается? – спросил Амбал.
– В поход, – сонно подтвердил Мстислав и ударил тяжелым кулачищем по столу. – В поход, едят те мухи! Слышишь, в поход! И все! Будет у нас серебро и злато, всю винницу закупим! А пока что наливай!… При-и-вратник, при-и-вратничек… – запел он сильным, сотрясающим стены голосом, потом обнял Всеслава, уговаривая его петь.
А ключник думал тем временем, что лучше: выдворить пьяниц или, наоборот, совсем споить и оставить здесь опохмеляться. На похмелье им еще больше захочется выпить, тогда и язык проворней станет.
Амбал достал третий кувшин, наполнил кубки вином и подал дружинникам.
Однако поутру ни Мстислав, ни Всеслав ничего нового не рассказали. «Видно, ничего больше не знают», – злился Амбал. Хотел их выгнать, но сдержался: а вдруг пригодятся еще?
Мытники тоже не торопились, сидели за столом и молча поглядывали то на Амбала, то на опорожненный кувшин.
Заметив их взгляды, ключник умышленно не заговаривал о похмелье, пока пьяницы сами не попросили вина.
– Не дам, – решительно ответил Амбал. – Знаете, на сколько вчера выпили?
– На сколько?
– На целую солиду!
– Х-ха! Ты что, одурел? – начал возражать Всеслав, но, как ни тужился, не мог вспомнить, сколько же он выпил вчера: кувшин, два, три, а может, и больше.
Видя его неуверенность, Амбал стал еще напористей.
– Пока не уплатите долга, не дам! Ни одного кубка не получите!
– Да побойся ты Перуна! – не выдержал Мстислав. – Разве могли мы выпить на солиду? Ты, видно, спьяну ничего не помнишь.
– Это кто же пьян был? – закричал Амбал. – Ты видел, что я был пьян? Видел, спрашиваю?
Что правда, то правда. Мстислав не видел да и не помнил, что было вчера… Но чтобы на целую солиду…
– Эх, пропади оно пропадом! – решил он помириться с ключником. – Ни по-нашему, ни по-твоему! Наливай, Амбал, еще по кубку, и пусть будет тогда солида! Будем в дружинниках, вернем. Правда, Всеслав?
– Истинная правда.
Однако Амбал стоял на своем.
– Не могу. Вино не мое, княжеское.
– Ну бери тогда свитку, – начал раздеваться Мстислав. Амбал рассмеялся.
– Чудной ты человек, разве свиткой откупишься?
– Мало? – спросил мытник и, поняв, что за солиду и вправду свитки мало, недовольно почесал затылок.
– Слышишь, Всеслав? – обратился он к товарищу. – Мало, говорит, скидывай и свою.
Но тут ключник решил отступить. В самом деле, стоит ли ссориться из-за каких-то двух кубков вина с людьми, которые еще могут пригодиться? По пьяному делу попала в его сети эта рыбка, хищная и жадная. Не стоит выпускать ее из рук. Он с деланным добродушием рассмеялся и налил мытникам вина.
– Ладно, пейте, не надо мне вашей свитки. Потом как-нибудь рассчитаетесь нужным делом за мою ласку.
ХХII. СЕМЬЯ ДОБРОГОСТА
Селение Згуры, как и все придеснянские села, скрывалось под густыми зелеными шатрами леса. От реки отделяла его неширокая полоса зарослей, а далее на восток и юг шли, перемежаясь с урочищами, большие поляны. Когда-то росла на них трава вровень с брюхом коня, жарким цветом горели алые маки. Сейчас желтеет под ветром рожь, выбросило ветвистый колос крупное просо.
Этой весной не поскупились боги на дожди, не скупятся и на свет. Тепло, приветливо сияет в небе солнце, заметно отбеливает изо дня в день ржаные колосья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25